madsycs-blog

[madsycs-blog]

[madsycs-blog]

text 1. pt. 3

Я проснулся, когда дверь резко хлопнула. Затем я услышал щелчки выключателя, а потом шаги. Он был в стельку пьян, и я понял это по звуку шагов. Забавно, но это он натолкнул меня на эту мысль. Сказал однажды, что различает мое настроение по тому, как я хожу. Сам я не обращал внимания на такие вещи.

Снова задремав, я проснулся, когда он прижался ко мне. Он пах сигаретами и дешевой выпивкой, а еще, кажется, не разделся и лёг поверх одеяла.

- От тебя пасёт, - сказал я, не двигаясь, но ответа так и не дождался.

- Разденься хотя бы, - настаивал я.

Он фыркнул, кое-как поднялся и начал раздеваться. Я не видел этого, но судя по всему, проблем было не мало. Когда он снова лёг, то даже сообразил забраться под одеяло. Положив руку на мой пояс, он положил подбородок на мое плечо и потерся о него отросшей щетиной.

- Что? - не выдержав, я повернулся к нему.

- Я люблю тебя, - сказал он с детской улыбкой.

- Сколько ты выпил? - мне пришлось сдержать себя, потому что он снова был таким милым.

- Пошёл ты, - хмыкнул тот и, убрав руки, отвернулся.

Я ждал продолжения, но его не было. Он, кажется, спал. Выдохнув, я все же улыбнулся и обнял его со спины.

- Надеюсь, утром ты все вспомнишь, потому что я тоже люблю тебя…

[madsycs-blog]

text 1. pt. 2

Наше первое свидание было полным провалом, а потому он предложил назвать его "нулевым". Откровенно говоря, я с трудом помню, что было тогда. Он предложил выкурить по косячку, а потом... А потом мне совсем поплохело. К счастью, второй раз был гораздо лучше.

Мы не стали сидеть в кафе или баре, как парочки. О, нет, он оказался гораздо изобретательнее. Он оказался художником. Сразу позвал меня к себе, налил кофе и усадил в кресло, после чего встал за мольберт. На протяжении нескольких часов мы молчали, потому что он велел мне не шевелиться. Я любовался им, а он мной. И это было верхом комфорта, хоть мы и виделись третий раз. Только к вечеру, когда солнце скрылось, он позволил мне двигаться и говорить. Но так и не показал ничего - накинул на мольберт ткань и лишь улыбнулся. Даже сейчас понятия не имею что там, но это не так уж и важно. За его улыбку я готов простить ему все. Он лишь приподнимает уголок губ. Но почему-то в этом всегда столько всего. Наверное, все дело в глазах.

Мы заказали китайскую еду после этого, а пока ждали, разговорились о поэзии. Точнее говорил он. Хоть я до сих пор не разбираюсь ни в Блэйке, ни в Китсе, слушать это было совсем ненавязчиво. Тогда мне показалось, что он - само совершенство.

Так мне казалось до тех пор, пока мы не выпили вместе. Это было наше третье свидание, мы были у меня дома и ��мотрели матч, который закончился проигрышем Сент-Патрикс Атлетик. А потому мы оба пили - я отдавал дань ирландским корням, он просто любил выпить. Так или иначе, в расстроенных чувствах, я начал искать утешения в его объятиях. Он не отказывал мне, напротив проявлял активный интерес, больно кусая меня в шею, но когда я захотел снять с него очередную безразмерную толстовку, которые являлись неотъемлемой частью его гардероба, он резко отстранился.

"Может... Не будем раздеваться?" - спросил он, и, пожалуй, это было самое странное, что я когда либо слышал.

Он долго отнекивался на мои вопросы, почему, но затем я потерял терпение. Я встал, заявив, что все это чертов детский сад, и посоветовал ему проваливать. Он встал следом за мной и даже подошёл к двери, но остановился, а затем вернулся обратно в комнату. По дороге он снял толстовку и откинул ее на диван. За ней последовала и футболка.

Уже тогда я понял многое. Его руки, грудь, живот и бока были испещрены порезами. Все они были разной глубины и свежести. Каких-то почти не было видно, какие-то покрылись корочкой, а какие-то были заклеены пластырем. Затем я заметил несколько вполне однозначных пожелтевших следов кого-то ДРУГОГО на его плечах и внизу живота.

Мы встретились впервые неделю назад, мы встречались только три раза, но уже в тот момент я был готов устроить кровавую сцену. Мы встретились впервые неделю назад, мы встречались только три раза, и только поэтому я сдержался. Спросил только, есть ли ещё. Он не ответил, только разулся и стянул джинсы. В одном месте на бедре был даже бинт.

Вот ещё одна большая разница между нами. Я живу просто, даже, наверное, скучно, и люблю это, а его жизнь яркая и разноцветная, как фейерверк на Новый год, но он это ненавидит. Я люблю себя, а он нет.

Тогда я понял, что он слишком далёк от совершенства, и тогда же решил, что не оставлю этого парня до тех пор, пока он не полюбит жизнь. Или меня. С того дня прошло уже четыре года, но ничего не изменилось. Да, в этом промежутке времени мы слишком много раз теряли контроль, но жизнь - это не песня Joy Division на повторе. Я все ещё жду и требую от него того, чтобы он прогнулся под меня. Ничего не выходит, но он все ещё приходит, когда нужно, когда я зову.

Может, на этом все и держится?

Платить ради того, чтобы проехать одну остановку – обычно я так не делаю, но сегодня мне было особенно лень. Так или иначе мне все равно предстояла небольшая пешая прогулка через сквер. И в особенность сегодняшнего дня, меня снова охватили воспоминания. Они нахлынули с невероятной силой, а потому я даже присел на лавочку и кое-как достал пачку сигарет, потому что тянущее ощущение в груди мог унять только табак – я давно сказал себе это, и это все еще работало.

Он тогда пил вермут прямо из бутылки, ловко завернутой в бумажный пакет, сидел рядом со мной и с отсутствующим видом смотрел куда-то в пространство. Он обещал рассказать, зачем страдает членовредительством, но пока молчал. Прошло около пятнадцати минут тишины, я даже поднялся, потому что мне все это чертовски надоело, но он поймал меня за рукав и тихо, почему-то хрипло сказал: «Не уходи».

Я часто слышал это от него потом, но в тот момент это было так чисто и искренне, что я остался. Он прокашлялся, закрыл бутылку, убрал ее в свой рюкзак и достал сигареты. Сделав затяжку, он посмотрел на меня и начал рассказывать свою историю.

Он рассказал мне о том, что ему тяжело было найти друзей с самого детства, затем рассказал о неприятных, пожалуй, жестоких вещах, что происходили с ним в старшей школе. Чуть позже он уточнил, что это была школа для мальчиков, что делало ситуацию еще хуже, я только слышал о строгости консервативного британского обучения, но тут… Ситуация изнутри оказалась гораздо хуже. Так или иначе, он все же справился – пережил и насмешки, и издевательства и прочее. Он был слишком восприимчив к этому и это оставалось на его теле.

Пока он рассказывал, я думал, что окажись я в такой школе, то скорее оказался бы в компании его обидчиков, и стыд за то, что я сам делал в старших классах накрыл меня тогда с головой.

Затем он рассказал, что его единственный друг и, конечно, первая любовь – в тот момент на его губах появилась улыбка, какой я ни разу не видел в свой адрес, - предложил ему сбежать. Бросить все и вся и начать жить заново. Конечно же он, забитый жизнью и очарованный одним единственным лучиком света в своей жизни, согласился.

«Знаешь, я тогда на повторе слушал Behind blue eyes. Она мне так подходила… Отчасти это до сих пор мой гимн» - сказал он после небольшого молчания и посмотрел на меня.

Его глаза всегда ��еня очаровывали. Темные и невероятно выразительные. Затем, конечно, я задался вопросом у себя в голове: если он был таким забитым, то почему казался уверенным сейчас?

Ответ последовал позже, когда мы отправились ко мне после этого разговора. Он один выпил всю бутылку - мне завтра нужно было на работу, и потому я не мог присоединиться. Но мог поучаствовать в другом. Он уже был достаточно пьян, а потому не стеснялся своего тела. Почти...

Сидя на моих бёдрах, крепко сжимая мои руки, он глядел в мои глаза, часто и неровно дыша. Он наверняка мог видеть размер моих зрачков, потому что, черт, я все ещё считал прекрасным, но он все равно спросил: "Я тебе нравлюсь?". Он спросил это несмотря на то, что я гонялся за ним все это время. В тот момент я счёт этот вопрос глупым, но уже ночью, когда он мирно спал рядом, я понял, что он сам все ещё считает себя тем, кем его полжизни называли, но осознаёт, кем он сейчас является для других.

Мог ли я позже оправдать измены самоутверждением? Конечно, нет. Но почему-то мы все ещё вместе. Ответ на этот вопрос никак не приходил ко мне. Ни во время занятия в зале, ни по пути домой. Закинув вещи в стирку, я оперся о раковину, глядя в зеркало. Я впервые заметил несколько седых волос на своих висках. Черт...

Стало как-то совсем паршиво, а потому, достав из холодильника пиво, я устроился на диване. Я бегаю десять километров за сорок минут, а у меня чертова седина! Сделав пару глотков, я тяжело выдохнул. Чего я добился в свои тридцать семь? Видимо, ничего, раз у меня даже уверенности в личной жизни нет. Работа разве что, да и там я звёзд с неба не хватаю. Слишком уж большая планка у меня была раньше, а выше головы так и не прыгнул, хоть и хотелось.

Ненадолго я ушёл мыслями от него. Глядя в экран телевизора я никак не мог сосредоточиться на реалити-шоу для идиотов, зато вот вокруг моих ошибок мысли с удовольствием крутились. Дело было не в том, что я учился там, где хотел мой отец, и даже не в том, что я ни разу не находил смелости ему перечить. Дело было в том, что я трусил перед ним. А строю из себя...

Даже перед тем, кого люблю, я не пытался быть собой. Словно меня не примут таким, какой я есть, словно всем от меня что-то надо, словно ЕМУ что-то надо. Я предлагал помочь ему с квартирой - он сказал, что ему нравится жить в той конуре, предлагал пойти в колледж, а не тратить время на бесплодные попытки продать картины - он послал меня к ч��рту. Тогда мы страшно поссорились и не общались месяц, и я не понимал, почему.

Черт, только сейчас я понял, что он сильнее меня. Он сильнее, он сам добился того, что имеет, а я можно сказать родился с серебряной ложкой. И все ещё - какого черта мы вместе?

Пиво закончилось, шоу тоже, а на улице вовсе потемнело. Вздохнув, я поднялся, принял ванну, искренне стараясь ни о чем не думать. Благо плейлист, состоящий из Джонни Кэша и The Black Keys, давал немного расслабиться. Ложиться спать время не позволяло, но я не знал, чем занять себя ещё - от фильмов тянуло блевать, на чтении сосредоточиться я не мог. Правда, занятие скоро нашло меня. Жутко захотелось есть, а потому я решил побаловать себя чем-нибудь собственного приготовления.

После долгой возни на кухне и одинокого ужина, во время которого мне вспомнились несколько наших с ним ссор. Дело было не в причинах, а во мне. Я не люблю, когда что-то идёт не так, как хочу я, а с ним всегда так. И иногда мое терпение сходит на нет, после чего мне хочется что-нибудь ударить. Иногда это стол, иногда стена, а иногда он. Особенно, когда я выпью, что происходит нередко, как дань стереотипам о пьющих ирландцах.

Что ж, себе я нахожу оправдания, а другим людям нет. Особенно ему. Но я все ещё с ним, я все ещё хочу видеть его рядом. За эти четыре года он, хоть и вызывал желание прикончить его, так же заставлял желать уйти сразу за ним.

Когда я лёг в постель, вымыв все тарелки, я вновь подумал о том, что делал много чего не так. Поставив будильник на утро, я выдохнул и закутался в одеяло. Я почти засыпал, когда понял, что мне чертовски жарко, хуже было только в Неваде посреди лета.

Ха, хорошая поездочка вышла... Она плохо запомнилась нам обоим - я страшно пил, а он тогда все четыре дня пил какие-то таблетки. Тогда, два года назад, я не видел его печальнее. Может, он думал о том, о чем я сейчас? Кто знает... Он никогда не говорил о том, что его угнетает. Со мной он всегда делал вид, что все хорошо, но его глаза...

Мне запомнилась дорога обратно: ночь, невероятное звездное небо, прохлада, шум ветра - мы арендовали кабриолет, как во всех поездах-клише в Вегас, а главное - тишина. Мы молчали, я смотрел на дорогу, он в сторону. Затем он попросил свернуть меня на обочину. Когда я остановился, он вышел из машины, снял свою кожаную куртку, поёжился и отошёл на пару шагов, после чего обернулся на меня, подзывая к себе.

"Ударь меня" - сказал он, когда я оказался рядом.

Я не понял этой просьбы и почти спросил, зачем, но он ударил меня первым. Нарочно, конечно, но машинально я ответил. Что уж говорить о разнице в силе. Он держался за нос, опустив голову.

"Ну и зачем все это?" - спросил я тогда, глядя на него, но ответа так и не получил.

Зато получил ещё. Мы продолжили возиться и в итоге оба были в пыли и песке. В какой-то момент я сидел на его груди и держал его руки, чтобы он не брыкался. Когда он понял, что сопротивляться бесполезно, то взглянул на меня, а затем отвернул голову, сплюнул и поднял взгляд к небу. Я следил за этим, за его глазами, и видел, как в них отражается звёздное небо.

"Ты меня... Что ты чувствуешь сейчас? Не считая возможного раздражения и злости..." - наконец спросил он и посмотрел на меня.

Я думал некоторое время, а затем с моих губ сорвалась ложь:

"Ничего" - я врал не только ему, себе тоже я врал. Что ж, сегодня я честен с собой.

После того, как я это сказал, он резко вывернулся и сел. Мы вернулись в машину и больше не разговаривали. Он заснул, а я отгонял глупые мысли. Тогда выходило лучше, чем сейчас. После этого случая, он больше не спрашивал о чувствах, да и не вспоминал об этой поездке. Я делал то же, и все вернулось на круги своя, но иногда мне казалось, что он стал холоднее. Даже сейчас такое бывает.

Но он все ещё со мной...

[madsycs-blog]

text 1. pt. 1

Он спит на подушке, которая никогда мне не нравилась. Спит, крепко прижимая ее к себе, подминая под голову. Слишком мягкая синтетическая подушка, которая лежала на кровати для красоты - скорее для того, чтобы было не так пусто, - очень ему нравится.

Ему в целом нравится все, что мне как минимум не по душе. Я не люблю бездельничать, а он может прокрастинировать дни напролёт. Он бросается из крайности в крайность, я почти всегда могу найти баланс. Он может забить и потонуть у самого берега, а я, хоть убей, дойду до конца. Он творит и созидает, а я потребляю. Он любит сладкое, а я его почти не ем. Наверное, можно перечислять до бесконечности, но, все же, есть три вещи, в которых мы схожи: мы оба большие охотники провести время в постели, занимаясь всеми видами непотребств, мы оба любим проводить время в клубах, �� мы оба курим одни и те же сигареты. Этих точек соприкосновение совершенно не хватает, а потому на неделе рекордный максимум наших ссор составлял восемь раз... И не всегда все было в пределах разумного.

Так или иначе, он, кажется, засыпает. Я обнимаю его за талию, а ему, кажется, все равно. Он все цепляется за эту чёртову подушку. Я ещё чувствую, как горят его бёдра от моих ладоней, как тот изредка неровно вздыхает, но мне не хватит, а потому я сильно кусаю его в шею. Он вздрагивает и издаёт слишком милое "Ай".

Ты чего? - бормочет он.

Я не вижу, но знаю, что он улыбается. От него пахнет моим гелем для душа - мятой и цитрусом. Ему не идёт, но это мой запах. Ещё одно различие: я собственник, а он готов влюбляться в любого.

Иди сюда, - говорю я, не давая выбора, и притягиваю его к себе.

Он, впрочем, не возражает.

Проходит около сорока минут, и мы вновь лежим на кровати. Он лежит выше, чтобы было удобнее целовать меня. Так нежно и невинно, словно не он умолял меня делать ЭТО быстрее и жёстче. Оторвавшись от меня, он улыбается, сползает ниже и кладет голову на мою грудь. Он дышит спокойно, но в тишине, сосредоточившись, я могу расслышать хрипы в легких.

Мы курим одни и те же сигареты, но мне пачки хватает на неделю, ему на полдня. При хорошем настроении. Я, честно, не знаю, что может заставить его бросить. Я разговаривал �� ним, ругался, угрожал даже, но ничего не работало. "Нужна мотивация сильнее" - интересно, какая?

Я провожу по его волосам, касаюсь ладонью щеки. Он улыбается и ластится как кот, целует внутреннюю сторону моей ладони. Его пухлые губы созданы для поцелуев, а рот для глубокого минета. Жаль, что с этим набором идёт и непостоянство. Красота, а точнее осознание собственной красоты, чаще всего отнимает у людей умение быть верным. А потому я понимаю, что на моем месте мог оказаться любой.

Он вдруг отстраняется и прикладывает свою ладонь к моей, сравнивая их. Мои пальцы длиннее больше, чем на фалангу. А еще моя рука слишком сухая и грубая. Я улыбаюсь, потому что это сравнение делает его похожим на ребёнка. Впрочем, он не далеко ушёл от ребяческого возраста.

Наконец, он снова укладывается на мою грудь, держа мою ладонь в своей. Скоро я слышу, как сопение практически стихло. Он спит и, к счастью, не на этой чертовой подушке.

Я ещё некоторое время размышляю о том, как наиболее точно можно обозначить наши взаимоотношения, но так и не подобрав подходящего слова, засыпаю.

На следующее утро я в постели один. Такое чувство, что ему вовсе не нужен сон. Он поздно ложится и рано встаёт, а потому всегда выглядит уставшим. Умывшись, я отправился на кухню, завтракать.

Яичница с беконом и двенадцатичасовой выпуск новостей почему-то натолкнули меня на воспоминания о том, как мы встретились. Мой друг отмечал день рождения, и отмечал слишком хорошо. Я был трезвее, а потому взял на себя ответственность довести его до дома. Нужно было подняться на четвёртый этаж по лестнице, потому что лифт не работал. Преодолев два пролёта, мы остановились передохнуть, потому что мой приятель был готов опуститься на четвереньки. Тут и появился он.

С бумажным пакетом из магазина, слишком странно покачивая бёдрами, обтянутыми узкими джинсами, он прошёл мимо нас. Его лицо было скрыто капюшоном просторной толстовки, скрывающей абсолютно всю фигуру. Учитывая это, и факт того, что я все же не был трезв, я принял его за девушку. Одну из тех, что ведут себя как парни, продвигают идеи феминизма и скорее всего делят постель с такими же дамочками. Не знаю, о чем я думал и на что надеялся, но спросил:

"Девушка, вам помочь?"

И тут мой друг расхохотался. Я не понял, почему, пока «она» не сняла капюшон и не посмотрела на нас. У меня в голове всегда будет эта картина. Тёмные карие глаза, обрамлённые длинными ресницами, излучали мягкую печаль, губы, сложившиеся в напротив игривую полуулыбку. Он ответил прежде, чем я успел извиниться:

"Нет, спасибо. Подумай лучше о друге. Как бы он в подъезде не наблевал"

Я не помню, ответил ли я что-то, но помню, как спрашивал у именинника, помогая ему дойти до кровати, где живет этот парень. По неизвестной причине, вызванной бутылкой виски, оказавшейся во мне, я ожидал, что этот парень мне откроет. Более того, я надеялся на то, что он сможет унять ту игривость, что внезапно ощущалась в нижней части тела.

Он открыл мне, на его лице все ещё была эта игривая полуулыбка. Он вышел в подъезд, прикрыл свою дверь и облокотился на неё, склонив голову набок.

"Я же сказал, что мне не нужна помощь" - было такое чувство, что он знал, что мне нужно.

"Мне нужна" - сказал я, глядя на него с высоты своего роста.

Я выше где-то на голову, если не больше, но он все равно умудряется смотреть на меня сверху вниз. Мне действительно нужна помощь. Оказавшись один на один со своей целью, я впервые готов идти на попятную, потому что не понимаю, каким хреном делаю.

"Да... Я вижу" - многозначительно изрекает он.

Дальше в моей памяти очередная дыра. Но утро я помню отчетливо. Я проснулся в квартире друга, он храпел в спальне, а я был укутан пледом на его диване. Позже, уже дома, я нашёл в заднем кармане своих джинс записку с его номером телефона и подписью: "Напиши мне как-нибудь, чтобы я знал, что все нормально. P. S. Тебе нельзя пить вовсе".

Забавно, но я до сих пор храню эту бумажку.

Когда я расплачивался в магазине за сигареты, то нашёл тот сложенный в несколько раз листок. Сколько, интересно, он лежит в моем бумажнике? Слишком долго, наверное. Я ехал в метро в спортзал и снова погрузился в воспоминания.