#с бульоном | Explore Tumblr posts and blogs

gadskipapa · 1 day ago

Text

РЕАЛЬНОСТЬ, ЗАГОВОРЫ, СЛУХИ. "Дело Чернобыль" (часть 1)

New Post has been published on https://yastalker.site/2024/11/26/realnost-zagovory-sluhi-delo-chernobyl-chast-1/

РЕАЛЬНОСТЬ, ЗАГОВОРЫ, СЛУХИ. "Дело Чернобыль" (часть 1)

Rate this post

“РЕАЛЬНОСТЬ”, “ЭТНИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ”, ЭТНОЗНАНИЕ

В глазах историка будущего, который станет изучать наше время с точки зрения исторической перспективы, ядерная энергетика нашего десятилетия будет выглядеть примитивной, безобидной и, несомненно, менее опасной, чем любая другая отрасль промышленности (как, например, химическая, воздушный или автомобильный транспорт). Таковы факты. Однако нельзя не видеть того, что вопреки реальным фактам истерия антиядерных кампаний привела в конце концов к формированию особого общественного мнения. Общество создает антиядерную мифологию. Активные меньшинства сочли необходимым сделать ставку на раздувание страхов, глубоко спрятанных в подсознании у каждого, и в рамках своей деятельности участники заговоров обрушили на население вызывающие панику слухи (речь идет о заговорах в самом широком смысле слова). Это нагнетание коллективного ужаса в сочетании с манипуляцией общественным мнением является прекрасным образчиком того, что принято называть расхождением между действительностью и слухами. Оно взывает одновременно к нашему здравому смыслу и нашей политической позиции и не может не удивлять специалистов по ядерной энергетике. Но специалистов по социологии слухов создавшееся положение удивляет гораздо меньше, потому что одними из главнейших элементов явления слухов являются частота и широта распространения преувеличенных сообщений, передаваемых изустно. Слухи являются прекрасным питательным бульоном для заговоров.

Уже в первых главах нашей книги мы констатировали, что различные источники называют самое разное количество смертельных случаев, вызванных аварией в Чернобыле, причем разброс очень велик — от 2 до 2000. Чтобы объяснить этот коэффициент, равный тысяче, мы выдвинули две гипотезы: во-первых, наличие слухов, а во-вторых, необычайную активность заговоров, использующих в современном обществе с большим числом образованных людей эти слухи в качестве оружия нападения. Исходя из этих гипотез мы смогли разработать новую точку зрения на уровень информации и дезинформации о ядерной энергетике.

Существует специальный раздел социологии, занимающийся проблемой слухов, который возник в США в 40-е гг. нашего столетия. Статья Аллпорта и Постмана “Психологическая основа слухов” сыграла роль “затравки”. До публикации этой статьи практически не было ни одной работы, которая бы непосредственно рассматривала этот вопрос, тогда как после 1945 г. он привлек внимание специалистов, и публикации последовали одна за другой. В 1967 г. в социологии появилась основанная Г. Гарфинкелем, совершенно новая тенденция, получившая название “этнометодологическое течение”. В нашем анализе положениям этого течения будет отведено очень большое ��есто. Речь пойдет о связи слухов с заговорами.

Чему может служить социологическая теоретизация слухов? Конечно же, тому, чтобы пролить свет на массу неясностей в вопросе о расхождениях между действительностью и молвой. Откуда такое расхождение? Как и почему оно вошло в содержание слухов? Возможна ли научная систематизация исследований социологических факторов, имеющих тенденцию к увеличению этого расхождения? Можно ли рационализировать учет этих факторов, если речь идет о давнем событии? Поскольку существование расхождения между действительностью и слухом с точки зрения здравого смысла воспринимается как очевидное, так как все-таки имеется перцепция этого расхождения, можно ли рационализировать модальность восприятия этого расхождения? Можно ли создать измерительную шкалу этого расхождения, то есть измерить ту величину, на которую отличается изначальная правда от версий, постепенно искажающих ее в процессе циркуляции слуха за счет фантазии передающих слух? Таковы лишь некоторые наводящие вопросы, которые может задать любой исследователь, обладающий здравым смыслом, если он вплотную займется социологией слухов. И мы полностью согласны с такой постановкой вопросов, тем более что эта точка зрения полностью совпадает с положениями самых первых работ в этой области.

Аллпорт и Постман в своих основополагающих статьях, опубликованных в 1945 г., интересовались именно этим расхождением. Один из самых знаменитых экспериментов для выяснения закономерности в этом явлении заключался в следующем: реальность, запечатленная на фотографии или рисунке, дается для наблюдения в течение 20 с одному из участников эксперимента; затем этот участник рассказывает следующему лицу все, что он увидел и запомнил; далее была организована непрерывная серия пересказов начального сообщения по цепочке, чтобы пронаблюдать за траекторией “слуха”. Таким способом Аллпорт и Постман намеревались продемонстрировать на практике появление, динамику и характер расхождений в процессе пересказа от одного участника эксперимента к другому. Авторам удалось описать явление и проанализировать варианты с целью выяснения воздействия скрытых факторов. Этот прием использовали в 1945 г. исследователи, которых сегодня по праву называют отцами теории слухов. После них ничего подобного в специальной литературе не наблюдалось — никто не проводил ни аналогичных, ни других наблюдений для полного объяснения явления расхождения. Эволюция происходила в совершенно противоположном направлении:

– прежде всего в целой серии работ имелась тенденция свести к минимуму значение искажения смысла по мере циркуляции слуха, причем некоторые авторы утверждали, например, что слух осуществляет определенную функцию, и поскольку слухи существуют сами по себе, то их функции следует занести в нормальную классификационную категорию любого общества;

– во многих работах также проявлялась тенденция показать, что в противоположность слуху, заслуживающему статуса естественного, знание (то есть реальность, которая предполагается противоположностью слуха) ни в коей мере не является естественным проявлением, поскольку имеет различные “добавки” идеологического происхождения в довольно опасной степени;

– и наконец, имеется много работ, через которые проходит мысль о том, что идеологии, вероятно, часто являются устойчивыми слухами, а знание с идеологической окраской содержит, вероятнее всего, усиленные слухи. От идеологий переходят к заговорам.

Таким образом, вместо раскрытия понятия расхождения между реальностью и слухом, которое само по себе является очень любопытным и интересным для исследования, за 40 лет существования литературы по социологии, специализирующейся на этой тематике, это понятие в ней искажалось.

Подводя итог своему исследованию по социологии слухов, опубликованному в феврале 1987 г. в Париже, Ж.-Н. Капферер (который совершенно не касается перспектив, открываемых этнометодологией Гарфинкеля) настаивает на “положительной” функции слухов, которые, по его мнению, играют роль дополнительных средств массовой информации, а также подчеркивает недостатки термина “знание” и пробелы, которые проявляются при использовании его в сравнительном описании реальности и слухов. В результате он пишет: “До сегодняшнего дня для изучения слухов использовали негативную концепцию: подразумевалось, что слухи всегда ложны, фантастичны или иррациональны. Во все времена о наличии слухов сожалели, их рассматривали как временное заблуждение, признак своего рода сумасшествия… Мы показали непригодность негативной концепции. С одной стороны, она заводила понимание явления слухов в тупик: большинство его характеристик оставались без должного объяснения и квалифицировались как патологические, с другой — создается впечатление, что концепция эта движима соображениями нравоучения и догматическими взглядами”. Конечно, пишет дальше Ж.-Н. Капферер, существует истина и ложь. Но все то, что нам раскрывает социология слухов, приводит к констатации необыкновенной слабости различия между ними. “Слухи нам напоминают об ��чевидном: мы не верим в наши знания, потому что они верны, обоснованы или доказаны. В действительности получается наоборот: они верны, потому что мы верим в них”. При такой странной эволюции социологического аргументирования, которое кажется близким к самоуничтожению за счет ликвидации различия между истиной и ложью, этнометодология Гарфинкеля, оперируя диалектическим перевертыванием, разом все ставит на свои места. Действительно, не борясь против релятивизма, этнометодология тем не менее доводит смысл всего до самых крайних положений. Для нее нет универсальной истины, нет универсального различия между правдой и вымыслом, нет возможного основания для каких-либо претензий на объективность в социологии или в общественных науках. Но в то же время этнометодология влечет за собой замену различия между истиной и вымыслом, субститут, который создается с помощью понятий логики. И чем дальше мы заходим в направлении отрицания объективности социологии, тем больше придается вес логике, носителями которой являются действующие лица социальных акций, в том числе заговоров. Таким образом, эта логика восстанавливает все: истину, вымысел, ошибки, знание и понятие расхождения между реальностью и слухами.

Таковы изложенные лаконично и упрощенно главные направления исторического анализа, который мы будем развивать далее с целью составления перечня некоторых достижений в социологии слухов и заговоров интеллигенции, которые могут пролить некоторый свет на “чернобыльское дело”, на ту интерпретацию его, которая имела место в Западной Европе, в частности во Франции.

ПЕРИОД РАСЦВЕТА ТЕОРИИ РАСХОЖДЕНИЯ МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И СЛУХАМИ (1945—1955 гг.)

Экспериментальные работы, проведенные в 1945 г. Аллпортом и Постманом, ясно продемонстрировали их интерес к вопросу о расхождениях, существующих между реальностью и слухами. Мы уже описали их метод, но не представили результаты, полученные в ходе эксперимента. Лабораторный эксперимент привел к выявлению следующей закономерности:

– форма и содержание сообщения на первых этапах пересказа претерпевали существенные изменения;

– через некоторое время сообщение принимало окончательную упрощенную форму, напоминающую лозунг;

– этот псевдолозунг продолжал свое существование практически без изменений.

Авторы эксперимента подробно описали типы искажений, наблюдающихся во время первого этапа циркуляции слуха. В частности, были отмечены:

– сокращение за счет опускания деталей или даже относительно важных элементов каждой предыдущей версии сообщения;

– выделение некоторых деталей — про��есс, обратный предыдущему, в результате которого сохраненная часть сообщения имеет тенденцию к преувеличению (вместо одного негра, изображенного на фотографии, говорили уже о четырех и больше) количества персонажей, преувеличению размеров изображенных предметов (увеличены трофеи рыбака и охотника), действий (вместо падающего цветочного горшка участники говорят о многих падающих предметах), наблюдается перенос действий в другие место и время, придающий этим действиям более драматический характер;

– ассимиляции — этот термин авторы использовали для описания сложных превращений, происшедших во время циркуляции слуха. Было выделено 5 следующих подкатегорий: ассимиляция общего плана, то есть рассказ становится более связным за счет добавления деталей; стремление испытуемых придумать “хороший конец”, то есть дополнить элементы, которых, по мнению пересказывающих, недостаточно; сгущение красок, то есть объединение многих деталей для упрощения описания; превосхищение, то есть подгонка услышанного под обычные нормы индивидов, передающих слух; стереотипные выражения (форма ассимиляции, являющаяся вариантом предыдущего подпункта, где словесные штампы играют главную роль).

Имеется мотивированная переработка содержания, идущая в направлении выгоды группы, которую представляет индивид, или в направлении неприязни, которую может иметь тот или иной участник эксперимента к некоторым другим группам или определенным лицам. Здесь мы уже встречаемся с понятием заговора, которое введем в дальнейшем анализе. Исследования Аллпорта и Постмана сразу же получили признание, многие группы исследователей попытались дополнить их работу другими опытами. Очевидная слабость метода заключается в том, что его социологический характер нереален: речь идет о чисто лабораторном исследовании. Естественно, сразу же появляется мысль о переносе схемы в “полевые” условия. В 1951 г. два ведущих американских исследователя Н.А.Питерсон и Н.П.Джист предложили испытать эту теорию, проверенную в лабораторных условиях, среди жителей небольшого американского города, наблюдая за эволюцией слухов по поводу нераскрытого убийства. Ситуация, сложившаяся в городке, легко вызвала слухи, авторы которых и ретрансляторы стремились назвать того или иного преступника. Наблюдения Питерсона и Джиста по многим пунктам подтвердили заключения Аллпорта и Постмана: стала циркулировать обвиняющая информация, обрастая различными деталями и постепенно деформируясь. Однако некоторые показатели позволили заключить, что события вне лабораторных условий протекали по-другому.

Еще один социолог, Т. Кэплоу, опубликовавший свой труд в 1947 г., описывает историю слуха, имевшего хождение без искажений. Однако и этот случай соответствует теории, потому что, согласно ее положениям, на заключительном этапе слух, превращающийся в лозунг, уже циркулирует практически без изменений. О циркуляции слуха без искажений свидетельствует и С. Бердик в своей публикации 1955 г.

Основное в первой работе Аллпорта и Постмана — концепция “измерения” величины расхождения, которое можно осуществить в эксперименте даже в числовом выражении. В отчете, опубликованном в 1945 г., авторы, например, представляют кривую, показывающую процентное содержание элементов первоначального сообщения, сохранившихся в слухе, в зависимости от числа его повторений. “Кривая, составленная на основании расчетов для 11 экспериментов, показывает, что ~70% элементов через 5—6 изустных повторений теряются в течение даже весьма ограниченного промежутка времени”.

Ввиду того что стало возможным основываться на величинах расхождения и факторах, влияющих на их амплитуду, казалось, что созрели все условия для решения основной практической проблемы — найти способы пресечения распространения какого-либо слуха. Многие думали: достаточно задействовать факторы, изменяющие неблагоприятный слух на безобидный, и проблема будет решена. Р. Кнапп интересовался именно этим аспектом вопроса. Начиная с 1942 г. он тщательно собирал всяческие слухи, имея солидный материал — 1089 одновременно (в течение месяца) циркулирующих слухов, — пытался провести их классификацию и анализ. В результате появились его рекомендации для общественных властей, опубликованные в 1944 г., в которых он перечислил целый ряд мер, могущих быть предпринятыми для противоборства со слухами.

СЛУХИ — НОВОЕ ВЗРЫВНОЕ УСТРОЙСТВО, ИСПОЛЬЗУЕМОЕ В ПРОПАГАНДИСТСКОЙ ВОЙНЕ МИРОВЫХ СУПЕРЛОББИ: ВЗГЛЯД НА ВЕЩИ, НЕ ПОТЕРЯВШИЙ СВОЕЙ АКТУАЛЬНОСТИ И СЕГОДНЯ

Напомним, что вторая мировая война явилась мощным стимулом для развития исследований проблемы слухов в эпоху, когда впервые в истории человечества пропаганда стала считаться боевым оружием, находившим свое применение наравне с артиллерией, авиацией и т. д. Специализированные военные организации как в США, так и в Великобритании занимались разработкой стратегических планов для борьбы против этой новой опасности. Война наряду с боевыми действиями включает и дезинформационные операции по деморализации противника, по его “отравлению”. Позднее мы убедились, что в региональных войнах — в Китае, Корее, Вьетнаме — “психологическая война” играла едва ли не самую важную роль. В мирное время слухи остаются любимым оружием как администрации, так и ее противников — профсоюзов, конкурирующих между собой отделов, различных категорий трудящихся, добивающихся преимуществ для себя и пр. В коммерческих схватках между конкурентами, пытающимися навязать населению свои товары, многие товарные знаки являются предметом слухов, и покупатели при этом не всегда распознают нелепость и абсурдность их содержания. Так, например, после 1981 г. встревоженные граждане начали звонить из самых разных уголков США в штаб-квартиру фирмы “Проктер энд Гэмбл”, пытаясь узнать, правда ли, что она процветает благодаря подписанному пакту с Сатаной. В июне 1982 г. компания стала защищаться, опубликовав заявление в прессе и создав специальный телефонный узел, где отвечали на телефонные вызовы 15 телефонисток. В течение многих лет ежемесячно регистрировалось по 15 тыс. звонков все с теми же вопросами, несмотря на интенсивные опровержения специальной службы. В конце концов выяснилось, что нелепый слух распространяла компания “Эмвей”, на которую пострадавшая фирма подала в суд.

Маркетинг — одна из отраслей человеческой деятельности, где имеется непосредственное основание для циркуляции слухов и их происхождение можно обнаружить. В худшем варианте конкуренты сами выдумывают и запускают какой- либо порочащий конкурента слух, в лучшем — они используют благоприятные обстоятельства для самопроизвольного зарождения слуха. Практически не было случая, чтобы конкурент упустил создавшуюся удобную возможность для циничного использования слуха, ослабляющего противника.

Использование слухов в интересах “заговоров” в самом широком смысле этого слова для достижения промышленных, коммерческих, политических и других целей является проблемой, актуальность которой никогда не снимается с повестки дня.

1955—1965: СЛУХИ НЕ ПОДДАЮТСЯ ИЗМЕРЕНИЮ

Начиная с 1955 г. наблюдается любопытное явление: почти исчезли публикации по вопросу измерения расхождений между реальностью и слухами, как будто кому-то такие исследования стали мешать. Если проанализировать в общих чертах все, что было опубликовано на интересующую нас тему в данный период, то можно заметить, что исследования дали разочаровывающие результаты, и их авторы стали изучать системы наблюдений в целях выяснения, правильно ли определена сама концепция экспериментов. В то же время в социологии познания и в общественной психологии появились великие сомнения относительно обоснованного определения того, что называли “знанием”.

Центральный тезис этнометодологии заключается в утверждении, что слово действует в основном как наводчик. Чтобы получить информацию о какой-либо действительности, представленной предметом, событием и т. д., следует воздержаться, согласно этому тезису, от перечисления всех деталей, нужно оставить только те, которые могут создать образ. Таким образом, если речь играет роль “наводчика”, то сообщения слухов автоматически становятся наводчиками, а искажение сообщения слухом — искажением наводчика, а это уже несколько другое явление. Чтобы лучше понять, в чем искажение “наводчика” отличается от искажения содержания, приведем несколько примеров.

Вот обычный мешок картошки: если испорчено 10% картошки и она удалена из мешка, в мешке тем не менее остается 90%. Следовательно, с точки зрения содержания, несмотря на частичную порчу, существование картошки не ликвидировано, то есть порча позволяет существовать тому, что не испорчено.

Пластинка с музыкальной записью, несмотря на то что одна сторона ее испорчена, остается пластинкой. Содержание функционирует, потому что испорченное позволяет существовать тому, что не испорчено.

Но одна “испорченная” цифра в номере телефона вашего приятеля не может соединить его с нами на другом конце провода. Мы либо ни до кого не дозвонимся, либо попадем в другое место. И несмотря на то что номер содержит 70—80% нужных цифр, мы не можем получить 70—80% нужного абонента! Эта общая потеря всего результата из-за одного элемента является характеристикой процесса искажения наводчика.

ИЗМЕРЕНИЕ ИСКАЖЕНИЯ “НАВОДЧИКА” ЯВЛЯЕТСЯ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, ПРОБЛЕМОЙ, КОТОРАЯ ПОЧТИ МОМЕНТАЛЬНО ТЕРЯЕТ ВСЯКИЙ СМЫСЛ, ПОТОМУ ЧТО ПРИ ЭТОМ ТЕРЯЕТСЯ ВСЕ

А что будет со слухами?

Вполне резонно считать, что лица, распространяющие слухи, выражаются в такой же речевой форме, которой они пользуются каждый день. Вопрос о том, действует ли слух своим содержанием или благодаря эффекту “наводчика” аналогичен такому же вопросу, заданному вообще по поводу разговорных языков. И это обстоятельство приводит нас к аргументам этнометодологии Гарфинкеля, центральный тезис которой основывается на утверждении, что живая речь действует как наводчик.

В 1961 г. идею рефлективности (наводчика) ясно не осознавали исследователи естественных наук, но мысль о том, что содержание может быть выбра��о, зародила сомнение в непредвзятости информации, то есть это сомнение касалось в конце концов идеи измерения степени расхождения между слухом и непредвзятой информацией. Действительно, общеизвестно, что информация в прессе или на телевидении о каком-либо событии является выбором из элементов реальности. Следовательно, замалчивание всегда и в первую очередь порождает дезинформацию, и следует настаивать именно на том факте, что этого рода “дезинформация” или по меньшей мере “неинформация” — один из столпов, на которых зиждется всякая организация и эффективность наших информационных систем.

Для того чтобы новости были запоминающимися, они должны быть краткими. Если завтра средства массовой информации обрушат на нас поток деталей, не подключая процесс отбора, то так называемое лучшее автоматически станет врагом хорошего и дезинформация публики станет полной.

Таким образом, мы убеждаемся, что могут существовать различные системы дезинформации, использующие лишь правдивые новости. К этому можно добавить, что после того как получает признание необходимость принципа отбора среди максимального числа сообщений, находящихся в нашем распоряжении, возникает два дополнительных явления:

– этот отбор должен обязательно быть “этноотбором”, заставляющим использовать культурное бесправие человеческих групп (то есть заговор среди тех, кто выбирает информацию для ее передачи населению);

– этот отбор, кроме того, имеет свойство “сита”, ибо при помощи теории информации можно легко показать, что всякая решетка соответствует своими данными положительному сообщению.

Таким образом, в наличии имеется одновременно и утрата, и усложнение информации.

АКТ ИНФОРМАЦИИ ВСЕГДА НЕОТДЕЛИМ ОТ ДЕЗИНФОРМАЦИИ. ПРЕСЛОВУТЫЕ НЕЙТРАЛИТЕТ И ОБЪЕКТИВНОСТЬ ЖУРНАЛИСТОВ — МИФ

К этому добавляется еще и то, что в настоящее время особое место в деятельности средств массовой информации отводится концепции непротиворечия между информацией и действительностью. Это основа этики, причем не рекомендуется, чтобы сообщения на одну тему, одновременно предлагаемые одной и той же аудитории, были бы слишком противоречивыми (за исключением, конечно, случаев, когда речь идет о новостях, поступивших из различных источников) . Этот принцип “непротиворечия” имеет, конечно, значение для удовольствия или неудовольствия того, кому предназначается информация. Всякий человек, слушающий какой- либо рассказ, пытается представить себе то, что говорится, и не сможет этого сделать, если содержание сказанного полно противоречий и не даст возможности представить многочисленные варианты события. Однако остается бесспорным, что поставленное условие мало ограничивает возможности �� не может стать основой для очередной теории измерения расхождений между реальностью и слухами.

Чтобы подвести более полный итог, чем это можно было сделать в 1955—1965 гг. для понятия расхождений в результате циркуляции слуха, было бы необходимо:

– располагать концепцией “наводчика”, которой еще не было;

– преодолеть теоретическое препятствие и обосновать принципы отбора информации — вопрос, для решения которого также не имелось достаточного количества элементов.

1966—1967: “БЕЗУМНЫЙ” СЛУХ РЕАБИЛИТИРОВАН

Напомним, что принцип, предложенный родоначальниками социологии слухов Аллпортом и Постманом, заключался в следующем:

– измерение последовательных искажений одного и того же сообщения в процессе устной передачи от одного участника эксперимента к другому;

– дополнительное измерение искажения полученной таким образом информации по сравнению с действительными событиями, дающими повод для слухов;

– сопоставление этих слухов с вариациями факторов, способных играть причинную роль по отношению к наблюдаемым явлениям.

Таким образом, топтание на одном месте в период 1955—1965 гг., мотивируемое причинами, которые были объяснены на предыдущих страницах, не могло не отклонить с верного пути решение проблем социологии слухов. Исследователь не может сделать карьеры, занимаясь темами или используя методы, не позволяющие прийти к конкретному результату. Следовало бы изменить методику и ставить другие вопросы. Нельзя ли представить, что слухи могут служить источником дохода? Не может ли быть замешанной в рождении слухов некоторая деятельность, в которой оперируют огромные суммы, такая, например, как реклама? При таких предположениях также наблюдается связь слух—заговор. В такой концепции слухи выступают в роли нормального социального процесса, к помощи которого следовало прибегать на предприятиях, в политических группах и т. д. Многие исследования стали ставить задачу общественной функциональности слухов и выдвигать идею своего рода “нормальности” такой функции. Отныне слух мог рассматриваться как явление, выполняющее своего рода общественную работу в пользу какой-либо группы (концепция “работы” в данном случае используется в самом абстрактном значении слова, причем мы умышленно не даем моральной оценки). Моментальное искажение слуха стало считаться не его порчей, а положительным смешением, производящим комбинацию предыдущего сообщения с информацией, мифами, придуманными от начала до конца обществом или некоторыми его элементами, которые мы называем заговорами. Такое видение проблемы представляет определенный интерес, и мы можем показать на примере Чернобыля, что оно довольно эффективно действует.

В своем труде “Импровизированные новости: социологическое изучение слухов” американский социолог Т. Шибутани предложил в 1966 г. определение понятия слуха, которое, мы считаем, по своей природе проливает очень яркий свет на различные информационные и пропагандистские процессы, вызванные аварией в Чернобыле. По Шибутани, в каждом обществе слухи выполняют функцию коллективной дискуссии. Чаще всего в своей основе они имеют какое-либо важное событие, по поводу которого у общественности возникают вопросы. Тогда слух начинает объединять интеллектуальные ресурсы группы, чтобы добиться удовлетворительной интерпретации события. И последовательные искажения слуха соответствуют сериям попыток исследователей дать объяснения при помощи составления возможных сценариев.

Применяя теорию Шибутани на практике сразу после аварии в Чернобыле, мы можем рассуждать самым различным образом. Прежде всего, нельзя отрицать тот факт, что рамки обстоятельств, выбранные исследователем, довольно точным образом соответствовали событию: действительно, в качестве отправной точки имелось очень важное реальное событие — авария на АЭС. Имелась и двусмысленность из-за традиционной тяги советских властей к секретам и “напусканию тумана” в отношении информации о любых событиях, которая может бросить тень на функционирование советского режима.

Событие, которое можно истолковать двусмысленным образом, — самое нормальное явление в любом обществе. События неизбежно происходят всегда и везде, и трудно себе представить, что где- нибудь на нашей планете существует группа людей, которая не стала бы их обсуждать. Таким образом, предлагая тезис о том, что слухи являются естественной реакцией социальной группы на то или иное событие, вероятность которого обычна и не имеет ничего исключительного, Шибутани разом ставит социологов перед перспективой удивительной исключительности, при этом слухи перестают быть чем-то из ряда вон выходящим. Этот социолог не настаивает на второстепенности информационного процесса, каким являются слухи, отнюдь не считает их архаизмами и не думает, что их роль по мере развития общества уменьшается. Слухи — это нормальный процесс.

Применительно к описанию пропагандистского эффекта Чернобыля теория Шибутани подтвердилась еще и потому, что выдвигаемая этой теорией схема предлагает слияние всех интеллектуальных ресурсов группы для удовлетворительного истолкования события. Теория удивительно совпадает с тем анализом, который провели средства массовой информации. Они утверждали, что событие имело место, что оно было двусмысленным, но мир рисковал пострадать от последствий. А многочисленные эксперты, собиравшиеся перед телевизионными камерами, как нельзя лучше подтверждали тезис об объединении интеллектуальных ресурсов общества для того, чтобы истолковать событие. И на этом втором этапе анализа воздействия слухов схема Шибутани свидетельствует, что нет никаких отклонений от нормы. Несмотря на то что конечный результат слуха стал, мягко говоря, странным, его ��арождение происходило самым естественным образом. Сразу после того, как произошло событие, которое можно истолковать по-разному, реакция людей, по Шибутани, не свелась к фразам типа: “Я сейчас запущу слух”. Наоборот, люди говорили: “Я попытаюсь объяснить случившееся”. Это самая естественная человеческая реакция. Именно из-за такой нормальной реакции и в связи с трудностью интерпретации события росло число дискуссий вокруг аварии, что в свою очередь способствовало рождению и распространению различных слухов.

Мы видим, что излишние обсуждения вызывают волнения. Слишком велико желание интерпретировать факты, слишком много гипотез. И, как нам показывает история вокруг Чернобыля, все слухи появились как результат именно такой деятельности. Нисколько не способствуя выяснению причин аварии и ее последствий, гипертрофированная функция “выдвижения гипотез”, наоборот, породила поток ложных новостей. Именно это явление приводит нас к сути самого заглавия работы “Импровизированные новости”.

К вышеописанному феномену добавляется и тот факт, что некоторые “естественные” или “самопроизвольные” слухи могут быть специально пущены определенными силами. Но это уже другой аспект проблемы, которым мы будем заниматься ниже. Перед нами пока стояла задача: подчеркнуть “естественную” природу слуха и выяснить явления, “искажающие” его содержание.

1967—1987: СЛУХ ПРЕОБЛАДАЕТ НАД РЕАЛЬНОСТЬЮ

Имеется еще и другое соображение, в силу которого теория Шибутани так релевантна к событию в Чернобыле и его оценке, причем она может повлиять на механизм коллективного принятия решений, выявляя странные родственные отношения между определением слуха по Шибутани, с одной стороны, и принятием знания, с другой. Это происходит потому, что, когда происходит какое-либо событие и когда научные эксперты собираются, чтобы его истолковать, появляется вопрос, имеется ли что-нибудь еще в дополнение к “объединению интеллектуальных ресурсов” для удовлетворительной интерпретации события? Сразу же эта родственность определений переносит нас с дебатов о слухах к дебатам о знании, и этот перенос необыкновенно увеличивает глубину исследований.

Можно ли поставить в упрек средствам массовой информации неудовлетворительное выполнение их задач в чернобыльском деле? Отнюдь нет. Наоборот, были предприняты самые энергичные усилия: были организованы подробные дебаты с привлечением способнейших профессионалов телевидения и прессы, работали самые лучшие репортеры, для поисков правды, казалось, было сделано все. Однако результат оказался плачевным: произошла фантастическая дезинформация, которая при критическом ретроспективном анализе процесса вызывает чудовищные сомнения. Какие гарантии, какие надежды можем мы иметь, испытывая желание быть информированными во всех обстоятельствах?

Факт зарождения и распространения слухов не является сам по себе обязательно ошибочным. На самом деле нет не только анормальности в активности участников процесса, но нет даже ошибок в их поведении. Такое поведение в некоторых случаях позволяет людям получать информацию и информировать окружающих, а в других случаях (причем практически некого в этом упрекать, потому что в обоих случаях речь идет об аналогичном поведении) вызывает целый неконтролируемый поток ложных новостей и сведений. Если эти сведения способны привести к ошибочным выводам без наличия реальных упущений на уровне их появления, то до какой степени разумно полагаться на надежность наших знаний? Нельзя ли вообразить, например, что целые разделы того, что мы простодушно считаем знанием, на самом деле являются лишь “усиленными слухами”, которые после необыкновенно длинных цепочек последовательных повторений преобретают в конце концов обманчивую видимость реально подтвержденных данных?

Интересно отметить, что статья Т. Шибутани, которую мы только что пересказывали, была опубликована в США в 1966 г. Одновременно с ее публикацией другой социолог, Г. Гарфинкель, заканчивал рукопись своей книги, которая увидит свет в 1967 г., произведя эффект взорвавшейся бомбы в эпистемологии общественных наук. “Вопросы этнометодологии” — это основополагающий труд, в котором было предложено полностью пересмотреть понятие знания в социологии. Начиная с этого периода у передовых социологов ярко проявляется аналогичность проблем и работ, отражающих общее сомнение в отношении традиционного подхода современных западных обществ к своим процессам коллективного познания. В теории Шибутани, который не стремился к созданию своей школы, в отличие от Гарфинкеля, работы которого очень значительно повлияли на социологию в свое время, был выдвинут ключевой тезис: информационная созидательная деятельность, которой постоянно занимаются все социальные группы, организующие заговоры, тщательно скрывается, чем создается видимость интерпретирования ежедневных событий, с которыми сталкивается каждая группа. Когда появляется понимание значения, размаха и масштаба этой общей созидательной информационной деятельности, нельзя удержаться от вопроса о последствиях такого состояния вещей с точки зрения хрупкости знания.

В своей работе “Слухи — самые старые средства массовой информации” Ж.-Н. Капферер пишет: “Итак, что мы констатируем? Абсолютно необоснованная информация может так же легко распространяться в обществе, как и обоснованная, оказывая одинаковое мобилизующее влияние. Короткие моменты ясности, появляющиеся благодаря исследованию слухов, свидетельствуют о непрочности знания. Быть может, большая часть наших знаний не имеет по�� собой никакого основания, причем об этом мы даже не догадываемся”. Но обсуждение должно идти дальше; его нельзя сводить лишь к простой задаче защитить знание против возможного вторжения ложной информации. Потому что на заднем плане вырисовывается другой вопрос — о мотивах доверия. Почему мы больше верим информации, полученной из слухов? Почему мы верим тому, чему мы верим? Ж.-Н. Капферер в 1987 г. писал по этому поводу: “В эпистемологическом плане изучение явления слухов проливает яркий свет на фундаментальный вопрос: почему мы верим в то, во что мы верим? Действительно, мы живем с багажом мнений, идей, образов и верований в окружающем нас мире. Весь этот багаж часто бывает приобретенным из разговоров, молвы. Мы не отдаем отчет об этом процессе приобретения: он медленный, случайный и неосязаемый. Слух дает необыкновенную возможность: он быстро воссоздает медленный и невидимый процесс. Но в конце концов становится видимым”.

ВМЕСТО ПРОСТОГО ПОНЯТИЯ “ЗНАНИЕ” ЭТНОМЕТОДОЛОГИЯ ИСПОЛЬЗУЕТ “ЭТНОЗНАНИЕ”. ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАСХОЖДЕНИЯ МЕЖДУ ЗНАНИЕМ И СЛУХАМИ

Определив отныне то, что мы считаем знанием (то есть основой универсально доказанной уверенности), мы тем не менее нисколько не застрахованы от подозрений, что знание обязательно связано с идеологией. Также установив, что всякий раз, когда подозрения на отклонения такого рода по отношению к какой- либо совокупности знаний оправдывались, следует ли полностью верить в относительность заговоров? Нужно ли считать заранее проигранной битву, направленную на серьезную выработку знания, свободного от идеологии? Нужно ли отказываться от знания? В этом свете следует рассматривать не одну, а несколько стратегий.

Само собой разумеется, что одна стратегия заключается в том, чтобы попытаться отделить знание от идеологии, согласившись заранее с тем удручающим фактом, что люди и целые человеческие группы манипулируют знанием, тем самым искажая его и смешивая с идеологией. В этом случае процесс уточнения и перемешивания, кажется, может продолжаться бесконечно.

Другая стратегия предполагает умышленное невежество. Будучи не в силах решить проблему, ею перестают заниматься и начинают считать совокупность знаний, приобретенных нашим обществом, абсолютно “чистыми знаниями”, но при этом быстро выяснится, что эта стратегия не годится, потому что частичные знания, которые производит наше общество, противоречат одно другому.

Можно рассмотреть и ��ретью стратегию, которая значительно отличается от первых двух, потому что в ней вместо чистого и простого понятия “знание” используют “этнознание”, заранее согласившись манипулировать категориями, которые будут смешением знания и идеологии заговора, решив пр��допределить последствия и взять на вооружение только те из них, которые позволят управлять обстановкой нужным образом. Эта третья стратегия предложена этнометодологией. Она замечательным образом опрокидывает все ранее высказывавшиеся точки зрения в отношении проблемы разделения знания и идеологии.

Подвергнув пересмотру взгляды теоретиков- оптимистов былых веков (Даламбера, Дидро, Кондорсэ, Конта и др.), этнометодология показала, что именно оптимизм той эпохи привел их к допущению и признанию того, что гносеологическое исследование может быть сосредоточено на целях, которые не отвечают реальным потребностям. Фактически неверно, что наша цивилизация могла в XVIII, XIX или XX вв. испытывать потребность в универсальном знании. Во всяком случае не больше, чем мы испытываем реальную потребность в универсальном знании, основанном на абстракции. Конечно, учитывая представления того времени, что мыслители могут в ближайшее время овладеть универсальным знанием, было вполне естественно, что делались попытки осуществить это. Да и сегодня для разума было бы приятно считать, что и в отдаленных галактиках учителя с одним глазом во лбу преподают детишкам, похожим на желтых марсиан, ту же математику, что и в наших школах. Но чему служит в конечном итоге удовлетворение по поводу некоего мистического единения, обусловленного совместным использованием той же таблицы умножения и той же таблицы сложения, которыми пользуются всякого рода инопланетяне, которые наверняка никогда не общаются с нами? И напротив, в чем состоит для нас важность или неудобство, если они действительно пользуются другой таблицей умножения?

#авария на ЧАЭС #Дело Чернобыль

0 notes