#Харон

[sweetbiku]

Все мы иногда Харон

[denise8691]

Stream Announcement

I'm streaming: Orpheus (Russian Rock Opera) (automatic subtitels)

When? Saturday, 9.3. 8 pm CET

Where? CyTube (Link is coming 15 minutes bevore the show starts, no registration needed, anons welcome)

[felisskc]

[unabashedwitchnut]

Психопомпы (от греческого "сопроводитель душ") - те, кто сопровождает душу умершего в загробный мир.

Во многих древних мифологиях упоминаются такие существа как психопомпы (от греческого “сопроводитель душ”), которые помогают душе умершего добраться до мира мертвых. Из них самым популярным и известным является древнегреческий Харон – перевозчик душ мертвых через реку Стикс в подземное царство. Но душу к нему ведет Гермес и он также считается психопомпом.  По какой-то причине люди верили, что…

[wsport-shatoy]

Харон Элиев- бронзовый призер первенства Франции

1-2 апреля 2023 года в Париже прошло первенство Франции по дзюдо среди юношей (1-й дивизион). В весовой категории 73 кг отличился Харон Элиев из Родеза (на фото справа). Сначала он выиграл три схватки, затем в четвертьфинале уступил Жаянису Бельвалю. Далее произошла интересная ситуация. Попав в утешительную группу Элиев еще раз выиграл три схватки и стал бронзовым призером. А его обидчик Бельваль…

[0nightwolf0]

Well...😶👍(❗Spoilers❗)

It was incredible... I can't find the words to describe how amazing it is!

(Это было потрясающе... Я не могу подобрать слов, чтобы описать, насколько это невероятно!)

After Titan took Luna hostage... I wanted him thrown asteroids. And even when Titan listened to Earth, I still couldn't forgive him for his past behavior. In this episode, Titan protected the Earth!!! And the asteroids have fallen on Titan! I'm morally satisfied)

(Когда Титан взял Луну в заложники...Я мечтал о том, чтобы его закидали астероидами. И даже когда Титан выслушал Землю, я всё ещё не мог простить его за тот поступок. В этой части Титан защитил Землю!!! И его закидали астероидами! Я морально удовлетворён))

I HATE Ganymede and Europa!!!!! They are so embittered that they don't even listen to others! I wonder how Jupiter will react when he finds out that his favorite moons attacked Earth and crippled many other moons. Judging by their conversation and Ganymede's smirk at the end, the revolution won't end as long as these two exist.

(Я НЕНАВИЖУ Ганимеда и Европу!!!!! Они настолько озлоблены, что даже не слушают других! Интересно, как Юпитер отреагирует, когда узнает, что его любимые спутники напали на Землю и покалечили множество других спутников. Судя по их разговору и улыбке Ганимеда в конце, революция не закончится, пока эти двое существуют.)

😡😡😡

One of the theories came true. Triton did meet Pluto and Charon.

(Одна из теорий сбылась. Тритон встретил Плутона и Харон.)

These two are so cute♡ They literally saved the whole tense situation. I'm not sure they saved it though, more like postponed the inevitable until another time.

(Эти двое такие очаровашки♡ Они буевально спасли всю эту напряжённую ситуацию. Хотя я не уверен, что прямо спасли, скорее, перенесли неизбежное на другое время)

CERES!!! SHE HASN'T SAID A WORD IN THE WHOLE SHOW, BUT SHE'S ONE OF MY FAVORITE CHARACTERS!!!! She came along for a reason. But I can't tell if she's good or bad yet.

(ЦЕРЕРА!!! ОНА НЕ ПРОИЗНЕСЛА НИ СЛОВА ЗА ВЕСЬ СЕРИАЛ, НО ОНА ОДНА ИЗ МОИХ ЛЮБИМЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ!!!! Она появилась не просто так. Но пока что я не могу даже предположить, хорошая она или плохая.)

That's great. People have done something useful. But there's a question that's been bugging me...WHERE'S ASTRODUDE?!!!😭

(Это прекрасно. Люди сделали хоть что-то полезное. Но есть один вопрос, который не даёт мне покоя...ГДЕ АСТРОЧЕЛ?!!!😭)

[norka-huan]

Миссия за миссией, месяц за месяцем - и вот на пороге ждëт всех Новый Год. Грешники тоже не теряли времени и готовились очень тщательно: наряжали ëлку, планировали примерное меню, готовили друг другу подарки. Настолько тщательно и шумно это происходило, что к ним даже присоединились сначала Харон, а ней - Вергилий. Ëлку, конечно же, наряжали в самый последний момент, но успешно с этим справились.

Праздновали с шумом, размахом и большим количеством всевозможного алкоголя - всë по традиции. А к полуночи все дружно покинули автобус для того, чтобы встретить первые минуты приходящего года на морозном воздухе. Никто с бокалами не расставался, ибо не было в том смысла - даже после полуночи все продолжали пить и веселиться.

– Выслушайте же мою идею, наиболее чудесную и завха... захива.... В общем, очень крутую! – начала уже знатно подвыпившая Дон Кихот, привлекая внимания остальных своих коллег. Убедившись, что хотя бы половина из них повернулась к ней, она продолжила поднимая вверх руку с бокалом. – Сия ночь - прекрасное время для того, чтобы побыть немного фантазëрами, и потому внем... Слушайте сюда! Давайте же порезвимся все в снегу!

– Чë? Совсем алкашка голову отбила? – возмутился Хитклифф, нахмурившись. – Откуда мы тебе блять снег возьмëм?

– Сэр Хтклифф! Мы ведь находимся в районе, где всегда намного холоднее, и сбственно... – она потеряла мысль, но еë тут же подхватила Родя, которая не отпускала руки Грегора с самого их выхода с автобуса.

– Хитклифф, это мой родной райончик. Снег тут лежит дольше всего в Городе, а в зиму всегда его намного больше. – объяснила она, притянув к себе поближе Замзу. – К тому же, мне нравится идея Донни. Давайте хоть бой снежками устроим, чего как неродные!

И чтобы подбодрить всех к этому, ловко взяла немного снега с близлежащего сугробах, уже не очень ловко его сжала одной рукой и бросила его в Измаил... Но вместо этого попала прямиком в голову Рëшу.

Все резко затихли. Обычно такого никогда не случалось, и потому совершенно никто не мог понять, как отреагирует их дорогая коллега. И даже после смешка никто не успокоился.

– Н.П.С. – проговорила Рëшу, поправляя одати. Видя, что никто не успокоился, кроме него самого, Синклер поспешил перевести.

– Начнëм поединок снежный... – пробормотал он, утопая сильнее носом в шарфе. Судя по всему, не желал он ввязываться в это дело, пока в него не прилетает снежок от Дон Кихот. Тут уже подтянулась Измаил, которая с неподдельным удовольствием запустила ком снега в Хитклиффа.

В итоге каждый из грешников (и даже Данте с Вергилием!) начал кидаться снежками в друг друга, кто-то даже совершал нападения со спины и валил другого в сугроб вместе с собой. Средь снежного поле боя стояли радостные возгласы и смех, словно практически каждый из них вдруг стал ребëнком.

Бойня остановилась после того, как И Сана и Синклера придавило огромным снежком, который как-то умудрилась слепить одна лишь Дон Кихот. Бедолаг пришлось откапывать, после чего все согласились, что замëрзли до смерти и надо бы выпить для сугреву. Или просто согреться, ведь немногие готовы были продолжить алкогольный марафон.

Правда, Родион почему-то всë ещë не скидывала с плеч куртку и сидела максимально близко к обогревателю. Грегора это забеспокоило, и потому решился проверить еë. Подойдя к ней, он коснулся рукой еë щеки, и она тут же прильнула ближе прохладной кожей к его тëплой ладони.

– Грег, ты такой горячий... – пролепетала она, обхватывая ледяными руками его запястье, отчего Замза вздрогнул.

– Ты чего такая холодная-то? – Грегор бегло окинул взглядом Родю, быстрым движением касаясь плеча под курткой, а после - спускаясь к талии. По ощущению влажной ткани он, как минимум, нашëл источник проблемы. – Тц, почему не сходила переодеться? У тебя вся одежда мокрая насквозь.

– Потому что... Потому что я не хотела терять тебя из виду? – она посмотрела на него, клонив голову, и он не мог не заметить, как в этот момент она выглядела до невозможности мило.

Но факт остаëтся фактом - если Родион продолжит сидеть в мокрой и ледяной одежде, то стопроцентно (или нет, он не был уверен до конца) сляжет с простудой или чем ещë похуже. И потому, недолго думая, Грегор взял еë за руку и потянул в сторону комнат.

– Э? Куда это мы? – искренне вопрошала она, удивлëнно смотря на него.

– Отогревать тебя, а то заболеешь ещë. – пробубнил Замза, направляясь к двери в комнату Раскольниковой. Подойдя к нужному дверному проëму, он положил еë руку на дверную ручку и открыл дверь в комнату, заводя Родю во внутрь и закрывая за ними двумя дверь.

– Не стыдно ли заходить в комнату к даме без приглашения? – наигранно и кокетливо она спросила, резко садясь на кровать. Родя не была против нахождения Грегора, даже наоборот - очень приветствовала.

Замза же, смущëнно кашлянул, подошëл к ней и наклонился, потянув руку к воротнику еë рубашки. Он хотел начать расстëгивать пуговицы, но планы внезапно изменились из-за того, что его резко потянули за галстук. Его удивление смешалось с приятным и опьяняющим ощущением мягких губ Родион на своих.

Оказывать сопротивление было бесполезно, и потому Грегор просто отдался в момент, отвечая на поцелуй. Её холодные руки обжигали его кожу даже через ткань рубашки, заставляя муражки пробегать по всему его телу.

Родя откинулась на спину, заставляя Грегора нависнуть над ней. Их поцелуй длился ещë какое-то время, пока он не отстранился, непонимающе глядя на неë. Но вместо явного ответа за свои действия, она довольно ухмыльнулась и произнесла лишь одну фразу.

– Если так хочешь, чтобы я не замëрзла, то тогда согрей меня.

И Родион вновь поцеловала Замзу, но уже с большим энтузиазмом и желанием, совершенно не скрывая своих мотивов. Может быть, она планировала это с самого начала, специально окутав себя холодом, чтобы получить желанное тепло от него - кто знает.

Грегор отвечал на поцелуй сначала не слишком уверенно, но с тем, как становилось в комнате всë теплее (как казалось ему), рос его энтузиазм к ситуации. Алкоголь, оставшийся в крови, был подобен маслу, что вливали прямо в очаг пламени, позволяя ему разгораться всë сильнее.

Пока что в этом танце вела Родя, что уже расправилась с пуговицами его рубашки и блуждала одной из рук по его торсу, заставляя его вздрагивать от разницы температур в их кожах. Реакция лишь подстëгивала еë действовать наглее, уже избавляясь о его ремня и запуская руки под край штанов с намерением снять их.

– Нет, п-подожди... – прошептал Грегор, отстраняясь от Роди. Щëки наливались румянцем, который он хотел бы скрыть, но это лишь раззадорило бы еë сильнее. Потому, немного выровнив дыхание, он перенëс часть веса на свою лапу для освобождения единственной рабочей руки. Несколько неуверенно Замза потянулся к мокрой рубашке, прилипшая к еë телу и облегающая каждую еë линию тела.

Пуговицы расстëгивались неохотно и с трудом, но с каждой их дыхания замирали, ��х сердцебиения оглушали, их тела тянуло друг к другу. Расправившись с первой прилипающей ко всему частью одежды, Грегор хотел дать себе передышку, но Родион схватила его ладонь и настойчиво провела к ширинке еë брюк.

– Не останавливайся, Грег. Я хочу ощутить твоë тепло. Хочу, чтобы ты согрел меня собой.

И он продолжил, заходят всë дальше и дальше. Лëгкое тепло начало расти в жгучую жару, тишина замещалась их голосами с их желаниями. Одежда же осталась где-то в стороне, давая им всю волю любоваться и физически восхищаться чертами друг друга.

***

– А где Грегор и Родя? – спросил вдруг Вергилий, не находя взглядом этих двоих.

– <Как я слышал, Родя вся промокла, и Грегор отвëл еë в комнату переодеваться...> – чëтко оттикал Данте, а гид лишь вздохнул.

– Данте, Вы ведь помните, что я Вас ни капли не понимаю? – напомнил он, сделав следом глоток сока. Менеджер издал пару печальных тиканий, которые можно было распознать как вздох.

– Он сказал, что они оба ушли в сторону комнаты Родион. – проговорила Фауст, которая присоединилась к ним, элегантно держа в руке бокал шампанского. Она села на свободное место рядом с ними, бросая взгляд на остальных грешников. – Фауст предполагает, что ближайшие пару часов не стоит пускать остальных в заднюю часть автобуса, дабы не вызывать неоднозначных предположений.

Вергилий вновь хмыкнул и повернулся к окну, цепляясь взглядом на вновь играющую вне автобуса Харон, к которой с удовольствием присоединились несколько грешников.

– Ну, у нас есть, чем скоротать это время. – добавил он, после чего встал с места и направился на выход, оставляя часть грешников вместе с Данте, который даже не мог предположить, почему Фауст посоветовала не приближаться пока что к комнатам грешников.

[immamarmelad]

@ectonika Мне очень понравилася Харон в вашем исполнении поэтому, вот🫠

Впервые рисую что-то серьезное в Ибисе поэтому вышло не очень (как делать светоттень...)

[maarchelll]

Уявіть двох людей.

Один не вміє говорити про свої страждання словами, а інша знецінює будь-які спроби таких розмов.

Уявіть, скільки йому потрібно внутрішньої сили і сміливості, щоб нарешті розповісти.

І здогадайтеся, що вона йому відповість.

Наслідок такої ситуації завжди жахливи��.

Але якщо Харон, перед шляхом у вічність, дасть змогу сказати останні речення.

Ці слова будуть останніми , аж до наступного життя.

Чи зможе людина підібрати правильні ? Чи не використає можливість даремно?

[dyadkova]

Pandora Young — «Харон и Пассажир пересекают реку Стикс»

[goshminherz]

Саша Черный (1880—1932) Ночная песня пьяницы

Темно...

Фонарь куда-то к черту убежал!

Вино

Качает толстый мой фрегат, как в шквал...

Впотьмах

За телеграфный столб держусь рукой.

Но, ах!

Нет вовсе сладу с правою ногой:

Она

Вокруг меня танцует — вот и вот...

Стена

Всё время лезет прямо на живот.

Свинья!!

Меня назвать свиньею? Ах, злодей!

Меня,

Который благородней всех людей?!

Убью!

А, впрочем, милый малый, бог с тобой —

Я пью,

Но так уж предназначено судьбой.

Ослаб...

Дрожат мои колени — не могу!

Как раб,

Лежу на мостовой и ни гу-гу...

Реву...

Мне нынче сорок лет — я нищ и глуп.

В траву

Заройте наспиртованный мой труп.

В ладье

Уже к чертям повез меня Харон...

Adieu!

Я сплю, я сплю, я сплю со всех сторон.

-------------------------

Исидор Кауфманн / Isidor Kaufmann (1853-1921) Пьяница, 1902

[itnol]

Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,

тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.

Посылаю тебе безымянный прощальный поклон

с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

��рощай, Саша.

[join-the-white-parade]

Однажды на переправе

эй, Харон, подожди!

подвези-ка, по-братски

на ту сторону речки...

эх... дорога опасна

постой, подожди

вот, монетка-оплата

давай не грузи!

это чистое злато!

а вообще, понимаешь –

не хочу я прощаться

с близкими, с другом,

с женой и со сватом...

да конечно не рай,

но ведь жили-то в счастье...

правда ссорились скверно

и драли́сь как-то часто...

вот Маришка, жена –

непутёвая баба,

да люблю ее сильно –

уж помилуйте гада

и дети.... эх дети!

сынок уж подрос,

ему девять годков,

а большой точно пёс!

только вот незадача –

на меня не похож...

если только на Влада....

чтобы его черт унёс!

да, но все же люблю их...

не смотря ни на что!

а расстались мы глупо –

сердце мне подвело....

вот и берег уж виден

ты того, не скучай...

руку дай на прощание

и удачи... бывай!

[ascelinacc]

♦️𝑺𝒕𝒆𝒇𝒂𝒏𝒊𝒂

Терапия для меня сложный процесс. Родители надеятся, что так помогут мне принять себя, свою болезнь. Не знаю, какие курсы окончил Харон, только психотерапевтом назвать язык не повернется. С ним приятно поболтать, не вдаваясь в подробности, или просто помолчать. И хотя угнетающие темные стены лишь раздражают, я прихожу сюда, чтобы отвлечься от мира, для которого не существую.

- Как самочувствие? – поинтересовался мужчина, привычно выводя в блокноте вычурным почерком заметки.

- Лучше всех, - слегка приврала, сдерживалась от эмоционального всплеска. – Благодаря новым лекарствам.

Правда дело вовсе не в таблетках, их я перестала принимать после первой побочки. Просто представьте – ураган сметает с улицы людей и дома, планета извергает огонь из своих недр, с неба падают метеориты, а ты не можешь пошевелиться или позвать на помощь, лишь наблюдаешь за подобным апокалипсисом, не испытывая страха от скорой гибели. Нет уж, увольте! Не готова я распрощаться с единственным, что меня удерживало – мои чувства.

- Уверена? – Харон изначально был против такого лечения, но противостоять директору не сумел, неудивительно, что он переживал. – Я могу…

Помотала головой, прерывая поток мыслей и напоминая о недавно установленной прослушке. В следующий раз мисс Ньюпор не будет столь благосклонной.

- Успела пообщаться с новенькими? – перевел тему, понимая, что я не хочу его подставлять. – Аякс и Астрид кажется.

- Была возможность лишь понаблюдать, - я откинулась на спинку кресла, рисуя образы учеников. – Любительница привлекать внимание меня не интересует, а вот братец – подходящий кандидат для изучения. И все же внутри неприятное осознание, будто их появление влечет за собой множество неприятностей.

Харон улыбнулся моим рассуждениям, удостоив заинтересованным взглядом, только в глазах проскальзывало нечто иное, схожее с сожалением или печалью. Мужчина, казалось, уже знал исход, и боялся озвучить.

- Оба редкие гости на занятия, потому предположу, что это лишь очередные богатенькие детишки, которым на все плевать, - конечно, я так не считала, по-прежнему придерживаясь мнения, близнецы появились в школе неслучайно.

▫️(продолжение в комментариях)

View this post on Instagram

A post shared by 𝕾𝖕𝖔𝖎𝖑𝖊𝖉 𝕾𝖔𝖚𝖑𝖘 (@beyond.simstory)

[genealogyrus]

"Архивное дело". Иван Алексеевич Бунин. 📖 «Архивное дело» — рассказ Ивана Бунина, написанный в 1914 году. Сюжет: полукомическая жизнь и смерть старика-архивариуса по фамилии Фисун, который служил в губернской земской управе. В рассказе отражены автобиографические моменты: Бунин, живя в 1892–1893 годах в Полтаве, работал там библиотекарем при архиве городской земской управы. 📝 Архивное дело Этот потешный старичок, по фамилии Фисун, состоял в нашей губернской земской управе архивариусом. Нас, его молодых сослуживцев, все потешало в нем: и то, что он архивариус, и не только не находит смешным это старомодное слово, а, напротив, понимает его очень высоко, и то, что его зовут Фисуном, и даже то, что ему за восемьдесят лет. Он был очень мал ростом, круто гнул свою сухую спинку, носил престранный костюм: длинный базарный пиджак из чего-то серого и громадные солдатские сапоги, в прямые и широкие голенища которых выше колен уходили его тонкие, на ходу качавшиеся ножки. Он очень плохо слышал, — «сего Хвисуна хоть под колокол подводи!» — говорили управские сторожа, с хохлацкой насмешливостью поглядывали на его большие и всегда холодные восковые уши; он тряс от старости головой, голос имел могильный, рот впалый, и ничего, кроме великой усталости и тупой тоски, не выражали его выцветшие глаза. Прибавьте к этому еще и облезлую смушковую шапку, которую Фисун натягивал на голову ниже ушей, боясь, что в них надует и уж совсем лишит его слуха, прибавьте толстые морщины на сапогах, — фигура-то получится и впрямь потешная. Но мало того, — такой потешной наружности и характер соответствовал потешный. Секретарь, бывший семинарист, недаром называл Фисуна Хароном. Фисун, как я уже сказал, был убежденнейший архивариус. Служить он начал лет с четырнадцати и служил исключительно по архивам. Со стороны ужаснуться можно было: чуть не семьдесят лет просидел человек в этих сводчатых подземельях, чуть не семьдесят лет прошмыгал в их полутемных ходах и все подшивал да присургучивал, гробовыми печатями припечатывал ту жизнь, что шла где-то наверху, при свете дня и солнца, а в должный срок нисходила долу, в эту смертную архивную сень, грудами пыльного и ужо ни единой живой душе не нужного хлама загромождая полки! Но сам-то Фисун не находил в своей судьбе ровно ничего ужасного. Напротив: он полагал, что ни единое человеческое дело немыслимо без архива. — А ежели справка понадобится? — говорил он и твердо был уверен, что фраза эта неотразима. В подземелье, до сводов заваленном докладами и отчетами, сидел в ту пору и я, ближайший сосед Фисуна, библиотекарь управы, тоже, значит, Харон в некотором роде. Но ведь я сидел всего третий год, а не шестьдесят пятый; я получал, ничего не делая, почти тридцать девять рублей и все был ��едоволен. А Фисун изнурялся в трудах и заботах с раннего утра до самого вечера, получал тринадцать с полтиной и даже терялся, не зная, куда девать такую уйму золота, — настолько были ограничены его житейские потребности. Два рубля в месяц зарабатывал он при начале своего служебного поприща в архиве опекунского совета, и то благодарил бога, а если и «не чуял ног под собой от радости», достигнув после десятилетней службы в сиротском доме четырех рублей с копейками, то не чуял вовсе не из корысти: единственно потому, что это был оклад уже не мелкой сошки, а полного господина архивных недр, оклад архивариуса. В управе он служил чуть не с первого дня ее существования. И как служил! Не знаю, когда он просыпался. Но думаю, что не позднее четырех утра, потому что жил он очень далеко, не в городе, а за городом, в голубой хатке среди оврагов предместья, шаркал своими расчищенными сапогами и переставлял костыль очень медленно и все-таки являлся в управу ровно в шесть. Бывало, еще солнце не успеет нагреть тенистых и росных садов, еще плавно и гордо вихляются по деревянным «пешеходам» грудастые хохлушки с коромыслами через плечо, с махотками молока и кошелками вишен, еще пуст базар и по-утреннему чисты, белы улицы, а он, в своем башлыке и болотных сапогах, уже поспешает. Сторожа, которых будил он стуком в дверь управы, не раз выскакивали на подъезд с твердым намерением надавать ему в шею; да ведь все-таки был он не простой человек, не свой брат сторож, а архивариус. Сторожа ругали, стыдили его; но он был упрям — и таки добился, что они смирились, привыкли к его стуку ни свет ни заря. При таком служебном рвении, можете себе представить, когда он покидал управу! Вот уже кончается долгий летний день, ушли из управы не только столоначальники, но даже самые последние писцы, и гулко раздаются в пустых отделениях свободные голоса сторожей, грохот передвигаемых столов и стульев, а Фисун все еще бродит в своих темных владениях, в дугу согнув свою худую спину держа в бледной, обезображенной ревматизмом руке пылающий огарок и заботливо осматривая полки с кипами дел; плавает над городом, в блеске опускающегося солнца дрожащий бас соборного колокола, призывая инвалидов и старух к вечерне; ложатся тени от крыш и садов, и усажива��тся благодушествовать у раскрытых окон пообедавшие и вздремнувшие горожане; а Фисун только еще голову башлыком закутывает и стучит костылем в пол, распекая своего подчиненного — за то, что тот опять явился сегодня в управу чуть ли не в семь часов, чуть не на целый час позже своего прямого начальства. — Я бачу, бачу ваше поведэнiе! — глухо кричит он, стоя возле входа в архив, под широкой лестницей, ведущей во второй этаж, и глядит с тоской, злобой и старческой растерянностью. Да, как этот ни смешно, у Фисуна тоже был подчиненный! И этот подчиненный пресерьезно называл его иногда тираном, и, что всего странней, не без основания: характер у Фисуна был не легкий. Все управские старики, кое-что знавшие о личной жизни Фисуна, в один голос утверждали, что он и в семье тиран: что он весь век держит в истинно ежовых рукавицах свою жену, робкую и беззаветно преданную ему старушку, кое-чем торгующую на базаре, что она слова лишнего не смеет пикнуть при нем и все-таки с самой трогательной заботливостью, до седьмого пота начищает каждое утро его сапоги на пороге своей хаты. Как же мог после этого не бояться Фисуна вышеупомянутый подчиненный его, Луговой? Фисун шамкает, горбится от раздражения все круче, почти касаясь хвостом пиджака сапожных голенищ, и крепко стучит костылем, а тот, хотя и хмурится, да все-таки молчит, не поднимает глаз. Это был большой и угрюмый хохол, коренастый мужик в люстриновом костюме, долго работавший на почте по части зашивания и штемпелевания посылок и наконец попавший в управу на пост «помощника архивариуса». Он одним щелчком мог пришибить Фисуна, но ведь давно известно, что сила не в самой силе, а в той власти, с которой связана она. А что Фисун облечен был властью, что Фисун чувствовал себя очень строгим начальником и заражал Лугового своим чувством, в этом не было ни малейшего сомнения. Говоря по совести, дел (и совсем не спешных) было в архиве очень мало, но Фисун отличался удивительным умением находить их и работал так кропотливо, что работы и забот оказывалось всегда по горло. И он упивался ими, он замучивал Лугового особливо осенью, перед земскими собраниями, когда в управе шли вечерние занятия, в которых для архива не было ни малейшей надобности и которые тем не менее Фисун «назначал» неукоснительно. Само собой разумеется, что далеко не всегда, — и, прежде всего, по причине своей глубокой старости, — ощущал он себя носителем власти. Да и умалялась она сторожами, которые часто орали на него, находя, что он вечно мешает им под лестницей, вечно «вертится под ногами». Не всегда, конечно, трепетал перед Фисуном Луговой: были часы, когда нужно было отдохнуть от понесенных трудов и подкрепить силы для дальнейших, когда закуска, чаепитие и курение тютюна почти совсем уравнивали Фисуна с Луговым. Тут, сидя под лестницей за столиком, они беседовали, резали житный хлеб, чистили тарань и заваривали фруктовый чай в жестяном чайнике совсем как простые, одинакового ранга люди. Тут объединяла их еще и ненависть к сторожам, которые и Лугового не очень-то жаловали, а кроме того — глубокая отчужденность архива от всех прочих отделений управы: твердо держались эти архивные кроты, — и Фисун, конечно, особенно твердо, — того убеждения, что низ и верх суть два совершенно разных мира, что во веки веков не расти двум колосьям в уровень, что до скончания времен пребудут большие и малые, власть и подчинение, что напрасно молокососы потешаются над ними… и верой и правдой служили этому убеждению, один — властвуя, а другой — подчиняясь. Упрямы были они, эти темные люди! Знать не хотел Фисун того нового мира, в который попал он, старозаветный человек. И мы, молокососы, не только пожимали плечами, но порой и негодовали: смешон и странен был в нашем мире этот выходец из мира опекунских советов! Конечно, времена были тогда глухие, архиреакционные: но ведь все-таки были мы земские люди. А наше земство было к тому же не простое: на всю Россию славилось свободолюбием, демократичностью. Я в ту пору тоже находился внизу, но я уже был на пороге, на выходе из своего подземелья, и не куда-нибудь, а в статистику. Я был тоже не велик господин, но я уже был вхож в тот чуждый, заповедный для Фисуна и Лугового мир, где жизнь питалась совсем не теми идеями «времен Очакова и покоренья Крыма», что в архиве, — где со стен председательского кабинета глядели лица украшенных великолепными бакенбардами деятелей «эпохи великих реформ», где в двухсветной зале собрания, перед очами красавца царя-освободителя, во весь рост изображенного стоящим на зеркально-лаковом полу, от самого начала шестидесятых годов и до дней глубокой старости Фисуна смело звучали голоса «последних из стаи славной», где с уст старца Станкевича, ��огикана этой стаи, раздавалось столько бодрых и красноречивых призывов к «забытым словам», к добру, к правде, к гуманности, «к неуклонному следованию по тернистому пути русской гражданственности». И, повторяю, досадно и смешно было мне, подымавшемуся в этот мир и на обратном пути проходившему под лестницей, глядеть на своих столь архаических сослуживцев! Бывали минуты, когда даже не смеяться мне хотелось, а подойти к Фисуну и Луговому и каким-нибудь одним словом, одним жестом, вроде крепкого рукопожатия, заставить воспрянуть духом и этих людей, дать им почувствовать, как не правы они в своем страхе перед тем миром, что наверху. Но нужно было видеть, какими холодными взглядами провожали меня Фисун и Луговой, когда я, развязно спустившись из этого мира, проходил мимо них в библиотеку! Да впрочем, холодные-то взгляды были бы еще туда-сюда: беда в том, что дело обстояло еще хуже. Не одну враждебность ко мне, не одно презрение к моей развязности чувствовал Фисун: нет, несмотря на мой низкий чин, он непременно поднимался с места, когда я проходил мимо, и вытягивал руки по швам, старался разогнуться и получше уставить свои качающиеся ножки, до колен погруженные в прямые и широкие голенища. Ему чудилось сияние вокруг головы того, что спустился в эту темную архивную юдоль с горних высот, он знал, что сам председатель почему-то подает мне руку, что я как равный курю и болтаю с секретарем, — и чувствовал, что вместе со мною как бы доходит до него некое веяние оттуда, где обитала та самая власть, у подножья которой столько лет пресмыкался он и чьей ипостасью, хотя и очень малою, сознавал он порой и себя самого. Так вот и шли рядом две совершенно разных жизни наша и архивная. Так и стояли мы с этим упрямым и потешным старичком каждый на своем, коснея в своих совершенно разных убеждениях… Как вдруг старичок взял да и умер. Смерть его, как и всякая смерть, конечно, не могла быть потешной, — ведь все-таки горько плакала старушка на пороге хаты в предместье, нагревая щеткой солдатские сапоги и не желая расставаться с надеждой, что хозяин их поднимется и опять поплетется в архив, — но что эта смерть была не менее странной, чем и жизнь Фисуна, с этим, надеюсь, согласится всякий. Произошла она, правда, отчасти по нашей вине: мы ведь все-таки на некоторое время сломили его упрямство, заразили его своей верой в торжество свободы и равенства; да ведь кто же мог знать, что он уж до такой крайней степени окажется ��обок во втором этаже управы, что он, будучи таким робким и от природы, и в силу давней привычки трепетать перед вторыми этажами, вдруг перейдет всякие границы свободы и что дело кончится смертью? Произошла же эта смерть следующим образом. Служил я первый год, служил второй, третий… а Фисун шестьдесят шестой, шестьдесят седьмой. Время, повторяю, было трудное, — недаром обжора и пьяница, но либеральнейший человек, старший врач губернской земской больницы говорил: «Бывали хуже времена, но не было подлей»; время было темное, но ведь уж известно, что «чем ночь темней, тем ярче звезды», что «самая густая тьма — предрассветная». И мы все крепче верили в этот «грядущий рассвет». А Фисун по-прежнему твердо держался своего — того косного убеждения, что двум колосьям в уровень никогда не расти. Однако буквально каждый год приносил поражение за поражением этому Фоме неверному: с каждым годом все бодрее звучали голоса и старых земских бойцов, и идущих на смену им. И вот, наконец, чуть не поголовно всеми, ежегодно собиравшимися в ноябре в двухсветной зале нашей управы, овладели знаменитые «весенние мечтания». А когда из-за редеющих зимних облаков выглянуло и само весеннее солнце, когда полетели в поднебесье первые птицы и затрещал кое-где лед, сковывавший дотоле вольные воды, эти мечтания, прихлынув к сердцам, вылились уже в определенную форму, в форму страстных протестов, пожеланий, требований и самых зажигательных речей! До самых подземелий управы проник горячий весенний свет, и Фисун, хотя и растерялся от этого света, невольно зажмурил свои старые глаза, уже не мог не видеть, не мог отрицать того, что стало зримым, явным и несомненным для всех. Управа в тот ноябрь была подобна вешнему улью: сверху донизу гудела она народом, среди которого было и огромное количество посторонних, начиная с курсисток, студентов, врачей и кончая даже обывателями, и, казалось, уже не стало никакого различия между низом и верхом, между большими и малыми: все, от первых земских магнатов до последнего сторожа, от предводителя дворянства до Лугового, жаждали заключить друг друга в объятия, чтобы уже одним потоком к одной цели двинуться вперед. «Свобода! свобода!» — звучало повсюду. И вот на этот-то клич и двинулся к изумлению всех, даже и сам Фисун: повязался по холодным восковым ушам свернутым красным платком, выполз, горбясь и оседая на ноги, касаясь хвостом пиджака голенищ, из сво��х подземелий, добрел до лестницы, во всю ширину крытой красным сукном, — и хотя и очень медленно, но упрямо стал подниматься наверх, к тем огромным зеркалам, туманно-голубым от табачного дыма и отражающим в себе целое море народа, что были по бокам главного входа в двухсветный зал собрания. А поднявшись, смешался с шумными, воедино слитыми в одну массу народными толпами, вольно стал бродить по коридору, по отделениям, по кабинетам — и узрел-таки, наконец, самого Златоуста нашего, самого Станкевича. Полный текст по ссылке: https://genealogyrus.ru/blog/tpost/f7fjl333o1-arhivnoe-delo ПРОШЛОЕ - РЯДОМ! 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 🌳📚🔎 📜🔍 Услуги составления родословной, генеалогического древа. 📖 ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ в нашей группе ВК: vk.com/app5619682_-66437473 ✉ Наша почта: arhrodoslov@yandex.ru

[markussmid]

"Где бы ты ни была… ",("Если ты где-нибудь есть…),англ. /"Wherever You Are…",1988г.,реж. Кшиштоф Занусси

История самого загадочного и незаслуженно забытого шедевра К.Занусси "Если ты где-нибудь есть… " рассказывает пронзительную историю любви, потери и связанного с ней искупления.

Название фильма,являющееся цитатой из стихотворения Яна Кохановского, анонсирует сюжет сложной психологической д��амы, в которой Занусси поднимает тему сущности человечества и ценности человеческой жизни.

Действие разворачивается в двух временных плоскостях,когда молодой космополит и фабрикант с немецкими корнями Джулиан(Джулиан Сенз) по совместительству работающий дипломатом в южной Америке ,возвращается в Европу накануне войны ,что бы разобраться со своим делами на принадлежащей ему фабрике.

Он приезжает в 1939г., вместе с молодой женой Ниной(Рене Саутендейк) в поместье Гуланицких,игнорируя признаки приближающейся войны,в то время как его чувствительная жена видит их отчетливо.

Надо сказать ,что и сам Джулиан ,неосознанно способствует этому,отгородившись от внешнего мира холодным рационализмом и верой в человеческий разум,что делает его отношения с женой весьма деструктивными,при очевидной любви к ней.

Он слишком высокомерен,слишком эмоционально отстранен и не хочет видеть другой чувственный и духовно насыщенный мир ,считая его ущербным. Странная и болезненная эволюция их отношений ,от безобидных моментов к дестабилизирующим,приводит к трагическим последствиям,когда к власти приходят нацисты.

Этот фильм отличается от других работ Занусси тем,что создавая невероятно насыщенную в визуальном и эстетическом плане атмосферу,режиссеру удается умело скрывает элемент эмоциональности под маской уто��ченной отстраненности.

Таким образом напряжение накапливается по частям,постепенно перерастая из снежного кома в огромную лавину,которая в финале не оставляет шансов никому из персонажей.

Но при этом основной конфликт возникает не только из за расхождения взглядов и политической близорукости,на самом же деле Занусси копает глубже,и на бессознательном уровне взывает к дикому первобытному естеству,противопоставляя ему идею христианской духовности и смирения.

Это создает потрясающий эффект, в некоторых моментах фильма близкий к катарсису. "Если ты где то есть.." удивительный фильм оставляющий после просмотра чувства глубокого восторга,тоски от соприкосновения с прекрасным и непостижимым а так сопричастности от проникновения в саму суть мироздания.

"Куда исчезла ты,любимая — моя в какие дальние отправилась края? Царишь ли в вышине над всеми небесами Иль к сонму ангелов причислена над нами? Иль в светлый рай взята, а может, как счастливый сон Живешь на островах? Или тебя Харон Везет по озеру, и там водой забвения Поит, что ты глуха к мирскому огорчения. Иль тело сбросив,забыв и мысль свою, ты уподобилась живому соловью? Или в чистилище пятно смываешь с тела, какое, может быть, на плоти уцелело? Иль в прежний мир ушла, в неведомую даль? Ужели родилась ты на мою печаль? — Но где бы ни была,ты сжалься надо мною! А если вновь предстать не можешь ты земною, Тогда утешь меня, явись ко мне хоть призрачной мечтой,хоть тенью но напомни о себе".