#Третий двор

[theodoreangelos]

Campus of the University of Vienna, Third Courtyard, Vienna Campus der Universität Wien, Hof 3, Wien-Alsergrund Campus de l'université de Vienne, troisième cour, Vienne-Alsergrund Кампус Венского университета, третий двор, Вена-Альсергрунд

[deafsnake]

Зин по «Благословению небожителей»

Учебная работа 2 курса по специальности «графический дизайнер»

«Восемьсот лет назад Се Лянь был наследным принцем королевства Сяньлэ. Всеобщий любимец, он в довольно юном возрасте вознесся на Небеса, но был дважды изгнан оттуда.

Теперь, восемьсот лет спустя, Се Лянь в третий раз возносится и становится посмешищем всех трех царств. Выполняя первую работу в качестве небожителя, он встречает таинственного демона, который правит призраками и наводит ужас на Небеса. Без ведома Се Ляня, этот Князь демонов уделяет тому внимание уже очень, очень долгое время».

«Вместо того, чтобы вспоминать, как пару сотен лет назад меня ранили сотней мечей и растоптали сотней ног, я лучше запомню, как вчера съел вкуснейший мясной пирожок». — Се Лянь

«Если кто-то не побоялся замахнуться на целый мир – не важно, желая его спасти или уничтожить – я искренне преклоняюсь перед этим человеком. Первое намного сложнее, чем второе, и поэтому я преклоняюсь даже вдвойне». — Хуа Чэн

«Благословение небожителей» – третья прочитанная и полюбившаяся мною новелла писательницы Мосян Тунсю. Сюжет интересный и хорошо продуманный, сюжетные повороты имеют обоснование, стиль повествования красивый, а персонажи колоритные.

Новелла поделена на пять томов (244 главы, 8 экстр). В не�� часто (37 раз) используется фраза «Се Лянь не знал, плакать ему или смеяться». Эта фраза имеет место быть, потому что, можно сказать, на этом и основана завязка сюжета.

Текст наполнен милыми и смешными эпизодами, но еще больше он наполнен психологически тяжелыми главами. Второй и четвертый том посвящены флешбекам Се Ляня, которые просто пропитаны болью. Эти эмоциональные качели особенно зацепили меня.

Новелла понравится людям, готовым одновременно и плакать, и смеяться каждую главу.

Бай Усян – главный антагонист, старший и самый могущественный из Четырех Великих Бедствий. Мне этот персонаж понравился тем, что он одержимый и властный, но умный манипулятор. Он способен оставить травмирующий удар своей насмешливой и преследующей натуро��.

«Не волнуйся, всё в порядке. С этого момента больше не будет ничего, что сможет тебя удержать, не будет никого, кто посмеет ожидать что-либо от тебя, и, конечно, не будет никого, кто бы не знал, кто ты на самом деле. Таким образом, ты сможешь свободно делать всё, что захочешь». — Бай Усян

Цзюнь У – Небесный Император, старейший и могущественный Бог Войны с тяжелейшей судьбой. Понравился он мне своей непредсказуемостью и величественностью, склонностью к дипломатии и мягкостью.

«Болван, твои действия ничем не отличаются от того, что ты толкаешь всех в огненную яму. С самого начала всё это не имело к ним никакого отношения, но теперь никто не покинет небесный двор живым». — Цзюнь У

[lutsian-fyork]

Что тебе нравится в себе?

Мммм… наверное, ничего.

Я старая, злая сука, которая пытается сделать мир вокруг себя чуточку лучше и начала с себя. Я тот самый человек, что выйдет с бутылкой воды и затушит подожженную урну, поднимет самокат, протолкнет мусор в мусоропроводе. Имею желание взять пакет и начать убирать двор, но прекрасно знаю, уберу раз, два, а на третий каком-нибудь долбаеб доебется, что хреного убираю, что у него грязно на этаже и вообще, почисти место под его машину.

Жаль не нашла в себе сил ��аркать на малолеток, что бегают по лавкам у парадки, а я на них как бы сижу. Но ушли. Видно глянув на мое лицо. А то думала предложить им своими жопами лавку протиреть, чтоб потом мамка эти жопы выдрала, за грязные штаны.

( вчера был случай, ездили экскурсией в Старую Руссу, про нее потом будет пост. Большая часть автобуса-это воспитатели детских садов. С детьми, внуками и тд. Так вот вышли мы на остановке, позавтракать да покурить, кому надо в туалет. Сижу на лавке. Рядом стоит нянечка, и две ее внучки лет 5-7 на флагштоках крутятся. На мое замечание, что не стоит качаться, они могут упасть, как бэ бетонное основание не такое и большое и тяжелое, нянечка и ухом не повела, дети тем более. А я сидела и думала- щелкнет в ее голове, что железной палкой ебнит сильно, если упадет?и как ты его потом поднимать будешь? И надеялась, что ебнет. Чтоб урок был на жизнь. Но нет. Она сказала хватит висеть, а то сломаете. Сломаете мать твою, а не то что это вандализм и идиотизм. Бескультурье чистой воды.

Пыталась сфотографировать, но рука один хрен в кадр влезла…эх. А если бы упал, были бы крики, слезы, красота…ну да ладно)

Я могу помочь не прося ниче в замен, тупо сделать за человека, жопу чьюнить прикрыть. Но чем лучше ты относишься к человеку, тем больше он наглеет. И когда ты показываешь свое истинное лицо, все сразу такие - ой, а ты чего это? Или- как ты со мной разговариваешь?! Да так и разговариваю, как ты заслуживаешь.

Быть ответственной, исполнительной, доброй, заботливой, упертой и тд в этом нет ничего хорошего для меня, так же как и быть мразью.

Короче- если быть сукой, то ты сука, если зайкой, тебя сожрут. Вот и пытаешься серединкой на половинку и держаться от всех подальше.

[malcalena]

Третий день по прилету я дома. На работе все как всегда, фото, доки, реставрации. Но мыслями я все еще в НК, постоя его думаю о дочке. Мы вновь вернулись к теме переезда. После ее слов о том, что возможно было бы ей лучше жить со мной я не переставала об этом думать. Да, здесь море, солнце, тепло, не надо ходить в шапке, но там школа, подружки, свой дом. Здесь придется начинать все с нуля, искать новых друзей, заводить новые отношения в социуме. Вобщем, она сказала что школу хочет закончить в НК. Но при этом возвращаться домой у нее желаний нет, потому что там «эта». И я вижу какой психологический дискомфорт она сейчас испытывает. «Эта» пытается ее задвинуть. Звоночков много, тому пример - ее комната и ее День рожденья. А мой БМ не видит этого в упор.

У меня накипает.

1. Комната дочери. Пока она была маленькой, я помню, она всегда приговаривала - вот Саша переедет, я и буду жить в его комнате. Мы посмеивались в ответ, а в итоге так и вышло. Когда мы со старшим съехали, она стала жить там. Сделали ремонт по ее желанию, она сама выбирала обои. Окна выходят на школу и во двор, что очень удобно. Этим летом БМ со своей замутили ремонт во всей квартире. И Нину переселили в комнату с балконом, темнее и на 2 квадрата меньше. Спрашивается, а зачем? Можно же было просто освежить помещение если уж очень так хотелось, а не перемещать ее в другую комнату. У ребенка шок, а на лицо полное нарушение границ девочки.

2. БМ советовался со мной, что ей подарить и чего она хочет. В этом году вместо вечеринки с подружками, о которой она просила, ей подарили билеты в кино. Билеты, Карл! При зарплате в 200к он дарит дочке на 13 лет две бумажки по 400рэ. И ОТКАЗЫВАЕТСЯ дать деньги на кафе с подружками.

3. После перестановки в доме почти не осталось мебели. Чтоб вы понимали, у нее даже шкафа нет. Форма весит на вешалке. Хотя до этого была вполне полноценная горка. А на балконе стоит небольшой комод, в котором она может хранить свои трусики-лифчики. Я говорю - попроси отца, пусть поставит в твоей комнате. И снова отказ. Я этого совсем не понимаю 🤷🏻‍♀️

Сижу и думаю об этом все утро. Меня реально бомбит. И мне так ее жалко.. 😢

[liqueurdementhe]

День двадцать третий: «Старый дворик», в который мы неожиданно находим то, что и сами не заметили, как давно утратили.

Родной двор Варвару встретил неприветливо. Он ощетинился ставнями и заборами, оплевал её побелкой и голубиным помётом: жирное белёсое пятно красовалось на только что выстиранном кителе — что, как старики говорят, к удаче, но явно не в этом случае. Дома наблюдали за ней, затаив дыхание. Скрипели старые половицы на лестнице, плакали и пели фальшиво несмазанные дверные петли. Окна бесстыдно глазели, щели в стенах неустанно слушали и нюхали, искали в ней чужое. И нашли, конечно. Нашли и гадали: то ли она своя, но зачем-то чужой прикидывается, то ли чужая, а своей только кажется.

Вообще-то она не должна была оказаться здесь. Однако Власти, с высоты своего могущества надменно следящие за происходящим в городе, послали её сюда с особым поручением. Они бросили на помощь городу или, скорее, на разрушение оного, свои самые неоднозначные силы. Инквизитор, которой смерть уже наступала на пятки, неустанно следила за действиями генерала Блока, а тот, в свою очередь, непрерывно наблюдал за ней самой. Власть в городе после смерти Симона Каина пошла крахом. Каждый из теперешних правителей тянул одеяло на себя, но одеяла на всех не хватало, и у кого-то из них неизменно начинали мёрзнуть ноги. Даже Бакалавр Данковский, приехавший сюда, как ему думалось, в собственных интересах, оказался втянутым в политические интриги. Что до самой Варвары, её задачей было находиться в самой гуще событий и следить за тем, чтобы изощрённый план Властей исполнялся с точностью до мельчайших подробностей.

Двор был совсем пустым. Немудрено, что никто не вышел её встретить. Во многих домах болезнь уже побывала и у��есла с собой невинные жизни. Те же, кто остался, людей в военной форме совсем не жаловали. Беспокойные матери забрали детей с детской площадки и наказали им и носа из дома не показывать. Кое-где на скамейках лежали забытые коробочки с нардами, отсыревшие карты, бутылки, пустые пачки от папирос. Из сточных труб после недавнего дождя всё ещё капала вода.

Варвара прошлась по двору медленно, бесшумно, боясь спугнуть странное наваждение, нашедшее на неё. Гладкие каменные плитки под грубыми солдатскими сапогами теперь совсем никак не ощущались. А ведь раньше она частенько бегала здесь босая, и ноги чувствовали каждую выемку, каждый остро торчащий уголок. Раньше по утрам в окнах горел тусклый свет, а на сковородках шкворчали яйца, и сквозь приоткрытые окна можно было уловить тёплый, вкусный аромат. Теперь же здесь пахло сыростью и смертью — этот сладковатый запах, от которого мутит и слезятся глаза, преследовал Варвару от самой станции.

А вот детская площадка, хоть и опустела, а ничуть не изменилась. Она всё ещё была живая, хоть и состарилась, хоть и скрипела заржавевшим металлом, будто зубами скрежетала. Качели тихонько дрожали на ветру и постанывали горько, одинокие, оставленные детьми. Под деревом была песочница — немного покосившаяся и грязная, но тоже прежняя. Варвара опустилась рядом с ней на корточки и поковыряла в песке найденной рядом палкой. Когда-то давно она закапывала здесь разные безделушки, свято веруя в то, что они отправляются в Страну Потерянных Вещиц. И закопанные предметы действительно исчезали. Они могли потом появиться совсем в другом месте, а могли и не появиться вовсе. Варвара погрузилась в странные, вязкие мысли, навеянные возвращением в родной город. Кто знает, может, их всех тоже давно засыпало песком. Может, они тоже оказались в Стране Потерянных Вещиц, из которой нет возврата. Да их никто и не ищет.

[mantikora09]

Барная Au

Часть 4

Au в которой мать Жана сбежала с ним, когда отец хотел его отдать клану Мориама за долги. Они сбегают из Франции, подальше от фамилии М��ро, подальше от мафии, подальше от опасности.

Первые два года Жан с матерью живут в пригороде где-то в Италии, потом еще три — в Ванкувере и наконец-то они перебираются во Флориду.

Жан давно думает, что их оставили в покое, но паранойя матери, словно веревка, затягивается тугими петлями.

Она работает в придорожных кафешках пока Моро вечно новенький в школах, под разными именами.

Женщина заболевает. Тяжело и слишком быстро.

Жан не привык быть один, он окончательно теряется в этом мире.

Конечно, Моро покидает тот город, где похоронил мать. У него не было денег, поэтому не было ни похорон, ни надгробия, лишь прах, который он развеял.

Специальные службы не успевают его забрать, ведь ему всего 17 и он точно не собирается ехать на год в какой-то детский дом или что тут у этих янки.

Путешествия автостопом опасны, но Моро научен к кому можно проситься, к кому нет. Тем не менее его успели ограбить и избить когда он добрался до Колумбии.

Безнадега накатывает таким сильным и страшным чувством, что си��я на тротуаре в каком-то городе Жан думает, что это все. Вот он конец. Больше так быть не может, когда к нему неожиданно приближается молодой человек и садится на корточки рядом.

— Наркоман? — тянет рыжий парнишка, одетый в форму бармена. Кажется, он старше, но не на много.

Жан отрицательно качает головой

— Сумку украли. — сообщает он незнакомцу.

Тот хмыкает, достаёт сигарету из кармана и предлагает её Жану, но Моро отрицательно машет головой. Рыжий прячет вторую обратно и прикуривает свою.

— А чё тут сидишь? В полицию иди.

Только сейчас Жан понимает, что в отчании его ноги занесли куда-то на задний двор не то клуба, не то ресторана. А вот в полицию ему нельзя

— Не звоните, пожалуйста, в полицию, я сейчас уйду. — Моро поднимается, держась за бок, в который его пнули, и именно в этот момент его живот так громко бурчит, что за мусорными баками испуганно бежит крыса.

— Нат! Ты где там? — задняя дверь открылась и выглянула светлая макушка.

Жан только хотел уйти, когда рыжий произнес:

— Не спеши, могу покормить тебя. Сбежать всегда можно. А вот голодным быть хуево. Сам знаю.

Уже потом, оставшись одни, Эндрю шипит своему парню.

— Зачем ты его притащил сюда?

Нат хмурится и сглатывает.

— Напомнил мне времена с отцом. Тогда вы с братом мне помогли, я подумал, что будет справедливо вернуть долг судьбе.

Эндрю вздыхвет. Однако, когда французский мальчишка рассказывает им вкратце свою историю, Миньярд решает помочь и звонит своему другу, который когда-то работал у них администратором.

Джереми ещё тогда любил волонтерить в разных там столовых и заниматься прочей благородной лабудой.

Вот и теперь он сказал, что поможет пареньку и не будет сдавать того властям.

Моро, конечно, сомневался верить ли им. С другой стороны это его хотя бы ненадолго удержит по эту сторону жизни. Тем более они так любезно его покормили и помогли обработать ссадины.

Джереми оказывается очень симпатичным молодым человеком. Он работает официантом в каком-то модном ресторане. Снимает квартиру с подругами и желает помочь незнакомцу.

Нокс разбирается с документами. Даже ��ак-то пропихнул его к себе на работу, подменив возраст на полные 18.

Жану было стыдно спать на диване в общей гостиной уже третий месяц и он предложил съехать, но Альварес и Лайла уже слишком привязались к пареньку, да и Джереми начал его отговаривать, в итоге в комнате Нокса появилась вторая кровать, а у Жана появилась своя маленькая семья.

Это было здорово. Знать, что о тебе беспокоятся, спрашивают про рабочий день. Моро нравилось готовить и мыть посуду по расписанию. Смотреть вечером сериалы с девчонками. Которые, кстати, оказались парой.

А еще Жану нравился Джереми.

Конечно же Лайла все поняла. Она знала, что так смотреть можно лишь на человека к которому тянется душа.

Спустя пять месяцев, как в их доме появился Жан, девчонки устроили парням свидание и оооххх, как же Моро тогда засмущался! Впрочем, зря, ведь он тоже понравился Ноксу.

[larisrenard]

– Я полагаю, нам пора возвращаться, – Син Цю кладет руку на плече Чунь Юня, заставляя обернуться.

– Сейчас? Но мы до сих пор ничего не нашли... – Чунь Юнь хмурит брови, а в его голосе бьется едва сдерживаемое раздражение – ...ни следов присутствия, ни подтверждения того, что зло было изгнано...

Син Цю согласно кивает, заглядывая другу в глаза.

– Я понимаю твое негодование, но сейчас тебе нужно отдохнуть. Мы и так провели здесь слишком много времени, как ты считаешь? – мягкая улыбка и легкое похлопывание по плечу заставляют Чунь Юня немного прийти в себя.

– Думаю, если тут и был злой дух, теперь он точно не рискнет вернуться. Твоя Ян, должно быть, внушила страх всем сущностям вокруг еще на подходе, вот мы никого и не встретили – Син Цю берет в свои руки кулак экзорциста, заставляя его разжаться и медленно чуть ощутимо поглаживает ладонь – Ну вот, а теперь дыши глубже...

– Ты прав... – Чунь Юнь делает несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, возвращая самообладание. Вместе с ним приходит чувство стыда и вина, которые, в прочем, он старается тут же обуздать.

– Я снова поступил опрометчиво, и чуть не потерял контроль. Мне стоит быть внимательнее к своим состояниям...

– Тебе стоит больше отдыхать! – Син Цю скрещивает руки на груди, разыгрывая задумчивость – Ты ведь никогда не бывал на праздниках, так?

___

Едва различимый в темноте огонек с неистовым свистом начал набирать высоту, за ним второй, третий... И когда уже десятки огоньков, кажется, поравнялись с зажигающимися звездами, они вдруг разорвались морем красок. Небо на несколько мгновений превратилось в удивительное полотно, где хитро переплетались тысяча историй, проживающих свою настолько же короткую, насколько и прекрасную жизнь. Но стоит только последнему цвету затеряться, растворившись в темном небе, как все повторятся снова. Сотни огоньков продолжают друг друга, узор за узором рисуя все новые картины. Еще громче, еще выше, еще ярче...

У Чунь Юня захватывает дыхание, он невольно хватается за перила, не отрывая взгляда от невероятного зрелища. Син Цю тоже заворожен, но не упускает возможности продекларировать стих-цы пришедший на ум. Когда гремит последний залп, его ладонь накрывает руку экзорциста. Разом становится тихо и темно. В воздухе витает запах пороха.

– Тебе понравилось? Чунь Юнь чуть вздрагивает, когда голос Син Цю режет тишину, и в тот же момент становятся заметны влажные дорожки, очертившие его щеки.

– Красиво... – отчего-то шепчет он, и, словно опомнившись, стирает слезы, спеша перевести взгляд с неба на бледную луну, купающуюся в море.

– Давай вернемся на постоялый двор... Кажется, Ян опять выходит из-под контроля, – все так же шепотом продолжает он.

– Почему ты так решил? – Син Цю улыбается одними глазами, глядя, как экзорцист хмурит брови.

– Я не испытываю грусть, но почему-то хочу плакать.

– Ох, дорогой Чунь Юнь! –холеная рука ложится на щеку заставляя исчезнуть признаки когда-то проступивших слезинок. Син Цю едва сдерживает беззлобный смешок и слегка склоняет голову вбок, стараясь заглянуть в глаза Чунь Юня.

– Нет ничего плохого в том, чтобы плакать, когда тебе хорошо или смеяться, когда тебе грустно... Только ты решаешь, что будет правильным.

– Но такого никогда раньше не было... Я бы знал...  – на лице экзорциста разом проступают смятение и стыд.

– Ты бы знал, если бы чаще выходил куда-то... – Син Цю усмехается, но не отнимает руки от щеки Чунь Юня – В Ли Юэ столько причин для того, чтобы смеяться и плакать от души... Я покажу тебе.

Чунь Юнь не успевает ничего ответить, как между ними сокращается расстояние.

– Начнем, пожалуй, прямо сейчас... – Син Цю заключает его в крепкие объятия, целуя в щеку.

[schizofr]

Голубь Балабанова

12 сентября 2024 года 21:50 по мск.

Голубь мертвый, обнаруженный мною 11 сентября 2024 года, в день 911 по-американскому календарю, на газоне перед нашим Магазином С Серой Крышею "Пятерочка".

Можно предположить, что при жизни этот Балабановский Голубь был здоров и крепок телом - именно таким он и выглядит на этом коротком видео.

Какие нелюди и в знак чего сотворили с этой беззлобною и молодой птицей сей ужас - можно лишь догадываться. Натолкать столько личинок мясной мухи в самое птичье нутро - способен уб��йца.

Буду надеяться, что наша страна наконец-таки очнется ото сна и увидит балабановскую правду во всей ее полноте - начиная от самых беззащитных птиц и заканчивая самыми беззащитными людьми без документов и детьми без паспортов.

И всяк живущий в России когда-то снова и вновь почувствует себя и в чистоте земли, и в безопасности.

Но, уверяю вас, не стОит также и забывать, что чистоты земли не случается без праведности духа, живущих на ней.

Грязное лишь грязь развозит - чистое чистоту блюдет.

Балабановский двор, как и весь этот Балабановский город, как и вся эта Балабановская страна требуют правды - что происходит?

Смотрите пояснения в посте Балабановский тракт.

На фото от 05 сентября 2024 года наша 2а помойка: со снятой заблаговременно синей крышкой - полицию не прикрыть нынче, но она, пока что, за кирпичной кладкой, хоть и воняет без крышки - целое спальное место от ушедшего одного или двух человек.

А администрацию серую так вообще вывели вне зоны прикрытия - её теперь видать.

На следующем фото от 07 сентября 2024 года у третьего подъезда дома 2а выложены к мусоросборнику прямо при входе в подъезд, в углу, в зеленом пакете штук пять, шесть чупа-чупс на палочке с надписью ручкой синей на белой бмаге: ПОСОСИТЕ!

Далее на фото от 09 сентября 2024 года третий подъезд дома 6 по проезду Шокальского, что рядом со школой. Там справа зимняя широкая лопата, а слева на фото синяя не зная тележка на колесах.

Ну и на последнем фото аж от 04 сентября 2024 года лопата прям у угла дома 2а со стороны четвёртого подъезда - эту лопату я переставила к мусоросборнику, где она по сей день и стоИт - а на дворе, прошу заметить, уже 12 сентября! Лопата говорит о необходимости нечто закопать, что так с 04 сентября и не сделано.

[panelki]

Сдается: Комната Энгельса 1 Район: Дарьино Микрорайон/Сормовский Район Ближайшая остановка: пл. Конструктора Алексеева — 600 м Площадь квартиры: 17м² Стоимость аренды: 12000 рублей ~705 р/м² сдам комнату в общежитии в самом центре сормово на улице энгельса дом 1, третий этаж. холодильник новый в комнате, стиральная машинка . сам этаж закрывается на ключ, на этаже всегда чисто и порядок, соседи тихие спокойные и дружелюбные. все семейные люди. места общего пользования в чистом состоянии, всё работает. сама комната только после ремонта. поклеины новые обои, окно пластик, натяжной потолок. окно выходит во двор. в шаговой доступности сормовский парк, детский сад, школа, магазыны, вообщем вся инфраструетура. сдаёт собственник. цена 12000 руб.это вместе с коммунальными платежами. Тел:9103914116

https://www.tex.org.ru/?m=1

[xakmah-games]

🔦 Прохождение Resident Evil 4 Remake Глава 9 - Бальный зал, Играем за Эшли | Резидент Эвил 4 Ремейк

#residentevil4remake #residentevil4прохождение #residentevil4 #резидентэвил4 #xakmah

Прохождение Resident Evil 4 Remake #9:

00:00:00 – Начало 00:00:20 – Глава 9 00:01:00 – Идите в бальный зал 00:02:50 – Возвращаемся назад за ништяками 00:20:25 ��� Вычурное ожерелье 00:29:30 – Порочный идол 00:44:30 – Двор 00:45:35 – Первый флаг во дворе 00:50:00 – Второй флаг во дворе 00:56:05 – Третий флаг во дворе 01:05:00 – Торговец в замке 01:07:40 – Снова в Тир (Стрельбище) 01:33:20 – Трехглавая статуя 01:34:24 – Загадка со столовыми приборами 01:37:45 – Голова змеи 01:39:25 – Снова Призыватель 01:48:00 – Голова козы 01:49:50 – Маленький ключ 01:50:40 – Бой с рыцарями 01:51:40 – Голова Льва 01:54:40 – Кубическое устройство 01:59:25 – Леон в ловушке 02:00:20 – Спасите Леона (Играем за Эшли) 02:04:55 – Связка ключей 02:05:55 – Флакон для духов 02:07:45 – Загадка с часами 02:11:30 – Библиотека 02:17:40 – Усыпальница 02:22:10 – Загадка с фонарями 02:23:30 – Фамильный герб Салазаров 02:28:05 – Конец

[theodoreangelos]

Campus der Universität Wien, Hof 3, Wien-Alsergrund Campus of the University of Vienna, Third Courtyard, Vienna Campus de l'université de Vienne, troisième cour, Vienne-Alsergrund Кампус Венского университета, третий двор, Вена-Альсергрунд

Campus of the University of Vienna, Third Courtyard The premises of the Old General Hospital have served as the Campus of the University of Vienna since 1998.

[mskrianna]

— тебе понравился десятый вопрос, Лунатик? — поинтересовался Сир��ус, когда они вышли в вестибюль.

— ещё бы, — весело ответил Люпин. — «перечислите пять признаков, определяющих оборотня». прекрасный вопрос.

— по-твоему, тебе удалось вспомнить все признаки? — притворно обеспокоенным голосом спросил Джеймс.

— думаю, что да, — серьезно сказал Люпин, пока они толпились у входной двери вместе с другими учениками, что тоже стремились как можно быстрее выйти на солнечный двор. — первый: он сидит на моем стуле. второй: носит мою одежду. третий: его зовут Ремус Люпин.

[chronos-dust]

ЛУПИТЬ ИЛИ НЕ ЛУПИТЬ? ВОТ В ЧЁМ ВОПРОС! 🤔🤔🤔

Сему очень ждали. И дождались.

Когда уже потеряли надежду. Девять лет ожидания - и вдруг беременность!

Сема был закормлен любовью родителей. Даже слегка перекормлен. Забалован.

Мама Семы - Лиля - детдомовская девочка. Видела много жесткости и мало любви. Лиля любила Семочку за себя и за него.

Папа Гриша - ребенок из многодетной семьи.

Гришу очень любили, но рос он как перекати-поле, потому что родители отчаянно зарабатывали на жизнь многодетной семьи.

Гриша с братьями рос практически во дворе. Двор научил Гришу многому, показал его место в социуме. Не вожак, но и не прислуга. Крепкий, уверенный, себе-на-уме.

Гришины родители ждали Семочку не менее страстно. Еще бы! Первый внук! Они плакали под окнами роддома над синим кульком в окне, который Лиля показывала со второго этажа.

Сейчас Семе уже пять. Пол шестого.

Сема получился толковым, но избалованным ребенком. А как иначе при такой концентрации любви на одного малыша?

Эти выходные Семочка провел у бабушки и дедушки.

Лиля и Гриша ездили на дачу отмывать дом к летнему сезону.

Семочку привез домой брат Гриши, в воскресенье. Сдал племянника с шутками и прибаутками.

Сёма был веселый, обычный, рот перемазан шоколадом.

Вечером Лиля раздела сына для купания и заметила ... На попе две красные полосы. Следы от ремня. У Лили похолодели руки.

- Семен... - Лилю не слушался язык.

- Да, мам.

- Что случилось у дедушки и бабушки?

- А что случилось? - не понял Сема.

- Тебя били?

- А да. Я баловался, прыгал со спинки дивана. Деда сказал раз. Два. Потом диван сломался. Чуть не придавил Мурзика. И на третий раз деда меня бил. В субботу.

Лиля заплакала. Прямо со всем отчаянием, на какое была способна.

Сема тоже. Посмотрел на маму и заплакал. От жалости к себе.

- Почему ты мне сразу не рассказал?

- Я забыл.

Лиля поняла, что Сема, в силу возраста, не придал этому событию особого значения. Ему было обидно больше, чем больно.

А Лиле было больно. Очень больно. Болело сердце. Кололо.

Лиля выскочила в кухню, где Гриша доедал ужин.

- Сема больше не поедет к твоим родителям, - отрезала она.

- На этой неделе?

- Вообще. Никогда.

- Почему? - Гриша поперхнулся.

- Твой отец избил моего сына.

- Избил?

- Дал ремня.

- А за что?

- В каком смысле "за что"? Какая разница "за что"? Это так важно? За что? Гриша, он его бил!!! Ремнем! - Лиля сорвалась на крик, почти истерику.

- Лиля, меня все детство лупили как сидорову козу и ничего. Не умер. Я тебе больше скажу: я даже рад этому. И благодарен отцу. Нас всех лупили. Мы поколение поротых жоп, но это не смертельно!

- То есть ты за насилие в семье? Я правильно понимаю? - уточнила Лиля стальным голосом.

- Я за то, чтобы ты не делала из этого трагедию. Чуть меньше мхата. Я позвоню отцу, все выясню, скажу, чтобы больше Семку не наказывал. Объясню, что мы против. Успокойся.

- Так мы против или это не смертельно? - Лиля не могла успокоиться.

- Ремень - самый доходчивый способ коммуникации, Лиля. Самый быстрый и эффективный. Именно ремень объяснил мне опасность для моего здоровья курения за гаражами, драки в школе, воровства яблок с чужих огородов. Именно ремнем мне объяснили, что нельзя жечь костры на торфяных болотах.

- А словами??? Словами до тебя не дошло бы??? Или никто не пробовал?

- Словами объясняют и все остальное. Например, что нельзя есть конфету до супа. Но если я съем, никто не умрет. А если подожгу торф, буду курить и воровать - это преступление. Поэтому ремень - он как восклицательный знак. Не просто "нельзя". А НЕЛЬЗЯ!!!

- К черту такие знаки препинания!

- Лиля, в наше время не было ювенальной юстиции, и когда меня пороли, я не думал о мести отцу. Я думал о том, что больше не буду делать то, за что меня наказывают. Воспитание отца - это час перед сном. Он пришел с работы , поужинал, выпорол за проступки, и тут же пришел целовать перед сном. Знаешь, я обожал отца. Боготворил. Любил больше мамы, которая была добрая и заступалась.

- Гриша, ты слышишь себя? Ты говоришь, что бить детей - это норма. Говоришь это, просто другими словами.

- Это сейчас каждый сам себе психолог. Псехолог-пидагог. И все расскажут тебе в журнале "Щисливые радители" о том, какую психическую травму наносит ребенку удар по попе. А я, как носитель этой попы, официально заявляю: никакой. Никакой, Лиль, травмы. Даже наоборот. Чем дольше синяки болят, тем дольше помнятся уроки. Поэтому сбавь обороты. Сема поедет к любимому дедушке и бабушке.

После того , как я с ними переговорю.

Лиля сидела сгорбившись, смотрела в одну точку.

- Я поняла. Ты не против насилия в семье.

- Я против насилия. Но есть исключения.

- То есть если случатся исключения, то ты ударишь Сему.

- Именно так. Я и тебя ударю. Если случатся исключения.

На кухне повисла тяжелое молчание. Его можно было резать на порции, такое тугое и осязаемое оно было.

- Какие исключения? - тихо спросила Лиля.

- Разные. Если застану тебя с любовником, например. Или приду домой, а ты, ну не знаю, пьяная спишь, а ребенок брошен. Понятный пример? И Сема огребет. Если, например, будет шастать на железнодорожную станцию один и без спроса, если однажды придет домой с расширенными зрачками, если ...не знаю...убьет животное...

- Какое животное?

- Любое животное, Лиля. Помнишь, как он в два года наступил сандаликом на ящерицу? И убил. Играл в неё и убил потом. Он был маленький совсем. Не понимал ничего. А если он в восемь лет сделает также, я его отхожу ремнем.

- Гриша, нельзя бить детей. Женщин. Нельзя, понимаешь?

- Кто это сказал? Кто? Что за эксперт? Ремень - самый доступный и короткий способ коммуникации. Нас пороли, всех, понимаешь? И никто от этого не умер, а выросли и стали хорошими людьми. И это аргумент. А общество, загнанное в тиски выдуманными гротескными правилами, когда ребенок может подать в суд на родителей, это нонсенс. Просыпайся, Лиля, мы в России. До Финляндии далеко.

Лиля молчала. Гриша придвинул к себе тарелку с ужином.

- Надеюсь, ты поняла меня правильно.

- Надейся.

Лиля молча вышл�� с кухни, пошла в комнату �� Семе.

Он мирно играл в конструктор.

У Семы были разные игрушки, даже куклы, а солдатиков не было. Лиля ненавидела насилие, и не хотела видеть его даже в игрушках.

Солдатик - это воин. Воин - это драка. Драка это боль и насилие.

Гриша хочет сказать, что иногда драка - это защита. Лиля хочет сказать, что в цивилизованном обществе достаточно словесных баталий. Это две полярные точки зрения, не совместимые в рамках одной семьи.

- Мы пойдем купаться? - спросил Сема.

- Вода уже остыла, сейчас я горячей подбавлю...

- Мам, а когда первое число?

- Первое число? Хм...Ну, сегодня двадцать третье... Через неделю первое. А что?

- Деда сказал, что если я буду один ходить на балкон, где открыто окно, то он опять всыпет мне по первое число ...

Лиля тяжело вздохнула.

- Деда больше никогда тебе не всыпет. Никогда не ударит. Если это произойдет - обещай! - ты сразу расскажешь мне. Сразу!

Лиля подошла к сыну, присела, строго посмотрела ему в глаза:

- Сема, никогда! Слышишь? Никогда не ходи один на балкон, где открыто окно. Это опасно! Можно упасть вниз. И умереть навсегда. Ты понял?

- Я понял, мама.

- Что ты понял?

- Что нельзя ходить на балкон.

- Правильно! - Лиля улыбнулась, довольная, что смогла донести до сына важный урок. - А почему нельзя?

- Потому что деда всыпет мне ремня...

© Ольга Савельева

[solnechnyeveter]

НОВОГОДНЕЕ ВОЛШЕБСТВО. Зимняя сказка

В канун Нового года в маленьком южном городке, не видевшем настоящей зимы уже три года, наконец-то выпал снег.

Снег падал ночью, бесшумно, как волшебство, спустившееся с небес. Большие пушистые снежинки мягко опускались на дома, деревья, тротуары, покрывая город пышным, белоснежным ковром.

К утру снег толстым ковром укутал город. Радости детишек не было предела. С раннего утра во дворы высыпала счастливая ребятня, и началось зимнее действо: игра в снежки, катание на санках, лепка снеговиков.

В одном из дворов компания подростков стала строить снежный лабиринт. Ребята катали шары и складывали из них стены, выстраивая улитку. В результате получился лабиринт- спираль.

В самый центр лабиринта ребята закатили снежный шар и украсили его елочными ветками. Получилась пушистая круглая елочка.

Из окна квартиры, расположенной на пятом этаже, смотрел на все это веселье десятилетний мальчик Дима. Сверху был хорошо виден весь лабиринт с импровизированной елочкой.

Мальчик знал, что никогда не сможет вот так весело кататься, бегать, играть в снежки. Он с трудом передвигался на костылях, по очереди подтягивая слабые, больные ноги, и понимал, что так будет всю жизнь…

Сидя перед окном, Дима часами наблюдал за жизнью двора, за играми ребят.

Вот и сейчас он сидел в кресле, придвинутом к окну, и улыбался, глядя на снежные забавы детей.

Напротив окна Диминой квартиры стояло дерево акации. Это мощное, раскидистое дерево было уже старым и сумело дорасти до окон пятого этажа. Запорошенное снегом, оно выглядело очень красиво и сказочно. И увидел Димка на ветке среди снега двух голубей. Голубь сидел рядом с голубкой, плотно прижимаясь к ней сначала с одной стороны, согревая ее своим теплом, потом перебирался греть свою красавицу с другой стороны. Дима наблюдал за голубями около часа, и все это время голубь согревал голубку, перемещаясь то к одному ее боку, то к другому.

— Мама! Посмотри, как он её любит! — позвал Дима маму.

Подошедшая женщина некоторое время наблюдала за голубями, потом сказала:

— Да, есть чему поучиться нам, людям, у птиц и зверей.

Смотри, как он ее оберегает. Заботливый! Ночь скоро, как бы они не замерзли… И мы не поможем. Не ловить же нам этих голубей…

— Мам, дай зерна, я им насыплю. Они кушать хотят!

Мама принесла горсть пшена, открыла окно, помогла Диме встать, и мальчик насыпал на карниз крупу, надеясь, что птицы прилетят на угощение.

Голубь внимательно посмотрел на Диму, покивал головкой, и вот уже голуби подлетели к окну, стали склевывать крупу.

Мама закрыла окно, и Дима еще долго сидел, наблюдая за играми ребят.

А голуби снова сели на ветку и прижались друг к другу. Быстро стемнело, двор опустел. Голуби так и сидели на акации.

— Почему они не улетают? Не ищут теплый уголок? Мам, ты не знаешь?

— Не знаю, сынок! Наверное, им нравится на дереве… Лишь бы не замерзли.

Давай-ка спать. Будем надеяться на лучшее.

Но Диме не спалось. Как тут уснешь, когда на дереве замерзают две красивые птицы?

Дима закрыл глаза и попросил искренне, всей душой надеясь, что его обязательно услышат:

— Дедушка Мороз! Сделай так, чтоб голуби не замерзли! Я тебя никогда ни о чем не просил, а сейчас прошу: помоги птицам, пожалуйста! Ты все можешь! Ты же волшебник!

Помоги им, прошу тебя!

Бесхитростное детское желание. Чистое желание чистой детской души…

За окном хозяйничала южная, звездная, предновогодняя ночь. Дима не спал, думал о птицах. Он снова попросил Деда Мороза пожалеть голубей и не дать им замерзнуть.

Ему очень хотелось еще раз взглянуть на птиц. Пользоваться костылями он не хотел, боялся стуком разбудить мать. Было боязно вставать без костылей, но наконец, он решился.

Мальчик тихонько скатился с кровати, ползком добрался до окна, через которое наблюдал голубей. Ухватившись за кресло, приподнялся, дотянулся до подоконника, с усилием встал на ноги и прижался лицом к стеклу.

Во дворе царила ночь- волшебница. Таинственные искорки сверкали на лабиринте, на снеговиках, на укатанных за день снежных горках, на деревьях, скамейках.

Сначала Дима не увидел птиц. Он втайне надеялся, что они все же нашли себе теплый ночлег, но тут на ветке кто-то зашевелился, и мальчик увидел голубей, прижавшихся друг к другу. В полумраке было плохо видно птиц, стоять стало трудно — устали руки, ноги предательски подкашивались, и Димка уже хотел уползать назад, в постель, как вдруг во дворе вспыхнул яркий свет: дворовый светильник, который никогда не работал, зажегся! Голуби снова зашевелились, затоптались на ветке и слетели вниз, прямо в центр снежного лабиринта, на елку- шар, теперь ярко освещенную внезапно заработавшим фонарем.

Голуби опустились в центр лабиринта и… стали танцевать. Это был прекрасный танец! Они перелетали с ветки на ветку, потом опускались на снег, кружились друг перед другом, кланялись, раскрывая крылья, их цветное оперение играло радугой в свете фонаря.

Дима, не дыша, смотрел на этот сказочный, ночной танец голубей и вдруг понял, что стоит. Стоит, почти не держась за подоконник, и ноги не подкашиваются, не разъезжаются и не трясутся мелкой дрожью…

Мальчик несмело разжал занемевшие пальцы, отпустил подоконник…

Сделал шаг, второй, третий…

Шаг… еще шаг…

Слезы лились по разрумянившемуся лицу мальчика, он не верил происходящему…

Дима подошел к дивану, осторожно опустился на него, и охрипшим от волнения голосом позвал:

— Мама! Мама!

Сонная мать испуганно выскочила из своей комнаты:

— Димочка! Что случилось? Что с тобой? Дима…

— Мама! Я ходил! Я сам ходил! Я очень просил Деда Мороза помочь голубям, и они не замерзли. Мама! Там внизу, в лабиринте, там… голуби танцуют. Посмотри. Посмотри, мама! Они волшебные, они танцуют…

Дима встал, и потрясенная мать увидела, как ее сын медленно, неуверенно, но сам, без костылей подошел к окну, и позвал ее:

— Мама! Смотри…

Дима осекся. За окном снова царила ночь, фонарь, как и прежде, не горел, танцующих голубей мальчик не увидел, и только звезды таинственно мигали в темном небе.

Рано утром, пока все спали, и двор был пуст, Дима впервые, без костылей, спустился вниз, на улицу. Медленно, отдыхая и запыхавшись с непривычки, поддерживаемый мамой, вошел в снежный лабиринт, дошел до елки, надеясь увидеть хоть какой-то знак, доказывающий, что ночное волшебство происходило, а не привиделось ему, не приснилось…

Снег вокруг елки был испещрен следами птичьих лапок, и Дима увидел два красивых, цветных перышка.

Мальчик поднял их. Перышки были теплые, они согревали Димкину ладошку, и слабо светились…

— Я же говорил, что голуби не простые, - прошептал счастливый Дима, сжимая в кулачке бесценное сокровище- два голубиных перышка…

© Татьяна Лаин

[montenegro360]

🏘️ПРОДАЁТСЯ четырехэтажный дом с панорамным видом на море​ в Пржно/ЧЕРНОГОРИЯ🇲🇪 ✔️Дом находится в элитном поселке Подличак , 300 метров от Пржно и отеля «Мистраль». ​🏖️До моря 5 минут, самые красивые пляжи на побережье Черногории (Пржно, Свети Стефан , королевский пляж). 🧱Площадь дома 227 кв. м, двор с садом составляет 362 кв.м, есть место для парковки, асфальтированная дорога до самого дома. 👉Дом состоит из четырех этажей 0️⃣-Цокольный этаж ​ состоит из студии с ванной комнатой ( душ кабина), кухней и выходом в сад. 1️⃣-Первый этаж состоит из​ просторной гостиной, спальни​ со своим балконом, кухни и ванной комнаты ( ванна). 2️⃣-Второй этаж​ состоит из гостиной ​ с​ большой​террасой(17 метров) с видом на море, две спальни со своим балконом, кухни, ванной​комнаты (душ кабина). 3️⃣- Третий этаж​ состоит з гостиной с большой террасой (17 метров) с видом на море, две спальни со своим балконом, кухни,​ ванной комнаты ( душ кабина). 🏢Дом можно использовать как четыре ​ автономные квартиры. 👌Дом в ​ прекрасном состоянии, теплый, хорошая тепло и звукоизоляция. Крыша в идеальном состоянии. 🌳Сад с плодовыми деревьями, цветущими кустарниками и газоном. ​ Есть теневая зона обвитая виноградником. Очень ​ уютный ​ и​располагающий дом ​ с хорошей аурой. ☝️Постоянные, интеллигентные соседи. ✔️Единственный владелец, нет обременений и ограничений. 💳Цена 500.000€. #montenegro #черногория #mne #crnagora #budva #kotor #podgorica #tivat #becici #portomontenegro #svetistefan #travel #путешествия #sea #море #mountains #будва #тиват #котор #подгорица #бечичи #zabljak #солнце #отпуск #пляж #горы #туристы #vocation #beach #отдых (at Пржно) https://www.instagram.com/p/CQ0mmDbLqyz/?utm_medium=tumblr

[amatue2121]

Синего озера хозяйка

Я просыпаюсь с первыми лучами солнца, но встать сразу нет сил, я долго лежу, смотрю, как комната наполняется светом.

Солнце проходит сквозь цветастый ситец занавесок, как сыворотка сквозь сито, когда творог откидываешь, в комнате одна лишь водянистая муть, а все остальное солнечное - запах реки, радость цветов и листьев, бриллиантовый блеск бесчисленных капель росы - все остается снаружи, не доходит до меня.

Я поднимаюсь с трудом, ковыляю по крохотной комнатке полусогнутая, пытаюсь размять поясницу. Дом спит, я слышу храп мужчин, да и невестка, Параша, последние пару лет не хуже заливается. Стареет красавица, раздалась сильно, характер у нее испортился, уж как Петеньке нашему с женой повезло, а все Параше не по нраву. Аглая старается-старается, а никак свекрови не угодит.

Маленькие спят на чердаке, прямо над моей каморкой, я слышу, как они начинают вертеться на своих лежанках, еще крепко спящие, но уже плывущие к поверхности сна. Свет солнечный ведь первыми будит старых да малых, тянет из сна золотым неводом, зовет "открой глаза, посмотри на меня, впусти меня в себя". Старым добавляет "сколько уж их осталось-то тебе, этих рассветов, вставай, не пропускай, скоро отоспишься". Малым смеется "сколько их у тебя ни будет, а и меня не пропусти, торопись, беги, все впитывай, ничего не отпускай".

Я открываю деревянную дверь, стараясь, чтобы не скрипнула, иду мимо кухни, где Параша вчера с вечера ставила сдобное, пряно и широко пахнущее тесто, мимо стола, сколоченного еще моим Семёном, выглаженного до блеска телами всех, кто долгие годы за ним ел и пил. Бывали и скудные годы, когда одну кашу неделями да щи пустые, а бывали и довольные, сытые, с курицей, маслом да салом. От работы мы никогда не бегали, даст бог урожай хороший, так и мы расстараемся.

Старое потемневшее зеркало отражает меня - тоже старую, потемневшую, с трудом ковыляющую там, где раньше проходила быстро, красиво, заглядывая в блестящее серебро на миг - косу поправить или хитро подмигнуть сама себе. Веселая я была, радостная, очень счастливая почти всегда.

В сенях ждет кошка, маленькие подобрали, выкормили, хорошая выросла, ласковая. Работы ей у нас немного - у нас в дому ни мышей, ни крыс никогда не водилось из-за меня. Кошка мяукает приветственно, хвост трубой, но близко не подходит, тоже не любит. Мы ведь с Семёном моим даже коровы не держали, пока Василёк не женился и не привел в дом Парашу. Семёну когда было заниматься, и так все хозяйство на нем, а от меня вся скотина всегда шарахалась. Зато Параша сразу хлев собрала - свиней, двух телок, овечек с десяток, работящая она была молодуха, а уж красавица - мне молодой ровня.

- Не ровня, - говорил Семён, опрокидывая меня на перину и щекоча своими усами, длинными и пушистыми, как у бравого кавалериста, хотя и почти уже седыми. - Не было тебе ровни ни тогда, ни сейчас.

Я запрокидывала голову, смеялась, а сама вспоминала, каким его впервые увидела у озера - худеньким и хрупким черноволосым мальчиком с дудочкой. Как полюбила его с первого взгляда, как будто расцвела душа в одно мгновение. Вот еще только что не было ничего, а один взгляд в его лицо - и я совсем иная, и мир иной, и обратно не повернуть.

Мой Семён целовал меня, я летела в небесах, счастливая, и всё мне казалось, будто я...

...бессмертна, во веки веков", - говорит отец Григорий. Я чуть качаюсь от усталости - давно не была у заутрени, забыла, как ее тяжело выстаивать, да после долгой дороги, да после девяноста семи лет.

Церквей много позакрывала Советская власть, приходится теперь добираться за тридевять земель. Я давно не была, меня не сильно и тянет, да сегодня Василёк настоял, езжай, говорит, мама, постой службу, вот, Аглаю с собой возьми и девочек, я телегу заложу.

Лошадь была новая, норовистая, Аглая едва справлялась, пока доехали, я видела, у нее уже руки тряслись. А может, тоже чувствовала, что неспроста нас сегодня со двора сбагрили, что затеяли что-то делать без наших лишних глаз. Опасное, наверное. Время сейчас такое - много опасного, чуть не так ступил - и провалишься в беду, как в болото.

Девочки сидели, хихикали, им-то, маленьким, что - солома на телеге щекочется, да букашка проползла, да мама сказала, что пряник заветный уже можно разворачивать и ломать. Славные удались маленькие, умные да ловкие, любопытные, резвые, а уж хорошенькие, как с открытки. Аглая-то мне мила, но далеко она не красавица - бесцветная, тонкая, конопатая, да и Петенька, мой внучок любимый, тоже собой нехорош. Стёпа вот был лицом и статью весь в Семёна моего, красавец писаный.

Девочкам скучна длинная служба, они толкают друг друга локтями, показывают на попа, на строгие темные лица святых мучеников, на блюдечко с молоком для кошки на полу у амвона. Глядя на них и я блуждаю мыслями, пока кланяюсь и крещусь, не думая, на каждом "господи помилуй".

Думаю - что же там Василёк с Парашей затеяли сегодня, уж не собрались ли зерно прятать от продразвёрстки, а если собрались, то куда. Опасно, но если Параша решила, то сделает.

Четыре раза рожала моя невестка, всё мальчиков. Первенец родами умер, второй маленький от скарлатины за ночь сгорел, года два ему было. Параша потом долго не рожала, потемнела вся, красоту растеряла. А потом двоих, одного за другим, Степан да Петя, и все легко, без единого крика, здоровеньких, расцвела краше прежнего, а потом больше и не тяжелела. Вышло ей за страдания такое женское послабление.

Аглая вот девочек трудно рожала, мучилась, смерть звала. Разрешилась к утру, а на следующий день война началась. Двое у нас в призывном возрасте были - Степан да Петя. Петя прихрамывал с детства, его не тронули, а Степана сразу забрали, да и убили почти сразу. Вот он прыгает на телегу ехать на станцию, в глазах веселье над страхом плещется, а усы бравые топорщатся, как у Семёна моего. А вот уже и похоронку несут, и Параша воет, и Василёк темнеет лицом, а я оседаю на кровать, рук поднять не могу, смотрю на липу за окном и не вижу ни липы ни света белого, только пелену слез.

Таким, как я, плакать очень больно - слезы льются горячие, едкие, глаза разъедают, потом долго взгляд не свести. Всего трижды я и плакала за эту свою долгую-долгую жизнь - раз после той скарлатины, забравшей внучка моего маленького, имени уже не упомню. Когда Семёна моего схоронила, неделю слезы сами текли, все глаза выжгли, почти год потом читать не могла, Парашенька мне читала, хорошо, я ее выучила. И вот тогда, в пятнадцатом году, когда Стёпин полк бросили через заснеженное поле на немецкие пулеметы.

Служба кончается, народ начинает расходиться. Аглая подходит ко мне, поддерживает за локоть.

- Устали вы, наверное, бабушка. Присядьте на лавку тут, отдохните. Маша, Варя, посидите с бабушкой. Я пойду свечки поставлю - маме с папой, дедушке Семёну, дяде Степану.

Маленькие садятся рядом, крутятся беспокойно, вот уже тянут меня за рукав.

- Бабушка, бабушка, а сколько тебе лет? А ты правда Пушкина видела? А правда у него была нянька, а у няньки - ученая белка с хвостом, как у черта? А кто такой был дядя Степан? А еще ты кого видела? А царя? А Ленина? А жирафу?

- Отстаньте от бабушки, - говорит Аглая, но улыбается. Любит она сильно маленьких, потакает им, да и Петя их баловать горазд. Светлые они девочки, как удержаться, даже строгая Параша нет-нет, да и порадует внучек лакомством или сказкой.

- Пора домой возвращаться, - говорит Аглая, а у самой беспокойство в глазах неприкрытое. - Чую беду, бабушка, неспокойно на сердце. Думала, помолюсь, развеется, но не уходит, не отпускает.

Она кусает губы, очень бледная, конопушки кажутся темнее, чем обычно. Придерживает маленьких за плечи, сжимает пальцы, никак не справится с волнением.

- Лишь бы все обошлось, зачем они все это задумали, господи, с голоду бы чай не померли, да пропади бы оно пропадом это...

...зерно!" - крики и ругань такие громкие, что мы их слышим, еще не доехав до двора. Потом выстрелы - раз, другой, третий. Крик Параши - дикий, нутряной. Кровь стынет в жилах, сердце подступает к горлу. Аглая что-то кричит маленьким, прыгает с телеги, мчится к дому. Я слезаю неловко, трудно, долго, слишком долго. Падаю, с трудом поднимаюсь, ковыляю быстро, как могу - сквозь боль в коленях, негнущуюся спину, слабость в ногах и страх, черный страх.

Звук удара, крик Аглаи. Корявым колобком вкатываюсь в ворота, в свой двор, знакомый до кочки, до листочка. У хлева кучей свалены мешки с зерном - собирались, видно, под соломой прятать. Посреди двора лежит мой Василёк с дырой во лбу, возле мертвой руки выпавший топор. Он на спине, совсем седой, совсем уже старый. Рядом еще мертвец, этот лежит лицом вниз, на нем серая рубаха, по спине расплывается бурое пятно. Нет, не Петенька, не может быть Петенька, так почему же Аглая смотрит на него, закусив руку и глаза у нее не синие, а черные от страха и горя?

- О, вот и бабка Черногорова подоспела!

Красноармейцев пятеро, двое стоят с оружием наизготовке, один с винтовкой, другой с наганом. Еще один, помоложе, держит за плечо Аглаю, очень крепко, ей должно быть больно.

Она поворачивается к нему, говорит, как во сне: "Федя, это ты что ли?"

Он резко дергает ее за руку.

- Нету тут для тебя Феди. Есть товарищ Кренов. Ты знала, что они собираются зерно прятать? Отвечай, знала?

Аглая молчит.

- Ууу, контра! - цедит красномордый толстяк, здоровый, как бык. - Знала она, как не знать. Не понимают, твари жадные, что для них же стараемся, себя не жалеем, новое общество строим.

Он машет наганом. Он пьян. Я верчу головой. Парашенька, где девочка моя? Фёдор, товарищ Кренов, опять дергает Аглаю.

- Очень ты мне девкой нравилась, помнишь? Не сговорили бы тебя за Черногорова, я б тебя взял. Ждала б меня сейчас дома, была бы женой, а не врагом республики. Пойдем-ка, - он тянет ее к двери. Она внезапно понимает, вырывается, кричит. Он бьет ее по лицу, хватает косу из-под платка, наматывает на кулак.

- Пойдем, говорю!

Рысью из-за угла на него бросается Параша, седые волосы растрепаны, рот перекошен.

- Оставь дочку, гад!

Она в ярости, она пытается вцепиться ему в лицо, но он слишком высок и силен, он легко уворачивается от нее, толкает ее с крыльца.

- Вот она где, - смеются остальные бойцы. - Ух и боевитая баба!

Тот, что с винтовкой, подходит и бьет Парашу прикладом по голове раз, другой, третий. Она издает какой-то странный хрюкающий звук, простирается в пыли.

Красномордый оборачивается ко мне.

- Ну вот, бабка, и разобрались мы с вашим гнездом аспидов. И молву разнесем , чтоб больше никому неповадно было. Тебя не тронем, не бойся. Ты тут начинай прибираться, сколько силенок хватит. У нас в избе дело есть, важное.

Он хохочет, все они идут вслед за Фёдором, уже уволокшим Аглаю внутрь. Дверь захлопывается. Изнутри слышен надсадный крик Аглаи, гогот, удар, треск рвущейся ткани.

Я дохожу до Параши, падаю на колени рядом. Она еще жива, еще дышит, хотя глаза уже закатываются.

- Мама, - шепчет она хрипло. - Простите, мама. Я как лучше хотела.

- Ничего, доченька, - говорю я медленно. - Ничего. Все уже случилось. Отпускай. Отдыхай, Парашенька, девочка моя любимая, спасибо тебе за всё.

- Вася... - говорит она, трясется мелко, выгибается дугой, потом тело расслабляется, мертвеет. Я закрываю ей глаза. Смотрю вокруг, медленно переводя взгляд с одного на другое. Один мешок зерна лопнул, пшеница подсыпается в пыль, желтая в серое. На лицо моего мертвого сына садится муха, начинает умывать лапки. Из головы Параши подтекает липкая черная кровь. Красное пятно на спине Петеньки расползлось до подмышек.

Я стою на коленях в пыли среди мертвецов, которых так любила - старая, дряхлая, немощная, слишком ничтожная, чтобы меня убивать или принимать во внимание. Слез нет, ничто не печет огнем моих сухих глаз.

Я жду не шевелясь и даже не моргая.

Ненависть раскаляется сначала докрасна, потом добела. Она поднимается из древнего устья мощным потоком, сметающим все на своем пути, она выжигает мою изношенную, морщинистую, слабую плоть, взятую восемьдесят лет назад. Больше нет тела, которое так любил мой Семён, которое родило и вскормило Василька. Нет рук с ловкими пальцами, нет быстрых ног, полных грудей, густых волос.

Да и давно их нет, давно надо было плоть сбросить, вернуться к себе в бездонную синеву, уснуть в студеной тиши, глубоко, глубже корней земли, у жерла древнего вулкана. Да все было, ради кого оставаться, кому каждый день радоваться, за кем смотреть, кого любить из этого стареющего тела.

Я ставлю в пыль тяжелую чешуйчатую лапу. Солнце блестит на металле когтей. Скотина в хлеву ревет, ополоумев от страха - теперь они чувствуют меня всю, не скрытую слоями человеческой плоти. Сильный хвост расправляется по земле, бьет из стороны в сторону резко, почти весело. Я поднимаюсь на крыльцо, доски прогибаются под моим весом. Я слышу в доме, в котором прожила столько счастливых лет, тяжелый, пьяный хохот незнакомцев, только что убивших мою семью. Я толкаю дверь, ощериваясь. Сейчас я буду убив...

...ать твою, стреляй, Васька, стреляй же!"

Двоих в сенях я убиваю слишком быстро, быстрее, чем мне хотелось бы. Но я тороплюсь найти Аглаю, мне не до них, вот так им повезло.

Серая кошка, отчаянно мяукнув, перепрыгивает через лужу крови, исчезает в дверях. Я скольжу дальше, черной тенью, сырой мощью, чистой ненавистью. Зеркало даже не успевает толком поймать моего отражения - лишь свирепую, стремительную темноту.

Они насилуют ее на столе в кухне, в лице Аглаи - ни кровинки, голова запрокинута, она выглядит неживой. Двое смотрят от печки, а над нею пыхтит тот самый, красномордый.

Я бью его лапой с выпущенными когтями, полосуя ему спину. Он ревет, как раненый хряк, отлетает к окну, глаза выпучены, рот раззявлен, как у лягушки, штаны спущены, мокрый срам свисает между ног. Я отрываю его первым, потом голову, кровь ударяет в потолок. Эти, у печки, выдернули свои наганы и палят, я поворачиваюсь к ним, пули скользят по моей чешуйчатой броне, высекая искры. Еще несколько ударов когтистых лап и мощных челюстей, и все стихает.

Я пожираю свою добычу - высоко поднимая узкую голову и вытягивая длинную шею, чтобы легче проглатывалось. Ибо испокон веку такие, как я, пожирают сердца злодеев, поглощая их силу и стирая из бытия их души.

Позади меня вздыхает Аглая. Я оборачиваюсь к ней - она лежит на столе, нарядное церковное платье задрано до пупа, на губах надуваются и лопаются красные пузыри, в груди красная дыра. Одна из пуль срикошетила от меня или от печки, вошла ей в бок, из груди вышла.

Я наклоняюсь над ней, змеиная голова покачивается на длинной шее, с клыков капает кровь, глаза жжет горячими, ядовитыми слезами виверны - не смогла, не успела, не уберегла.

Аглая смотрит мне в рыжие глаза своими синими, смотрит без страха, с предсмертным принятием, и вдруг узнаёт, вопреки разуму и здравому смыслу, узнаёт меня в кровавом чудовище. Рот у нее распух, пара зубов выбита, да и дышать ей тяжело, трудно говорить.

- Аушка, - говорит она разбитым ртом. - Аушка, ети. Ети, леге. Паси ашу, аю. Паси.

Дыхание все труднее.

- Аушка. Жаста. Паси ачек. Мих ачек. Жаста.

Я киваю, что поняла. Наклоняю длинную шею, шиплю, она уже не слышит. Челюсть у Аглаи отваливается, изо рта подтекает кровь со слизью.

Дети в телеге. Спаси Машу и Варю, бабушка. Пожалуйста, спаси моих девочек.

Всей своей сутью я хочу одного - выскользнуть отсюда, из этого дома, полного смерти, из моей ненависти, оставить их позади, сбросить, как сбросила плоть.

Мой древний разум кр��чит мне, что я уже заплатила полной мерой за свою любовь к мальчику с дудочкой, что восемьдесят лет человеческой жизни и человеческой плоти - этого хватит, что моя Синяя Бездонка, мое ледяное озеро, ждет меня и сладок будет сон в его глубинах.

Но человеческая жизнь зацепила меня глубоко, замотала тонкими шелковыми путами любви, чуть из них дернешься - режут наживую.

Я помню, как впервые легла с моим Семёном, как мне на живот положили Василька, красного, сморщенного, смешного, как учила его плавать и читать, как плясали с Семёном на его свадьбе. Помню первые роды Парашеньки и первые шаги моего первого внука - Ваня, вот как его звали, маленького моего, Ванечка! Кровь и любовь держат меня крепко, не убежать, не раствориться в синей воде, не уснуть, как бы ни хотелось.

Виверна вздыхает, тяжелые чешуйчатые веки опускаются на рыжие глаза с вертикальными зрачками.

Я смиряюсь. Надо остаться. Надо спасти. Надо снова взять плоть.

Стол, впитывающий кровь Аглаи, помнит руки и пот моего Семёна, срубившего дерево, располосовавшего его на доски, сбившего их в эту форму. На этом столе я годами месила тесто, рубила капусту, разделывала мясо. Я прижимаюсь к Аглаиной стынущей щеке своей холодной, ложусь с ней прямо на столе, как с возлюбленной, обвиваю ее тугими кольцами, забираю, перетягиваю на себя.

Так я брала плоть восемьдесят лет назад, когда в моем озере утопилась молоденькая крестьянка, жестоко обманутая заезжим студентом, так обвивала ее холодное тело в синей воде, чтобы выйти летней ночью к моему Семёну, качнуть крутым бедром, рассмеяться звонким смехом. Чтобы дотронуться, познать, полюбить.

Если бы в доме билось хоть одно сердце, оно бы успело ударить пару сотен раз. Потом оно начинает биться - мое, новое. Я встаю со стола Аглаей, молодой, крепкой, простоволосой, голой. Прохожу по дому, стараясь не наступать в кровь.

Серебряное поведенное зеркало опять отражает меня - уже в третьей личине с тех пор, как взошло солнце. Светлые волосы, белая кожа в крапинку, высокие острые груди, синие глаза в белесых ресницах. Я иду в комнату Аглаи, переворачиваю сундук, выбираю теплое и немаркое. Отрываю половицу - вот кубышка с золотыми десятками, надо еще Парашину не забыть. Выкидываю белье из двух плетеных ларей, небольших, но глубоких. Сила пяти здоровых мужиков бьется в моей груди, я пальцами рву крепкие веревки, обвязываю лари, сплетаю петли.

Лесами пойдем, болотами, дорогами нехожеными, что же маленьким мучиться, ноги сбивать, когда у матери силы немерено. В кладовой насыпаю сумку сушеными яблоками, солеными баранками Парашиными, беру головку овечьего сыра, нож, бутыль молока, крепкой бечевы силки ставить.

На лавке в кухне стоит бутыль самогона ржаного, Петенька его любил иногда с устатку. Красноармейцы-то его первым делом разыскали и в дело пустили. Я разбиваю бутыль о стол, лью на пол, на скамьи, на стены. Пусть тут начнётся.

Затаскиваю со двора и усаживаю рядком в коридоре сына своего, Василька, любимого седого мальчика, всегда серьезного, всегда в раздумьях. Рядом - Парашу, доченьку мою золотую, свекровь мою суровую. Последним - Петеньку, внучка моего последнего, мужа моего любимого. Прощайте, дважды любимые, я чиркаю спичкой, роняю огонек, белое пламя спешит по луже самогона, мчится безудержное, дикое, как виверна сквозь воду.

На крыльце я прикрываю дверь осторожно, медленно, тихо, как будто боюсь разбудить тех, кто спит в доме. Снимаю со стены короткое крепкое коромысло, подвешиваю лари. Ухожу со двора, не оглядываясь.

Тяжело будет девочкам, не объяснить ведь, но главное, что есть у них...

...мама, мамочка моя! - маленькие кидаются ко мне из телеги, едва завидев.

Рты перекошены, мордочки распухли от слез, в волосах солома - Аглая им велела под рогожей укрыться, они и сидели, тряслись.

Варя сразу на шею кидается, принимается горячим тельцем, плачет от облегчения. А Маша смотрит строго, будто чувствует что-то чужое, неправильное. Они совсем одинаковые, худенькие, светловолосые, синеглазые. Только если на Машу долго смотреть пристально, начинает казаться, что левый глаз у нее рыжиной отливает. Я смотрю ей прямо в глаза, не моргая. Наконец она решается, подходит, тоже обнимает.

- А нам можно уже домой идти? - говорит она.

Я мотаю головой. Мы уйдем далеко, туда, где безопасно, там будет нам новый дом. Сажаю их в лари, там на дне одежда, постель, куклы, что Параша им шила - у Вари царевна, у Маши зайчиха.

Маленькие плачут, сердятся, не понимают. А папа, бабушка с дедушкой, прабабушка? А лежанки на чердаке, цветное стеклышко, зарытое под смородиной, бусики в шкатулке, потрепанные сказки Пушкина, кошка Мурка?

Кошка выходит из-за телеги, мяучит пронзительно, смотрит на меня вызывающе, потом прыгает в ларь к Варе, поди-ка, выброси.

- Книжка у тебя в корзине, под одеждой, - говорю Маше. - Вечером остановимся, костер разве��ем, орехов накалим, почитаю вам про Петушка Золотого.

- А ты разве умеешь? - удивляется Маша, опять смотрит с сомнением.

- Бабушка научила, - киваю я важно.

Оглядываюсь на дом за деревьями - над крышей начинает собираться черный дым. Лошадь беспокоится в упряжи телеги, прядет ушами. Я рву на ней уздечку, разрываю вожжи, ломаю упряжь - беги. Шлепок по крупу, только ее и видели.

Поднимаю коромысло, корзины качаются, маленькие хохочут, визжат, потом успокаиваются.

- Спой нам, мамочка, - просит Варя. Я запеваю, отчего бы не спеть. У Аглаи приятный голос.

Ивушки, вы, ивушки,

Деревца зелёные,

Что же вы наделали,

На любовь ответили.

Без дороги пересекаю поле, без тропинки вхожу в лес. Такие, как я, всегда путь чувствуют, не заблудимся. Далеко уйдем, но сперва пройдем мимо моего озера, пусть Маша с Варей посмотрят в бездонную синеву да воды напьются.

Силы мне хватит надолго, еще лет на пятьдесят. Унесу, охраню, сберегу, костьми лягу, а не дам беде к маленьким моим подступиться.

Над деревьями парит небольшой сокол, где-то кричит кукушка, пахнет солнцем, мхом, грибами, зверобоем.

Я иду, смотрю прямо на солнце, не щурясь, и пою.

У крыльца высокого

Встретила я сокола,

Встретила, поверила,

На любовь ответила...