#знамя

[marinakrinicina]

Сколько красок у любви?

Марина Бойкова

У каждого своя любовь... А сколько красок у любви? Всего лишь несколько мазков И все меняется внутри.

И где селилась тихо грусть, Зеленым цветом наполняя, В глазах дрожали слезы-ртуть, Блеснула искра озорная.

И белоснежный белый цвет Взаимной ласки и заботы, Чуть розовеющий рассвет - Внутри заполнили пустоты.

И алой крови перелив - Безумной страсти жар и пламя - Края печали растопив, Багряным цветом красит знамя...

И черная немая ночь, Скрывая тайные касания, Рождает маленькую дочь - Голубоглазое создание...

И выкрасив во все цвета, Какие есть в твоем запасе… Поймешь, что истина проста, Что цвет любви разнообразен...

[li-tenderness]

рэд флэг? В наше время это называли КРАСНОЕ ЗНАМЯ

[socialheart]

Всегда находится время, чтобы разбрасывать камни, и должно быть время их собирать. Рано или поздно это должно произойти. Рано или поздно наступает время поднять знамя личной целостности над безумием этого мира и омрачающих отношений к тебе других людей.

Кем ты будешь для них становится неважным. Уже не страшно. И, сделав шаг над пропастью, услышишь изнутри себя: «Не бойся, я тебя спасу».

Нет обид и ожиданий. Твоя душа свободна, как ветер вольный. И тебе больше не больно.

[xawag]

Дуа за Палестину

اللهم أَنْجِ المُسْتَضْعَفِينَ مِنَ المُؤْمِنِينَ فِي فِلِسْطِين

О Аллах1, спаси угнетенных верующих Палистины!

اللهم أَعِنْهُمْ وَلَا تُعِنْ عَلَيْهِمْ

О Аллах1, помоги им и не помогай против них!

وَانْصُرْهُمْ وَلَا تَنْصُرْ عَلَيْهِمْ

Поддержи их и не поддерживай против них!

اللهم كُنْ مَعَهُمْ وَلَا تَكُنْ عَلَيْهِمْ

О Аллах1, Будь с нами и не Будь против них!

اللهم انْصُرْهُمْ عَلَى أَعْدَائِكَ وَأَعْدَائِهِمْ يَا ذَا الْقُوَّةِ الْمَتِين

О Аллах1, помоги им против Твоих и их врагов! О Обладатель крепкой силы!

اللهم انْصُرْ إِخْوَانِنَا الْمُجَاهِدِينَ فِي سَبِيلِكَ فِي فِلِسْطِين

О Аллах1, помоги нашим братьям муджах1идам в Палестине!

اللهم ارْفَعْ رَايَتَهُمْ وَثَبِّتْ أَقْدَامَهُمْ

О Аллах1, возвысь их знамя! И утверди их стопы!

وَسَدِّدْ رَمْيَهُمْ وَتَقَبَّلْ شُهَدَائَهُمْ وَاشْفِ جُرْحَاهُمْ

Направь их стрелы! Прими их мучеников! Излечи их раненых!

اللهم انْصُرْهُمْ عَلَى الْيَهُود

О Аллах1, Помоги им против евреев!

اللهم دَمِّرِ الْيَهُود

О Аллах1, Разбей евреев!

اللهم أَرِنَا فِيهِمْ عَجَائِبَ قُدْرَتِكَ

О Аллах1, Покажи на них чудеса Твоей силы!

اللهم أَحْصِهِمْ عَدَدَا وَاقْتُلْهُمْ بَدَدَا وَلَا تُغَادِرْ مِنْهُمْ أَحَدَا

О Аллах1, Сочти их число! Уничтожь их одного за другим! И не оставляй из них никого!

[infinitrix]

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!

Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы, народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы, к победе ведет!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

И Ленин великий нам путь озарил.

Нас вырастил Сталин - на верность народу

На труд и на подвиги нас вдохновил.

Славься, Отечество чаше свободное,

Счастья народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

Мы армию нашу растили в сраженьях,

Захватчиков подлых с дороги сметем!

Мы в битвах решаем судьбу поколений,

Мы к славе Отчизну свою поведем!

Славься, Отечество наше свободное,

Славы народов надежный оплот!

Знамя советское, знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

Soviet anthem

COMRADE WE MUST RESTORE GLORY TO MOTHER RUSSIA

[roykalmarov]

Открыл для себя явление сетевой литературы. Ну, книги про попаданцев и гаремники на автор.тудей, фанфики по гарри поттеру с фикбука, и рецензии — везде где можно.

И внезапно вспомнил, как внутренне спорил с Ильяховым, когда читал книгу "Пиши, сокращай". Дескать, этот ваш инфостиль годится разве что для объявлений на двери падика! Разве эти сухие слова способны передать всю глубину глубин мыслей и чувств человека?! Равзе предки завещали нам классическую литературу чтобы мы уронили знамя высокой русской словесности в придорожную пыль языка информирующих табличек?! Что за возмутительное попрание святынь?!

Ознакомившись с тем, как пишут люди в массе, признаю свою неправоту. Очень редкое умение - формулировать свои мысли, даже у людей читающих и пишущих. И зачастую лучше действительно выкинуть из предложения всё лишнее.

В конце концов, классическая литература проходила редактуру в издательствах, где текст приводился в удобочитаемый вид профессиональными филологами. (снимаю шляпу перед всеми филологами, до чего тонкое и важное искусство)

Разумеется, прошу прощения у всех, кто спотыкался о мои витиеватые словесные конструкции.

[nadziejaestel]

Мой старый мистический рассказ, написанный в период очень сильного увлечения историей Речи Посполитой. Сейчас местами кажется наивным, конечно 🤪

Может, выложу его и на ЛитРес.

Пока там только вот это:

Ну а сам рассказ вот:

Наплечники

Большие крученые свечи освещали огромный портрет на стене кабинета старого пана Винцента Чарнецкого. Лицо, смотревшее с портрета, скопированного с того, что шестьдесят три года назад прикрепили на гроб, было совсем молодым и слишком красивым для того, чтобы быть всего лишь воспоминанием и призраком ушедшей молодости. Последние дни пана Винцента подходили к концу и, оставаясь при общей немощи в самом что ни на есть здравом рассудке, он приказал ни в коем случае не перетаскивать его в комнаты, а оставить здесь.

Не смыкая глаз ни на минуту, все эти дни с ним был его внук — Сергиуш, словно вышагнувший с портрета самого пана Винцента в молодости — поручик панцирной роты славной гусарии короля Яна Собеского, бравый малый и первая сабля Варшавы. Его, наводящего на врагов в бою священный ужас, мало что могло испугать — разве только гнев короля и самого Господа Бога. В походе он был сосредоточен, весел и щедр, каким может быть только истинный шляхтич, в бою — ловок как белка, перескакивающая с ветки на ветку и свиреп как зубр в Беловеже.

Сильнее всего Сергиуш гордился, как и полагается, своим гербом, блестящими гусарскими крыльями, которые крепились к кирасе и копьем, взрезающим воздух с хлещущим на ветру прапорцем. Страшен был в его руках надзяк[1], пробивающий панцирь и кость и вышибающий душу из врага — если она у него была — сразу, навылет. Был он таким же, каким был его дед в молодости, который выходил на поле боя, сверкая черными угольями глаз, — с наплечников его черненой кирасы смотрело по одному зеленоватому тигровому глазу, следя за врагами, отпугивая и предупреждая.

Но сейчас извечный закон забирал старого пана, оставляя вместо него его продолжение. Внук не проронил ни одной слезы, однако, сердце его сжималось, едва он представлял, что деда, бывшего всю жизнь столпом и главной опорой, не станет.

— Приходит время старому умирать, молодому — подхватывать знамя, падающее из немощных рук. — проскрипел дед, глядя в глаза внуку, — так и должно быть, и точка, но никак не наоборот. Береги герб, береги семью и сестру, но и себя пуще прежнего — тоже, потому что гордость, вестимо, важна, но кто сбережет их всех, если тебя не будет? Я свою сестру не сберег — он слабо кивнул на портрет черноволосой красавицы с орлиным носом, — расплачусь за это бессмертной душой.

— Ты не делал ничего плохого, — ответил Сергиуш, покачав головой, — а то, что случилось с панной Магдаленой, то разве твоя вина?

Дед устало прикрыл веки, и на несколько мгновений его лицо потеряло последнюю живость. Он глубоко вздохнул, потом открыл глаза и сказал:

— Когда я умру, заберешь мой меч. Мне он достался от отца, ему — ��т его отца, и так далее… Меч этот пережил один из Крестовых походов, побывал на Святой земле. И наплечники мои тебе тоже придется забрать, если жить хочешь. И больше о них ничего не спрашивай.

***

Старый Чарнецкий, о котором всю его долгую славную жизнь ходило немало слухов — и колдуном его называли, и оборотнем — отдал душу — кому уж, неизвестно, — ровно сорок дней назад, и с тех пор, как его схоронили, Сергиуш стал замечать, что не может перестать думать о том, самом последнем длинном разговоре в кабинете деда. Временами он ловил перешептывания товарищей, чуткое ухо сл��шало: говорили они, что Сергиуш чувствует в себе странную дедовскую силу и все, конечно же, знали, что наплечники с тигровыми глазами отдал ему как раз дед.

Но не заставил себя ждать новый поход, и всё в нем складывалось наилучшим образом, — казалось, будто само Бог сулит им победу. Австрийский посол, умоливший их короля вступиться за Вену, вызвал переполох среди гусар, и Сергиуш был одним из первых, кто пришел на зов Яна III. Плодородный август шел к концу — дни становились короче, и ночами было порой совсем промозгло. Он грелся у костра, развлекая товарищей гусарии историями, коих знал сотни, и половина из них пугала даже самых отчаянных до инея в костях. Даже когда Чарнецкий засыпал, его товарищи продолжали думать о том, что услышали от него. Они глядели на спящего поручика, и мягко мерцающие с отсветами ночного сторожевого костра тигровые глаза на наплечниках словно следили за ними. Потому они и поговаривали, что Сергиуш никогда в самом деле не спит. Сам он до последней минуты так и не узнал, откуда у деда взялись эти камни — они и вправду были словно живые — переливались и мерцали, и иной раз казалось, будто можно увидеть внутри каждого из них зрачок. Дед рассказывал ему о своей жизни много историй, но ни в одной из них так и не открыл тайну, над которой бились все те, кто его знал: говорили, что с тех пор, как у него появились эти наплечники — а это случилось после его первого похода — дед не получил в бою ни одной царапины, и тогда пошли слухи о том, что он колдун. Только раз он обмолвился, что ему показал их одной темной осенней н��чью маленький блуждающий огонек. Но Сергиуш в это не верил, хоть старый пан Винцент и не был любитель ходить в костёл, всё же никому не хотелось после смерти попасть прямиком в ад. А все ведь знают: если тебе явится болотный огонь, и ты кому-то об этом поведаешь, то не видать тебе Царствия Небесного во веки веков! Но он помнил и то, что однажды бабушка Магда — звали её так же, как сестру деда — перекрестила пана Винцента на ночь, и всю ту ночь дед метался по своей постели, покрытой толстой периной и овечьей шкурой. И ещё он помнил, что до самого последнего дня дед каждый день шепотом звал свою сестру, умершую совсем юной за несколько дней до его первого похода.

***

Поросшие мхом камни на топком берегу Дуная недалеко от места переправы мягко чернели в сумраке ночи, освещаемой лишь костром, за которым следили пахолики[2]. Часовых клонило в сон, и они пытались отогнать его вином да повторением жуткой сказки пана Сергиуша о былых днях. То, что рассказал Чарнецкий сегодня, было будто бы сном во сне — невиданным и жутким, хоть все и убеждали сами себя, что это не может быть правдой.

— Да не гыргалица[3] это была, — подал голос один из пахоликов, — гыргалица здоровенная.

— Та тетка тоже была здоровенная, тебе же сказали! — ответил второй, — Она и по лесу за ним бежала, всё, как полагается.

— У гыргалицы ноги черные, а у той пан Сергиуш не сказал какие.

— Если не сказал, так и не значит, что не черные. Тебя в коллегиуме чему учили?

Под этот говор Сергиуш и засыпал, закутавшись в старый кунтуш, положив под голову меч, который ему тоже отдал дед и наказав пахолику Матеушу не будить его раньше, чем через три часа. Одно за другим проносились перед его полусонным умом видения: страшные гыргалицы, полудницы, богинки. Только вот пробудился он не от того, что его позвал пахолик, а от того что замерз, и очутился в густой, словно мёд, темноте, не видя ни звезды, ни ясного месяца, ни костра, который усилиями часовых гаснуть не должен был никогда. Прошло много времени, прежде чем глаза его привыкли к непроглядной темноте, и тогда он встал, отряхнул последний сон, сковывавший по рукам и ногам, и, оглядевшись, увидел весь лагерь спящим. Затем он понял: это только казалось ему, — товарищи спали, но только пан Чарнецкий приглядывался к кому-то, тут же видел на каждом где-нибудь открытую кровавую рану. Не фыркали, выпуская в прохладный ночной воздух клубы голубоватого пара кони — их он увидел потом, тоже мертвых. Дрожа от ужаса, который его обуял, Сергиуш долго стоял так, оглядываясь на лагерь. Тут берег осветился бледным нездешним светом, и из-за черных лент длинных тонких листьев высокого рогоза выплыл к нему сгусток мертвенного голубоватого света. Он освещал бледные лица его товарищей — покойников, которые так и не проснулись, потому что кто-то убил их всех, и пан Чарнецкий не понимал, почему же его-то оставили. Огонек покачался в прохладном ночном воздухе и вдруг устремился вперед, и Сергиуш — за ним, пошел, не видя дороги, которой там, в кустах сухого на исходе лета рогоза, наверное, и быть не могло. Вот уже одна нога ухнула в мокрую ямку и глухим всхлипом вышагнула из неё, переступая дальше, на зов потустороннего огня. В какую-то минуту он понял, что огонь изменился — он теперь становился всё больше и больше, обретая очертания тонкой девичьей фигуры, но нечеловечески, мертвенно бледной, всё же ясно давая понять, что всё это — происки какого-то злобного морока. Когда паненка, скользившая по-над землей, повернула свою голову в профиль, Сергиуш так и обмер: тонкий орлиный нос и черные брови, — то была сестра его деда — Магдалена — он узнал её сразу, ведь её огромный гробовой портрет занимал четверть стены в темном дедовском кабинете с пурпурными портьерами и устрашающего вида подсвечниками. Шестьдесят три года назад панна Магдалена Чарнецкая вернулась домой с прогулки в страшную жару, — она так хотела пить, что попросила целый деревянный ковш и, не чуя себя, опрокинула его весь и тут же упала замертво.

И Сергиуш не знал, чему верить, и только сейчас он задумался: а не убит ли и он тоже, вместе со всеми? Но ему ничего не оставалось делать, кроме как идти за призраком панны Магды. Мягкое голубоватое свечение исходило от нее, и она не издавала ни звука. Оглядев себя, Сергиуш вдруг понял, что держит в руках дедовский меч, что кираса его совсем не похожа на ту, что он всегда носил, и что нет на ней наплечников деда. Продираясь сквозь заросли рогоза и кустарники с тонкими цепкими веточками, Сергиуш осенил себя крестом in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti[4], но призрак панны Магдалены не исчез, продолжая вести его неизвестно куда.

Где-то позади протяжно ухнула, взрезав холодную тишину, болотная выпь. Взглянув направо, Сергиуш различил вдали остов разрушенной колокольни, в которой светился теплый живой огонек. Он пошел было на его свет, но тут призрак обернулся и укоризненно поглядел на него, и поручик Чарнецкий так и не смог свернуть.

Темен и низок был дом, который показался из-за нового перелеска, из трубы его шел дым, и Сергиушу вдруг показалось, что он знает, кто там живет. Когда-то, ещё до коллегиума, когда он был совсем мальчиком, он вместе с сестрой и кузенами бегал в лес смотреть на дом колдуна, что стоял за старой православной церковью. И не останавливало их то, что под страхом порки дед запрещал им ходить туда. Призрак панны Магдалены в одно мгновение ока вдруг снова стал маленьким огоньком, подплыл к нему, и Сергиуш услышал тихое: «Вся сила его — в глазах».

Он пошел вперед — огонек скользил за ним, бережно освещая ему путь. Ночные перелески тихо шелестели, и не было слышно больше ничего. только выпь прокричала где-то далеко еще два раза и умолкла. И ни луны, ни звезд всё не было, только слабое облачко мертвенного нездешнего света, пришедшего — откуда, из Рая ли?

И Сергиуш, входя в старый скособоченный временем и ветрами дом, уже знал, кто его там ожидает. Черная свеча едва освещала темную комнату, и воск её гадкой болотной жижей стекал на стол, на котором лежал овальный портрет черноволосой панны. Но пану Чарнецкому не нужно было долго гадать, кто там был изображен. Вытащив меч из ножен, он переступил порог дома — колдун не двинулся с места. Подойдя совсем близко, Сергиуш занес над ним меч, но услышал глухой голос, почему-то показавшийся знакомым, и слова его остановили.

— Собрался бить в спину, вельможный пан герба Побог? Безоружного человека?

Сергиуш с мечом, занесенным над колдуном, остановился. Черный воск залил лицо панны Магдалены наполовину, оставив только глаза.

— «Вся сила его — в глазах», — подумал Чарнецкий, — значит, нельзя в них смотреть?

— Я сделал бы сестру твою королевой, и она была бы куда лучше, чем обе Зигмунтовы австриячки. Но она не захотела и получила гробовой портрет вместо коронационного.

Сергиуш мало что понимал. Королевой Собеского была француженка Марысенька, а Зигмунт, обе жены которого были австрийскими принцессами, правил шестьдесят лет назад, ещё когда его дед был молод, да и сестра Сергиуша… При чем здесь она? Неужто колдун принял его за деда… или же он сам сейчас — и есть пан Винцент?

«Нельзя смотреть ему в глаза, иначе станешь Горгоновым камнем», — пронеслось в голове у Сергиуша, пока колдун всё сидел, не двигаясь, за своим столом, а черная свеча заливала лицо панны Магды. Он повернулся к нему спиной и поднял перед собой меч, чтобы видеть, что происходит позади. Тусклый огонек треклятой дьявольской свечи давал небольшое облако света, и пан Чарнецкий чувствовал, что готов. Тут воздух чуть дрогнул, и в одно мгновение ока колдун развернулся к нему лицом. Глядя на меч, Сергиуш увидел прищуренные глаза болотного цвета, темные бакенбарды и до странности молодое и красивое лицо.

— Она сама приходила ко мне, — мягким и вкрадчивым голосом сказал он, — как бы ты ни берег её, она бы всё равно пришла…

— Ты лжешь, — прошипел Сергиуш, глядя на отражение в мече. Красивые, четко очерченные губы колдуна изогнулись в кривой усмешке.

— Пришла одна сестра, придет и другая, я вечен, а это железо тебя не спасет.

Он рванулся вперед, и его темный балахон едва не погасил единственное облачко света. Закрыв глаза, Сергиуш прошептал короткую молитву, развернулся и сделал резкий, отчаянный выпад с мечом, чувствуя, как он пронзает грудь колдуна.

— Это железо побывало на Святой земле, а ты отправляйся к дьяволу!

Он не видел, что происходит с колдуном, пока тот не перестал извиваться и не рухнул наземь с тяжелым глухим звуком. Звенящая тишина окружила его, окутала своим коконом, а когда пан Чарнецкий решился открыть глаза, он увидел тело седого старика, — от былой красоты колдуна не осталось и следа, но самое страшное было то, что на месте глаз у него зияли черные провалы.

«Вся сила его — в глазах», — вспомнил он. Черная свеча погасла, и дом озарился светом ��луждающего огонька, и только тогда Сергиуш увидел, что на плечах у него поблескивает по одному зеленовато-коричневому камню. Огонек, которым была панна Магда остановился на мгновение, словно прощаясь, а потом вылетел в открытое окно.

***

— Пан Сергиуш, пан Сергиуш, да проснитесь же вы! — пахолик Матеуш отчаянно тянул его за плечо, уже, должно быть, потеряв надежду разбудить поручика. Чарнецкий резко сел, невидящим взглядом пытаясь оглядеть лагерь. Вскоре зрение вернулось к нему, и он увидел, что все были живы, костер горел, лошади ржали и фыркали, гусары разговаривали, кто-то спал, а кто-то ел и пил.

— Ну, вы уж дали маху, пан Сергиуш, — облегченно вздохнул Матеуш, — напугали меня сильнее, чем эта ваша вечерняя история.

— Спасибо, что разбудил, я уж сам думал, что не проснусь, — Чарнецкий встал и поглядел на свою кирасу, лежащую рядом. Глаза колдуна — и теперь он это знал — мрачно мерцали, и отсветы костра делали их из зеленых желтыми.

«Вся сила его — в глазах, значит… Вот, о чем говорил дед… Но ведь не передалась же ему сила колдуна?»

«Расплачусь за это бессмертной душой», — таковы были слова деда, который не получил в боях ни одной царапины и на всю жизнь снискал славу колдуна и оборотня из-за особой ярости в бою и сотен таинственных легенд, которые сложились вокруг него.

— Может, это всё мне приснилось? — подумал Сергиуш, похлопывая свой жупан по карманам — он искал курительную трубку, к которой обращался в особенно волнительные моменты, чтобы успокоиться и подумать. Ладонь нащупала что-то твердое, и пан Чарнецкий извлек на свет маленький овальный портрет черноволосой девушки с орлиным носом, с самого края запачканный черным воском.

[1] Боевой молот-клевец

[2] Оруженосцы

[3] Гыргалица — в словацком и польском фольклоре гигантская лесная женщина с чёрными ногами.

[4] Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.)

[afranse]

Веселей играй баян,

Это родина моя.

Здесь всю жизнь живут на дне,

И готовятся к войне.

Опа-опа,

Песенка холопов.

Свято верим

В путинские бредни.

Веселей баян играй,

Строим караван-сарай,

Мощный и корявый,

Прочный и кровавый.

Опа-опа,

Песенка холопов.

Чурки-чурки

Затрещат в печурке.

Есть в кремле царь-пушка,

Жуткая избушка.

В мире все боятся

Старого паяца.

Опа-опа,

Песенка холопов.

Есть одна победа -

Выживание деда.

Украина

Хоть непобедима,

Но во имя деда

Катится телега.

Тащат на телеге

Мобиков на вынос,

Чаще население

Переходит в минус.

Опа-опа,

Песенка холопов.

Дикий мир абсурда

Выстроим повсюду.

Ленина - Аврора.

Кремль - для террора.

ФСБ с ИГИЛОМ -

Для людей могила.

Опа-опа,

Путинские тропы

Страшного насилья,

Матушка-Россия.

Есть в кремле царь-пушка,

Дедушке игрушка.

Пусть весь мир боится

Деда-дзюдоиста.

Мы имеем право

Строить мир кровавый.

С нами бог и знамя,

И старпёры с нами.

Опа-опа,

Берегись, Европа.

Мобики на вынос.

Население в минус.

Путинские байки.

Диссиденток стайки

На крестах распяты,

Множатся утраты.

Страшное насилье,

Матушка-Россия.

Хочется старушке

Всё пулять из пушки.

Опа-опа,

Берегись, Европа.

Ядерная бомба

Есть у деда-Тромба.

[two-k]

С ПЕРВОМАЕМ, ДОРОГАЯ С ЭТИМ ЯСНЫМ ВЕСЕННИМ ДНЁМ!!!"!! МЫ В СЕМНАДЦАТОМ ГОДУ ПОРВАЛИ МЫ В ДВЕ ТЫСЯЧИ ДВЕНАДЦАТОМ ПОРВЁМММ ПУСКАЙ БУРЖУЙ-ЭКСПЛУАТАТОР ЗНАЕТ ЧТО МЫ БУДЕМ СТОЯТЬ ДО КОНЦА РАЗВЕВАЕТСЯ КРАСНОЕ ЗНАМЯ В НАШИХ КРАСНЫХ СЕРДЦАХХХ /L

[galapatrik]

"На Сопках Маньчжурии" Дмитрий Хворостовский (4.2003)" на YouTube

◽ Ночь подошла,

Сумрак на землю лег,

Тонут во мгле пустынные сопки,

Тучей закрыт восток.

Здесь, под землей,

Наши герои спят,

Песню над ними ветер поет и

Звезды с небес глядят.

То не залп с полей долетел -

Это гром вдали прогремел.

И опять кругом все так спокойно,

Все молчит в тишине ночной.

Спите, бойцы, спите спокойным сном,

Пусть вам приснятся нивы родные,

Отчий далекий дом.

Пусть погибли вы в боях с врагами,

Подвиг ваш к борьбе нас зовет,

Кровью народной омытое знамя

Мы понесем вперед.

Мы пойдем навстречу новой жизни,

Сбросим бремя рабских оков.

И не забудут народ и отчизна

Доблесть своих сынов.

Спите, бойцы, слава навеки вам!

Нашу отчизну, край наш родимый

Не покорить врагам!

Ночь, тишина, лишь гаолян шумит.

Спите, герои, память о вас

Родина-мать хранит !

🎹На сопках Маньчжурии/И.Шатров - А.Машистов

[ivanseledkin]

Барнаул, проспект Ленина, 30, на здании ФСБ. Панно "Знамя революции". 1983 год. Авторы Валерий Вышивалов и Владимир Янтарев. Размер мозаики – 11,5 на 13 метров.

[marinakrinicina]

Не играйте в любовь от тоски или скуки, не касайтесь рукой атональности чувств. Не несите как знамя прообраз разлуки от чужих откровений прекрасный на вкус. Не смотрите в глаза тем, кто сбитым дыханьем пробивается вверх, зажигая рассвет. Не шепчите имен своих ждущим на грани, не вскрывайте их боли желаньем побед. Кто горит ярче всех — изнутри выгорает, разлетаясь на тени пронзительных слов.

В вечном поиске счастья сквозь жизнь пролетая, берегите сердца, не играйте в любовь.

© Аль Квотио

[tantrayam]

Отрывки из Суламифи на ночь.

Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.

— Возлюбленный мой! Царь жизни моей! — кричит Суламифь во влажную темноту. — Вот я здесь. Я жду тебя... Вернись!

Но никто не отзывается.

«Побегу же я по дороге, догоню, догоню моего милого, — говорит про себя Суламифь. — Пойду по городу, по улицам, по площадям, буду искать того, кого любит душа моя. О, если бы ты был моим братом, сосавшим грудь матери моей! Я встретила бы тебя на улице и целовала бы тебя, и никто не осудил бы меня. Я взяла бы тебя за руку и привела бы в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя соком гранатовых яблоков. Заклинаю вас, дочери иерусалимские: если встретите возлюбленного моего, скажите ему, что я уязвлена любовью».

Так говорит она самой себе и легкими, послушными шагами бежит по дороге к городу.

Пойду погляжу на то место у стены, где стоял мой возлюбленный, — говорит Суламифь. — Прикоснусь руками к камням, которые он трогал, поцелую землю под его ногами.

Легко скользит она между лозами. Роса падает с них, и холодит ей ноги, и брызжет на ее локти. И вот радостный крик Суламифи оглашает виноградник! Царь стоит за стеной. Он с сияющим лицом протягивает ей навстречу руки.

Легче птицы переносится Суламифь через ограду и без слов, со стоном счастья обвивается вокруг царя.

–Ты не жалеешь об этом, Суламифь?

— О нет, царь мой, возлюбленный мой, я не жалею. Если бы ты сейчас же встал и ушел от меня и если бы я осуждена была никогда потом не видеть тебя, я до конца моей жизни буду произносить с благодарностью твое имя, Соломон!

— О да, гляди, гляди на меня, возлюбленный. Глаза твои волнуют меня! О, какая радость: ведь это ко мне, ко мне обращено желание твое! Волосы твои душисты. Ты лежишь, как мирровый пучок у меня между грудей!

Время прекращает свое течение и смыкается над ними солнечным кругом. Ложе у них — зелень, кровля — кедры, стены — кипарисы. И знамя над их шатром — любовь.

— Скажи мне, мой царь, — спросила однажды Суламифь, — не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Я теперь припоминаю все, и мне кажется, что я стала принадлежать тебе с самого первого мгновения, когда не успела еще увидеть тебя, а только услышала твой голос. Сердце мое затрепетало и раскрылось навстречу к тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра. Чем ты так пленил меня, мой возлюбленный?

— Я помню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов. Под тонким платьем я увидел твое тело, твое прекрасное тело, которое я люблю, как бога. Я люблю его, покрытое золотым пухом, точно солнце оставило на нем свой поцелуй. Ты стройна, точно кобылица в колеснице фараоновой, ты прекрасна, как колесница Амиподавова. Глаза твои как два голубя, сидящих у истока вод.

— О милый, слова твои волнуют меня. Твоя рука сладко жжет меня. О мой царь, ноги твои как мраморные столбы. Живот твой точно ворох пшеницы, окруженный лилиями.

Окруженные, осиянные молчаливым светом луны, они забывали о времени, о месте, и вот проходили часы, и они с удивлением замечали, как в решетчатые окна покоя заглядывала розовая заря.

И когда наступало утро, и тело Суламифи казалось пенно-розовым, и любовная усталость окружала голубыми тенями ее прекрасные глаза, она говорила с нежной улыбкою:

— Освежите меня яблоками, подкрепите меня вином, ибо я изнемогаю от любви.

[join-the-white-parade]

да сомкнутся над нами темные воды!

над главами грешных рабов твоего.

да познают всю погань блатные уроды,

носившие знамя под полой пальто.

разомкнутся железные двери садома,

вся мерзость и пакость наружу вползет.

оскорбившие святость земного народа

покаяние кровью своей понесут!

[vesnaflora]

Бытовой мазохизм

Не раз замечала за нашими женщинами странное извращение – бытовой мазохизм. Это я про странное стремление добровольно довести себя до жуткой усталости, а потом гордо демонстрировать её окружающим, как знамя. Зинаида Андреевна, например, всегда моет полы в странной, неестественной с точки зрения анатомии позы попой кверху, без швабры, несмотря на больные суставы. Спросишь: зачем??? Ответит: шваброй моют только лентяйки. Она не такая. Она – потерпит. При этих словах на лице женщины проступает гордость: мол, оцените мой подвиг, мою жертвенность. Светлана Васильевна занимает хорошую должность, и могла бы легко себе позволить отдых в любой точке планеты. Однако, после работы по привычке направляется с супругом полоть грядки. Там они ежегодно выращивают зачем-то картошку, огурцы, помидоры и радикулит. Для чего им этот копеечный урожай вкупе с сорванной спиной? Никто не знает, рационально объяснить не может, однако в глубине души Светлана Васильевна считает людей, отказавшихся от подобных дачных «радостей», пропащими лентяями-тунеядцами, а себя – работящей пчёлкой. Делопроизводитель Фаина Петровна уже более 30 лет тащит на себе мужа-алкоголика. Нет, конечно, алкоголиком он стал не сразу. Сначала был развесёлым любителем выпить, потом – неудачливым бизнесменом, снимающим стресс и употребляющим «с устатку», и только последние годы переродился в классического алкаша, создающего жене долги и украшающего её тело тумаками. Но Фаина мужественно терпит, рассказывая всем, кто хочет слушать, о своих подвигах. Ореол страдалицы кажется ей достойным, романтичным и даже выгодно выделяющим её из толпы других женщин. Я привела только несколько примеров, хотя имя этим женщинам – легион. Мучается на карачках Зинаида Андреевна, кряхтит на даче раком Светлана Васильевна, тащит из рюмочной на себе алкаша Фаина Петровна, запрещает пользоваться памперсами, обеспечивая молодоженам бессонные ночи, свекровь Елена Сергеевна. Терпит нелюбимую работу с маленькой зарплатой специалист Юля, прёт на себе сумки в тюрьму к любимому, который написал ей по объявлению в интернете, баульщица Марина. Воздух вокруг будто пропитан глупой, бестолковой жертвенностью, мазохизмом и привычкой терпеть, которые буквально вбивали в головы поколениям женщин. Бесконечные сказки о т��м, что терпение – добродетель, страдание – обязательная и почетная часть жизни настоящей женщины, и «не задолбалась – не мать» – это очень существенная часть нашей культуры, от которой никуда не деться. Кому нужны эти надрывные, усталые потуги, это концентрированное страдание и самоистязание? Мужьям? Детям? Коллегам? Да большинству из них будет только легче, если у мамы из руки перестанет расти половая тряпка, губка или садовые ножницы. Сколько бы могли они сделать, вот такие бытовые мазохистки поневоле, годами содержащие себя в черном теле, не приходящие в себя от усталости, не желающие отдыхать и посещать врачей… Их бы энергию – да в мирное русло… Но нет. Ходят с приросшей к рукам тряпкой или губкой, борются с пылью, нервничают из-за пятна на комоде… А жизнь, между тем, протекает между их скрюченными усталостью пальцами, и течёт она, увы, только в одном направлении. Надеюсь, что эта глупая и никому не нужная культура женского страдания скоро исчезнет навечно… Автор: Морена Морана

[zmerinka1955]

спас

Телеканал «СПАС»

вчера 17:54

69 840 участников, 5 друзей

В центре Москвы власти запретили, сорвали и изъяли стяг с ликом Христа.

На видео - полиция, фсб и целая бригада, пришедшая воевать с "опасным" стягом. И с Христом.

Пересылаю полученное письмо:

"Пишут вам жильцы дома Кутузовский проспект, 21( Москва).

К Майским Праздниками мы установили на балконе Хоругвь с Ликом Христа. (фото и видео прилагается).

Сейчас оно является боевым Знаменем на передовой.

Вчера , Первого Мая сначала пришли из Жилищника (Студенческая, 25) с требованием снять флаг с балкона. Мы их не пустили.

Через некоторое время приехали на трёх патрульных машинах полиция, начальник уголовного розыска и из ФСБ. Потребовали убрать Знамя. Вели себя корректно.

Но сняли Знамя и увезли с собой , сказав, что на экспертизу ( чтобы удостоверится не оскорбляет ли оно чувства верующих).

Все жители нашего дома в шоке. Звонили в полицию с просьбой вернуть Знамя. Нам сказали что необходимо разрешение на установку флага в Управе, либо у Собянина.

Помогите нам разобраться.

Т. е. чтобы выразить поддержку СВО и выразить свои патриотические чувства мы должны брать разрешение?

Хотя, мы узнавали никаких законов и положений на этот счёт нет.

То, что произошло - это произвол властей Дорогомиловского района".

Это пишут простые русские люди, искренне сочуствующие русскому солдату и в том числе таким образом - выражающие ему свою молитвенную поддержку.

И им это сделать не дают.

То, что в этом письме - это боль людей, любящих Россию.

То, что на этих кадрах - это обыкновенные гонения - на веру и на все русское.

Не на украине. В центре Москвы!

Ну что тут скажешь.

С первомаем, дорогие товарищи.

Духовная мобилизация провалилась.

Подготовка к контрнаступлению в тылах идёт полным ходом при содействии властей и столичных управ.

Не удивляемся только потом ничему.

БОРИС КОРЧЕВНИКОВ