#bardo museum (1975)

[withinthescripts]

Season 2, Cassette 4: Bardo Museum (1975)

[tape recorder turns on]

Welcome to the international Bardo Museum of Tunis. I am Ama Cudjoe, director of curations. We are proud to present this audio cassette guide of “Unfinished Nightmares”, the new sketches of Claudia Atieno. These drawings were discovered two years ago in a previously unknown crawl space below Atieno’s Cornwall home. This audio guide will be narrated by historian and expert in Atieno’s oeuvre, Roimata Mangakāhia. While Atieno’s whereabouts remain a mystery, these sketches give eery insight into her last creative thoughts before her disappearance. This special exhibit is located on level 2. Works with audio guidance are numbered and begin on your left, moving counter-clockwise around the room. Each narration will be followed by a tone, so that you may pause the cassette between pieces. Please return the cassette player, headphones, and shoulder strap to the member services desk on the ground floor.

[bell chimes]

Sketch One. “Untitled Figure with Hat”.

This drawing is of the society’s secretary of trade, Vishwati Ramados, wearing a wide-brimmed fedora. You can see a wry smile on Ramados’s face, like in reference to the brown western hat juxtaposed against her soft blue sari. The staff at the Bardo disagreed with my identification of Ramados. Rather, they do not believe the figure is meant to be anyone in particular, but I know her face well. Ramados was a frequent visitor to Atieno’s Cornwall home, as well as her Mwanza apartment. I knew Ramados, and while I was not close to her, I know she greatly respected Atieno’s artistic talents.

Ramados also greatly resented Atieno’s constant critique of the societal council, her frequent jibes about Ramados’s capitulation to bureaucratic strictures. Ramados, like most of Atieno’s invited guests, was an avid art collector and ardent fan of Atieno’s work.

Ramados had a technically perfect smile. One that is vibrant and beautiful, regardless of her intentions. Look at her smile in this sketch. What are Ramados’s intentions? What are your intentions?

One of Atieno’s most notorious paintings, “(-- [0:03:26] Madurai”, currently part of Manhattan Museum of Modern Art’s permanent collection, featured a verdant ravine covered in ferns. In the center of the gully, a single camera held by two seemingly disembodied hands literally suggesting a nature photographer, but figuratively critical of the council’s surveillance scandal of 1958 where staff members, under the oversight of the trade commission, kept secret and extensive records of international merchants, including artists such as Atiano.

Placing the subject of the painting in Ramados’s birthplace of Madurai was a particularly harsh jab at a powerful and, it has been rumored, vindictive woman. The surveillance records were unearthed by four journalists from Vancouver, but they could not prove Ramados directly authorized the surveillance of these merchants. Ramados was publicly (-) [0:04:20] for this direct violation of the Citizen Espionage Act of 1951, but never faced a tribunal for these crimes. In “Untitled Figure with Hat”, Atieno did not detail much of Ramados’s surroundings, just her face, smile, hat, and shaded eyes. But notice the pencil stroke in the upper left, suggesting the flat horizon of the ocean.

I believe this was drawn on the patio of Atieno’s Cornwall home overlooking the sea. Ramados’s contagious charms are made vivid in this drawing, and were likely her salvation in the congressional hearings on her scandal. Ramados was friendly with Atieno for the most part, and they had lively conversations about everything except politics. But in the time I spent with Ramados in Cornwall, I sensed she was always planning every word, every gesture. She was carefully choreographed, her intentions were complex and hidden.

[bell chimes]

Sketch two. “Untitled Automobile with Driver”.

Scholars at the Royal Cornwall Museum noted that it was a 1950 Rolls Royce Silver Wraith, a vehicle which was owned by late president of the Bank of Western Europe, Archie McPherson. In the sketch, however, the man standing next to the vehicle is not Archie, who was a large man, broad-shouldered and tall, with a round belly and young face. The man in the sketch is small, barely taller than the vehicle itself. He is wearing thick-rimmed eyeglasses and wearing an unbuttoned shirt.

Look carefully inside his jacket. There appears to be a pistol on a shoulder holster. Although this is a small debate among critics. Notice the shape? The handle of the supposed gun is longer than seems ordinary for a pistol. How long is a pistol?

This man also does not bear any of the uniform elements common to the International Police, who are the only people legally allowed to carry firearms. So either it is not a pistol, perhaps an unfinished umbrella or poorly drawn driver’s gloves, or this unknown man is a guard/driver for a wealthy non-political individual such as McPherson.

Look in the windows of the car. Do you see the outline of a heavyset banker? What does wealth look like?

Hiring armed private guards would also be a criminal offense, but one which money or influence could help alleviate. McPherson owned a large collection of private works by Atieno, Pavel Zubof and Cassandra Reza. He underwrote an exhibit of Atieno’s work at the Tate Modern in 1971. He was one of Claudia’s supporters in her critique of the new society. McPherson believed Ramados and other high-ranking members of the society were covertly constructing an institute in the former United States to imprison violators, the Family Dissolution Act of 1955. He claimed the institute kidnapped and tortured adults who sought to reconnect with their birth families. 

Archie and Claudia did not just enjoy sharing conspiracy theories, they actively believed them.

McPherson was found dead outside his home last year. The official statement claimed he died of a heart attack, and this is not an appropriate forum for speculating about the honesty of official statements.

Look again in the windows of the car in the sketch. Who else was in the vehicle? Do you see yourself inside the car?

[bell chimes]

Sketch three. “Untitled Waves”.

Atieno had drawn a cross-section of waves crashing upon a rocky shore. Look closely along the top of the water. She has masterfully depicted the turbulent force of sand and seaweed caught in an undertow, using only a pencil. She has colored darkly the sky, ostensibly just bad weather, but also symbolizing the nightmare of being dragged out alone into the ocean.

The markings are boldest near the rocks. Look at the rocks and follow the lines out into the sea. See how the pressure of the pencil lightens significantly? The charcoal sky dissipates, not into light but into nothingness. Fear of the void. Of loneliness.

The cliffs of the Cornwall home were always my favorite scene to sketch. Sitting on Claudia’s patio deck overlooking the cliffs, I would often practice shading gradients. Claudia asked me once why I drew this scene so often. I explained to her it was a relaxing way to pass the time, particularly when I needed to keep busy but lacked motivation to create new work. It wasn’t long after that before her sketch pad was filled with drawings of the same scene. You can see here in “Untitled Waves” that even with pencils, Atieno was masterful. I hated her for that. I hated that about her.

Look again at her gradients. Don’t they make you mad? Think about everything you are incapable of achieving.

[bell chimes] [tape recorder turns off] [ads] [tape recorder turns on]

Sketch four. “Untitled Dinner Party”.

Dinner parties were common at the Cornwall house, with visiting artists and dignitaries. I say “dinner parties”, but due in part to the remoteness of the house and in part to the untamed nature of parties, they ran through the night and into the next day, when people could more safely make their way back to land. On occasion, the parties bled through to the next day and further. Atieno was well known for her social events, and many of these were wild engagements with drinks, music, dancing and gregarious unpredictable personalities who sang, or told stories. Or in the case of several dancer friends, stripped naked and performed improvised dance routines on tables.

In this drawing, though, the party seems subdued. Look at how the well dressed figures gingerly hold their glasses of wine, standing stiffly about cocktail tables, with little sign of the debauchery I associate with Atieno’s get-togethers. It is difficult here to discern specific identities, but it is likely that these are representatives from the Council. I believe Atieno was attempting to capture the Council’s trepidation about what they had interpreted as political art. I am not so sure of this interpretation, especially given the source. If you’re looking for dissidence, you’re likely to see it, whether or not it’s really there.

She welcomed friends and enemies alike, and in the case of World Council and Architects of the New Society, she would have happily invited any of her well-appointed detractors into her home, as long as they told good stories and didn’t ruin the fun. The Council were happy to attend the parties, as long as they could mentally know who was there, and what they said.

Atieno’s home country of Tanzania was dissipated during the creation of the society in 1939. The founders of the society removed national bonders in favor of the nine united regions. While this gave way to an eastern Africa independent of English imperialist rule, it stole away the agency of the smaller Tanzanian officials fighting for their own governance. The sub capital of Dodoma now reports to the regional seat in Nairobi. Europeans no longer govern the former Tanzania, but the open trade enabled astronomic growth in several reasons of Africa, and the European population grew there in two decades following the war. Atieno felt disconnected from her homeland and family in Mwanza, as well as with the dilution of the [Ipo] population by the English-speaking Europeans. Still, as a globe traveling artist, many of her childhood friends dissociated from Atiano, feeling she had abandoned her home. Perhaps she had. It would not be the only time she had abandoned her home.

In “Untitled Dinner Party”, we likely see a room full of politicians watching and recording Atieno subtly, as Atieno subtly watched and recorded them in return, in her own way. Look at the revellers in the sketch. Or is “revellers” an appropriate word to use? Which of these people do you think last saw Claudia?

[bell chimes]

Sketch five. “Untitled Artists at Work”.

This meta-sketch of a sketch is quite indicative of the occasions when guests would work together to develop new work. Someone would paint, as you see here in this sketch, a painting on an easel, three artists gathered around discussing the work. I used to believe that one of the figures was Claudia herself, as the painting on the easel, the art within the art, appears to be her, and appears to be her work, “Sunshine Afternoon”. But “Sunshine Afternoon” was painted in 1968. This sketch, while not dated, is likely from the early 1960’s if not late 1950’s. This painting is someone else’s entirely. It was not uncommon for artists to work together to share ideas and paint similar concepts, but an oft-had discussion with other artists in Atieno’s circle was: when does inspiration become theft? I have no proof that another artist originally created “Sunshine Afternoon”. In fact, Claudia might have created it first in this sketch, only to realize it fully in oils years later. But one of the artists in this work, so you see the woman with the long dark hair, I’m certain is Vanessa Wynn. The more I think about her signature rays of light, I think that “Sunshine Afternoon” was certainly her original idea, or at least I had my suspicions.

Look at the sketch in the sketch. Do you recognize that as an early study of “Sunsine Afternoon”? Does this serve as proof, of anything? Are all affirmatives true, until they are successfully debunked?

[bell chimes]

Sketch six. “Untitled Rope and Parrot”.

This, of all the newly discovered sketches, disturbs me the most.

As a sketch, it is simple and beautiful. It is the least suggestive of sinister guests. As you can see it is just a square knot lying atop a wooden table. Next to the tope is a bird. The curators at the Bardo have called this bird a parrot, but it is specifically a kea. Note its long narrow beak. I argued with the curatorial staff about this, and they noted it was more likely an African grey parrot, a bird Atieno would have seen in her parents, as opposed to a kea, native in New Zealand, a place she had never been.

I know this bird to be a kea, even if Atieno had never seen one in person. First, the bird is missing the patterns of the grey parrot, but there is a more significant reason for my certainty. Second, I had an identical painting: a kea on a table, next to a knotted rope. It was one of my earlier attempts to capture wildlife stills. I was fortunate enough to have a friend who worked in nature conservation in the south Ireland, specifically maintaining the help of native birds. She’d taken in an injured kea. She had nursed it back to health. But it could no longer fly. I remember clearly the bird had a small plaster rap, almost like a cast, at the base of one of its wings. My friend allowed me to paint the immobilized bird, and it was a good subject, as it held perfectly still.

Notice in Atieno’s sketch the shoulder area on the bird’s left side. Do you see where the pencils are absent in a horizontal swathe? Is that an unfinished section, or merely Atieno playing with light and shadow, or is it a plaster band?

I brought the painting with me to London early in my career, hoping to get a showing in a gallery. At the time, I thought it captured a unique perspective and approach to still lifes. But over time, I began to feel the painting was not satisfactorily executed, so I left it with other early studies and incomplete paintings in a trunk in my closet.

Atieno rarely came to see me in my small flat in Plymouth, because it was so far from her home. For all of her love of world travels, she detested long commutes to others’ homes. Plus, as I said it was a small flat. But a few weeks after her last visit to my flat in 1970, I noticed that my trunk was open and a handful of my papers and drawings were missing. Since I did not check the trunk regularly, I thought it had perhaps broken open in transit and I’d just never noticed. But upon seeing these sketches, this year, I recognize the sketch of the bird and the rope, and I suspect Atieno had found my old painting. She not only stole the picture, but bettered it. Even without the richness of color and the depth of oil on canvas, Atieno captures shadows and light so well, even the kea, without the motion blur of a realistic photograph, Atieno.. [chuckles] using only a pencil, shows the bird’s lack of attention spam, its nervous energy sitting next to a human. Even the chips and dents along the table’s edge, where the bird had bit away the wood. I don’t recall ever including that detail in my original painting.

What is most maddening about Atieno is her talent. Even in plagiarism, she makes it perfectly her own.

[bell chimes]

So this concludes your audio tour of “Unfinished Nightmares – the New Sketches of Claudia Atieno”. Before you turn in your cassette player at the members desk, I’d like to say a word about Claudia’s absence. She may never return to us, but I believe she’s not dead. Just as she left her home in Mwanza, she left her home in Cornwall. Perhaps she will continue to make art and we will find her once again.

Her former partner Pavel Zubov told the staff at Bardo Museum that he found the sketches for this exhibit in a crawl space in Claudia’s home. I’m not certain what he was doing in her home recently, but I’m weary of the idea that the simply found these in one place no one had ever looked. I admit to looking thoroughly through her home when she wasn’t there. I never saw these. I’m hoping his claims are false, and that Claudia gave them to him to put in the Bardo. It’s possible she simply doesn’t want it known that she’s still somewhere in the world making art.

I expect more exhibits of newly discovered works by Claudia Atieno. [softly] I hope, anyway.

[tape recorder turns off]

“Within the Wires” is written by Jeffrey Cranor and Janina Matthewson and performed by Rima Te Wiata.

With original music by Mary Epworth. Find more of Mary’s music at maryepworth.com.

[withinthewiresrus]

Season 2, Cassette #4 - Bardo Museum (1975) | Сезон 2, кассета #4 - Музей Бардо (1975)

[звук включения магнитофона]

Добро пожаловать в международный музей Бардо в Тунисе[1]. Я — главный куратор Ама Куджо. Мы с гордостью представляем этот аудиогид по «Неоконченным кошмарам»— новым наброскам Клаудии Атьено. Эти рисунки были найдены два года назад в ранее неизвестном подполе дома Атьено в Корнуолле. Данный аудиогид озвучен историком и экспертом в творчестве Атьено — Ройматой Мангакахией. Эти эскизы дают мрачный взгляд на последние творческие идеи Атьено перед исчезновением, в то время как её местоположение остаётся загадкой. Эта особая выставка располагается на втором этаже. Картины с аудиокомментариями пронумерованы, расположены на стенах зала против часовой стрелки и начинаются слева от вас. После каждого комментария будет звучать сигнал, чтобы вы знали, где остановить кассету между частями. Пожалуйста, верните кассетный плеер, наушники и наплечный ремень сотруднику сервисного центра на первом этаже.

[звон колокольчика]

Набросок первый. «Без на��вания (Фигура в шля��е)».

Это рисунок общественного министра торговли Вишвати Рамадос в широкополой шляпе. На лице Рамадос насмешливая улыбка, как будто по поводу соседства коричневой ковбойской шляпы и её нежно-голубого сари. Сотрудники Бардо не согласились со мной в том, что это Рамадос. Они, скорее всего, не верят, что рисунок подразумевает конкретного человека, но я хорошо знаю её лицо. Рамадос часто посещала дом Атьено в Корнуолле, как и её квартиру в Мванзе. Я была знакома с Рамадос, и пусть мы не были близки, но я знаю, что она очень уважала художественные таланты Атьено.

Но Рамадос также была сильно возмущена постоянной критикой Атьено общественного совета и её частыми насмешками над тем, что Рамадос подчинялась бюрократическим ограничениям. Рамадос, как и большинство гостей, которых приглашала Атьено, была страстным коллекционером произведений искусства и ярой поклонницей её работ.

У Рамадос была технически идеальная улыбка. Живая и красивая, независимо от её намерений. Посмотрите на её улыбку на этом эскизе. Каковы намерения Рамадос? А каковы ваши намерения?

На одной из наиболее печально известных картин Атьено, «Папоротниковый[2] Мадурай»[3], входящей сейчас в постоянную коллекцию Нью-Йоркского музея современного искусства, изображено зеленеющее ущелье, поросшее папоротником. В центре оврага — камера, которую держат две, кажется, бестелесные руки. При буквальном восприятии представляется фотограф-натуралист, но образно картина критикует скандал 1958-го года, связанный со слежкой Совета: его члены, действуя под контролем Торговой комиссии, тайно хранили обширные данные о международных коммерсантах, включая и художников, таких, как Атьено.

Выбор Мадурая, родины Рамадос, для места действия картины был особенно суровым ударом для этой могущественной и, по слухам, мстительной женщины. Записи наблюдения были обнаружены четырьмя журналистами из Ванкувера, но они не смогли доказать, что именно Рамадос дала разрешение на слежку за коммерсантами. За это прямое нарушение Гражданского закона о шпионаже 1951-го года Рамадос была публично осуждена, но так и не предстала перед судом за свои преступления. На рисунке фигуры в шляпе Атьено особо не детализировала окружение Рамадос, только её лицо, улыбку, шляпу и скрытые в тени глаза. Но обратите внимание на карандашный штрих наверху слева, указывающий на ровный горизонт океана.

Я считаю, что этот рисунок был сделан на террасе дома Атьено в Корнуолле, выходящей на море. Он ярко изображает притягательное очарование Рамадос, и, вероятно, именно оно стало её спасением на слушаниях Конгресса по скандалу. Рамадос по большей части была дружелюбна с Атьено, и у них бывали оживлённые беседы о чём угодно, кроме политики. Но за время, проведённое с Рамадос в Корнуолле, я поняла, что она всегда планирует каждое слово, каждый жест. Она действовала с хореографической тщательностью, а её неоднозначные намерения оставались скрытыми.

[звон колокольчика]

Набросок второй. «Без названия (Автомобиль с водителем)».

Специалисты из Королевского музея Корнуолла отметили, что это «роллс-ройс» модели Silver Wraith 1950-го года, машина, принадлежавшая последнему президенту Банка Западной Европы, Арчи МакФерсону. На наброске, однако, рядом с автомобилем стоит не Арчи, который был крупным, широкоплечим, высоким, с круглым животом и моложавым лицом. Человек на наброске маленький, едва выше самой машины. На нём очки в толстой оправе и расстёгнутая рубашка.

Внимательно посмотрите под его куртку. Кажется, там пистолет в наплечной кобуре. Хотя здесь мнения критиков немного расходятся. Обратили внимание на форму? Рукоять предполагаемого пистолета длиннее обычного. Какой длины пистолет?

На этом человеке также нет никаких элементов униформы, принятой в Международной полиции, — только им закон разрешает носить огнестрельное оружие. Так что либо это не пистолет, а, например, незаконченный зонт или плохо нарисованные водительские перчатки, либо этот неизвестный человек — охранник или водитель такой богатой личности, не связанной с политикой, как МакФерсон.

Посмотрите в окна авто. Видите силуэт грузного банкира? Как выглядит благосостояние?

Наём вооружённой частной охраны — формально тоже уголовное преступление, но его можно смягчить при помощи денег или влиятельности. МакФерсон владел большой коллекцией частных работ Атьено, Павла Зубова и Кассандры Реза. Он поддержал выставку работ Атьено в Тейт Модерн в 1971-м году. Он был одним из сторонников Клаудии в её критике нового общества. МакФерсон верил, что Рамадос и другие высокопоставленные члены общества втайне занимаются созданием учреждения в бывших Соединённых Штатах для лишения свободы нарушителей Закона о ликвидации семей 1955-го года. Он утверждал, что это учреждение похищает и пытает взрослых, пытающихся воссоединиться со своими кровными семьями.

Арчи и Клаудия не просто получали удовольствие от обсуждения теорий заговора, но и активно верили в них.

В прошлом году МакФерсон был найден мёртвым снаружи своего дома. В официальном заявлении утверждалось, что он умер от сердечного приступа, и это не самая подходящая площадка для рассуждений на тему честности официальных заявлений.

Снова взгляните в окна автомобиля на этом эскизе. Кто ещё был в этой машине? Видите ли вы себя внутри неё?

[звон колокольчика]

Набросок третий. «Без названия (Волны)».

Атьено нарисовала срез волн, разбивающихся об скалистый берег. Посмотрите внимательно на поверхность воды. Она мастерски изобразила хаотическую силу песка и водорослей, попавших в отлив, используя только карандаш. Она сделала небо тёмным, изображая, на первый взгляд, просто плохую погоду, но также символически выражая кошмар одинокого дрейфа в океане.

Около камней рисунок наиболее чёткий. Посмотрите на скалы и проследите, как их контуры уходят в море. Видите, как явно уменьшается давление на карандаш? Угольное небо рассеивается, но переходит не в свет, а в ничто. Страх перед пустотой. Перед одиночеством.

Скалы у дома в Корнуолле всегда были моим любимым пейзажем для набросков. Сидя на террасе Клаудии, выходящей на скалы, я часто практиковалась в штриховке переходов. Как-то раз Клаудия спросила меня, почему я так часто рисую этот пейзаж. Я объяснила ей, что это расслабляющий способ скоротать время, особенно когда мне нужно чем-нибудь заняться, но не хватает мотивации на новую работу. Вскоре после этого её блокнот для эскизов был заполнен рисунками этого же пейзажа. Здесь, на рисунке волн, вы видите, что даже с карандашами Атьено обращалась мастерски. Я ненавидела её за это.

Я ненавидела это в ней.

Ещё раз посмотрите на её переходы. Разве они не приводят вас в бешенство? Подумайте обо всём, чего вы не можете достичь.

[звон колокольчика]

[звук выключения магнитофона]

[реклама]

[звук включения магнитофона]

Набросок четвёртый. «Без названия (Званый ужин)».

Званые ужины с приглашёнными художниками �� высокопоставленными лицами были обычным делом в доме в Корнуолле. Я говорю «званые ужины», но из-за удалённости дома и отчасти из-за дикой манеры вечеринок они продолжались всю ночь до следующего дня, когда гости уже могли более безопасно вернуться на материк. Иногда вечеринки переходили на следующий день и дальше. Атьено была хорошо известна своими светскими мероприятиями, и многие из них были безумными затеями с выпивкой, музыкой, танцами и непредсказуемыми компанейскими личностями, которые пели или рассказывали истории. Или, в случае нескольких друзей-танцоров, раздевались догола и исполняли импровизированные танцевальные номера на столах.

На этом рисунке, однако, вечеринка выглядит подавленно. Взгляните, как эти хорошо одетые люди осторожно держат свои бокалы с вином, неподвижно стоя у коктейльных столиков и почти не показывая распущенности, которую я ассоциирую с вечерами у Атьено. Здесь сложно рассмотреть конкретных личностей, но вполне вероятно, что это представители Совета. Я считаю, что Атьено пыталась изобразить тревогу Совета по поводу того, что он интерпретировал как политическое искусство. Я не слишком уверена насчёт этих толкований, особенно учитывая источник. Если вы ищете инакомыслие, то, скорее всего, вы его увидите, даже если его нет.

Она радушно принимала как друзей, так и врагов, и в случае Мирового совета и Архитекторов нового общества она могла с радостью пригласить в дом любого из своих хорошо устроившихся недоброжелателей, если он рассказывал хорошие истории и не мешал веселью. Члены Совета были рады присутствовать на вечеринках, пока они могли узнавать, кто там был и о чём говорил.

Танзания, родина Атьено, была распущена во время формирования общества в 1939-м году. Основатели общества устранили национальные границы в пользу девяти объединённых регионов. Это дало Восточной Африке независимость от английской империалистической власти, но в то же время лишило мелких танзанийских чиновников правовых институтов для борьбы за самоуправление. Второстепенная столица Додома теперь отчитывается перед региональной властью в Найроби. Европейцы больше не правят бывшей Танзанией, но открытая торговля поспособствовала колоссальному росту нескольких регионов Африки, и в течение двух десятилетий после войны численность европейского населения там росла. Атьено чувствовала себя ��торванной от родины и семьи в Мванзе, учитывая ещё и то, что население разбавлялось англоговорящими европейцами. Тем не менее, она была путешествующей по миру художницей, и многие друзья детства отдалились от Атьено, чувствуя, что она бросила свой дом. Возможно, так оно и было. Это был бы не единственный раз, когда она бросила свой дом.

На рисунке «Без названия (Званый ужин)» мы, скорее всего, видим комнату, полную политиков, неуловимо наблюдающих за Атьено и фиксирующих наблюдения, так же, как Атьено по-своему неуловимо наблюдала за ними и фиксировала свои наблюдения в ответ. Посмотрите на этих гуляк на наброске. Или «гуляки»— неуместное слово? Как вы думаете, кто из этих людей последним видел Клаудию?

[звон колокольчика]

Набросок пятый. «Без названия (Художники за работой)».

Этот метаэскиз эскиза в значительной степени указывает на те случаи, когда гости объединяли усилия для создания новой работы. Один, как видно из наброска, пишет картину на мольберте, три других художника собрались вокруг и обсуждают работу. Раньше я считала, что одна из них — это сама Клаудия, так как картина на мольберте — искусство внутри искусства — это, похоже, её работа «Солнечный день». Но «Солнечный день» был написан в 1968-м. А этот набросок, хотя он не датирован, скорее всего, относится к началу 1960-х, если не концу 1950-х. Эта картина принадлежит совсем другому человеку. Для художников не было редкостью работать вместе, чтобы делиться идеями, и рисовать по схожим замыслам, но в кругу художников, к которому принадлежала Атьено, часто обсуждался вопрос: когда вдохновение становится плагиатом? У меня нет доказательств, что изначально другой художник создал «Солнечный день». По сути, Клаудия могла первая изобразить его на эскизе, но полностью реализовать его в масле только годы спустя. Но одна из художниц в этой работе, видите, женщина с длинными тёмными волосами — я уверена, что это Ванесса Уинн. Чем больше я думаю о её фирменных лучах света, тем больше я думаю, что «Солнечный день» был, несомненно, её оригинальным замыслом. Или, по крайней мере, я подозревала это.

Посмотрите на эскиз на эскизе. Узнаёте ли вы раннюю версию «Солнечного дня»? Служит ли это доказательством чего-либо? Все ли утверждения правдивы, пока не будет доказано обратное?

[звон колокольчика]

Набросок шестой. «Без названия (Верёвка и попугай)».

Из всех недавно обнаруженных эскизов этот беспокоит меня больше всего.

Как набросок он незатейлив и прекрасен. Он меньше всего ассоциируется со зловещими гостями. Как видите, это всего лишь прямой узел, лежащий на деревянном столе. Рядом птица. Кураторы в Бардо назвали эту птицу попугаем, но, если быть точнее, это кеа. Обратите внимание на её длинный узкий клюв. Я спорила с кураторами на эту тему, и они заметили, что это, скорее всего, африканский серый попугай, птица, которую Атьено могла видеть у своих родителей, а не кеа, обитающий в Новой Зеландии, в которой она никогда не бывала.

Я знаю, что это кеа, даже если Атьено никогда не видела ни одной такой птицы вживую. Во-первых, у птицы нет расцветки серого попугая, но у моей уверенности есть и более существенная причина. Во-вторых, у меня была идентичная картина: кеа на столе рядом с завязанной узлом верёвкой. Это была одна из моих ранних попыток запечатлеть дикую природу. Мне посчастливилось иметь подругу, которая работала в заповеднике на юге Ирландии и специализировалась на сохранении местных видов птиц. Она взяла себе раненую кеа и выходила её вплоть до выздоровления. Но птица больше не могла летать. Я хорошо помню, что одно её крыло у основания было обмотано пластырем, почти как гипс. Моя подруга разрешила мне нарисовать лишённую подвижности птицу, и это был хороший объект, потому что она совершенно не двигалась с места.

Обратите внимание на левое плечо птицы на эскизе Атьено. Видите не закрашенную карандашом горизонтальную полосу? Это незаконченная часть, или Атьено просто играет со светом и тенью, или это повязка из пластыря?

В начале своей карьеры я привозила свою картину в Лондон, надеясь выставить её в галерее. В то время я думала, что мне удалось передать уникальную перспективу и подход к натюрморту. Но позже я начала чувствовать, что картина не была выполнена должным образом, поэтому оставила её в чемодане в моём шкафу вместе с другими ранними этюдами и незаконченными картинами.

Атьено редко навещала меня в моей маленькой квартире в Плимуте, потому что это было очень далеко от её дома. При всей её любви к путешествиям по миру она ненавидела долго добираться до чужих домов. Плюс, как я сказала, квартира была маленькой. Но спустя несколько недель после её последнего визита ко мне в 1970-м году я заметила, что мой чемодан открыт и часть бумаг и рисунков пропала. Поскольку я не проверяла чемодан регулярно, я подумала, что он, возможно, сломался при перевозке и я просто не замечала этого раньше. Но, увидев её эскизы в этом году, я узнала набросок с птицей и верёвкой и подозреваю, что Атьено нашла мой старый рисунок. Она не только украла его, но и улучшила. Даже без насыщенности цвета и глубины масла на холсте Атьено так хорошо передаёт светотень, даже на кеа. Без размытия движения, присущего реалистической фотографии, Атьено… [с усмешкой] с помощью одного лишь карандаша показывает недостаток концентрации внимания у птицы и её нервозность из-за нахождения напротив человека. Даже щепки и вмятины вдоль края стола, где птица расковыряла дерево. Я не припоминаю, чтобы включала эти детали в свою оригинальную картину.

Самое раздражающее в Атьено — её талант. Даже плод плагиата она делает полностью своим произведением.

[звон колокольчика]

Итак, на этом ваш аудиогид по выставке «Неоконченные кошмары — новые наброски Клаудии Атьено» завершается. Прежде чем вы вернёте кассетный плеер сотрудникам, мне хотелось бы сказать немного об отсутствии Клаудии. Возможно, она никогда не вернётся к нам, но я верю, что она не мертва. Просто она покинула свой дом в Корнуолле так же, как покинула дом в Мванзе. Вероятно, она продолжит творить, и однажды мы снова откроемеё для себя.

Её бывший партнёр Павел Зубов сказал сотрудникам музея Бардо, что он нашёл наброски для этой выставки в подполе дома Клаудии. Я не уверена насчёт того, что он делал недавно у неё дома, но устала от идеи, что он просто нашёл их именно там, куда никто никогда не заглядывал. Я признаюсь, что основательно осмотрела её дом, когда её там не было. И никогда их не видела. Я надеюсь, что его утверждения не соответствуют реальности и что это Клаудия дала их ему, чтобы разместить в Бардо. Возможно, она просто не хочет, чтобы стало известно, что она всё ещё где-то в нашем мире и творит.

Я ожидаю, что выставок новых обнаруженных работ Клаудии Атьено станет больше. [тихо] По крайней мере, надеюсь на это.

[звук выключения магнитофона]

Окей, наше время подошло к концу. Теперь твоё время. Время заглянуть в музейную лавку. Возьми себе сувенирный альбом с картинами о [ПЯТНАХ КЕТЧУПА]. Прихвати плакат с [КРАСОЧНЫМ ИЗОБРАЖЕНИЕМ ТВОЕГО РОЖДЕНИЯ]. И купи памятную вазу, сделанную из [ВЕТРА].

[1] Национальный музей Бардо — музей римской мозаики и других (преимущественно античных) артефактов изобразительного искусства. Находится в Бардо, предместье города Тунис.

Расположен в бывшем дворце, построенном в XIII веке для Хафасидов. В 1885 году принято решение о создании музея, который был открыт для публичных посещений в 1888 году под названием Алауи.

Бардо — крупнейший после Каирского египетского музея археологический музей в Африке.

[2] Так как запись этого фрагмента трудноразличима, есть и другие варианты перевода названия: «Папортниковый бог Мадурая», «Иноземный бог Мадурая», «Папортниковый сады Мадурая» и даже «Папортниковая хрень Мадурая». Возможно, настоящее название, переводится как-то еще. Возможно, это не имеет значения. (прим. редактора).

[3] Мадурай— старейший существующий поныне город на полуострове Индостан; административный центр округа Мадурай и третий крупнейший город в Тамил-Наду. Город был построен пандийским раджой Кулашекхара и был столицей пандийских правителей Южной Индии. Главной достопримечательностью города является почитаемый индуистами храм Минакши.

[dragoncatkhfan]

Found the connection between season 2 and 3 of Within the Wires

Within the Wires Seasom 2 Episode 4 Bardo Museum (1975):

In the center of the gully, a single camera held by two seemingly disembodied hands literally suggesting a nature photographer, but figuratively critical of the council’s surveillance scandal of 1958 where staff members, under the oversight of the trade commission, kept secret and extensive records of international merchants, including artists such as Atiano.

[...]

The surveillance records were unearthed by four journalists from Vancouver, but they could not prove Ramados directly authorized the surveillance of these merchants

Within the Wires Season 3 Episode 1 (1953):

Amy, if those journalists from Vancouver call again, tell them we have no comment at this time. Also uh uh, I don’t know your filing system. If you have any records on anything this office has to do with Vancouver, bring them to me.

[chastance]

Within The Oil: Bardo Museum

Oil sketch of Roimata Mangakāhia from Within the Wires Season 2 Cassette 4 Bardo Museum 1975.