#цветы в груди

[alinast]

так хочется потеряться в одночасье,

что бы никто не видел и не знал

о том, кто я и в чём моё несчастье...

но кто-то точно знает: мир так мал.

хочется потеряться в кроне грёз,

в потёртом пледе ��з дриады звёзд...

не искать смыслов, не терять слёз

хотелось бы не видеть на душе борозд.

хочется просто пробежаться по густой траве!

и ноги босые в утренней росе...

и ветви скачут от порывов ветра,

махая, словно провожая в лето.

услышать заливное пение,

стук по коре какого-то дерева.

и каждый тут имеет мнение.

хотелось бы... быть ничем...

тогда-то бы и не было проблем.

не нужно иметь дело с чужой головой

заплесневелой и такой гнилой.

13.07.23, алина штольц

больше в тгк: свалка мыслей | стихи

фото взято с пинтереста

[lisolisa]

Винденбург – галерея искусств благотворительного фонда «НаварроЭлюзиум»

Прячась от надоедливых капель моросящего дождя под широкие поля классического черного зонта, мужчина в дорогом костюме пересек опустевшую из-за непогоды площадь и неспешно поднялся на крыльцо картиной галереи, где его уже ожидала ассистентка с заранее согласованным букетом роз.

- Не плохо… – Придирчиво осмотрев бутоны, Авраам де Нолл, сложил чуть влажный зонт и передал его девушке, после чего поправляя запонки на манжетах пиджака, сказал. – Ещё забронируй на вечер два билета бизнес-класса с открытым направлением.

Кивнув, ассистентка, передала букет в руки работодателя – Второй билет оформить на имя мисс Сальваторе или же миссис де Нолл?

-Не задавай глупых вопросов ради галочки, Мередит. – Намеренно выделив имя своей новой помощницы, молодой человек, нахально оскалившись, толкнул ручку входной двери.

Пройдясь по просторным залам с различными экспозициями в поисках возлюбленной, среди картин современных художников, он, издалека заметил хорошо знакомый, стройный силуэт.

Невероятно изящная и хрупкая, словно фарфоровая кукла она заворожила его. И наблюдая за тем, как её темные, длинные волосы, собранные на затылке в неком подобие хвоста, густыми прядями спадали до уровня лопаток. Авраам наконец смог ощутить столь желанное спокойствие и умиротворение.

Уверенным шагом подойдя к девушке, он, самодовольно улыбнувшись, преподнес ей букет.

-О... Боже! - Опешив от столь неожиданного и спонтанного визита де Нолла с огромным букетом посреди рабочего дня, девушка попятилась – Что ты тут делаешь?

-Давай уедем, только вдвоем, куда бы ты ни захотела…

Растерявшись от таких слов ещё больше, девушка, аккуратно дотронувшись до руки блондина, взволнованно спросила.  – Что-то случилось? Такая спонтанность тебе ведь не свойственна…

-Я просто смертельно устал, так что считай это мольбой утопающего о помощи. – Его глаза изумительного оттенка, который Тереза называла не иначе как «океанская синь», потемнели, подобно неспокойной морской глади в преддверии шторма. – Могу купить по картине за каждый день твоего отсутствия на рабочем месте, такое предложение устроит же твоих начальников?

Удостоив мужчину многозначительным взглядом своих медово-карих глаз, брюнетка, сложив руки на гуди, язвительно сказала. – А если подобное «предложение» не устраивает меня? Быть «купленной» как-то не входило в планы.

Перехватив букет в другую руку, Авраам, едва касаясь кончиками пальцев твидовой ткани, провел незримую линию вдоль тонкой женской талии.  -Ну что ж, значит придется пойти на преступление и похитить тебя средь бела дня и укрываться там, где нас никто не найдет… - Он слышал тонкий, сладковато-терпкий запах граната, исходя��ий от её белоснежной кожи, и чувствовал, как мысли в его голове начинают путаться. Близость подобного рода пьянила и распаляла и без того порочную натуру де Нолла. – Быть может даже придется сменить имена… - Сказал он, нежно притягивая девушку ближе и даря полный страсти поцелуй.

Тереза обмякла в сильных мужских руках, отвечая взаимностью на его требовательные ласки.

-Я могу считать это согласием на предложенный «побег»? – По-прежнему держа девушку в своих руках, Авраам с трудом прервав поцелуй, нетерпеливо бегал взглядом от её чувственных губ к глазам.

Тихо рассмеявшись, брюнетка согласно закивала. – Можешь, но боюсь, что картину купить всё же придется…Есть художник чьи работы мне очень нравятся…Могу показать…

Авраам знал, что практически полная стоимость произведений искусств, продаваемых галереей, шли в благотворительные фонды. Поэтому не удивился, что именно таким было единственное условие, выдвинутое избранницей. Рдеющей за сохранность его благопристойного образа в глазах общества.

-Я доверяю твоему вкусу, но, к сожалению, не имею привычки вслепую раскидываться деньгами. – Игриво улыбнувшись, мужчина немного ослабил узел своего галстука.

Прижимая шикарный букет к груди, девушка, кокетливо закусив губу, отступила на пол шага назад -Тогда поставлю цветы в вазу и покажу несколько интересных для покупки вариантов…Заодно и решим, куда можно поехать…

Неспешно пройдясь по галереи в компании своего личного и опытного искусствоведа, нередко заставляя её краснеть, Авраам всё же выписал крупный чек на покупку двух «парных» картин. С расчетом на то, что одно произведение навсегда останется у Терезы, в то время как его вторая половина займет свое место в доме де Ноллов. Тем самым раз и навсегда связав своих «хозяев» определенного рода узами и обязательствами, хотя бы перед миром искусства.

[marinakrinicina]

Если где-то в глухой, неспокойной ночи

Ты споткнулся и ходишь по краю –

Не таись, не молчи, до меня докричи –

Я твой голос услышу, узнаю.

Если с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи –

Потерпи: я спешу, и усталости ноги не чуют!

Мы вернёмся туда, где и воздух, и травы врачуют, –

Только ты не умри, только кровь удержи!..

Если конь под тобой, ты домчи, доскачи –

Конь дорогу отыщет буланый –

В те края, где всегда бьют живые ключи, –

И они исцелят твои раны.

Где же ты – взаперти или в долгом пути,

На каких ты сейчас перепутиях и перекрёстках?!

Может быть, ты устал, приуныл,

заблудился в трёх соснах –

И не можешь обратно дорогу найти?..

��десь такой чистоты из-под снега ручьи –

Не найдёшь, не придумаешь краше!

Здесь цветы и кусты, и деревья – ничьи:

Стоит нам захотеть – будут наши!

Если трудно идёшь – по колено в грязи

Да по острым камням, босиком по воде по студёной –

Пропылённый, обветренный, дымный,

огнём опалённый –

Хоть какой, – доберись, доползи!..

Владимир Высоцкий

[hoteldreamss]

Aegon Targaryen || imagine

1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть.

Метки: немного ангст, немного флафф, отношение Алисенты к детям, как предупреждение.

Слов: 1 752

Ты слышишь голос Алисенты. Она отчитывает своего сына, говоря о его непристойном поведении, а затем и о его будущем. Ты хмуришься, слыша часть о сомнительном будущем Рейниры в роли королевы. Стоя за приоткрытыми тяжёлыми деревянными дверьми комнаты Эйгона, ты не хочешь шпи��нить или подслушивать. Ты собиралась уже зайти, поприветствовав его раньше, чем всех остальных в Королевской гавани. Твоя мать должно быть всё ещё у твоего дедушки, но ты уже ушла оттуда, улизнув пораньше, до того, как Алисента встретит вас. Ты предполагала, что она занята чем-то другим, но никак то, что она находится у Эйгона, отчитывая его и разглагольствуя об узурпаторстве. Ты отстраняешься от дверей, чтобы не столкнуться и не ужариться об Алисенту, когда услышала шаги и чтобы тебя не ударили дверью.

Она замирает, когда видит тебя. Её и без того выразительные глаза, становятся больше, заставляя тебя усмехнуться подобной реакции. Но она быстро старается натянуть маску серьёзности и безгрешности.

— Т/И, ты не должна быть у короля? Мне уже сообщили о прибытие вашей семьи.

— Я ушла раньше остальных от своего дедушки, — произносишь ты. Сделав небольшой шаг к королеве, ты не чувствуешь опасности, несмотря на её статус. — Я рада снова быть в Красном замке. Обстановка здесь весьма вдохновляющая, не правда ли? Должно быть не все цветы в королевском саду безопасны, какие-то всё же отравляют воздух?

— Чтобы вы не услышали, принцесса, — она складывает руки перед собой, в привычном почти набожном жесте, её голова слегка опускается, а голос дрогнул, хотя и на долю мгновения, ты всё же замечаешь это.

— Я услышала достаточно, — произносишь ты. — Помимо ваших гнусных идей и планов, я также огорчена подобным отношением к вашим детям. Как можно обращаться так с собственным ребёнком?

— Я могу сама разобраться в своём отношении к своему ребёнку.

— Я не сомневаюсь, — произносишь ты, видя её злость. — Но мне явно повезло с матерью больше, чем вашим детям.

Ты обходишь её, и разворачиваешься так, чтобы смотреть, как она удаляется по коридору. Тебе не хочется, чтобы она услышала тебя и Эйгона, даже если между вами нет секретов, ты всё равно не хочешь пускать её в свои взаимоотношения с Эйгоном. Хотя прошло пару лет с последней вашей встречи с Эйгоном, и ты не можешь точно знать, как теперь он настроен по отношению к тебе. Что если Алисента настроила его против тебя, если она уже настраивает своего сына против т��оей мамы?

Эйгон прикрывается простынёй, когда слышит тебя и свою мать за дверьми комнаты. Он не хочет подслушивать, но ваши голоса сами доносились до него. Его сердце бьётся быстрее не только потому, что он слышит твой голос, но и потому что его кажется в первые кто-то защищал. Он понятия не имел раньше, какого это чувствовать себя кем-то ценимым, знать, что в тебе видят кого-то значимого.

— Когда ты прибыла? — интересуется Эйгон, скользя по тебе взглядом. Ты, очевидно, изменилась, как и он. Твоё тело стало более женственным, черты лица теперь лишены детскости и невинности, твоя одежда выглядит дорого, более элегантно, очевидно принцесса выросла, больше не девочка, теперь девушка, молодая, желанная, привлекательная и опасная. Ты наследница своих родителей.

— Пару часов назад. — В твоём голосе слышится твёрдость, уверенность, но твоя появляющаяся улыбка, зарождает в груди Эйгона давно забытое чувство, которое ты забрала с собой, оставляя его вечно голодным до внимания.

Ты делаешь несколько шагов к нему, садишься на кровать рядом с ним, не стремясь прикоснуться, но стремясь находиться рядом.

— Твой отец тоже здесь? — в голосе Эйгона слышится дрожь, но всего на мгновение, он всё ещё не отошёл от разговора со своей матерью, твоего разговора с Алисентой, а теперь ты сидишь рядом с ним, смотришь на него с нежностью, так будто скучала по нему.

— Конечно, — произносишь ты. — Он... не оставляет маму одну слишком надолго... она беременна, и он, кажется, переживает за неё, за их ребёнка.

Ты опускаешь взгляд на свои колени, стараясь скрыть странный ком, образовавшийся в груди и давящий на сердце и голос, но Эйгон улавливает твою печаль. Он не знает причины твоей грусти, но ему уже не нравится, когда твоя улыбка исчезает, и ты стремишься не встречаться ни с кем взглядом, будто боишься, что кто-то узнает о твоей печали просто взглянув на тебя.

Эйгон осмеливается потянуть к твоей руке, накрывая своей ладонью твою, согревая лаской и давая безмолвную поддержку.

Ты поднимаешь на него взгляд, немного удивлённая таким жестом, но совершенно не разочарованная и не испуганная.

— Я хотела поговорить с тобой, узнать, как ты сейчас... — Ты не стремишься расспросить о его помолвке, если та есть, или узнать имеется ли кто-то, укравший его сердце. Что-то внутри тебя не позволяет быть слишком прямолинейной, даже если тебе хотелось и не составляло бы труда, но сейчас узел стягивает низ живота, язык будто коченеет. — Проводишь своё время? Хелейна рассказала о планах твоей матери на неё и тебя...

Эйгон недовольно стоне, и падает на кровать, прикрыв лицо ладонями. Он не хочет думать о планах своей матери. Алисента уже упоминала, что не желает потерять свою единственную дочь, отдать её в другой дом, хотя очевидным кажется и не желание подпускать кого-то ещё к трону.

Ты цепляешь взглядом за тело Эйгона, пока он не видит, прикрыв лицо ладонями. Второй ребёнок короля очевидно спал обнажённым, и ты не можешь отвести взгляд от очертания его тела. Он мог злоупотреблять человеческими пороками, поддаваться своим слабостям и пристрастиям, но пока что поразительным образом он имел хорошее телосложение, его тело подтянуто и виднеются мышцы. Ты сдерживаешь себя от желания прикоснуться к нему, пройтись кончиками пальцев по бледноватой коже, почувствовать его тепло и рельеф. Боги свидетели, твой голод дракона по сей день неудовлетворён, и ты не хочешь идти по стопам своего отца. Отведя взгляд от Эйгона, ты нервно сглатываешь и поднимаешься с постели Эйгона. Кажется, что расстояние могло бы спасти тебя от ошибки и лёгкого стыда из-за неспособности сдержаться.

— Не говори об этом, — произносит Эйгон. — Не хочу даже думать о том, что Хелейна могла бы стать моей женой.

— Боишься потерять свободу? — ты стараешься выдать свои слова беззаботно, немного с лёгкой насмешкой, и то, что он не видит твоего лица, играет тебе на руку. Ты подходишь к столу Эйгона, на котором несколько кувшинов, парочка из них пустые, и ты предполагаешь, что там было вино, в другом ещё остался этот терпкий и пьянящий напиток. — Думаю Хелейна не сильно расстроится, если ты не откажешься от старых привычек.

Ты рассматриваешь остальные вещи на столе, ничего занимательного, подсвечники с обрубками свечей, книга по-высокому валерийскому, который Эйгон не знает хорошо, ты помнишь это, и не уверена, что он нагнал упущенное. Перо для письма и чернильница, кажется уже засохшая. Небольшой беспорядок не только на столе, но и в комнате. Ты на самом деле не смущена этим, только находишь повод не смотреть в глаза Эйгону.

— Не только в этом проблема, — признаётся он, оторвав ладони от лица и смотря на тебя, внимательно следя за тобой, даже если не может увидеть твоих эмоций.

— Тогда в чём?

— Не хочу жениться на сестре. — Он поднимается, снова сидит. — Что хорошего жениться на родственнице?

Это заставляет тебя нахмуриться, но ты всё же поворачиваешься к Эйгону, опираясь на стол.

— Я не хочу расстраивать её ещё ��ольше, став её мужем, — признаёт Эйгон. Он держится за тебя взглядом, после чего поднимается с кровати, всё ещё сжимая простыни в кулаке прикрываясь. — Рейнира обручит тебя с Джекейрисом, верно?

Ты хмуришься, не совсем понимая к чему клонит Эйгон.

— Она ничего мне не говорила об этом. — Ты скрещиваешь руки на груди. — Но это традиция. Мы должны сохранять нашу кровь.

Эйгон немного склоняется к тебе, когда становится совсем ближе, он рассматривает тебя, будто изучает заново. Его взгляд на секунду задерживается на твоих губах, и ты ловишь его, что тешит твоё эго и уверенность. Но его слова до сих пор отдаются в твоём разуме.

Разве он не осуждал брак на родственнице. Теперь он склоняет тебя к чему-то и это вызывает замешательство.

— Разве ты не хотела бы нарушить традицию? — интересуется он. — Пока тебе не обручили с твоим братом?

— Если меня и обручат, то с Эймондом, дорогой дядя, — произносишь ты. — И как я должна нарушить традицию?

Кажется упоминание брата Эйгона режет его, но он подавляет это. Не важно чьё имя ты упоминаешь, главное, чьей женой ты являешься. Он успокаивает себя этим.

— Стать моей женой. — Его рука тянется к твоей, и ты позволяешь ему завладеть твоим вниманием полностью.

— Но... почему не Эймонда? Если Алисента хочет женить тебя на Хелейне, значит её младший сын свободен? Это выгоднее для всех. Намного выгоднее.

Эйгон нервно сглатывает, стараясь найти ответ. Он боится сказать правду, даже если это освободит его, он не может быть уверен, что это поможет ему.

— Потому что я следующий на трон по мнению моей матери, — произносит Эйгон.

— В чём здесь нарушение традиций? Мы родственники, ты сказала противно жениться на родне.

Он старается найти ответ, ты снова заводишь его в тупик, этот проклятый лабиринт, в котором он вечно потерянный блуждающий путник, уже надоедает Эйгону.

— Ты другое. — Он тянет руку к твоим волосам, гладит тебя, смотря так будто ты само божество представшее перед ним. — И мы не провели всё время вместе в одном замке.

Ты убираешь руку из его, скрещивая их перед грудью и смотря на него немного разочарованно. Может быть, ты хотела услышать другое, но что ты можешь сделать? Заставить кого-то любить тебя невозможно.

— Я не хочу трон, если ты будешь моей женой, я не займу его, его займёт Рейнира. Моя мама не сможет ничего сделать. — Эйгон касается твоей щеки. Он так и не сказал правду, и она до сих пор душит его, тяжёлым грузом вися на сердце.

— Почему ты думаешь, что испортил бы жизнь Хелейне, но не испортил бы мне? Или ты не боишься её испортить мне? — интересуешься ты, чувствуя, как обида душит тебя.

— Потому что я думаю, что к тебе я чувствую не родственную любовь, — признаётся он, смотря на тебя с лёгким страхом. Ты оттолкнёшь его? Скажешь какой он не достойный? Ударишь его? Высмеешь за его чувства?

— Правда? — Эйгон удивлён, когда слышит надежду в твоём голосе, но это побуждает его сделать то, что он хотел уже достаточно давно.

Его губы накрывают твои, его ладони на твоих щеках, он не хочет отпускать тебя, когда чувствует тепло твоего языка, и не подозревает, что украл твой первый поцелуй. Ты неумело отвечаешь ему, даже если стараешься не показаться дилетанткой, но ему кажется всё равно. Его простынь упала, потому что он больше не держит её, и его кажется это не волнует, как и тебя пока что.

Теперь твои губы влажные, а взгляд затуманен похотью.

— Ты согласна? Мы можем поговорить с нашеми родителями, Рейнира наверняка даст своё разрешение, и твой отец...

— В его разрешении нет смысла, нужно согласие Визериса, и этого будет достаточно.

Эйгон кивает, даже если в твоих словах есть дерзость и правда, он знает, что ему следует поговорить со своей матерью. Он не хочет обострять ситуацию, в этом не было бы необходимости. Вам двоим не нужны лишние проблемы, когда вы так близки к желаемому.

[yourcaptainnancy]

Полли Картер.

Она живая. Она естественна даже при том, что волосы у нее голубые.

Она серьезна и задумчива, но при этом до щемящего в груди чувства нежна. Рядом с ней умиротворенно и не страшно быть настоящим.

Она носит свободные рубашки и цитрусовый парфюм с нотками ванили. Она – свежий выпуск газеты утром и недопитый в спешке кофе. Она настоящая, живая, у нее нет тугого узла в груди, мешающего дышать.

Она мягкая, но прямолинейная. Она очаровательна для других: карие глаза, созвездия родинок, тихий голос, едва заметная созерцательная улыбка, тонкие пальцы с аккуратными короткими ноготочками, завитки волос. Ее цвет волос – аквамариновый, и она обожает красную помаду. Мягкая линия плеч со слегка выпирающими косточками, округлые бедра, торчащие из-под прически уши.

Ей дарят цветы просто так и зовут на чашечку кофе, а она так открыто и светло смеется, что люди проваливаются в свои нежные чувства глубже.

Ее место – на живописном балкончике где-то в Париже. Или в одном из дождливых городков Англии. Пишет себе книги. А может, стала журналистом…

Может быть, она и одинока. Но она друг всем. Для всех чужая и для всех близкая. Рядом с ней тепло и хочется доверить самые сокровенные секреты. Она вечно влюбляется, а потом переживает, но непременно любит одного единственного человека из далекого прошлого.

Полли Картер.

На вкус как кофе со сливками, ванильные “Chapman” и самое сладкое пирожное со свежей клубникой.

А пока я даже не могу произнести ее имя, не испытывая неловкости. Еще не время?

[block-writer-divorce-rus]

ожившие мертвецы да - вы не понимаете всех преимуществ владения кошкой, вы просто не понимаете! - он энергично крутился по комнате, стуча каблуками. - господи, скар, - гриан тяжело вздохнул, откидывая голову на спинку дивана, - ты умеешь молчать? скар выглядел очень оскорблённым, прижимая ладонь к груди и беззвучно открывая и закрывая рот. гриан выглядел довольным временной тишиной и собирался вздремнуть. - ну, знаешь, - скар вдруг улыбнулся, в пару шагов оказываясь рядом, - ты мог бы заткнуть меня сам… он наклонился ближе, обхватывая скулу гриана ладонью. гриан в последнее время чувствовал непреодолимое желание выпнуть его из дома, желательно, через окно. - …поцелуем. - я убью тебя. - ты любишь меня? как мило, я тоже тебя люблю. - ч��рт возьми, - они обернулись, выглядя, как нашкодившие щенки, - занимайтесь своими прелюдиями в другой комнате и дайте единственному легально существующему в этом дурдоме человеку заработать денег на ваши наглые рожи! пёрл яростно жалеет, что научилась воскрешать людей. ничего нового, в целом.

- знаешь, что? - я не хочу знать, - гриан поправил очки, отворачиваясь от скара. - я думаю, - он продолжил, словно не замечая реплики гриана, - что когда мы слишком часто чихаем или икаем, и при этом нас некому вспоминать, о нас думают люди из параллельной вселенной, в которой мы являемся персонажами книги, фильма или чего-то такого, - скар пододвинулся к гриану, отодвигая книгу от его лица. - это ведь объясняет всё, понимаешь? - скар, - он медленно поднял на него глаза, тяжело вздыхая, - тебе настолько нечем заняться? скар, кажется, понял, что его собираются заставить заниматься общественно полезными делами вроде мытья посуды, так что активно замотал головой, поднимаясь с дивана. гриан не выглядел впечатлённым, складывая руки на груди. - да нет, вовсе нет, как раз собирался… полить цветы, иначе они засохнут, и это будет так грустно, ты согласен? - он нервно заулыбался, отходя к двери. - я непременно должен сейчас же их полить. гриан всё ещё не выглядел впечатлённым. он редко выглядел кем-то, кроме едва живого мертвеца из могилы с бледной кожей и синяками под глазами. гриан и был мертвецом, в конце концов, ему по статусу положено так выглядеть. пёрл с этим не согласилась, но её здесь нет, а значит - её не спрашивали. тем временем скар спешно ретировался, тихонько закрывая за собой дверь. гриан мог бы остановить его, заставить-таки мыть посуду или поливать цветы, но… смысл? ему, честно говоря, всё равно, что будет с посудой или цветами. он мёртв, должен быть мёртв. а мертвецам всё равно. гриан вздохнул, переводя взгляд в окно. по оранжевому небу неспешно плыли пушистые розовые облака. снизу выглядывала золотистая листва, покачиваясь на ветру. красиво. спокойно. приятно осознавать себя частичкой пепла рядом с цветущим всеми красками, формами и звуками миром. приносит определённый покой душе, понимаете? ты умер, ничего не изменилось. ты воскрес, всё осталось прежним без тебя. что бы ты не делал - всё превратится в пепел и рано или поздно забудется навсегда. ты ��ожешь делать что угодно и всё равно не сможешь ничего изменить. остаётся только наблюдать. гриан смирился, гриан научился любить возможность наблюдать. ему не нужно большего. - гриан! правда, его никто не спрашивал, чего он хочет. - гриан, я не хочу отвлекать тебя от твоих безусловно важных дел, - голос скара поднялся на несколько тонов, - но у нас на кухне сидит гигантская улитка и поедает дверцу шкафчика! гриан, она смотрит на меня! скар определённо относится к тому типу людей, которые выкопают тебя из могилы и воскресят, просто чтобы своими руками испортить тебе жизнь. - гриан, она ползёт в мою сторону! - чёрт возьми, я иду, - он нехотя поднялся, потягиваясь, - только хватит кричать! иногда гриану нестерпимо хотелось выпнуть скара из дома, желательно, через окно. но он неплохо готовит печенья. и пёрл их любит. так что, скару очень повезло. а теперь пора разобраться с гигантской улиткой на кухне, иначе печенья им больше не видать.

[advoorgh]

Жуткий эксперимент

В 1970-х годах сербская художница Марина Абрамович провела эксперимент: она неподвижно стояла в одном из выставочных центров, а рядом с ней лежали разнообразные предметы — от молотка с пистолетом до акварельных красок. При этом людям разрешалось взять любой из этих предметов и делать с Мариной то, что им захочется.

Неоспоримый авторитет в мире современного искусства, Марину Абрамович называют бабушкой искусства перформанса. Об ее выступлениях продолжают говорить десятилетия спустя. Одна из самых известных ее акций называлась «Rhythm 0» и была организована в 1974 году в Неаполе.

Задумка перформанса «Rhythm 0» была очень проста: Абрамович должна была стоять смирно в течение шести часов, в то время как люди, которые пришли на нее посмотреть, могли делать с ней все, что им вздумается, используя любой из 72 предметов, которые она положила на стол рядом.

Абрамович стояла посреди комнаты с табличкой на груди, которая гласила: «Инструкции: на столе лежат 72 предмета, которые можно применять ко мне как хочется. Перформанс. Я — объект. В этот промежуток времени я несу полную ответственность. Длительность: 6 часов (8 часов вечера — 2 часа ночи)».

На столе лежали «предметы для удовольствия» и «предметы для разрушения». Среди безвредных предметов были цветы и перья. Среди опасных — нож, бритвенные лезвия и заряженный пистолет.

Поначалу зрители стеснялись, только смотрели на нее, дарили розы, целовали. Но потом раздели, разрисовали и даже порезали. Кто-то развернул ее вокруг оси. Кто-то поднял ее руки вверх. Один мужчина использовал лезвие, чтобы сделать у нее на шее надрез. Зрители меняли положение тела художницы. Некоторые прикрепляли к ней различные предметы. Некоторые мужчины раздевали и лапали ее. Причем с��ои действия они сопровождали смехом. Пер��орманс был остановлен охраной здания, когда один из посетителей взял пистолет.

На третий час с нее срезали лезвиями всю одежду. На четвертый час теми же лезвиями начали исследовать ее кожу. Ее подвергли всяким домогательствам. Кто-то заставил ее направить на себя пистолет. Она была так сосредоточена на перформансе, что не стала бы сопротивляться ничему.

Собственные впечатления Абрамович от того, что люди с ней делали, оказались еще более ужасающими. Художница вспоминает: «Сначала зрители очень хотели со мной поиграть. Потом они становились все более агрессивными, это были шесть часов настоящего ужаса. Они отрезали мне волосы, втыкали в тело шипы роз, резали кожу на шее, а потом наклеили пластырь на рану. После шести часов перформанса я со слезами на глазах голая пошла в сторону зрителей, отчего они в буквальном смысле выбежали из комнаты, так как поняли, что я «ожила» — перестала быть их игрушкой и начала сама управлять своим телом. Я помню, что, придя в отель в этот вечер и посмотрев на себя в зеркало, я обнаружила у себя прядь седых волос» – вспоминает Абрамович.

«Эта работа раскрывает нечто ужасное о человечестве. Она показывает, как быстро человек может причинить тебе боль при подходящих обстоятельствах. Она показывает, как легко обезличить человека, который не сопротивляется, который не защищает себя. Она показывает, что, если создать соответствующие обстоятельства, большинство «нормальных» людей, очевидно, могут стать очень жестокими».

[casualbos-bir]

Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый, Луч Феба золотил холодный мрамор статуй, Мужчины, женщины, проворны и легки, Ни лжи не ведали в те годы, ни тоски. Лаская наготу, горячий луч небесный Облагораживал их механизм телесный, И в тягость не были земле ее сыны, Средь изобилия Кибелой взращены - Волчицей ласковой, равно, без разделенья, Из бронзовых сосцов поившей все творенья. Мужчина, крепок, смел и опытен во всем, Гордился женщиной и был ее царем, Любя в ней свежий плод без пятен и без гнили, Который жаждет сам, чтоб мы его ��кусили.

А в наши дни, поэт, когда захочешь ты Узреть природное величье наготы Там, где является она без облаченья, Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья, На чудищ без одежд. О мерзости предел! О неприкрытое уродство голых тел! Те скрючены, а те раздуты или плоски. Горою животы, а груди словно доски. Как будто их детьми, расчетлив и жесток, Железом пеленал корыстный Пользы бог. А бледность этих жен, что вскормлены развратом И высосаны им в стяжательстве проклятом А девы, что, впитав наследственный порок Торопят зрелости и размноженья срок!

Но, впрочем, в племени, уродливом телесно, Есть красота у нас, что древним неизвестна, Есть лица, что хранят сердечных язв печать, - Я красотой тоски готов ее назвать. Но это - наших муз ущербных откровенье. Оно в болезненном и дряхлом поколенье Не погасит восторг пред юностью святой, Перед ее теплом, весельем, прямотой, Глазами, ясными, как влага ключевая, - Пред ней, кто, все свои богатства раздавая, Как небо, всем дарит, как птицы, как цветы, Свой аромат и песнь и прелесть чистоты.

Шарль Бодлер

[lina-vas-dom]

Хотела б я свои мечты,  Желанья тайные и грезы  В живые обратить цветы,-  Но... слишком ярки были б розы!  Хотела б лиру я иметь  В груди, чтоб чувства, вечно юны,  Как песни, стали в ней звенеть,-  Но... порвались бы сердца струны!  Хотела б я в минутном сне  Изведать сладость наслажденья,-  Но... умереть пришлось бы мне,  Чтоб не дождаться пробужденья! 

/Мирра Лохвицкая

[sieng]

Лучи теплого солнца проникали в его комнату и мягкими полосами ложились на стол и на деревянные доски пола. Ветвь магнолии скромно заглядывала в окно. Её тонкий, чуть сладкий запах окутывал все помещение.

Лань Сичень, сидевший за столом, оторвал свой пустой взгляд от гладкой дощечки письменного стола и обратил свое внимание на нежные лепестки, которые так и норовили скользнуть по его бледной щеке. Мужчина прикрыл глаза и позволил им провести по своей коже. Нежный запах усилился. А в его памяти всплыл образ дорогого ему человека. Эти нежно-розовые цветы всегда о нем напоминали. Вот и сейчас в его голове начали прорисовываться родные черты.

Прямые брови, острые скулы, чуть поджатые губы и эти потрясающие прозрачно-серые глаза. Его Цзян Ваньинь. Как давно он его не видел. Как сильно он по нему скучал... Но он сам виноват, что не может видеть своего любимого. Он сам ушел в уединение. Это Лань Сичень во всём виноват. Он не предупредил Цзян Чена, с��елал все тихо и оставил его одного. Как он мог поступить так!? Лань Сичень корил себя каждый день, но что от этого толку. Что сделано, то сделано. Ему казалось в тот момент, что другого выхода нет. Как ему еще расплатиться за свою доброту и доверчивость?

Да и сейчас он выходить не собирался. Он поддался своим эгоистичным мыслями. Лань Сичень просто боялся. Боялся разочарования дяди, сожаления Ванцзи, обиды и презрения со стороны Цзян Чена. А как Цзян Ваньиню от него не отвернуться? Он ушёл ничего не сказав, не поддержав. Какой же он теперь глава ордена. Он не достоин имени Цзэу-цзюня, не достоин величаться Первым Нефритом ордена Лань. Не достоин Цзян Чена.

Лань Сичень открыл глаза и посмотрел на свой меч, одиноко стоявший в углу. С того дня он к нему не прикасался и вряд ли уже возьмёт в руки. Шоуюэ был окроплён его кровью. Он лично вонзил холодную сталь в грудь Цзинь Гуаньяо.

Воспоминания начали пролетать одно за другим. Лань Хуань замотал головой, стиснул руки в кулаки, до крови вонзая ногти в кожу. Мужчина попытался на что-то отвлечься. Он начал прислушиваться.

Недалеко отсюда зажурчал ручей, зашелестели листья деревьев, ветка магнолии стукнулась об раму окна. Кроме этих звуков послышался тихий, но все же хорошо узнаваемый голос. Говорил Лань Сычжуй:

— Как поживает молодой господин Цзинь?

— Не жалуюсь. — Послышался ему короткий ответ.

— Ты кому тут врать собрался, парень!

— Это уже голос господина Вэя.

Лань Сичень уже хотел было перестать подслушивать разговор. Всё-таки невежливо это. Но как вдруг послышалось:

— Цзян Чен так ничего не вспомнил?

На мгновение Лань Сичень забыл как дышать. «Вспомнил? А-Чен что-то забыл?»

— Нет, — печально начал отвечать ему Цзинь Лин. — Дядя так и не в��помнил, что произошло с ним за эти пять лет.

Сердце Лань Сиченя пропустило удар. Ему не послышалось?! Кто не может вспомнить пять лет своей жизни?! В начале он впал в ступор, не поверив услышанному. Но с каждой минутой осознание медленно к нему приходило. Мужчина охнул, покачнувшись встал и не помня себя выбежал из ханши, наплевав на все правила. Он добежал до разговаривающей, недалеко от его домика, компании и сходу потребовал ответа:

— Что случилось с Цзян Ченом?!

На него уставились чет��ре пары шокированных глаз. Оказывается его брат тоже был здесь, просто как чаще бывает — молчал.

— Цзэу-цзюнь? — Вэй Усянь заговорил первым. — А разве вы не...

— Господин Вэй, не томите! Что с Цзян Ченом?!

— А-Чен потерял память, ну, то есть только её пять лет. После произошедшего в храме, он не выдержал всей правды и это отразилось на его моральном здоровье. — Вэй Ин поджал губы. Воспоминания тех дней болью отзывались в груди.

От услышанного у Лань Сиченя закружилась голова. Эта вся ситуация походила на дурной сон.

— Как лишился памяти!? Ванцзи, это правда?!

— Мгм.

— Где мой меч?!

Глаза у Лань Сиченя сделались шальными, рука машинально потянулась к поясу в попытке найти Шоуюэ. Не нашел. Вспомнил, что оставил его у себя в комнате, бросился туда. Вслед ему послышались торопливые шаги и возглас:

— Брат!

Мужчина быстро нашёл пропажу, схватил его и опять выбежал наружу. Чуть не столкнулся лбом с Лань Чжанем.

— Брат, ты куда?

— В Юньмэн, так и скажи дяде!

Он на бегу выхватил меч из ножен и ловко запрыгнул на него, как будто и не был в уединении. И был таков...

За этими действиями также молча наблюдали четверо заклинателей. Они смотрели на стремительно удаляющуюся спину Цзэу-цзюня и не находили слов. Первый отмер Вэй Усянь.

— Лань Чжань, а какие отношения были между Цзян Ченом и Цзэу-цзюнем, пока меня не было?

— Не знаю. — Лань Чжань покачал головой. Он правда не знал, что было в жизни брата за эти тринадцать лет. Да он вообще в этот период времени ни на что не обращал внимание и сейчас об этом очень сильно жалел.

— Надо же, Цзэу-цзюнь вышел из уединения только при одном упоминание о Цзян Чене! —Восторженно воскликнул Вэй Усянь и всплеснул руками. — Цзинь Лин, ты знаешь, что между ними произошло?

— Нет. — Шокировано ответил парень. Он до сих пор смотрел на небо.

Конечно, не часто увидишь главу самого праведного ордена, хаотично бегающего по своей резиденции.

***

Лань Сичень летел без остановки. Он не замечал ни усталости, ни сильного ветра. Он лишь проклинал себя, что ушел в это проклятое уединение. Что в первую очередь подумал не о Цзян Чене, а о себе. Если А-Чен и правда лишился памяти, то он мог забыть и их отношения. Они были вместе как раз эти последние четыре года до воскрешения Вэй Усяня. Да и черт бы побрал эти четыре года! Самое главное, что Цзян Чен не выдержал пережитого стресса и из-за этого пострадал. Как он мог не заме��ить этого! Он же был рядом с ним целых четыре года, старался подмечать каждую деталь.

По телу Лань Сиченя прокатывались волны страха, пальцы на руках нервно подрагивали. От мрачных мыслей его отвлекли очертания города. Наконец, он прибыл. Лань Сичень ускорился. Словно птица, он спикировал вниз, чуть ли не на головы адептов.

— Глава ордена Лань?! — все собравшиеся адепты воскликнули это хором, от чего стало невыносимо громко.

— М-много уважаемый Цзэу-цзюнь, что привело вас сюда? — Спросил один из учеников, которого минутой ранее мужчина чуть не снёс.

— Где сейчас глава ордена Цзян? Мне нужно срочно его увидеть! — Лань Сичень начал сразу без приветствий. Уж очень он был взволнован.

— Глава ордена Цзян сейчас в своем кабинете.

— Проведите меня к нему. — Мужчина попытался успокоиться. Он понизил тон своего голоса. Завел руки за спину. Внешне он стал привычный глазу - величественным главой ордена Лань, Цзэу-цзюнем.

Адепт, который больше всего говорил, кивнул и попросил следовать за ним. И пусть все присутствующие прекрасно знали, что Цзэу-цзюнь хорошо помнил дорогу до кабинета и был там частым гостем, никто ничего не возразил. Этикет не позволял главе другого ордена бродить без сопровождения по чужой резиденции.

Лань Сичень, отослав ученика восвояси, бесшумно отворил дверь и также тихо вошёл. Он застыл на пороге, боясь сделать лишний вдох. Перед ним открылась просто очаровательная картина. Цзян Чен сидел в своем кресле с закрытыми глазами и подставлял лицо теплым солнечным лучам. Брови его были привычно нахмурены, губы слегка поджаты. Его волосы на свету были тёплого коричневого оттенка. Казалось, что лучи переплетались с прядями его волос и светили изнутри.

Сердце Лань Сиченя дрогнуло. Его Ваньинь ничуть не изменился. Он был все таким же прекрасным лотосом. Его самым родным человеком, которого по своей глупости умудрился оставить одного.

— А-Чен, — тихо, на грани слышимости произнёс Лань, но его услышали.

Плечи Цзян Ваньиня дрогнули. Мужчина распахнул глаза и резко сел ровно, словно палку проглотил.

— Цзэу-цзюнь? Что вы здесь делаете? — удивлению Цзян Чена не было предела.

«Забавно! » Усмехнулся про себя Лань Сичень. Его появлению удивляются сегодня все. И может, это его повеселило, если бы не сегодняшние обстоятельства.

— Цзян Чен, ты помнишь, что произошло с тобой за эти пять лет? — Сичень взволнованно теребил рукав своего ханьфу, что ��му не свойственно.

— К чему такие спонтанные вопросы, Цзэу-цзюнь? И когда мы успели перейти с вами на неформальный тон?

— Цзян Чен наконец смог собраться с мыслями и теперь задавал ему вполне логичные вопросы для человека, с которым имеет только деловые отношения. Лань Хуаня пробрала дрожь. Цзян Чен действительно не помнит.

— Цзэу-цзюнь, вы себя хорошо чувствуете? Вы побледнели. — Цзян Чен встал из-за стола и поравнялся с ним.

— Я-я в порядке. Прошу простить мне мою неучтивость, Саньду Шэншоу. — Лань Сичень сделал вежливый поклон.

Перед глазами все плыло. Адреналин утих, накатила слабость. Кажется, он покачнулся, поскольку за предплечья его ухватили сильные руки Цзян Ваньиня.

— Глава ордена Лань! Как вы в таком состоянии вообще сюда добрались? — Цзян Чен, бережно поддерживая его, провел к своему креслу, и пресекая все отказы на нет, усадил на свое место.

— На мече, — честно ответил он.

— Вы меня просто удивляете, Цзэу-цзюнь!

— Да я сегодня всех удивляю. — Тяжело вздохнув, Лань Сичень потёр виски.

— Говорили, что вы в уединении, почему вышли?

Цзян Чен отправил слугу за чаем, а сам начал разгребать стол от бумаг.

— Прости меня, Цзян Чен. — Лань Сичень судорожно сглотнул ком, стоявший в горле. Как же он виноват перед ним.

Цзян Ваньинь вздрогнул от непривычного обращения, но на этот раз ничего не сказал на этот счет. Только поразился своей реакции на слова Ланя. Внутри него всё сжалось от не передаваемой тоски.

— За что вы просите у меня прощение?

— За то, что вы уже не вспомните. — Лань Сичень поднял взгляд и посмотрел прямо на мужчину. Цзян Чен глаз не отвёл. У него почему-то глядя на такого странного Лань Сиченя, еще больше заныло в груди.

Ореховые глаза были наполнены горечью и печалью. Цзян Ваньинь покачал головой.

— Не знаю, в чём вы передо мной провинились, но я готов вам это простить.

— Но я уже простить себя не смогу. Теперь я даже не могу с этим ничего поделать.

Лань Хуань обхватил голову руками и начал лихорадочно думать. Как ему лучше поступить в этой ситуации? Навязываться Цзян Чену он не будет. Заставлять вспоминать тоже опасно. Если А-Чен испытал настолько сильный удар, что захотел забыть, то что будет с ним когда он все же вспомнит?

— Глава Лань, мне кажется вам нужен целитель. — Плечи Лань Сиченя вздрогнули. Он настолько глубоко ушел в свои мысли, что не заметил даже, как принесли чай и перед ним уже стоит чашка, до краев наполненная ароматным напитком.

— Спасибо за беспокойство, глава Цзян, но �� этом нет нужды. Прошу прощения, что потревожил ваш покой. Пожалуй, мне лучше откланяться.

Он встал, сделал вежливый поклон, словно заведенная кукла подошёл к двери. Протянул руку, чтобы открыть её. Пальцы его мелко подрагивали. В жаркий летний день ему было до безумия холодно.

— Лань Сичень!

Его позвали. Лань медленно обернулся и натянуто улыбнулся, этим самым показывая, что все в полном порядке.

— Я вас не отпущу! — На весь кабинет прозвучал грозный рык Цзян Чена и сильный удар кулаком об стол.

Лань Хуань молчал. Ему казалось, что если он попытается ответить, то не сможет отказать. Его знаменитая выдержка давала слабину перед этим грозным и одновременно нежным мужчиной. Но молчать вечность было не в его силах.

— Глава Цзян, прошу, позвольте мне ещё одну маленькую грубость.

Цзян Ваньинь на это лишь фыркнул и пожал плечами. Он был слишком сильно раздосадован поведением этого Ланя, чтобы что-либо еще ему говорить.

Лань Сичень принял этот жест за согласие. Он в два шага преодолел расстояние от двери до хозяина кабинета. Цзян Чен вопросительно вздернул брови.

Лань уже этого не заметил. Он очень бережно взял в свою руку ладонь Ваньиня и приложил её тыльной стороной к своему лбу, там где была его лента. Цзян Чен почувствовал как кожи коснулся холодный шёлк. Его глаза расширились, он шокировано наблюдал за происходящим. До его ушей донеслось тихое:

— Прости...

После этих слов Лань Сичень отпустил его руку и быстро покинул кабинет, как будто его здесь и не было.

[nppsych]

Пустая трата денег на цветы. Давай я что-то полезное тебе подарю

Вы слышали эти слова от мужчины, когда вы попросили цветы. И вы решили больше не просить. Стать удобной для него. «Ну подумаешь, что я люблю цветы, но ведь это нерациональная трата» — соглашаетесь вы, сдавливая комок обиды в груди.

А может рядом с вами не тот мужчина? Задумывались ли вы?!

Я когда-то думала, что цветы — это пустая трата денег. Но с завистью смотрела на цветы. Мне хотелось очень. Только я боялась сказать это мужчине. Мне хотелось ему нравится. Поэтому я была удобной. Но на самом деле я разрушала наши отношения. Как?

Я молчала о своих желаниях. Они оставались во мне. И они меня раздирали внутри. Я становилась вспыльчивой. Придиралась к нему по каждой мелочи. Это происходило потому что мне было стыдно сказать: «Милый, подари мне цветы, так как они мне дарят счастье»

«Не принято так. Мужчина должен сам подарить» — слышим мы от мам. Но откуда он знает, что мы хотим цветов. «А что так прямо нужно говорить?» — спросила меня сегодня клиентка. Да, прямо. Начните говорить. Перестаньте подстраиваться и нравится другим.

Нужно нравится и быть удобной для себя.

Сегодня в моем доме много цветов. И получаю я их каждую субботу. Делает ли меня это счастливой? Да! Я их красотой наслаждаюсь и они мне дарят прекрасное настроение.

[tarrikz]

Закрыла за собой дверь и прислонилась к ней, поджав руки за спиной.

Лукас обернулся, взглянув на девушку, а потом снова уткнулся в ноутбук, за который уже успел сесть за время, пока Джу поднималась по ступеням и просила Дэрэка подождать её на кухне.

— Лу… — нежно и тихо обратилась к нему Батлер, будто «отклеиваясь» от двери.

Вдохнул побольше воздуха в лёгкие. Не любил, когда Джули к нему обращалась в таком тоне. Потому что сразу таял.

Упорно делал вид, что занят.

— Это знакомый со школы.

— С каких пор ты приводишь сюда знакомых? — не отрываясь от экрана и кликанья клавиш спросил Лукас.

Замялась.

— Мне нужны деньги… — застонала Джу, плюхаясь в низкое бесформенное кресло рядом с рабочим столом парня.

— Могла бы попросить у меня.

— Мне нужно достаточно много…

Взглянул на неё. Вновь. И вновь отвёл взгляд. Только после этого произнёс:

— На что?

Замялась.

Не отвечала. Тогда Лукас поднялся, достал пачку сигарет из своего кармана и подошёл к окну, приоткрывая его со скрипом. Затем быстро провёл пальцем по колёсику, отчег�� из зажигалки мигом выскочил небольшой огонёк. Закурил. Скрестил ноги и опёрся боком о стену. Спустя пару затяжек рыжий взглянул на Батлер, которая смотрела на него глазами, полными невинности.

— Он знает, кто я тебе? — спросил Лукас, судя по всему, о Дэрэке.

— Я ещё не успела…

— Понятно, — отозвался Лу, перебивая девушку. Это было грубо.

Джул заткнулась.

Лукас кивнул на свой небрежно брошенный рюкзак у двери спустя пару молчаливых секунд.

— Что? — не поняла Джульетт.

— Открой, — сказал Лукас и отвернулся, хотя больше всего на свете он хотел видеть сейчас её глаза, полные радости. Гейл точно знал, насколько увиденное ей понравится.

Аккуратными движениями она расстегнула молнию.

— Боже! — не сдержалась Джули. — Боже! — громче крикнула девушка. Вскочила и прижала руки к губам, словно заставляя себя молчать. Пялила на ��укаса. Наконец, он тоже решил на неё взглянуть.

Кротко улыбнулся, не в силах себя сдержать. Слишком она была милая.

— Лукас…

— Ты даже не открыла, — выдул дым изо рта Лу, снова взглянув в открытое окно. Стряхнул пепел в банку.

— Мне и не надо. Я знаю, что там, — сияла девушка. Она была настолько рада, что не знала, как это описать. Не знала, как и благодарить. От переизбытка чувств Джул просто скрутило пополам.

Так резко подбежала и прижалась к нему, что парень чуть сигарету не выронил.

Боже.

Как давно она его не обнимала.

Блять. Стоило бы успокоиться. Она слышит бешеный ритм его сердца?

Точно слышит.

Ну и пусть. Нужно делать вид, что всё в порядке.

Легко прижал Джульетт в ответ, положив сигарету в банку.

От её волос пахло чем-то сладким.

— А нас отпустят? — спросила Джули, подняв на парня свои яркие глаза, в которых (Лукас готов был поклясться) он видел крошечные пляшущие огоньки азарта.

Она ведь ещё не знает, что поедет одна…

Даже как-то грустно стало. В груди защемило.

Он предпочёл не ответить.

— Тебе пора спуститься вниз, ведь тебя ждут, — ответил Лукас, аккуратно отпустив Батлер, затем и вовсе отвернувшись к окну. Почему он вёл себя, как мудак?

Ямочки на щеках Джули исчезали. Улыбка спала. Губы приоткрылись. Видимо, она хотела ему что-то сказать, но не сказала.

Только лишь пробормотала, что поставит цветы в вазу.

Достала из рюкзака Гейла конверт, в неумело обмотанной красной обёртке, и небольшой букетик помятых крошечных розочек.

Главное, что она поцеловала его.

Поцеловала!

Пусть и в щёку, но так нежно…

Вышла из комнаты, оставив конверт на прикроватном столике.

Выдохнул.

Сколько времени она его не целовала?

Внутри всё кипело. Лукас поправил джинсы после того, как убедился, что Джу спустилась вниз (слышно стало её голос с кухни).

«Кажется, она ничего не заметила…» — с облегчением думал Лу, пытаясь перевести свои мысли в сторону чего-то неприятного. Например, в сторону звука скрежета мела по доске… Или телу древней уборщицы в колледже. Пойдёт?

Лишь бы в штанах ничего не горело. Сейчас не время. Не для Джул.

Ещё раз вздохнул и достал ещё одну сигарету.

[marinakrinicina]

На шее мелких четок ряд…

На шее мелких чёток ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней

От лиловеющего шёлка,

Почти доходит до бровей

Моя незавита́я чёлка.

И не похожа на полёт

Походка медленная эта,

Как будто под ногами плот,

А не квадратики паркета!

А бледный рот слегка разжат,

Неровно трудное дыханье,

И на груди моей дрожат

Цветы не бывшего свиданья.

----------------------------------------------------------------------

Анна Ахматова

[hoteldreamss]

Chris Evans || imagine

*not my gif*

Метки: ссора; ангст; намёк на счастливый конец.

Слов: 1333

Крис терпеливо ждёт тебя в машине. Он знает, что ты можешь задержаться из-за поклонников и фанатов, которые хотят вручить тебе цветы и получить автограф. Эванс тоже купил букет, зная, какие цветы ты предпочитаешь больше всего, но он не решился останавливаться на этом. Он купил тебе новые сер��жки, настоящие брильянты, тебе должно понравиться.

Выходя через чёрный вход театра, ты стучишь каблуками по асфальту, держа в руках пару букетов. Крис сомневается, что это все подаренные тебе публикой. Ты решила взять несколько домой, украсить ими интерьер. Открывая заднюю дверь ты кладёшь цветы на сидение.

Ночь была ясной. Если бы не ночные огни, можно было бы увидеть россыпь звёзд. Лёгкий дождик прошедший недавно, заставил воздух стать более свежим и влажным.

Крис замечает твою лёгкую радость, когда ты видишь цветы лежащие на переднем сидение и берёшь их. Сев в машину, ты смотришь на Эванса.

— Спасибо, — наклонившись к нему, твои губы оставляет мимолётное тепло на его щеке.

— Я знаю, что тебе дарят цветы после каждого выступления, но решил, что я не должен отлынивать. — Он наблюдает за твоей счастливой улыбкой.

Конечно, его букет радует тебя больше остальных.

— Как всё прошло? — интересуется Крис, заводя машину.

Ты держишь его цветы у себя на коленях.

— Замечательно. Все были в восторге, и мы все хорошо отыграли. Критикам должно понравиться.

Эванс знает, что критики не любят Бродвей. Конечно, это было не без основательно, в конце концов выступления на Бродвее становились скорее хуже, чем лучше, но хорошие постановки всё ещё проходили. Крис знал твою тягу к театру, он надеялся, что завтрашние рецензии тебя не огорчат.

— Но если они поведут себя как кретины, — начинает Крис, останавливаясь на светофоре. — я уверен, это не из-за тебя.

— Я справилась на отлично. Просто... хочу закончить с мюзиклами. Они обычно больше комедийные, не понимаю почему мне не дают роль в чём-то посерьёзнее... — в твоём тоне слышится грусть, но ты стараешься не придавать ей большого значения.

Вечер должен был пройти хорошо.

Почти вся труппа собиралась отпраздновать сегодняшнее выступление, но Крис и ты договорились, что проведёте время вместе. Он зарезервировал столик в хорошем ресторане и встретил тебя после выступления. Вам давно не удавалось провести время вместе. Ваши графики были плотными. Ты надеялась, что эта вечерняя встреча и маленькое свидание хорошо скажется на вашем браке.

Поездка до ресторана проходит спокойно. Крис, как обычно, ведёт себя по-джентельменски. Сделав заказ, ты подмечаешь, что вы сидите напротив друг друга, и это заставляет тебя чувствовать себя немного иначе. Раньше вы занимали диванчики у стены, ваши бёдра соприкасались, а руки не отрывались друг от друга.

Но теперь вы напротив. Ты не чувствуешь его тепла, и не в силах заставить себя дать его. Смотреть на Эванса, своего мужа, зная, что проблемы между вами больше из-за него, чем из-за тебя, это немного отрезвляет.

— Я приготовил для тебя ещё кое-что. — Крис лезет во внутренний карман пиджака, и достаёт бархатную коробочку.

— Мы уже женаты, — стараешься пошутить ты, и замечаешь слабую ухмылку Эванса.

— Давай, открой. Тебе должно понравиться.

Ты тянешься к подарку.

Приглушённый свет, спокойная обстановка и лёгкий шум от болтовни других гостей со звоном посуды, немного расслабляет. Может быть наедине со своим мужем ты бы чувствовала больше напряжения.

Открывая коробочку, ты видишь серьги. Они явно дорогие и тебе нравится дизайн, это то, что ты с удовольствием носила бы. Однако ты всё равно чувствуешь что-то неприятное в груди, не были ли серёжки просто способом немного загладить свою вину. Ты надеешься, что нет. Подняв взгляд на своего мужа, в надежде увидеть что-то помимо нервозности и страха, ты к счастью видишь, что он совершенно спокоен, но не надменен.

— Спасибо, Крис. Они нравятся мне.

— Я рад. В магазине сказали, что это единственный экземпляр, таких больше нет нигде.

Ты держишь язык за зубами, не желая острить по этому поводу. Всё идёт хорошо, ты в отличие от своего мужа не хочешь ничего портить.

— Да, они чудесные.

К вам подходит официанта. Блондинка, пышная грудь, ты уверена, что сделанная, стройное тело, во всяком случае под одеждой и похотливый взгляд, прикованы к Крису. Она естественно узнала его, должно быть весь персонал это сделал.

Оставив ваш заказ, она на ваше удивление, остаётся ещё на пару секунд.

— Могу ли я узнать, вы будете расплатиться картой или наличными, — интересуется она, смотря на Криса.

Ты догадываешься, что это за фокус и глупая манипуляция.

— Карта. — Теперь она знает, что платит он, раз ответил Эванс даже не взглянув на тебя.

— Хорошо. — Её голос задорный, и ты сдерживаешься от закатывания глаз или тяжёлого вздоха. — Приятного ужина.

Она уходит повиливая бёдрами. Крис не смотрит на неё, ты правда удивлена его выдержке, но не собираешься давать комментарии. Либо вечер пройдёт хорошо, либо вы будете ссориться в маш��не, а потом дома.

Ваши разговоры не такие насыщенные, как были раньше. Крис чувствует вину за всё произошедшее, он знает это из-за него ваш брак стал таким, но он видит, как ты стараешься, даже если заметить твою попытку отдалиться не было проблемой.

Официанта приносит счёт, и ты видишь, как она подмигивает Эвансу и уходит. Он кладёт карту и тогда ты не выдерживаешь, ты хватаешь счёт, как только Крис кладёт его на столик. Открыв его ты видишь номер телефона на чеке, видишь «хх»* и закрываешь его. Что ты должна делать, смотря в глаза Эванса, ты можешь сказать, что он испытывает вину. Конечно, он не флиртовал с девушкой, он не хочет забить её номер в телефон и встретиться позже, он хочет чтобы ты никогда не слышала его слов, а он никогда бы их не произносил.

— Не обращай на это внимание, она просто узнала меня...

— Да, и вспомнила твоё интервью, — произносишь ты, подрываясь со своего места. — Дам вам время, чтобы договориться.

— Т/И.

Ты надеваешь свою верхнюю одежду, хватая сумочку, выходишь из ресторана.

Ваша дорога домой проходит в молчании, как и подготовка ко сну. Ты всё ещё спишь в одной кровати со своим мужем. Тебе следовало прекратить это ещё пару недель назад, а не надеяться на лучшее.

— Ты собираешься игнорировать меня? Снова? — Крис заходит в ванную, наблюдая за тем, как ты чистишь зубы, готовясь ко сну.

Всего лишь кинув взгляд на своего мужа через отражение, ты понимаешь, что всё будет не так как вы оба надеялись.

— Нет. Просто не хочу с тобой разговаривать, — признаёшь ты.

— Я не просил её номер, почему ты злишься на меня? — Крис старается быть терпеливым. Он старался все эти недели, подарки, внимание, конечно, Эванс знает, что ты его жена, он должен всё это делать. Но сейчас всё иначе, он старается больше обычного.

Наклонившись, ты сплёвываешь пасту, и смотришь снова на Криса через отражение.

— Ты попросил номера всех свободных женщин планеты в том грёбаном интервью, говоря, что тебе хотелось бы состоять в ОТКРЫТОМ браке!

— Я просто шутил! Это была шутка, от куда мне было знать, что они всё так извратят?

— Откуда?! — Ты споласкиваешь зубную щётку. — Ты кретин, если не знаешь как работать СМИ!

Эванс пытается не придумывать ничего грубого или язвительного, он знает, что не должен злиться. Это и впрямь его вина. Но последствия отражаются на тебе, все твои соцсети кишат не лучшими комментариями, люди обсуждают ваш брак даже не зная как всё обстоит на самом деле.

Конечно, были те, кто поддерживал тебя, ваш союз, но худшего было больше. Они советовали тебе ��росить его, советовали ему бросить тебя, говорили, что ваш брак ужасен, что вы очевидно не счастливы друг с другом. Это было ложью, которая разрушала вас изнутри.

— Я уже говорил, что мне жаль. Я извинялся сотни раз.

Отставив щётку, ты направляешься в спальню, проходя мимо Криса, даже не касаясь его.

— Я предлагал опубликовать пост, всё разъяснить, или просто наше фото. Ты сказала, что не хочешь этого.

Крис наблюдает за тобой.

— Ты знаешь, как это будет выглядеть, — произносишь ты.

Эванс подходит к тебе, когда ты стоишь возле кровати, разбирая её, готовая лечь спать.

Тёплые ладони Криса касаются твоей талии. Ты не отпрянула от него, это уже радует Эванса. Он утыкается носом в твои волосы. Оставляя поцелуй у тебя над ухом.

— Я знаю, что облажался. Но ты моя жена, я бы не променял тебя ни на кого другого. Потому что я люблю тебя, — произносит Крис.

Он прижимает тебя к себе ближе. Это крепкие объятия.

Ты не знаешь, готова ли на самом деле простить Эванса, но твои руки поднимаются, обхватывая его в ответ в таких же объятиях.

*«хх» — поцелуйчики на английском (xoxo – целую (x), обнимаю (o))

[cloud-in-lazure]

Он убил его. Уничтожил собственное творение своими же руками. Своего любимого, свой идеал, того, кого его разум так лелеял, так долго и нежно взращивал в мечтах и фантазиях. Он убил его.

Цинхуа смотрит на покрытые кровью руки. Горячая и липкая, не отличимая от человеческой сейчас она застывает на его руках неприятной коричневой коркой. В горле застывает болезненный комок, на глаза наворачиваются слезы, а тело пробивает дрожью.

- Мой... Мой король? - голос юноши дрожит, а его изуродованное лицо искажает зловещая улыбка, подходящая на оскал во тьме опочивальни ледяного демона. Единственный зрачок сжимается, превращаясь в беспокойно мечущуюся по глазному яблоку точку.

- Мой король, вы слышите меня...? - вместе с хрипом и кровью из горла вырывается смешок, алая капля сбегает по подбородку, и Цинхуа не знает, его ли это кровь или того, кто ещё пару мгновений назад был его господином.

"Какое я, однако, злое божество..." - шепчет он в бреду, не понимая, действительно ли двигаются немеющие с каждой секундой потрескавшиеся губы или этот голос, надтреснутый и пугающе чужой звучит только в его голове.

Мобэй не отзывается. Он не слышит. Он лежит на бывших некогда белоснежными простынях ледяной и неподвижный. Такой же холодный, как и обычно, такой же непоколебимый, словно вытесанный из камня, ни взглядом ни словом не выдающий свои истинные чувства.

"А были ли они?"

- Вы умерли, да? - смеётся Цинхуа. - Как забавно, я тоже. Не волнуйтесь, мой король, это совсем не страшно и неплохо. Мы ведь всё еще вместе, мы всё ещё можем быть вместе. Вы и я... И меня нисколько не смущает пронизывающая вас синева. Со временем вы почернеете и затвердеете, но это не проблема...не проблема... Мы учимся принимать недостатки друг друга...

Парень ведёт рукой по рубцам и уродливым шрамам на собственной коже. Из единственного глаза стекает по истерзанной щеке прозрачная слеза и тут же застывает инеем, не успев упасть на окровавленную грудь ледяного демона.

Цинхуа лихорадочно разрывает дорогие одежды господина, стягивая с недвижимого тела шёлковый халат.

"Мой король, есть ли у вас сердце или я забыл об этой детали, когда создавал вас?"

Цинхуа чуть сильнее хватается за кинжал в груди Мобэя. Холодная сталь больно вонзается в подушечки пальцев, но бывший закл��натель только шире улыбается разорванным ртом, шумно набирая в сжатую, словно тисками, грудь промерзший, напитанный ядом смерти и боли воздух.

Остриё скользит дальше оставляя на идеальной нефритовой коже алый след.

- Вы так прекрасны, господин, вы невероятны... - шепчет юноша припадая к тонкой ране. Язык проникает глубоко в нутро демона. Заклинателя должно начать тошнить от омерзения, должна закружится голова, но отчего-то этого не происходит.

"Как я могу испытывать отвращения к тому, что создал сам."

Шёпот в голове усиливается с каждой секундой, каждая капля стекающая по ещё минуту назад живому телу лишь сильнее распаляет в нём желание. Мой. Только мой.

Рука Цинху свободная от кинжала сжимает запястье Мобэя так сильно, что даже на мёртвой коже расцветают фиолетовые и голубые цветы.

Такой безвольный в его руках. Полностью в его власти. Теперь он такой, каким и должен быть, теперь он принадлежит ему. Его король, его творение, его раб.

Грудь раскрывается так неохотно. Юноше нравится это небольшое сопротивление. Как будто оно способно что-то изменить, ха.. Хах.. Хахаххахаххахаахах...

Цинхуа задыхается беззвучным хохотом, запрокидывая голову к небесам. Взгляд мутнеет, он чувствует, как его ведёт. От запаха крови, от то приходящего вместе с ужасом и странной эйфорией, то покидающего его осознания реальность, осознания того, что натворил.

Это будет долгая ночь. Им столько предстоит успеть сделать. Вместе, как ��н всегда и мечтал.

Рёбра открывается, будто дверцы драгоценного ларца, где сокрыто самое сокровенное. Сердце у ледяного демона действительно существует, и правда качает насквозь пропитанную ядом смерти кровь. Качало ещё совсем недавно. На секунду в темноте Цинхуа даже кажется, что кровь Мобэя черна, как та тушь, которой он так долго и упорно, выписывал на бесконечных свитках иероглифы. Кончики пальцев погрузились в горячую и гибкую субстанцию. Несколько капель упало на простыни, ещё сильнее пачкая дорогой шёлк. Плевать, не это его полотно, это сейчас совсем не важно.

Цинхуа ведёт рукой даже не глядя, почти по привычке. И где он эту привычку приобрёл? Нет клацая же по клавиатуре? Может быть пока делал наброски на бумажных черновиках...может быть. Знакомые символы так красиво ложатся на бледную кожу, как хорошо, что он решил создать такой интересный контраст, как славно. Любимое имя.

"Мой. Мой. Мой. Мой. Мой. Мой

Мой." - набатом бьётся в голове юноши, а руки послушно вычерчивают символы, то что он шептал по ночам так часто, что слова уже потеряли своё значение.

Наконец, кровь застыла. Превратилась во что-то жёсткое, как засохшие чернила.

"Ты уже нет напишешь новую историю, слишком поздно для тебя. Уже слишком поздно." - говорит что-то, засевшее глубоко в разуме Цинхуа

- Слишком поздно... - повторяет он, как под гипнозом, склоняясь к навсегда охладевшим губам.

- Не смотрите на меня так, мой король. - Цинхуа ведёт рукой по векам Мобэя, закрывая глаза демона. Голубые, как ясное безоблачное небо, как глубокие воды безбрежного океана, как васильки, венок из которых Его Величество так трепетно и нежно когда-то надел на голову любимого. На миг перед внутренним взором вспыхивает картина полная света, пронизанная счастьем до кроев. Его улыбка, еле заметная, видимая лишь создателем, кроткая и спущенная. Его взгляд, ещё не помутневший, не затянутый поволокой забытья. Его нежное прикосновение к ещё не покрытой страшными шрамами щеке юноши.

Цинхуа мотнул головой, прогоняя наваждение. Уже слишком поздно. Но отчего же вдруг так невыносимо больно закололо в груди? Отчего из горла рвётся этот дикий, мучительный, неудержимый немой крик? Отчего в таком безумном отчаянии он целует помертвевшие губы любимого?

Юноша плакал и целовал, целовал и плакал, задыхаясь то от поцелуев, то от собственных рыданий, теряясь в этом странном, непостижимом для больного разума, но таком ярком чувстве.

Руки сами тянутся к уже покрывающемуся плёнкой органу. Мышцы разрываются на этот раз удивительно легка, или Цинхуа просто уже не способен чувствовать усталость. Ещё минута, или две.. Не важно, он давно потерял счёт времени, и сердце оказывается в его руках. Какое, оно, оказывается маленькое. Даже удивительно. Парню почему-то казалось, что этот осколок льда окажется больше.

Зубы бездумно вонзаются в мягкую плоть и разрывают её, что-то склизкое и мерзкое бежит по подбородку, по шее, по бёдрам, но какая теперь разница. Он глотает, открывает куски и проглатывает не жуя, словно безумец, словно дикое, сорвавшееся с цепи животное, смеётся, давится, плачет и снова вгрызается в свой деликатес с новой силой, он наслаждается этой фантасмагорией чувств, он горит в одну этих мучительных ощущений. Он счастлив. Ему больно. Он умирает.

- Вот и всё. - выдавливает их себя сквозь прерывистые всхлипы и смешки парень. - Теперь ты не посмеешь сказать, что не любишь меня. Теперь мы всегда будем вместе, я же обещал тебя... Я же обещал... Вместе сдохнем и здесь, и в каких бы то ни было ещё грёбаных мирах, плевать куда ещё нас закинет, я буду с тобой. Ты часть меня. Ты мой

[tantrayam]

Целуй землю у моих пяток, смотри, под ними расцветают цветы, у них вьются шмели. Жужжат пьяные, тяжело кружат.

Коснись ладонями стоп, нежных будто лепестки лотоса. Лбом к коленям прижмись, сквозь складки ткани вдохни, ты чуешь, аромат майорана, иланг-иганга и пачули?

Подними глаза. Стоишь на коленях, обняв мои ноги, два стройных деревца. Глаза твои сверкают поволокой, очи горного оленя. В локоны твои рукой зароюсь, перебирая ��х нежным ветерком.

Спущусь по телу твоему изящной змеей, свежим родником. Встану на колени, поклонюсь тебе. Прижмусь к груди твоей, сладко пахнешь, возлюбленный. Мирт, сандал и ветивер на коже твоей.

Капельки пота на твоем лбу, плечах, стекают к животу. Умащусь ими как дорогими притираниями и, смеясь, буду кусать щеки твои.

Возьми меня на руки, кинь меня в реку. Пусть платье промокнет, пусть брызги фонтаном. Я закричу птицей, вылезая, ты же будешь смеяться, довольный - облепило одеяние фигуру, все тело видно.

Стыдливо грудь прикрою рукой, вода белое платье сделала прозрачным...

А второй рукой накинусь на тебя, о мышцы твои буду гневно-весело стучать, ругаясь на чем свет стоит, смеясь, пища́, целуя сладкие губы.

Побежишь от меня хохоча, завлекая к солнцу, греться. Будешь любоваться моим смущением и попытками прикрыться. Милостиво укроешь от чужих глаз покрывалом, усадишь среди поля, разгладишь мокрые волосы пальцами. Обнимешь и пальцем по бровям будешь водить неспешно.

Расскажешь о видениях своих. Распросишь о моих. Сидя под яблоней будем слушать далекий стук барабанов, говор людей. Досидим до вечера, разожжем костер. И станцуем вместе с ним яркий танец, пропахнем дымом, ягодной медовухой усладим языки и утонем в поцелуях под звездным небом.

/картина однажды привидевшаяся/