#Тим - абсолютный параноик и ужасный человек

[verbalisa]

Бэтмен. Часть 4.

Нет варианта быть слишком осторожным, когда ты охотишься за Бэтменом и его птенцом.

Эту истину Тим уже много раз слышал от бандитов Готэма, но он не думает, что они сами это достаточно понимают, потому что они всё ещё недооценивают защитников Готэма, их всё ещё ловят. Тим выходит в город по ночам уже четыре месяца; никогда не чаще четырёх раз в неделю, потому что недосып делает его неосторожным и слишком восторженным, чего он не может себе позволить, но и не реже, потому что он физически не может заставить себя держаться в стороне ещё дольше, что было бы гораздо разумнее. Тим осмотрел крыши, сделал тайники, наметил маршруты патрулей Бэтмена и Робина, узнал - с очень, очень большим трудом и ценой в несколько сломанных костей - местонахождение важных преступников, у него целый гардероб одежды, подходящий для разных районов Готэма, у него два чрезвычайно дорогих фотоаппарата для ночной съёмки - он благодарен родителям за большое пособие настолько, что даже её воспоминания о пренебрежении детьми и всех подобных терминах не могут поколебать его глубокую любовь к ним. Логически он понимает, что отсутствие какого-то общения обязательно повлияет на него, что из заброшенных детей получаются хорошие злодеи и что ему нужно заняться этим, но у него нет на это времени. Чудо - Бэтмен, Робин, вся эта волшебная вселенная - ждёт его.

Итак, ему десять и четыре месяца, и он наконец-то может позволить себе сделать первые фотографии своих персональных причин жить.

Будильник поднимает его в двенадцать тридцать. Трель тихая, но благодаря привычке он успевает выключить его после первых четырёх нот и не поднимает на ноги весь корпус. Это один из многих, многих минусов жизни в интернате, даже таком престижном, как Академия Готэма - отсутствие личного пространства. Но у Тима хотя бы нет соседа по комнате. Он мелко вздрагивает от этой мысли и подавляет прорыв перекреститься.

Одежда для вылазок давно подготовлена и опробована, и во всей сегодняшней операции нет ничего нового, кроме того, что он действительно будет делать фотографии, а не лежать в засаде с камерой наготове. Выбраться из корпуса - привычная рутина, как и взять приличный темп, чтобы добраться до позиции раньше, чем наступит рассвет. Тим - то есть Тимка, Тимофей, с ясными "р" и твёрдыми гласными, русской матерью-эмигранткой, недавно обколовшейся насмерть, и неизвестным отцом, невнятно тёмные волосы, крысиные повадки и шустрые ноги - проскальзывает под руками, уворачивается от оплеух, хватает вкусные кусочки с прилавков и обменивается скользящими ударами с другими беспризорниками, тыкает факи в спину полицейским. Тим слишком увлекается всем этим, этой жизнью, этой возможностью слиться, слишком глубоко уходит в Тимку, который наблюдателен ровно настолько, чтобы не попасться на воровстве. Он всё ещё попадается, но по другой причине.

- Паршивец! - его выхватывает за шкирку из людского потока крепкая рука. Тимка на непростительную секунду уступает место Тиму, нож в его руке под одеждой, ровное лицо и замах мешком с камерой, направленной в висок нападающего, но он узнаёт голос, запах, тяжесть руки на загривке, и сумка только безобидно скользит по плечу. - Ой, ой, та что делаешь, засранка, отпусти! - Тимка мелькает ногами и руками в воздухе, слабо вырываясь, пока его не ставят чуть в стороне от основной массы людей. Мариша разворачивает его, как тряпичную куклу, и окидывает критичным взглядом. - Опять по домам шариться пошёл?

- Не твоё дело. - Тимка надувается и смотрит исподлобья. Удобно быть ребёнком, думает Тим, чем старше он будет становиться, тем это будет менее милым, и придётся придумывать новые повадки. Мариша суёт ему в руки тёплый свёрток. - И не смей больше у меня красть, засранец! - и толчком возвращает в толпу.

Тим убирает свёрток к камере и решает поделиться с кем-нибудь в Академии, где он сможет отследить последствия.

Он уважает её старания накормить его, но не настолько, чтобы позволить себе быть похищенным.

.

Улицы постепенно пустеют, Тимка уходит от торговых районов к жилым. Он делает шаги тише, себя - неприметней и безопасней, он просто ещё одна уличная крыса, на которую ни к чему обращать внимание. Тим обходит по другой стороне улицы компанию наркоманов, замечает три ограбления и, возможно, один случай домушничества, хотя это могло быть и убийство, уходит глубже в переулок при виде полицейского и, наконец, добирается до точки. Пожарная лестница в лучшем случае шаткая и ей не хватает нескольких перекладин, но Тим, опираясь наполовину на неё, наполовину на изрытые вечными дождями Готэма кирпичи, взлетает на крышу, не замечая собственных усилий. Его тайник в порядке; никаких пропаж, никаких сдвигов. Тим зарывается в подготовленную кучу тряпья, настраивает камеру и переводит себя в полумедитацию, готовясь к долгому ожиданию.

Это оправдывается. Он не слышит шороха или стука, не видит движения, просто предвкушение искрами вспыхивает за глазами, ещё секунда - и вот, на краю крыши, под самым удобным ракурсом для фотографии, Тиму не понадобится даже двигаться. Бэтмен, тёмный, неподвижный, тихий, продолжение тени, из которой он себя сотворил, ничего человеческого, кроме общего силуэта, и Робин, яркие неоновые краски, вспышка улыбки, по-птичьи тонкие конечности и отказ позволять гравитации удерживать себя. Бэтмен стоит твёрдо, позволяя Робину танцевать по своим плечам, по парапету, удерживая его от падения, но не от полёта, и они переговариваются слишком тихо, чтобы Тим мог их услышать.

Тим снимает их такими. Счастливая улыбка Робина, он стоит на руках, изогнувшись, приготовившись к прыжку обратно на ноги, город сияет за ним. Бэтмен укрывает его одним крылом, загоняет в укрытие, и его лицо тёплое, не настоящая улыбка, но привязанность в каждой чёрточке. Они склонились друг к другу, в каждом движении - полное доверие. Бэтмен треплет Робина по волосам, и тот счастливо щурится в ответ.

Тим возвращается в корпус, улыбаясь и шатаясь, как пьяный. Он держал себя в руках всю дорогу, следил за окружающим миром, людьми, был Тимкой. Тим пробирается в свою комнату, аккуратно складывает сумму с камерой под половицу, бросается на кровать и сдавленно визжит в подушку. Снова достаёт камеру, начинает пересматривать фотографии и, отвратительно легкомысленно, засыпает, сжимая её в руках.