mysticaemysterium

[mysticaemysterium]

Мавки

Однажды летней ночью мне довелось плыть на лодке по неширокой реке, которая змеей извивалась между берегами - с одной стороны невысоким и ровным, с ��ругой - крутым с высоким обрывом. Луна освещала реку, по полям на невысоком берегу расстилался туман из которого чёрным великаном возвышалась старая ветряная мельница, крылья которой давно уже не вертел ветер. Тишину нарушали лишь летучие мыши, что без конца проносились над лодкой, да сильные удары об воду хвостами речных хищников, охотящихся в заводях. Я медленно плыл по течению, впереди река делала поворот и в этом месте сильно расширялась. Что-то белое разглядел я в темноте и взял левее. К удивлению моему, на сваленном ураганом дереве, что на несколько метров лежало в воде, сидела девушка в белом платье. На голове ее был венок из цветов. Она обняла руками колени и смотрела прямо в воду. Я огляделся по сторонам, но никого не было рядом с ней. Она же подняла голову и махнула мне рукой, прося подплыть к ней. Я причалил к дереву и она вмиг оказалась в моей лодке. Мне показалась, что лодка даже не зашаталась, такая была девушка легкая, воздушная. Мы поплыли дальше. - Спасибо тебе, - промолвила она. - Что ты делаешь тут ночью? - спросил я в ответ. - Я наслаждаюсь теплом лунного света, - ответила она. Я пытался лучше разглядеть ее во тьме. Ей было лет двадцать, не больше. Длинные светлые волосы были распущены и спадали на голые плечи. Легкое белое платье обтягивало красивую фигуру. Мы плыли дальше в этом прекрасном лунном безмолвии. Ее губы улыбались мне. Аромат пахучей травы и цветов, что росли по берегам пьянил и одурманивал. Ночная тьма скрыла нас ото всего на свете, мы будто перенеслись в другой волшебный мир грёз. Река снова поворачивала и небольшая речушка впадала тут в неё. Даже скорее это была не речушка, а несколько ручьев соединяли воды свои, что стекали с холмов и болот и несли ее в реку. И там где было слияние этих вод я вдруг увидел у берега очень толстого человека, если это был человек. Он сидел по по��с в воде. Лунный свет освещал его большую лысую голову с надутыми щеками, будто он держал за ними что-то. Я видел его толстую бычью шею и короткие, но тоже очень толстые руки. Увидев нас, он встал и огромный живот его заколыхался жиром в темноте. Он был то ли слишком загорелый, то ли грязный, но мне показалось даже, что кожа его была зеленого цвета. Я удивился этой встрече не меньше, чем встрече со своей спутницей, а толстяк вдруг плюхнулся в воду и поплыл за нами. Несмотря на свой неуклюжий и неповоротливый грузный вид, он стал быстро приближаться к лодке. Я налёг на вёсла, но толстяк не отставал. Я все ближе видел его опухшее как у горького пьяницы лицо, его ужасные чмокающие губы, которыми от постоянно набирал воду из реки в свою бездонный рот. Моя спутница казалось менее испугалась и изумилась его появлению, чем я. Она сидела спокойно в лодке и смотрела на него. Хотя может она онемела от страха? Я налёг на вёсла и кажется немного оторвался, но вдруг почувствовал удар сзади, нос лодки резко поднялся, моя спутница упала в воду и я плюхнулся за ней. Глубина была чуть больше метра. Я быстро вынырнул и встал на ноги. Толстяк уже был рядом, плыл прямо на меня. Сердце мое отчаянно билось, страх парализовал мое тело. Он был уже в нескольких метрах, как вдруг она вынырнула из воды. Девушка стояла спиной ко мне, ее плечи слегка выглядывали из воды. Течение старалось подхватить концы ее волос. И толстяк вдруг остановился. Он немного постоял в воде смотря на неё, потом фыркнул, повернулся назад и поплыл против течения. Он несколько раз оборачивался, опять фыркал, булькал и вдруг нырнул под воду и исчез. Она повернулась ко мне. Лицо ее показалось мне более бледным, а глаза чуть сверкнули белым светом. Незнакомка шла ко мне, подходила все ближе. Она протянула мне руку и улыбка вновь украсила лицо ее. Я взял ее за руку и она потянула меня к себе. Как зачарованный я шёл за ней к середине реки, глубина становилась больше и вода доходила уже мне до шеи, но ей все также до плеч, будто она шла не по дну. Я смотрел на неё и не мог оторвать глаз от этой лунной красоты. Все перестало существовать для меня в этот миг. И вдруг улыбку на лице ее сменило выражение ярости. Ее глаза вспыхнули холодным огнём. Она отпустила мою руку и истошно закричала кому-то за моей спиной: "Он мой!". Я обернулся и обомлел. В воде стояла девушка точь в точь похожая на мою спутницу. Ее плечи слега выходили из воды, она протягивала руку мне и улыбалась. Но моя спутница вмиг оказалась между нами, закрывая меня. Но тут из воды одна за другой стали появляться как две капли воды похожие друг на друга девушки. Венки из цветов украшали их головы. Они смотрели на меня, улыбались и шептали: "Он мой! Он мой!". Я бросился к берегу, за спиной слышались всплески и яростные крики, кто-то пытался схватить меня, но к счастью я ухватился за крепкую ветку, что висела над водой и вылетел на берег. Луна освещала реку. Тишина стояла кругом. Лодка моя наскочила на дерево, что лежало в воде и наполовину зашла не него. В реке не было ни души, только венки из цветов медленно плыли по течению да слышно было как бьют хвостами по тёмной воде ночные хищники.

[mysticaemysterium]

Чумная деревня

Тёплым летним днём двадцатого года ехал я по пыльной сухой дороге в ста верстах от Твери. Путь мой лежал в принадлежавшее отцу моему небольшое спрятанное между лесов Тверской губернии село. Ни я ни отец мой в этом селе никогда не были. Мой отец был московским купцом второй гильдии. Но это было до войны. Был у нас дом с лавками недалеко от Ивановской горки, но пожар московский уничтожил его и амбары, сгорели товары, сгорело имущество, но не досталось французу. У отца оставалась еще некоторая сумма денег и несколько векселей на крупную сумму. Выписал их отцу князь П. еще в 1811 году. Отец не решился остав��ть нас в сгоревшей Москве и я, мать и моя младшая сестра поехали с ним в Петербург. По приезде отец разместил нас в гостинице, а сам отправился к князю. Но принял его отец князя - молодой князь погиб под Можайском в 1812 году. Старый князь изучил векселя, походил несколько минут по комнате и заявил отцу, что он за сына платить не обязан. Потом помолчал немного, посмотрел на поникшего головой отца моего и предложил, как человек чести, взять в счёт долга небольшой двухэтажный дом на Васильевском острове и село с двадцатью душами в Тверской губернии. Пришлось взять, лучше чем ничего. Дом оказался старым и требовал ремонта. Несколько лет стоял он пустым. Продать его было невозможно. Ничего не оставалось как вложить сюда оставшиеся деньги. На первом этаже открыли трактир, на втором одну половину комнат сдали, а в другой стали жить мы. Это повлияло и на мое будущее. Если раньше отец видел меня только купцом - продолжателем дела его, теперь когда дело его было уничтожено наполеоновским нашествием, он решил отдать меня на государеву службу. Я поступил в университет и закончил его этой весной. Мне светило место в одном из департаментов, где служил старый друг отца. Но он был по каким-то делам послан в Москву на два месяца и по прибытии должен был все устроить. Тогда и возникла у отца идея отправить меня в наше село, о котором знали мы только по письмам старосты и отчётам его. Так я и отправился в Тверскую губернию. Со мной вместо кучера поехал наш целовальник Тихон, мужик огромного роста, которого боялась наша Василеостровская публика. Тихон закончил войну унтер-офицером. Полк его вернулся в Санкт-Петербург, где он вскоре демобилизовался. Возвращаться ему было некуда, деревня его сгорела до тла. Он остался на берегах Невы. Сначала пил горькую. Но деньги скоро кончились благодаря случайным приятелям и Тихон болтался по Васильевскому в поисках заработка. И вот как то шел он мимо нашего трактира. А в трактире два мужика драку затеяли. Ну отец мой их за шиворот и выкинул на улицу. Тут один мужик нож выхватил и на него. Но не успел он на отца броситься, пудовый кулак Тихона его метра на три отбросил. С тех пор Тихон у нас жил. Сначала дрова пилил, воду таскал, да в трактир его отец звал если кто буянить начинал. А потом его отец целовальником поставил. Боялся пить будет, но нет. Только раз в месяц просил Тихон выходной и шел в трактир на соседнюю улицу. Там часто напивался так, что с трудом доходил до своей комнаты поздно вечером, когда возвращался. А с утра как стекло и у нас в кабаке ни грамма. Платил ему отец хорошо, но он брал каждый раз немного и остальное отцу возвращал. - Положи Дмитрий Фёдорович у себя, так спокойнее мне будет, а то вдруг… - каждый раз говорил он. В этом году Тихону исполнилось пятьдесят лет. Он был огромного роста, чёрные, но чуть поседевшие волосы украшали его голову с широким крепким лбом. Бороды он не носил, а за роскошными усами - “унтер-офицерскими”, как он их называл бережно ухаживал. Нравились они особенно нашей кухарке Марфе. Лошадей мы не меняли. В двуколку запрягли нашу единственную лошадь Зорьку. Днём ехали, ночью отдыхали на почтовых станциях или в уездных городках. Наконец мы переночевали в Бежецке - последней остановке на нашем пути. Выехали с рассветом. По моим расчетам после полудня должны были мы достичь цели нашего путешествия. Дорога шла вдоль бескрайних полей, с другой стороны дремучий лес с его ягодами, грибами, дикими зверями и гулящим людом зеленой ровной стеной простирался до горизонта. Солнце светило ярко, начиналась полуденная жара. В небольшой деревеньке, что попалась на пути мы взяли внука старосты. Он проехал с нами верст десять указывая дорогу. Дальше надо было ехать через лес. Мальчуган объяснил Тихону дорогу, получил от меня на пряники в дополнение к деньгам, что я заплатил его деду и радостно поплелся домой разглядывая монету. А мы въехали в лес. Сильно пахнуло прохладой. Даже стало немного холодно. Мы ехали сквозь густой ельник. Лучи солнца не могли пробиться через могучие зеленые ветви. На дороге попадались небольшие лужи, хотя дождя давно уже не было. Стояла пугающая тишина. Мы проехали несколько верст, а лес все не кончался. Я уже начал изрядно замерзать и стал одеваться. Вдруг двуколка подпрыгнула и упала на правый бок, колесо покатилось по дороге. Я кувырком вылетел из двуколки, упал в грязь и больно ударился об землю. Пока я вставал и отряхивался. Тихон принёс колесо и осматривал поломку. Вердикт его был ужасен - сам он починить двуколку не мог. Оставлять меня одного в лесу побоялся - кто знает, что за зверь в лесах этих водится. Тихон распряг лошадь и я без седла поехал неспешно в сторону села, а Тихон остался сторожить вещи. Я ехал один в лесном безмолвии. Лес будто замер, даже ветер не качал верхушки деревьев. Тишина немного пугала меня, как затишье бывает перед бурей. Вдруг справа раздался хруст. Я обернулся и увидел сквозь ельник желтые волчьи глаза, что смотрели на меня. Огромный зверь не сводил с меня глаз и я не мог отвести взгляда. Но лошадь почуяла волка и понеслась вперёд. Я вцепился в гриву ее и боялся упасть. Мне казалось я слышал дыхание грозного хищника, слышал лязг зубов его. Казалась прошла целая вечность, а мы все скакали по лесу. И вдруг солнце ударило в глаза мои. Лошадь вынесла меня на поле, впереди виднелись деревенские избы. Напротив них был большой пруд, а за ним старая деревянная церковь с чуть покосившимся крестом. Я наконец обернулся - волка не было. Лошадь успокоилась, я медленно въезжал в своё село. Но сердце мое все еще тревожно билось, я раньше никогда не видел ни волков ни других зверей лесных, только на картинках разве. Я будто попал в совсем другой мир, где действовали другие законы, где опасность подкарауливала на каждом шагу. У самой первой избы столпился народ. Человек десять мужиков и баб что-то оживленно обсуждали. Я подъехал ближе и вдруг ужаснулся от увиденного. Слева от дома к коновязи была привязала девушка в длинном сером платье, она лихорадочно билась и пыталась вырваться, но крепкая веревка узлом была завязана вокруг ее запястий. Огромный звероподобный мужик с длинной чёрной бородой стегал ее кнутом. Народ не вмешивался, а лишь жестикулируя обсуждал происходящее. - Не сметь! - крикнул я соскочив с лошади и бросился к мужику. Все сначала замолчали и удивленно смотрели на меня. Лошадь без седла и одежда, которую я так до конца и не очистил от грязи явно не внушала им доверия. - А ты кто? - крикнул мужик. - Я барин ваш, - робко ответил я. Но тут все захохотали, я понял что действительно выглядел смешно. - Вяжи его ребята, - крикнул кто-то, - это ее сообщник, приехал нашу скотину травить. - Вы что сдурели, - закричал тут я, - барин я ваш говорю! Я сам не ожидал от себя что могу кричать так и таким грозным голосом. Все снова замолчали и открыли рты. Я уже успокоился и уверенно шагнул вперёд, но тут звероподобный муж так огрел меня кнутом, что я от боли и неожиданности дико завизжал и подскочил на месте. - Визжит, ��есовское отродье! - заревел мужик. И тут много сильных рук схватили меня и начали крутить, я пытался что-то кричать, но тяжелый кулак сильно ударил меня по лицу. Веревку, которой была привязана девушка отвязали от коновязи, и свободным концом ее связали мне руки. Нас двоих затолкали в сарай с сеном и заперли там. - Староста приедет, пусть разбирается, - кричали на улице. Я подошёл к двери и начал кричать, пытался объяснить своим же крестьянам кто я. Но сначала с улицы слышались смех и крики, а потом все стихло - все разошлись. И тут я услышал смех и вспомнил о девушке. Она сидела на сене и смеясь смотрела на меня. Русые волосы ее были заплетены в длинную косу, огромные зеленые глаза горели, сверкали как изумруды. Я даже сразу не заметил как хороша она была. Если бы не это простое серое платье, если бы не эта встреча, я бы посчитал ее скорее аристократкой чем крестьянкой. - Что барин, - сказала она смеясь, - плохо тебя холопы твои принимают! Ее звонкий смех, дикий первобытный животный смех заразил меня. Я смеялся, я хохотал, а ее зеленые глаза смотрели на меня, сияли. Все стало кружиться вокруг, этот сарай с сеном, эта смеющаяся девушка, ещё зеленые глаза, ветви еловые, лес, глаза волка, потом снова она и так по кругу и так все быстрее. Я упал и лишился чувств. Когда я открыл глаза, стало темнеть. Я был один в сарае. Девушки не было. Руки мои были связаны, другой конец веревки валялся в ногах моих. Я потрогал дверь - единственный выход из сарая, но она была крепко заперта. Незнакомка исчезла. Вдруг дверь резко отворилась и в сарай влетел старик в немного старомодном, но хорошо сохранившимся сюртуке, на ногах его были крепкие запыленные дорогой сапоги. Я отпрянул, а он бросился ко мне и упал к ногам. - Смилуйся Иван Дмитрич, - кричал он рыдая, - не погуби отец родной! Да если б знал я, что ваша милость приедет, я б мужиков послал за пятьдесят верст встречать и сам с хлебом-солью пошёл бы! Он ещё кричал, стонал, причитал. В дверях стоял Тихон. В лице его читалась ярость. Огромные кулаки были сжаты и готовы к действию. - Это все Антипка дурень, - кричал старик, - выпороть его собаку! А я староста ваш, на ярмарку в город ездил, понесла меня нелегкая! Не погуби отец родной! - Попадись мне этот Антипка, - рычал Тихон, - я тебе покажу как барина кнутом стегать! Вскоре я пил чай в избе старосты. Его жена и прибежавшие дочери готовили, мыли все вокруг, топили баню. Унтер-офицер Тихон построив деревенских мужиков в шеренгу сначала несколько минут ��ричал на них так, что в избе старосты дрожали окна. После этого отряд отправился на поиски Антипки, которого след простыл. Причем пропал он, как говорила его жёна, ещё задолго до приезда старосты. - Вы уж простите великодушно, - повторял без конца староста. - У Антипки корова пала, так он все на Машку думал. - А что за Машка? - спросил я. - Машка эта Машкина внучка, - выдал староста. - Как это? - не понял я. - Ну бабка ее Машка была, - объяснил он. - Из Чумной деревни они. - Какой ещё чумной? - удивился я. - Там в лесу далеко у болота небольшая деревенька есть, даже была скорее. Она тоже его сиятельству князю - бывшему нашему хозяину принадлежала. Было это полвека назад. Ездил молодой еще князь по деревням своим и именьям. А с ним француз мусье Жан. Это мне ещё отец рассказывал. Был у нас в деревне. Ночевали. Утром пошли в лес собаками охотится. Да так и остались у нас на месяц. То ли места наши приглянулись. То ли Машка. Она одна жила тогда, мать умерла ее перед этим. А барин взял ее в избу свою вроде как горничной. Охотились они с французом, на лошадях катались. А потом стали и Машку брать на конные прогулки, иногда втроём и то и без француза ездили. Полюбилась она ему может. - И что ж дальше было? - Однажды пошли князь с французом на охоту, к болотам. Француз этот провалился в болотный ил, вылез грязный весь страсть, так и вернулись они в деревню. Бабы наши разбежались, думали князь черта поймал в лесу. Ну отмыли француза-то. А он ведь сам страшный был - все лицо прыщами да угрями покрыто. А на следующий день встал - кожа как у девки. Понял он, что эта грязь лечебная. Князь приказал там деревню основать на несколько дворов. Грязь болотную заготавливать, сушить и возить в Москву, а там мусье ее будет обрабатывать и в Париж отправлять. - И что правда в Париж отправляли? - удивился я. - Да только раз один и отвезли обоз в Москву, - продолжил староста. - А там в это время чума объявилась, вот Ванька-то который грязь возил оттуда ее и привёз. - Так там правда чума была? - Была, - вздохнул староста, - перед этим как раз барин приехал посмотреть как дела идут. Только к Машке он холодно отнесся теперь и к себе не подпускал. Видели бабы как она весь день в лесу плакала. Пошли слухи. Князь узнал про это и отправил ее в деревню грязь заготавливать. А через пару дней узнали что чума там. - И что лечили их? - спросил я. - Какой там, - вздохнул староста, - вот эти два ружья старых, что висят на стене он выдал нашим мужикам и поставил их село охранять, чтоб из Чумной деревни, как ее прозвали, никто к селу ни приближался. Тут же всем людям кто на болотах жил вольные дал, грамоты у меня до сих пор лежат - бывший староста оставил. И уехал. А на следующий день приехал унтер-офицер и четверо солдат из города, село значит охранять. - И что они от чумы умерли все? - с ужасом спросил я. - Одна Машка осталась там, - ответил он. - Прошло время, мы ее звали вернуться, но она так и осталась там. Она стала там одна жить. Стали слухи ходить, что травы она целебные знает, лечить может. Наши бабы стали к ней ходить втихаря, из соседних сел приезжали. Прошло лет двадцать, пошли наши бабы к ней, а там дочка дочка ее молодая, даже и не знали что родилась она. А Машка умерла, а лет пять назад умерла и дочка эта, в тут оказывается у неё у самой дочка есть - Машкина внучка Машка! - Так от кого ж она родила, от медведя что ли? - засмеялся я. - Да кто тут разберет, - смутился староста. - Сначала говорили что дочка-то от князя, потом наши бабы стали мужиков своих подозревать даже. - И что ж она? - спросил я. - Тоже травами лечит? - Тоже, - ответил староста, - да только старухи наши говорят… Он замолчал, посмотрел в угол, где висела старая икона и замолчал. - Что говорят? - спросил я. - Да болтают старые, - продолжил он, - говорят, что не было дочки там никакой и внучки, старая Машка это и есть - колдунья она, ведьма! В избу с шумом вошёл Тихон. Антипка исчез. Мужики обошли все окрестности, никаких следов. Как убежала девушка никто тоже не видел. Стало уже совсем темно. Избу старосты отдали мне и Тихону, староста сам пошел ночевать в соседнюю избу и с утра обещал прийти с докладом. Я после бурного дня тут же уснул глубоким сном. Следующие два дня я то сидел за бумагами со старостой, то выезжал на поля. Осмотрел скотину, прошёл по амбарам. Зашёл в несколько изб - посмотрел как живут наши крестьяне. Зашли в церковь. Доски на полу сильно скрипели, некоторые совсем сгнили. Службы бывали тут не часто, священник приезжал за тридцать верст несколько раз в год. Я велел поменять половые доски, поправить дверь, крест тоже надо было поправить. Ещё отец попросил меня выбрать пару лошадей и взять их с собой в Петербург, одной нам было мало. Я выбрал несколько, приказал оседлать одну, потом другую. Тихон два дня не мог успокоиться, мужиков он на всякий случай вооружил топорами и вилами, сам взял старое ружьё, которую висело на стене у старосты и эта его маленькая армия безрезультатно бродила по лесам в поисках Антипки. Но так и не нашли. А идти на болото в заброшенную деревню мужики не решались. Жена Антипки выла днями и ночами, проклинала колдунью, но на предлож��ния Тихона показать дорогу к болотам, только отмахивалась руками. Наконец я приказал прекратить поиски. Людей отправили на работы. Я ещё день провёл со старостой и бумагами, дал ему необходимые распоряжения, написал потом отцу письмо и приказал сегодня же отвезти в Бежецк. Теперь нужно было дождаться указаний от отца, так что у меня было много свободного времени до получения ответа от него. Не хочу сказать, что я все эти дни только и думал я о странной встрече нашей с девушкой, но ее зеленые глаза часто вспоминались мне. Я не верил в рассказы о ведьме, но найти и увидеть ее еще раз мне хотелось.. Следующим утром мы собрались на охоту. С нами провожатым староста послал низкого косоглазого мужика Сеньку, который знал все местные леса. Мы взяли старые ружья и отправились в лес. В лесу мы подстрелили двух зайцев. Сенька хотел показать места куда приходит кабан, но я попросил отвезти нас к болоту и разрушенной деревне. Мужичок долго отговаривался, потом Тихон слегка прижал его к дереву и хотел объяснить, что бывает в армии за невыполнение приказов. Но я вовремя вмешался и подарил Сеньке золотую монетку. Он попробовал ее для приличия на зуб, вздохнул и повел нас к болоту. Погода начинала портится, скоро первые капли дождя пробив заслон ветвей и листьев стали падать на наши головы. Сенька и Тихон стали уговаривать меня вернуться, но я был непреклонен. Скоро я об этом пожалел. Дождь полил с неимоверной силой. Казалось, небо месяц копило воду, чтобы в один миг обрушить ее на нас. Мы все промокли, а дождь все усиливался. Мы в это время вышли уже к болотам, от них поднимался туман. Все гуще становился он и скоро не было уже видно ничего дальше вытянутой руки. В какой-то момент мы потеряли друг друга из вида, стали кричать, но видно блуждали вокруг друг друга и не могли встретиться. Потом голоса Тихона и Сеньки стали дальше. Я пошёл в их направлении, но они только отдалялись. Я метался в тумане из стороны в сторону. Дождь скоро прекратился. Я все блуждал в тумане. Своих спутников я окончательно потерял. Одежда промокла насквозь, сам я весь продрог и замёрз. Но вот вода под ногами перестала хлюпать, я вышел на большую поляну. Туман рассеялся, но на поляне было темно, как-будто ночь пряталась здесь с восходом солнца и лишь с заходом поднималась над лесом. Посреди поляны полыхал костёр. Около него сидел человек. Я плохо различал в темоте его черты лица. Вокруг стояло несколько изб, они были полуразрушены, покосившиеся двери, провалившиеся крыши, сгнившие нижнее венцы брёвен говорили об отсутствии людей, отсутствии жизни. Я быстро подошёл к костру. Холод гнал меня вперед несмотря на страх. Жар огня обжег мои лицо и руки. И только тут я посмотрел на человека сидящего передо мной и вскрикнул - это был Антипка. Он кажется не видел меня, взгляд его безжизненный был направлен в пламя огня. Я позвал его, но он не шелохнулся. Тогда я обошёл костёр и подойдя к нему вплотную тронул за плечо. И вдруг человек рассыпался у меня на глазах, лишь куча угля осталась лежать на земле. Искра от костра упала на этот уголь и он вспыхнул, соединился с большим костром в одно целое. Я отскочил в сторону и тут раздался смех. Передо мной стояла зеленоглазая девушка. - Что барин, плохо тебя холопы встречают? - прокричала она и снова дикий громкий смех огласил все вокруг. В это время из покосившихся дверей изб стали выходить люди. Их лица были черны как и одежда. Они шли на огонь, а она все хохотала. - Что барин, примешь холопов своих непогребенных? - кричала она и смеялась. Ее зеленые глаза смотрели прямо на меня, я стоял и не мог оторвать глаз от них. Вдруг ее красивое лицо пробила морщина, потом другая, третья. Нос стал сгорбившимся, глаза впали, волосы стали седыми. Пальцы на руках стали расти и скручиваться. Она стала ниже ростом, вся сгорбилась. Дряхлая старуха стояла передо мной, но смеялась тем же диким смехом. Я вспомнил слова старосты, нет дочки, нет внучки - если только одна старая колдунья, что является в разных образах. Как вкопанный стоял я и не мог двинуть ни рукой ни ногой. А страшные чёрные люди шли прямо на меня. Черные безжизненные лица их ничего не выражали, глаза были закрыты. - Это не я, это князь вас оставил, - крикнул я, - мой отец село получил от него, а не эту деревню. Она снова дико захохотала, но тут раздался выстрел - на поляну вбежал Тихон. Ведьма закричала от боли и вдруг взмыла ввысь. Тихон выстрелил еще раз, она опять вскрикнула и полетела над нами бросая на нас свой злобный взгляд. И черные люди пропали все вдруг. Мои ноги подкосились и я сел на землю у костра. Тихон подошел и к костру вытащил раскаленную головешку. - Надо тут все сжечь, - сухо сказал он. Но брёвна отсырели. Мы с Тихоном наломали много еловых веток, обложили все избы и подожгли. Несколько огромных костров запылали, поляна вся осветилась. И вдруг прямо из горящих домов стали выходить черные люди, они шли в разные стороны и растворялись в воздухе, мы слышали облегчённые вздохи их. Долго сидели мы на поляне, дома догорали, с��оро лишь огромные кучи раскаленных углей были на месте их. Мы собрались уходить. Самое страшное было, что Тихон потерял Сеньку в тумане. Пришлось искать дорогу самим. Мы долго блуждали по лесу. Ночь приближалась. Волки выли истошно, ночные птицы вышли на охоту и летали над нами. Скоро взошла луна. Страшными звуками этот лес окружал нас. Тихон сказал, что ночевать придётся в лесу, другого выхода не было. Мы развели костер и легли около него. Я очень устал и начал засыпать, а Тихон обещал караулить. Скоро я уснул. Мне снился наш дом на Васильевском острове, снился трактир, где я любил по утрам, когда не было посетителей сесть в самом дальнем углу и пить кофе. И вдруг страшный хохот прервал мой сон. Я вскочил. Тихон сидел у костра и со стеклянных взглядом смотрел в огонь. Я бросился к ему, схватил за плечи, но лишь несколько углей остались в руках моих. Тихон рассыпался на глазах моих и превратил в кучу угля, которая тут же вспыхнула. Ружье лежало у огня, я схватил его. Ведьма была рядом, страшная старуха медленно шла на меня. Я вскинул ружьё, она закрылась рукой и вдруг дряблая кожа на ней стала натягиваться и уже из под тонких красивых пальцев смотрели на меня зеленые глаза молодой девушки. - Убить меня хочешь барин? - нежно прошептала она. - А может любить? Вдруг она скинула своё платье и предстала передо мной всей красотой своего обнаженного тела. Медленно поплыла она по воздуху прямо ко мне. - Брось ружьё, - шептала она, - возьми лучше меня в свои руки. И вновь стало все кружиться у меня перед глазами, мелькали ее глаза, ее улыбка, я начал терять сознание и вдруг волчьи жёлтые глаза промелькнули передо мной. Я выстрелил. Ведьма вскрикнула - передо мной была сгорбленная старуха, я выстрелил ещё раз она бросилась в лес хромая на одну ногу. Я просидел до рассвета не смыкая глаз держа в руках ружье заряженное последними патронами. Когда лучи солнца стали пробиваться сквозь верхушки елей, я пошел искать дорогу. Но снова блуждал я в дремучем лесу, который казалось был покинут жизнью - не было слышно ни голосов птиц ни следов зверя на земле нельзя было найти. Лишь квакали лягушки на болоте, да иногда проползла змея. Вскоре я снова вышел на поляну, где была Чумная деревня. Избы уже почти догорели, только груды тлеющих углей лежали на их месте и пепел как снег кружился вокруг. Только посреди поляны ярко горел костер. Вдруг куча углей зашевелилась, стала расти и приняв человеческий силуэт двинулась на меня. Я пятился назад, а чёрная тлеющая масса превратилась вдруг в старуху, но страх не сковал меня, ноги мои понесли меня прочь. Я подбежал к болоту, но ��ина болотная стала собираться и подниматься вверх. И из болота выходила старуха. Справа и слева, из болота, из леса, из пепелища - шли на меня старухи злобно прожигая меня зелеными глазами. Я метался по поляне и оказался в центре ее, у костра. От ужаса опустил я глаза и пламя огня придало мне вдруг спокойствие. Мне стало тепло, все стихло кругом, я смотрел в пламя и оно убаюкивало меня. Мне становилось все теплее, это тепло было внутри меня. И вдруг я вспомнил Тихона и жаром обожгло меня изнутри - я понял что сгорю сейчас. - Что надо тебе, от меня! - закричал я отскочив от костра. - Князь, князь, князь, - ответили в унисон десятки старушечьих голосов. - Я не князь, - закричал я, - он отдал нам деревню за долги сына, - я не князь!!! Я ничего не сделал тебе! Они приближались и я от ужаса закрыл глаза. Безмолвная тишина была вокруг. Я с ужасом ждал, как десятки корявых пальцев вцепятся в меня, как разорвут мое тело на куски. Но ничего не происходило. Я не выдержал и медленно открыл глаза. Передо мной стояла зеленоглазая девушка в сером платье. Она протягивала мне руку, на ладони была небольшая золотая брошь - букетик цветов усыпанный разноцветными камушками. - Отдай ему, - сказала она. Я протянув дрожащую руку и взял брошь. Ее холод обжег ладонь мою. Девушка снова засмеялась, но это был уже не адский смех колдуньи, а простой смех юной девушки. Она показала мне рукой на лес и растворилась в воздухе. Я обернулся. Через лес шла тропинка. По ней пошёл я никуда не сворачивая и скоро увидел своих мужиков. Во главе их охая и прихрамывая шёл староста, со вчерашнего вечера они искали нас в лесу. Я не сказал ничего. Тихона искали и решили, что он утонул в болоте. Я пролежал неделю в лихорадке после ночи проведённой в сыром лесу. Когда я встал на ноги, пришло письмо с указаниями от отца. Еще неделю я пробыл в селе. За это время мужики перебрали полы в церкви, поправили крест на куполе. Явившийся по-моему приглашению священник отслужил панихиду по Тихону, заодно окрестил родившихся весной у крестьян детей и уехал. Засобирался и я в Петербург. Отец с матерью искренне горевали по Тихону, он стал фактически членом нашей семьи за эти несколько лет. Заказали панихиды в нескольких церквях, часть его денег отец раздал бедным, другую отдал в сиротский приют. Через неделю после моего приезда подошёл я к большому дому на Невском проспекте, где жил князь. Лакей оглядел меня с головы до ног, несколько раз спросил о цели визита и пошел докладывать князю. Но князь не хотел принимать меня, с ла��еем передал он, что все решил с отцом моим. Долго уговаривал я лакея второй раз доложить обо мне, сказал что должен лично передать ему одну вещь привезенную мною из его бывшей вотчины. Наконец перешедшая из моего кошелька в карман лакея монета помогла в моих просьбах. Лакей снова ушел докладывать и через десять минут я вошел в кабинет князя. Огромная карта Российской империи закрывала одну из стен кабинета, у другой были несколько стеллажей с книгами, с портретов в дорогих рамах смотрели на меня предки князя. Сам он, высокий худой седовласый старик, строго и властно смотрел на меня стоя у массивного письменного стола. - Ч��о вам угодно? - спросил он повелительным тоном. Я поклонился и представился. Объяснил что приехал недавно из Тверской губернии, вынул из кармана платок и достал завернутую в него брошь. Князь жестом руки приказал подойти. Когда же я приблизился к нему на расстояние с которого он мог уже разглядеть вещицу в моей руке, лицо князя вдруг передернулось и он отступил назад. Но тут же совладав с собой, князь шагнул мне навстречу, взял брошь, повертел ее пальцами и сжал в ладони своей. - Где вы это взяли? - спросил он таким же властным, но слегка дрожащим голосом. Я коротко рассказал ему, что встретил молодую зеленоглазую девушку с длинной русой косой в сером платье, она и просила передать князю эту брошь. Князь больше не расспрашивал. Он также сухо поблагодарил меня и я вышел из кабинета. Мне хотелось скорее забыть все пережитое и мне это удалось. Вскоре приехал друг отца, я поступил на службу в департамент и начал карьеру чиновника. Серым октябрьским вечером я возвращался со службы. Моросил дождь, дул сильный холодный ветер, заставивший меня поднять воротник шинели. Мимо пробегали домой люди, двигались экипажи, с грохотом проезжали кареты. Наконец я очутился у нашего дома на Васильевском острове. Отец был в трактире, он заправлял всем сам, так и не взял никого после Тихона. Я зашёл внутрь. Трактир был полон людей, звуков голосов их и табачного дыма. Отец увидев меня жестом подозвал к себе и достал из внутреннего кармана конверт. Это было письмо от старосты нашего села. Поднявшись к себе в комнату я разделся, сел на кровать и начал читать. Староста писал о хорошем урожае пшеницы. Часть ее отвезли на мельницу, а муку потом продали, часть убрали в амбары. В декабре он обещал прислать двух мужиков с возом к нам в Петербург. Они должны были привезти два бочонка мёда, лисьи шкуры, что заготовили охотники по распоряжению отца. Я быстро прочитал сообщения об отелившихся коровах, упавшем с крыши мужике Ваське и других происшествиях. В конце староста рассказывал о странной истории, что произошла осенью. В начале сентября в село въехала богатая карета запряженная двумя парами лошадей. Из кареты вышел высокий властный старик. С ним путешествовали два лакея и старый кучер. Старик оказался тем самым князем, что владел селом раньше. Князь заявил старосте, что решил поохотится в своей бывшей вотчине. Староста предоставил ему свою избу, лакеям выделил соседнюю. А на следующее утро князь в охотничьем костюме, какие староста видел на англичанах, что гости у графа С. в его поместье в двадцати верстах от села и поехав на охоту заблудились и выехали к нашему селу, пошел в лес. На предложение старосты отправить мужиков-охотников с князем, тот ответил отказом, сказав что хоть и не был тут полвека, отлично помнит этот лес. Вечером князь не вернулся. Староста поднял всех людей и ночь и весь следующий день продолжались поиски, а вечером следующего дня староста послал дать знать в город. Утром приехал капитан-исправник и ротмистр со взводом солдат. Неделю солдаты и крестьяне обходили лес, но нашли только ружьё князя у болот что у Чумной деревни. Дальше староста описывал издержки, что были понесены из-за проживания солдат и офицеров, подробно прилагал список съеденного и выпитого. В конце концов исправник закончил следствие - посчитали, что князь утонул в болоте. Из его вещей ничего больше не нашли. На поляне, где располагалась раньше Чумная деревня к удивлению своему староста, который участвовал в поисках, не нашёл и следов изб и строений. Только мертвая земля, на которой даже трава не росла была на поляне. В центре ее он обнаружил кучу углей, будто от небольшого костра, рядом с ними лежала небольшая золотая брошь - букетик цветов усыпанный разноцветными камешками.

[mysticaemysterium]

Хитровская ночь 

[mysticaemysterium]

Хитровская ночь

Во втором часу ночи веселая компания поднялась из пивного подземелья на еще не опустевшую Маросейку. Отмечали день рождения начальника отдела, которого такси увезло час назад. Но участники праздника никак не могли разойтись. И гуляли бы до утра, но заведение наконец закрылось. Молодые, счастливые, пьяные - шли они к метро оглушая улицу смехом и весельем. Метро было уже закрыто, компания остановилась напротив Старой площади. Стали останавливаться такси, веселая компания уменьшалась. Самые стойкие, человек пять, решили продолжать праздник и двинулись вниз по скверу. Ночная жизнь еще гудела тут этой тёплой летней ночью. У лавочек расположились веселые компании, допивающие пиво и вино. Кто-то уже лежал на траве и может быть во сне продолжал сейчас веселую пляску жизни. Вновьпришедшие быстро растворились в этой вакханалии разместившись на одной из лавочек. Но скоро прихваченное из паба пиво в пластиковых стаканах закончилось, смятые пустые пачки сигарет отправились в мусорки, а тёплая ночь готовилась уже передать эстафету прохладному утру. Так увезли таксисты в разные району Москвы остатки веселой компании. Так я остался один. *** Я стоял напротив остатков китайгородской стены и думал, что делать дальше. Ехать надо было в область, а осчастливить таксиста совсем не хотелось, хотя деньги еще остались. Часа через два можно было сесть в электричку на Курском вокзале и уснуть до дома. И я медленно побрел в сторону Солянки - до Курского отсюда можно было дойти минут за двадцать. Я шёл узкими ста��ыми улочками, наслаждался наступающей прохладой. Мимо иногда пролетали машины - таксисты все развозили загулявших. Дорога была незнакома, но я быстро сориентировался по картам. Через несколько минут вышел на небольшую площадь. По её периметру располагались длинные двухэтажные дома. За площадью дорога шла в гору, к Яузскому бульвару, где темной громадой возвращался дом сталинской эпохи. На площади было темно. Ее центральная часть была поднята выше уровня дороги, там были разбиты газоны, стояли лавочки. Было безлюдно. В одном из двухэтажных домов ещё горели окна, похоже что тут был хостел. В других домах было несколько кафе - они были закрыты. Я присел на лавочку в самом темном уголке площади. Достал телефон и открыл карты - я был на Хитровке. Не скажу, чтобы я когда-то интересовался историей этого места, но где-то в памяти возникали ассоциации с воровством, разбоем, рынком, продажей краденого - даже не знаю откуда знал я это про Хитровскую площадь. Последнее окно погасло в старом доме напротив меня. Я взглянул на часы - было ровно три часа ночи. Утренний туман медленно окутывал Хитровку, находившуюся в низине. Приятная прохлада стала превращаться в сырой холод, но идти не хотелось - усталость сковала мои ноги. Тишина захватила все вокруг, не было слышно ещё недавно шумной Москвы. И тут в этой тишине я услышал скрип приближающихся шагов. Именно скрип отчетливый и громкий, нарушающий тишину площади. По площади двигался человек, он был высокого роста и очень широк в плечах. На голове какая-то кепка, одет то ли в пиджак, то ли в короткое пальто - в темноте было трудно разобрать. Да ещё пышную бороду можно было разглядеть. Он остановился посреди площади, чиркнула спичка, человек закурил. Меня он не видел, темнота и туман скрыли меня под своим покрывалом. Человек курил, постоянно оглядывался по сторонам. Было похоже что он ждал или искал кого-то. Луна вышла из-за туч и стало немного светлее. Я хотел было уходить, но этот громадный человек посреди площади вызывал во мне некое чувство если не страха - то беспокойства. Что он стоит тут среди ночи - может ненормальный. Я решил еще немного подождать и последить за ним не выдавая себя. Но тут вдруг кто-то схватил меня за руку. Я дико вскрикнул и вскочил. В мою руку вцепился человек, если его можно было так назвать. Он был одет в жуткие лохмотья, волосы его не знали воды и шампуня наверное несколько ме��яцев - они слиплись клоками и торчали в разные стороны. Лицо было покрыто шрамами, а нос - носа просто не было. Я пытался отцепиться от него, но он вцепился в мою руку с неимоверной силой. С ужасом заметил я рукоятку ножа, что торчала в его шее, кровь лилась по лохмотьям на землю. Он стонал, что-то пытался сказать. И тут я услышал скрип. Огромный человек быстро шёл через площадь прямо ко мне. Луна еще больше осветила все вокруг. Теперь я видел его огромные сапоги, которые и издавали этот адский скрип, видел взъерошенную бороду, старомодную кепку - я видел его все ближе. - Двадцать шесть, двадцать шесть, двадцать шесть - собравшись с силами простонал тут ужасный человек, вцепившийся в мою руку и выпустив ее упал на землю. И очень вовремя - сапоги скрипели уже в нескольких метрах от меня, а луна осветила лицо великана - прямо в центре его лба виднелась рана, что оставляет пуля. Я бросился бежать. Но двухэтажный дом, который я разглядывал до этого стал другим совсем. Зловещий красный свет проглядывался в окнах первого этажа, низкая деревянная дверь была чуть приоткрыта, изнутри слышались голоса. Но делать было нечего и я бросился туда. Скрип сапог нагонял меня, сердце бешено билось. Я уже почти подбежал к двери, но тут она резко отворилась и оттуда вылетел человек в старой затасканной военной гимнастерке, какие я видел в фильмах про Первую Мировую войну, а за ним выскочил с криком детина в клетчатом пиджаке с заплаткой на рукаве и в ту же секунду вонзил ему нож в спину. Я бросился бежать вдоль дома. В конце дома была драка, человек пять-шесть мутузили друг друга задыхаясь от ярости и злости. Я хотел свернуть к площади, но из-за дерева на меня бросился горбатый одноглазый карлик с топором в руке. Мне пришлось кинуться снова к дому. Там была низкая деревянная дверь. Я дернул ручку, дверь поддалась и темнота поглотила меня. Телефон осветил обшарпанные стены, я бросился по лестнице наверх, а за мной уже скрипели и топали уже не одни сапоги, моих преследователей было несколько. И я бежал - бежал по обшарпанной лестнице, потом бежал по коридорам второго этажа. Вокруг была грязь, под ногами валялись тряпки, попадались пустые бутылки, за тонкими дверями комнат раздавался храп, стоны, смех и плач. Едкий запах пота и спирта перемешанный с запахом тухлого мяса и старых вещей бил в нос, вызывая рвотные порывы. Дальше не было дверей в комнатах, они были завешаны тряпками, старыми грязными простынями. Из одной двери выбежала полуголая женщина и с криком побежала по коридору скрывшись вдруг за другой простыней-дверью. В конце была другая лестница, я бросился вниз и выскочил на улицу прямо около дерущихся людей. Один из них бросился на меня, но я увернулся и побежал на площадь. Дерущиеся кажется вмиг забыли обиды и присоединились к моим преследователям, что тоже выбежали из дома и неслись за мной. Я бежал по площади освещенной Луной, бежал от этого страшного дома. Вдруг я споткнулся и упал. На земле передо мной лежал человек в лохмотьях, тот самый, что вцепился в меня и заставил себя обнаружить. Преследователи были всего в нескольких метрах. Я видел пропитанные злобой лица, украшенные шрамами и смоченные кровью, видел ножи в их руках готовые вонзиться в меня. Двадцать шесть! Я дико и громко прокричал эти цифры сам не зная почему. Я не знал что значили они и могли ли значить, но где-то внутри подсознательно я вспомнил, что пытался прокричать человек в лохмотьях. И вдруг они остановились и замерли. Но прошло несколько секунд и вся эта страшная толпа бросилась бежать в разные стороны и вмиг пропала в тумане и темноте ночной. Голова моя закружилась и я упал на землю. *** Открыв глаза я увидел утро. Светлое летнее утро. Тумана уже не было, шумели проезжающие машины. А предо мной стояли два полицейских - они и разбудили меня. Я встал. - Проснулись, уважаемый? - сказал невысокий сержант, - документы Ваши? - Двадцать шесть, - выпалил вдруг я. Я так и не понял зачем я это сказал, может еще не отошел от ночного кошмара и не понимал, где я нахожусь. Но полицейские отскочили от меня и выхватили дубинки. Еще миг - и я получил удар в живот и вскоре лежал на земле лицом вниз. Наручники щелкнули. Меня подняли и потащили в машину. Прошло еще пару минут, мы подъехали к зданию ОВД. Я ничего не понимал. Меня отвели в небольшую камеру с маленьким окном закрытым решеткой с толстыми прутьями. Наручники открыли, но чтобы через секунду снова их защелкнуть - меня приковали к этой решетке. Забрали портфель, обыскали и я остался один. Время шло, мне удалось взять себя в руки и немного успокоится. Я стал успокаивать себя, что вчера мы лихо погуляли, может разбили что в пабе, может подрались - ничего серьезного я б не совершил. Но зачем меня держат прикованного в решетке как государственного преступника? Через час примерно послышались голоса, дверь в камеру открылась, но к удивлению моему вошел ко мне не полицейский, а невысокий старичок интеллигентного вида с очень ухоженной седой бородой. Глаза его из под очков в золотой оправе пристально смотрели, сканировали меня. За ним вошли двое мужчин двухметрового роста, они были одеты в странную одежду, какую но��ят в больнице, но не врачи… Я понял - санитары. - Здравствуйте, молодой человек! - бодро произнес старичок, - зачем же Вас так приковали? Он подошел ко мне, стал пристально разглядывать мои глаза. Потом пощупал пульс, сначала на одной, потом на другой руке. Дрожь пробежала по моему телу, он заметил это. - Да не волнуйтесь, голубчик, - сказал он и повернувшись к выходу крикнул, - снимите наручники, пожалуйста. В камеру вошел полицейский, но ко мне подходить не стал - он передал ключ от наручников санитарам и вышел. Меня расковали. Руки ужасно затекли. Ноги окаменели. Полицейский принес стул и меня усадили посреди камеры. За спиной были огромные санитары, а улыбающийся старичок стоял теперь передо мной. Он попросил рассказать события последней ночи и как я попал сюда. Я начал с конца рабочего дня, празднования дня рождения в пабе на Маросейке, потом рассказал о прогулке по окрестностям и моем решении идти на Курский вокзал. - Потом я присел на лавочку на Хитровке, - сказал я в конце и запнулся. - И дальше, милейший? - спросил старичок пристально глядя мне в глаза. - Уснул наверное, - ответил я, - потом полиция разбудила, в отделения повезли, я не буянил, ничего, а они взяли и потащили… - А ночью ничего не было, там на площади? Может померещилось что? - Да нет, спал - робко ответил я, - снилась ерунда какая-то. Он встал, снова рассматривал мои зрачки, щупал пульс, проверил вены на руках, попросил встать, пройтись по камере, открыть - потом закрыть глаза, поднять руки - обе, потом по очереди. Так продолжалось минут десять - потом он вышел в коридор.- Нормальный, отпускайте - услышал я голос из коридора. - А двадцать шесть? - ответил другой голос. - И что теперь по цифрам диагноз ставить? - рассмеялся старичок. Через пять минут он вернулся в сопровождении полицейского. Последний вручил мне документы и портфель и указал на выход. У меня не было никакого желания спрашивать о причинах моего задержания или что-то выяснять, хотелось быстрее выйти отсюда и уехать из Москвы. Старичок и санитары вышли за мной. На улице ярко светило летнее солнце, по центру Москвы гуляли туристы. Прямо у отделения стояла скорая. Мы остановились около нее. - Простите я не представился, - сказал старичок и протянул мне визитку. - Вы кажется на Курский вокзал хотели попасть? Давайте мы Вас подвезем. - Да я, я…пешком - залепетал я в ответ и испуганно покосился на скорую. - Да не переживайте, - весело ответил мой старичок-доктор, - если бы мы хотели Вас забрать, то не уговаривали бы. Мы сели в скорую и отъехали наконец от отделения. Доктор стал снова расспрашивать меня о прошлой ночи. Немного успокоившись я постепенно начал говорить и рассказал все что произошло со мной, конечно давая понять, что это был лишь страшный сон приснившийся мне под воздействием алкоголя. Старичок внимательно слушал и записывал что-то в блокнот. А я и не заметил как скорая подъехала прямо к зданию Курского вокзала. - Мой телефон на визитке, - сказал доктор, - я тоже Ваш запишу, давайте созвонимся на днях. Ну а будут снова сны, галлюцинации… Звоните сразу хорошо? - Доктор, - робко сказал я, - меня один вопрос мучает. Двадцать шесть. Что за цифры мистические? Почему на меня полицейские набросились? - Да нет тут мистики никакой, совпадение - добродушно ответил он, но потом более серьезно продолжил - примерно год назад на Хитровке утром обнаружили человека полицейские. Он тоже начал про двадцать шесть кричать. Там тогда тот же сержант был, что Вас задерживал. Так этот гражданин напал на него. Теперь у меня в стационаре он, лечим. Не сержанта, конечно, а гражданина. А сержант тоже пострадал, ему гражданин палец откусил. Так что Вы поймите его.. - Двадцать шесть? - испуганно вскрикнул я, - так значит это было все? - Успокойтесь, - повелительным тоном сказал доктор и положил мне руку на плечо, - совпадение, никакой мистики. Я сам сначала заинтересовался цифрой этой, стал у нумерологов даже консультироваться, но оказалось все проще - еще на дореволюционной Хитровке “двадцать шесть” означало “шухер, полиция, облава”. Там же народ преступный обитал, так вот когда облава была полицейская - эту цифру и кричали. Да Вы читали про это скорее всего, просто не помните, а в бессознательном отложилось. Мы расстались с доктором и я вошел в вокзал. Через двадцать минут была моя электричка, я купил билет и пару гамбургеров на фудкорте. Медленно пошел к платформе. На вокзале было много народу, одни с сумками и рюкзаками ехали на дачу, другие с чемоданами ехали куда-то далеко. Наконец я сел в электричку и покинул Москву. *** Машину я припарковал во дворе сталинского дома на Яузском бульваре. Весь день я думал только о происшедшем со мной ночью, меня тянуло сюда, на Хитровку. Мне хотелось понять был ли этот сон или с ума я схожу. А может и правда видел я хитровских призраков? Ближе к ночи я не выдержал, сел в машину и поехал в Москву. Я спускался вниз к площади. Со мной на площадь спускался туман ползущий с Яузы. Было также тихо и пусто. В окнах - темнота. Ни души, ни звука. У лавочек валялись пустые бутылки, упаковки от чипсов, смятые пачки сигарет. Ночь окутала Хитровку. Я снова сел на ту же лавочку и стал ждать. Часы показали три. Стало резко холоднее, туман накрыл п��ощадь - она вся была в его власти. - Ульяка ввечор разродилась, - послышалось вдруг у меня за спиной. Я обернулся. Под старым деревом стояли две фигуры. В темноте я различал лишь силуэты. Это были женщины - одна чуть сгорбившаяся старуха, вторая худенькая высокая, видно молодая совсем. - Сейчас дам тебе лохмотья, - продолжала старуха, - как расцветет возьмешь дитя и пойдешь на паперть. - Это как же, - ответила девушка, - как же даст она мне ребенка своего? - Кто спросит ее, - резко ответила старуха, - она мне с Масленницы за постой должна. Да и пьяна уже поди, вчера вина просила. Так вот, у церкви нищий сидит слепой, ты сначала к нему подойди, скажи что ты от Совы пришла. Они исчезли за деревом. Я обернулся к площади и не поверил глазам своим - посреди неё был огромный навес, из под которого слышались людские голоса. Людей было не видно, лишь мелькали огоньки сигарет. Я забылся даже и вскочил, но тут же опомнился и пригнулся - мимо меня медленно проплывали два силуэта, невысокие но коренастые. - В Сибирь не могу теперь, - говорил один другому, - вчера Семке штоф об голову разбил. Пойдем в Каторгу. Они прошли к двухэтажному дому, подошли к глухой стене и вдруг в ней появилась и открылась дверь. Спутники вошли, дверь со скрипом затворилась и снова исчезла. А через площадь мимо меня двигались еще несколько человек, одежда клоками свисала с ним, волосы были растрепаны. Они смеясь прошли дальше к Подколокольному переулку и скрылись за углом. Под деревом снова раздался шум. Там явно кто-то прятался. Через минуту подбежал еще один человек и тоже юркнул под дерево. - Рудников там? - раздался шепот. - Да, сам пришел с облавой, - послышалось от ответ, - каторжных ловят. В доме напротив что-то загремело на крыше. Я поднял голову и увидел несколько человек, которые выбирались на крышу с чердака, ложились и замирали прячась от облавы. Их становилось все больше - и вот один сорвался вниз и упал на мостовую, затем сорвался другой, третий. Но тут туман с новой силой окутал площадь, скрыл этот страшный дом, крышу с людьми и мостовую. Стало тихо. С площади раздался женский смех. Толстый человек в шляпе шел через площадь икая и пошатываясь, а рядом вертелся женский силуэт с точеной фигуркой и осиной талией. Толстяк обнимал ее, пытался что-то сказать и лишь мычание вырывалось из груди его. Он был сильно пьян. Вдруг женщина резко отскочила в сторону и исчезла в тумане. Толстяк остановился посреди площади и пошатываясь крутил головой. Два новых силуэта выросли как из под земли пред ним. Еще миг и толстяк зах��ипел и схватился за горло, я слышал как он упал. И вновь тишина. Все прекратилось лишь с первыми лучами солнца. Развеялся туман, пропал огромный навес. Появились дворники и стали собирать оставленный мусор с лавочек. Не было ни нищих, ни гулящих людей, ни разбойников. Машины снова стали пролетать мимо площади и я двинулся к Яузскому бульвару.