#рези

[top100k]

Слезол форте глазные капли инструкция ➡ https://kahgo.ru/SlhYY5P

💯 VIZOX - РЕГЕНЕРАЦИЯ ЗРЕНИЯ ДО «ЕДИНИЦЫ» БЕЗ ПРИМЕНЕНИЯ ОПЕРАЦИИ

Препарат Vizox устраняет ошибки зрения, реставрируя сосуды и ткани глаза.

- Воскрешает зрение за счет Экстракта Аронии.

- Удаляет помутнение хрусталика за счет Концентрата Женьшеня.

- Убирает утомленность и воспаленность благодаря Вытяжке Арники.

- Нормализует глазное давление силой Вытяжки Ирги.

Отчего 99% методов восстановить зрение неэффективны?

- Болезни органов зрения — выгодная ниша для врачей и фирм производителей оптики. Им попросту невыгодно, чтобы Вы оказались здоровы.

- Подавляющее большинство лекарственных препаратов закапываются напрямую в глаза, инициируя аллергию, сухость и ожог.

- Дорогостоящие операции почти всегда ведут к опасным проблемам и полной потере зрения.

Заключение профессионала: «Vizox — качественное средство для воскрешенья зрения в любом возрасте».

«Абсолютно все деформации зрения вызваны износом и непроходимостью сосудов в глазах.

Ныне появилось совершенно новационное средство Vizox, которое было реализовано японскими медиками в засекреченной лаборатории. Vizox окончательно возрождает зрение, уплотняя стенки сосудов и очищая хрусталик глаза.

Vizox полностью безвреден для организма, так как состоит только из натуральных ингредиентов. Противовоспалительные глазные капли названия. Сверхэффективность и безопасность средства Vizox подтверждена множественными клиническими исследовательскими работами. Глазные капли от красных глаз недорогие.

Как доктор медицины я советую Vizox для всех, у кого существуют затруднения со зрением». Тауфон глазные капли цена в москве столичка.

Н. Глаза начинают плохо видеть. Я. Капли для глаз при сухости глаз. Сенченко, натуропат, специалист Транснациональной федерации офтальмологии. Средство при открытоугольной глаукоме.

Подумайте, как поменяется Ваша жизнь, когда у Вас снова окажется зрение «единица». Стиллавит капли цена аналоги.

- Более никаких очков и контактных линз. Глазная мазь список.

- Более никаких морщинок от частого прищуривания глаз в попытках разглядеть текст. Капли от коньюктивита для беременных.

- Ваши глаза не будут воспаляться и уставать в конце работы за компом. Что сделать чтобы не слезился глаз.

- Вы бросите растрачивать доходы на бесполезные капли и дорогие операции. Витамины для глаз айхерб.

- Вы наконец-то в силах поглядеть на этот прекрасный мир широко распахнутыми глазами. Катаракта народная медицина.

Рeкламa - Инфoрмaция o pеклaмодателe по cсылкaм в описaнии

Слезол форте глазные капли инструкция #Слезол #форте #глазные #капли #инструкция

[daaryya]

– Ну что же ты за женщина такая… наказание, а не женщина… Да, она наказание. Тимур тоже так считал и пытался ее переделать, чтобы не была наказанием, а была примерной. А Гришаеву переделывать ее не нужно, достаточно просто оттолкнуть и уйти к себе. Пусть бы ушел! Вот она уже и рубашку его драгоценную отпустила… Гришаев не ушел, Гришаев вздохнул, коротко и зло, и так же зло впился в ее губы поцелуем. И руки не разжал, наоборот, обнял Алю так сильно, что на мгновение даже стало больно. И свет, кажется, включился, потому что перед глазами вдруг засверкало праздничным фейерверком, ярко, до рези. Он отпустил ее всего лишь на секунду, чтобы отдышаться, перехватить поудобнее и еще раз сказать, что она наказание. А потом все повторилось: и поцелуй, и фейерверк. И жить вдруг сразу стало не страшно. То есть страшно, конечно, но не тем страхом, от которого гусиная кожа и электричество в волосах, а другим – приятно-колючим, как гришаевская небритая щека…

Ночевать Аля осталась у Гришаева. Хотя ночевать – это громко сказано. Ночь, подсвеченная фейерверками, сглаженная поцелуями и прикосновениями, пролетела незаметно, черной кляксой вылилась в молочно-дымный, припорошенный туманом рассвет. А поговорить им так и не уда��ось, все как-то не до разговоров было… – Эй, – гришаевская ладонь легла на Алино плечо, только теперь уже не ласково, а настойчиво. – Ну-ка, давай рассказывай. Она не хотела рассказывать, она хотела уткнуться носом в подушку, а еще лучше в гришаевский бицепс, и хоть немножечко поспать. – Не мычи, а рассказывай, – ладонь сползла с плеча на спину, заскользила вниз, пересчитывая позвонки. – Аля, это же очень важно. Как ты не понимаешь! Что важно? То, что вода теперь ведет себя с ней как живая? Так, может, показалось? А ваза просто так разбилась – старая была, вот и треснула. Ей бы подремать немного, а потом бы она ему все-все рассказала.

[ktomil]

Мои трипы без сна закончились. Я чувствую, что даже выспалась. Шикарно,а то в последние дни уже состояние на грани адекватности, такое себе.

Но, есть проблемка. Вчера выдавливая зубную пасту из тюбика, каким-то необъяснимым для меня образом, пузырёк пасты попал мне в глаз .

Жуть просто, больно было капец( а у меня паста ядрёная ) сложно промыть. В общем, глаз видит, но видимо что-то я там сожгла, ощущение рези до сих пор.

А самое необъяснимое, то что я на пн записалась к окулисту, ещё три дня назад. Думала просто проверю зрение. В общем мне не повезло и повезло.

Фото больного глаза прилагаю 😂🤣😭

[sakiskorinthos]

Like a Prayer - Madonna

Like a Prayer by Madonna https://www.shazam.com/track/223513/like-a-prayer?referrer=share

Слава нашему Андрулакису и вечному православному христианину ПАСОКу ☦️ я в Коринфе, а затем классически иллюстрированный парфюм в Рези 😇 Timeline 19-22-2024 Novelitos Coffee ☕

[child1997]

Не, ну самый главный подарок на день рождения мне преподнес организм. Ротавирус. Очень оригинально, сюрприз так сказать. Праздничный ужин, состоящий из детского питания и супа. Три таблетки от диареи. Рези в животе. Сказка.

[mkonstruktor]

ВЕЧНЫЙ КЛАПАН

Клапанные переключатели воды, устанавливаемые в ванных комнатах или мойках на кухне, периодически выходят из строя. Виной тому - деформация резинового манжета, который сползает с клапана при попытках переключения воды под давлением. Моя несложная модернизация переключателя заключается в замене рези

[theredgirl]

Всегда чувствую себя очень неловко, когда говорю начальнице, что мне надо остаться дома, чтобы прийти в себя, потому что мне кажется, что симптомы звучат недостаточно весомо. Типо это же банальное ОРВИ. Вчера я поперлась на работу. У меня жутко разболелось горло, рези были оч сильные, плюс я не спала из-за этого три ночи нормально, потому что боль не с��имало ничего кроме горячей воды и то ненадолго. Короче, я в красках живописала все свои страдания начальнице, сказала, что пойду к врачу, ибо это смахивает не на ОРВИ, а на что-то посерьезнее, по моим ощущением. Она сочувственно внимала. Я ее предупредила, что у меня скорее всего возьмут ПЦР и заставят сидеть дома дня три. И вот еду я такая вся к врачу вчера. С больным горлом, с голосом, как у Дарта Вейдера, настраиваюсь на то, что мне лечиться еще неделю от чего-нибудь серьезного. И знаете что? Меня принимает дежурный врач, осматривает горло, берет мазок. Говорит: "У вас вероятнее всего обычное ОРВИ, девушка. Принимайте таблеточки, обильно пейте, сидите дома три дня и ожидайте свой ПЦР." Как мне было обидно! Типо по ощущениям я тут чуть не умираю, а у меня обычной ОРВИ?! Не то, чтобы я хотела заболеть чем-то серьезным, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, но блин. Теперь мне так неловко из-за этого, будто бы я преувеличила все свои мучения, заявив, что я чуть ли не умираю, а на деле это банальная простуда. Как теперь говорить это начальнице - непонятно.

[dmitriy-rusanov]

Суздаль с высоты / Russia.

Для того, чтобы посмотреть на древний Суздаль с высоты не обязательно дожидаться фестиваля воздушных шаров или подниматься над его улицами на квадрокоптере, рискуя нарушить очередной закон и попасть под штраф. Есть один простой и совсем недорогой способ...

Для шикарных видов на город достаточно найти самую высокую колокольню. Ею оказывается колокольня древнего Ризоположенского монастыря. Говорят, это вообще самое высокое здание во Владимирской области (не считая технических сооружений, конечно). Претендующая на к��ассическую архитектуру, она заметно отличается от старинных храмов Суздаля, так что мимо не пройдете.

От древнего монастыря осталось совсем немногое. Самое чудесное, пожалуй, это редкие двухшатровые Святые ворота южной ограды монастыря.

Суздальская майолика, 17 век.

На территории монастыря раздолье не только занудным историкам или любителям красивых кадров. Козочки, бурёнки, котятки для детей - в наличии.

Ну да ладно. Двигаем к Преподобенской колокольне - своеобразному памятнику победы в Отечественной войне 1812 года. Строили её суздальцы "всего" 6 лет. В ней три яруса и 72 метра высоты.

Признаёмся, что мы русские туристы и платим лишь 100 руб. за вход. Видим надпись "страшно", включаем дрожь в коленях и поднимаемся.

А чтобы подниматься не было скучно, и было чем перевести дух на лестничных маршах, здесь устроили экспозицию посвященную истории колокольных звонов.

Есть и расколотые, есть и в хорошем состоянии, которые можно тут же и опробовать.

Пример подвесного било, которым, соответственно, били в крупные колокола.

Красота.

Гость из Европы.

Куда же без запретов?

Колокола, в которые запрещено бить. Вроде 12 штук. Естественно, они используются лишь монастырскими служащими и по праздникам, озаряя золотым звоном всю округу.

Но мы же вроде на Суздаль вроде хотели посмотреть? Вперёд, к аркам колокольни. Смотрим на юг.

Красивая, уютная, но всё же деревушка. И улица Ленина, разделяющая Суздаль.

Шатёр Скорбященской церкви и пять круглых луковок церкви Цареконстантиновской. Когда-то между ними проходил оживлённый Нижегородский тракт, а сейчас дорогие коттеджи, отельчики и небольшие частные домики. На горизонте снова купола - Суздальский православный лицей.

Традиционный Суздаль. Торговый. Ряды, Торговая площадь, спря��авшаяся за деревьями, и снова церкви, о каждой из которых можно было бы написать небольшой абзац.

Внизу Святые ворота с часовенкой, где в советское время разводили кроликов.

Территория монастыря с собором, гостиницей и килейным корпусом

Белые, до рези в глазах, стены Покровского женского монастыря. Когда-то сюда ссылали опальных цариц и жён знатных бояр, а во времена перестройки работал один из первых гостиничных комплексов в городе.

Ну а напротив - мощный, статный Спасо-Ефимиев монастырь. У его стен ещё в 15 веке русские воины жёстко рубились с казанским войском, а после Великой Отечественной войны расположенный здесь лагерь военнопленных принимал более 8 тысяч солдат фашистских армий со всей Европы.

Ну а внизу городской ДК и площадь, соответственно, Красная.

Ибо Ленин

Ещё немного летнего ветра в лицо, и торопимся вниз. Там еще столько интересного, что не на один рассказ хватит.

Вот такая красота, друзья Приезжайте в Суздаль! 

[darudayutheonly]

То, что ломает новичков

Ну что, мой юный друг, решил зафорсить себе тульпу? Молодец. Слышал что будет сложно? Но тебя это, естественно, не пугает. Ты готов форсить по много часов в день, читать гайды от корки до корки, коректировать свой привычный жизненный уклад, моноложить до упаду и визуализировать до рези в глазах. Тебе известно, что многие бросают, но ты готов продолжать до последнего, ведь тебя не страшат трудности. И правильно. Потому что тебя сломают не они.

Тебя сломает совсем другое. Одна простая, но железобетонная истина. У тебя не получится выёбываться тульпой.

Да, дружок, ты можешь сколько угодно убеждать себя что нет, ты форсишь из-за одиночества, из-за желания заботиться о ком-то, из банального интереса, от любви к какому-то образу, но всё это враньё. Ты тупо пиздишь самому себе. Тебе хочется новизны. Ты хочешь чтобы тульпа  самим фактом своего существования открыла новую страницу в твоей никчёмной жизни. Ты спишь и видишь то, как ты станешь особенным, ведь с тобой теперь (о боги!) настоящая полноценная тульпа! Ты же теперь такой необычный! Ты резко стал интересным!

А нет, не стал. Потому что всем плевать. Треть людей тебе не поверит, треть — сочтёт тебя шизиком, а трети — вообще будет пофиг. Что характерно — правы будут при этом все. Ты не стал богом, демиургом, суперстаром. Ты даже не изменился. С точки зрения окружающих, ты обычный смертный с какой-то странностью в голове. И то, это если у тебя всё получилось. Никто не захочет слушать твои рассказы про форсинг, никому не интересны будут нюансы вашего с тульпой сожительства, всем плевать на трудности, с которыми ты сталкивался и сталкиваешься.

И это, на самом деле, правильно. Ибо нехрен смешивать процесс и результат.  Потому что тульпа интересна ни разу не процессом своего развития. Она интеесна как личность, как собеседник, как отдельная сущность, сама по себе. Но отнюдь не как довесок к тебе прекрасному. Нитересна тульпа, а не ты с тульпой. Из-за её существования никаких бонусов со стороны окружающих лично ты не получишь. Так что хочешь изменений в жизни — улучшай самого себя. Прокачивайся, приведи себя в божеский вид, исправь косяки в общении, разберись со своими комплексами, обучись чему-нибудь, стань интересным собеседником. За это будешь достоен и внимания и похвалы, а не за твои кукареки, мол «у меня есть няша — поняша, еее!».

Такие дела, дорогой новичок. Тебя сломают не трудности форсинга, не потребность в дисциплине, не ежедневные сложности ваших взаимоотношений и не необходимось запастись чертовским количеством терпения. Табя сломает то, что всем на это будет плевать. Счастливого дропа!

[nata-elderberry]

Май.

Изумрудная листва, благоуханье цветущих деревьев, буйство зелени, разноголосые трели птиц – пробуждение природы. Незабываемые майские ночи, наполненные свежим воздухом и пением соловьев, игривый весенний ветерок, утро со свежим ароматом пробудившихся листьев.

Руна Рейд – молния, несущая озарение, движение к задуманным долгой зимой целям. Ритм жизни, сравнимый с безудержным бегом стремительного и быстроного коня. Тело настраивается на новые ритмы природы, сознание расширяет свои границы, внутренний голос зовет в новые путешествия.

Земля сладко нежится под лучами ласкового солнышка, которое ярким огоньком веселится в небе. Воздух наполнен тонкими цветочными ��роматами, еще совсем недавно пробудившаяся вода несет жизнь и свою неповторимую силу.

1 мая – Бельтайн – день костров и цветов, праздник плодородия и любви между Богом и Богиней, большой шабаш ведьм.

Все вокруг становится зеленым: земля покрывается травой, деревья молодыми листьями, и ведьмы в этот день одеваются во все зеленое и жгут зеленые свечи.

Как и на Самхейн в ночь на 1 мая граница между мирами становится тоньше, феи и эльфы заглядывают к нам «на огонек», пророчества становятся глубже, а ведьмы обретают особую силу и могущество.

Мистическая ночь накануне Бельтайна – первая в Колесе Года ночь костров и очищения, время для обращений к покровительствующим силам, духам, предкам, ведьмам. Сложные ритуалы, мистические предсказания, работа в круге – все это атрибуты этой таинственной и могущественной ночной поры.

Бельтайн – день костров и общих кругов, шумных празднеств и веселья. Этот день ведьмы стараются провести на природе – в лесу или парке.

Один из самых известных атрибутов Бельтайна – майское дерево. К высокому шесту привязывают разноцветные ленточки и загадывают желания. Зеленая ткань символизирует процветание, розовая – любовь, красная – страсть и силу, синяя – мудрость и магию.

В этот саббат уместны ритуалы на плодородие, увеличение сексуальности, здоровье, процветание и добавления легкости и беззаботности в нашу загруженную жизнь.

Ранним утром, передохнув после ночного шабаша, одеваемся в зеленые одежды и собираемся на природу, не забывая прихватить пирожки с зеленью, легкое вино и сладости, а вечером, вернувшись после разнузданного веселья, украшаем алтарь весенними цветами и зажигаем на нем зеленые свечи.

Пирожки с зеленым луком и яйцами, овсяное печенье, ванильное мороженое – еда в этот день легкая и вкусная как дыханье весны и аромат цветущего дерева.

3 мая поминаем своих предков. Идем на погост и несем им свои подношения.

5 мая – день Лели. Украшаем алтарь цветами, расставляем фигурки зайцев, лебедей и воробьев, зажигаем розовые свечи и готовим для богини сладкий творог со сметаной и просим, конечно же, о покровительстве в любви.

6 мая славим Ярилу – Бога весеннего и летнего солнца. В полдень несем дары – блины, пироги, лепешки, пряники, цветы – и просим у Бога теплого и щедрого лета, богатого урожая и плодородия.

8 мая моем полы настоем из крапивы, меняем постельное белье на свежее, прополосканное в ароматной воде.

16 мая делаем целебный настой из листьев свежей крапивы и обязательно пьем молоко и варим молочную кашу для здоровья.

20 мая – день Лады. Просим у Богини любви, доброты, лада и согласия в семье, несем ей оладьи, медовые лепешки, сыр, яйца и узорное печенье.

23 мая – именины Земли. Рано поутру приветствуем эту великую стихию и идем собирать травы, которые имеют в тот день особую силу, а вечером погружаемся в медитацию земли и узнаем от нее сокровенные тайны.

25 мая украшаем алтарь веточкой цветущей рябины. Чем дольше она простоит, тем дольше будет сопутствовать нам удача.

26 мая начинаем собирать лекарственные травы.

27 мая день Бога ветра Стрибога. На требу ему разбрасываем на улице куски хлеба, открываем окна и впускаем в дом вместе с теплым ветром приближающееся лето.

30 мая приветствуем Перуна и просим его о благодатных дождях. В дар оставляем под дубом квас, яйца, кашу, пироги, мясо.

Полнолуние мая – Луна Семьи. Это та самая заветная ночь, когда можно сплести судьбы воедино, скрепить союзы брачным договором, выйти на тропу, ведущую к созданию семьи.

Заботливая Лада окутывает бело-розовым покрывалом из цветов плодовые деревья, следит за посевами крылатый Семаргл, наслаждается весенним весельем и буйством природы рыжеволосый Локи.

Майская гроза – первая в этом году. Порывистый ветер тревожит ветки деревьев и вызывает легкую тревогу и ожидание. Чувство приближения грозы - такое пьянящее и первобытное, манящее своей мощью и непредсказуемостью. Первый удар грома – словно резкий удар бича, рассекший небо, яркие до рези в глазах вспышки молний, гонящие в укрытие все живое и электролизующие воздух. И вот, наконец, первые крупные капли дождя, переходящие в ливень – шумный и своенравный, прохладный и очищающий.

Легкая и разноцветная майская дымка, то изумрудно-зеленая – ее нам дарит проснувшаяся после теплого майского дождя свежая листва, то белая, сиреневая и светло-розовая от нежных и ароматных цветов черемухи, сирени, яблони и вишни. Все вокруг цветет и благоухает, радует глаз своей чистотой и сжимает в сладкой истоме сердце.

На окне стоит кувшин с ветками цветущей сирени, на деревянной разделочной доске – нарезанная для салата свежая зелень лука и петрушки, теплый майский ветерок теребит занавеску, нежно воркуют голуби, весна заканчивается – впереди лето.

Автор Tatyana Bleiza

https://synduchok.ru/arkhiv-nomerov/maj-2016/item/181-kalendar-vedmy-maj

[top100k]

Чем лечить простату у мужчин какие ▶▶ https://kahgo.ru/7ROKOjw

🔔 АДЕНОФРИН - ВОЗВРАЩАЕТ ЗДОРОВЬЕ ПРОСТАТЫ В НОРМАЛЬНЫХ УСЛОВИЯ ДОМА, БЕЗ ПОБОЧНЫХ ЭФФЕКТОВ

Обеспеченная полная победа над хроническим простатитом.

20 Тыщ российских мужиков уже позабыли о болезненности и трудностях мочеиспускания.

ШАГ 1 - покидает ломота, рези, жжение в паху и пояснице.

ШАГ 2 - мочеиспускание делается устойчивым, редким, сбивается воспаление.

ШАГ 3 - оживает эрекция, организм усиливается, болезнь не возвратится.

Проконтролируйте себя лично. Предвестники простатита:

- По временам чувствуете колотье, стискивание в промежности.

- Раз в неделю страдаете запорами либо поносом.

- Наблюдаете, что эрекция стала послабее.

- Обнаружили, что ходите в туалет чаще.

- Уменьшилось эротическое стремление.

- Хоть один раз испытывали трудность с мочеиспусканием.

В том случае, если вы приметили у себя хотя бы 1 сигнал, недолго думая примитесь действовать. Название лекарств от простатита.

С возрастом простатит неизбежен — предохранитесь от него раньше. Лучший антибиотик при простатите у мужчин.

Динамичный рост простаты начинается с 35-40 лет. Если у мужа простатит. Это связано с выработкой дигидротестостерона - гормона, который подстегивает нарастание простаты. Уропрост таблетки отзывы.

Чем раньше Вы приметесь принимать меры, тем качественнее защититесь от ужасающих последствий заболеваний простаты, сбережете сексуальную активность и семейные отношения. Виферон свечи при хроническом простатите.

Элементарное и дешевое вещество для этой цели уже имеется. Простатиты симптомы у мужчин и лечение препараты.. Простата и потенция.. Лечение аденомы простаты препараты.

Аденофрин® — натуральное мужское лекарство для возобновленья и охраны простаты после 30 лет

Уже более 400 моих посетителей получали Аденофрин при простатите. Простатит признаки и лечение. Это лекарство, фактически, обнаруживает потрясающую продуктивность при использовании программой. Какие антибиотики принимают при простатите. Формула хорошо взвешена и соразмерена. Простатиты симптомы у мужчин и лечение препараты. Тут сейчас имеется все важное для верной охраны простаты от возрастных изменений и для воскрешения ослабленных полезных функций простаты. Какие препараты назначают при простатите.

Я горячо советую Аденофрин всем без исключения мужчинам взрослее тридцати лет. Какие антибиотики принимают при простатите. Эффективнее и бюджетнее сделать заранее профилактику простатита, нежели позже лечить уже нарастающую болезнь. Лекарства для простатита.

Реклaмa - Информaция о peклaмoдатeлe пo сcылкaм в oпиcaнии

Чем лечить простату у мужчин какие #Чем #лечить #простату #у #мужчин #какие

[sazanvsharabane]

Какие ошибки девушки совершают в отношениях

В воздухе косметических салонов, кухонь и офисов лёгкой дымкой витает мнение о том, что большинство мужчин бесчувственны и черствы. Она до рези в глазах переворошила огромное количество кулинарных форумов, чтобы поразить своего единственного замечательным ризотто, а он, поев, благодарит за хороший плов. Взволнованная и воодушевлённая невеста три месяца постигает тонкости движений свадебного вальса, а жених сомневается, нужен ли этот танец вообще. Так какие же героические заслуги слабого пола мужчины не желают замечать?

Вы готовы, как добрая самаритянка, всем и всегда приходить на помощь. Вот этого ваш избранник никогда не одобрит. Очень скоро вы почувствуете с его стороны плохо скрытое раздражение. Не отказывайтесь от романтического свидания или выгодной сделки ради того, чтобы выслушать очередную плаксивую историю бывшей одноклассницы. Людям нужно помогать, но без ри��ка превратить это занятие в дурную бесконечность.

Понять мужские эмоции довольно просто. Он не приемлет тог факта, что вас считают незаменимой. Гордости за вашу ценность он не испытает, но придёт вполне объяснимая ревность. Как можно реже оставляйте его одного по причине своих неотложных дел, свалившихся, как снег на голову. Откажитесь постоянно быть на подхвате, иначе потеряете своего близкого друга.

Мудрая женщина никогда не пойдёт на открытую конфронтацию со своим мужчиной. Но иногда, с целью ужалить, она будет метать в его сторону маленькие дротики из язвительных шуток и двусмысленных намёков. Увы, может произойти так, что вместо слов покаяния вы услышите предложение расстаться.

Не питайте иллюзий, что мужчина даст должную оценку вашему оригинальному чувству юмора. Хотите всё уладить – спокойно поговорите и не усложняйте жизнь ни себе, ни ему.

Не растрачивайте свою жизнь на бесконечное ожидание похвалы из уст любимого, подруг, матери или коллег по работе. Начните заниматься тем, что приносит вам радость и пользу, но не тем, за что вас будут восхвалять. Достоинство, наличие собственного мнения и разумная независимость не оставят вас без внимания мужчин.

[kiki-mimi222222222]

Прямо сейчас подвешанный Джефф должен держать себя в руках: сдержать свои стенагия и поиски от невыносимой рези в тестикулах, не взвыть от страха, перестать потеть от напряга... И тем более сейчас не обмочиться, хотя все так и просилось наружу. А тварь хоть и была сдепой, но точно могла бы учуять запах мочевины.

Ужасно то, что она так и не отходит. Продолжает торчать огромной головой в коридоре, компульсивно пытаясь услышать резкие шорохи, учуять человеческий запах.

Проходит какое-то время. Кровавые глаза смотрят на маньяка. Маньяк следит за мимикой залгоморфа, молясь, чтобы существо наконец то потеряло интерес к сию помещению и убралось подальше.

Так монстр и сделал: медленно вытащил свою голову из образовавшейся пробоины и стал карабкаться наверх, пока не скрылся из поля зрения, а его гулкие шебуршания не отдалились.

За кровавым пятном на рениквх последовало другое, побольше. Голова Джеффа неестественно повисла, его конечности обмякли, позволяя проволке впиваться глубже.

Если Вудс не хочет умереть от заражения крови, множества нпгноений из-за этой железки, ему придётся вырывать я из ловушки. Он стиски��ает зубы до скрежета эмали, дергая то правую, то левую руку на себя. Первой вырв��лась правая, уже вся исполосанная вдоль.

Лишь по коже, не по выпирающей вене (и на этом спасибо). От каждого движения была боль, как от огня. Это было так, словно паразитические насекомые впились в мышцы. Или укусы сколопендр.

На Джеффри все ещё всиела сумка, свисала вниз, к полу. Надо просто дотянуться, достать нож и избавиться от пут. Лева рука на свободе, но вот черт, она горит от кусочков ржавчины, которая попала под кожу. Бинтов хватит едва на одну руку.

Последний рывок, чтобы с мешком инвентаря на перевес дотянуться до своих же ног. Хоть Вудс и имел навыки выживания, но не был гимнастом, так что гнуть свой не очень здоровый позвоночник до хрустящих хрящей - то ещё "веселье".

Всё сделано, отлично. Рухнул на пол, - и на бедре будет синяк - но относительно цел, невредим. Руку теперь надо перевязать, лучше правую, там раны глубже.

Шаги. Впереди из-за угла опять кто-то появился.

"Да сколько можно, блять?!"- Вудс был не в состоянии держать тяжелый дробовик, только перещаряженный револьвер.

Там появилась эта двуликая женщина с вилкой вместо руки. Опоздала на пять минут буквально, как иронично. Ранена, так что шансы ни сколько равны, сколько перешивают в сторону Джеффри.

Пристрелить такую ходощавую девушку не проблема. Но даже с такой смертной девушкой Джефф умудрился проколоться.

Двуликая в сизой маечке сделала лёгкий отскок от стены, приблизиашись за секунду вплотную к Вудсу, чтобы "самодельным протезом" полоснуть по его белому личику. Не по глазам, слава богу (которого здесь нет). Брюнет приходит в ярость. И пускай опять по своей дурости он выронил огнестрел, перчатки в кои том веке проявили себя в полной мере. Раны от когтей на мясной части лица заставляои девушку кричать в агонии, они так глубоко кромсали плоть. В довершении Джефф выколол безрукой глаза.

Блондинка в ответ снова взмазивает своей вилообразной штуковиной, но на этот раз улыбчивый вовремя отходит, внутренне усмехаясь беспомощным попыткам попасть по нему.

Осталось только так издевательски выдернуть виллу из культи и смотреть, как из ��тарых затянутых ран льётся свежая, алая, ариериальная. Бежит брансбоитом. Теперь можно схватить её за заплетенные в хвост волосы.

С завываниями женщина отправляется вниз.

Она кричала так громко, что та тварь которая поднялась лишь на несколько метров вверх, спрыгнула вслед за этой "куколкой".

"Неужели то уебище настолько гололное, что... Блять, неважно, моё лицо... Руки, ноги... И хуй..."- Джефф опять стискивает зубы и злобно зыркает на свои раны.

Щипается и жжется, пока Вудс бинтует правую и прижимает остальные раны, каким то раствором. Перекисью, скорее всего. Ещё яростнее взбрыкивает, когда доходит до яиц. Адская невыносимая боль. Но он отделалася только, этим. Тот психованный зек реально мог над ним надругаться, одновременно освежевая его, выпуская органы наружу. Может, это он ту девушку в красном платье.... Неважно. Ничего из этого уже неважно, надо продолжать движение.

[hiyorri-n]

Kiri

◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌   ◌

Фанфик по фандому:

Mystic Messenger

˚ ༘♡ ⋆｡˚ ❀🥛

╰──>

Направление: гет

Рейтинг: PG-13

Персонажи: Чхве Сэён (707), МС

Жанры: Fix-it, Hurt/Comfort, Songfic, Ангст, Пропущенная сцена, Романтика

Предупреждения: ООС

Отношения: Влюблённость, Сложные отношения, Слоубёрн

Метки: Южная Корея

Примечания:

Фанфик основан на тексте песни группы Monoral — "Kiri" (если кто не знает, она шла опенингом к аниме "Ergo Proxy"). Очень советую ее прослушать.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

You complete my fate

The world unwinds inside of me

You complete my fate

The halo crawls away

Стук клавиш лэптопа, звон уведомлений о новых сообщениях в чате, редкие, едва слышные вздохи и невнятная скомканная белиберда, отдаленно напоминающая музыку и доносившаяся из наушников, болтающихся на шее, создавали далеко не самую благоприятную и уютную атмосферу. Разместившись в углу гостиной позади невысокого стеллажа и оккупировав низенький журнальный столик, Люсиэль, остервенело закусив губу, до рези в покрасневших бессонных глазах вглядывался в мерцающий монитор компьютера и с невероятной скоростью, скорее на автомате, чем осознанно, набирал на клавиатуре нужные ему программные коды, выполняя жизненно важное дело, и время от времени, прерываясь, бросал долгие, пристальные взгляды в сторону грустно вздыхающей русоволосой девушки, которая вместе с мобильником скромно устроилась на диванчике в другом конце помещения, увлеченно переписываясь с членами RFA. Шум чата, тупая пульсирующая боль у висков от недосыпа и постоянного стресса, физическая измотанность мешали Чхве полностью сконцентрироваться на сложной перенастройке системы безопасности квартиры Рики, постоянно отвлекая от запутанных цифровых алгоритмов и сбивая мысли, которые были о чем угодно, но только не о работе. Думать без остановки вторые сутки подряд в принципе было тяжело: мозг, казалось, вот-вот готов был взорваться сотнями осколков от перенапряжения, переизбытка чувств, событий и вообще от всего происходящего, однако безуспешная борьба юноши с собственным разумом, отказывающимся воспринимать что-либо, кроме навязчивых размышлений о девице неподалеку, де-факто была им проиграна. Ни музыка, ни желание поскорее разобраться во всех тайнах и секретах, связанных с RFA, ни намеренное уединение за журнальным столиком, ни значимость ситуации не могли избавить Люсиэля от непрерывных мыслей о девушке. Зря он скрежетал стиснутыми зубами и сжимал руки в кулаки, призывая себя к более ответственному подходу к нынешнему занятию и вниманию — концентрация сползла к отметке ниже нуля, черепная коробка раскалывалась.

Раздражение. Оно не просто одолевало изможденное бесконечными тревогами сознание, будучи всего лишь недолгой вспышкой негативной эмоции, но разъедало изнутри, ядом отравляя каждую клеточку его находящегося на пределе своих возможностей тела. Сказать, что Севен был только раздражен, значило бы не сказать ничего. Тут ещё автоматически примешались гнев и непонимание, как бы дополняющие общий нестабильный эмоциональный фон молодого человека. А главными раздражителями сейчас являлись, несомненно, русоволосая и ее поведение. Если бы он только ��ог понять, мог хоть чуточку вникнуть в смысл ее абсолютного, глупого бесстрашия перед ним и перед недавней угрозой погибнуть, быть может, сейчас он бы не тратил драгоценное время на пустые раздумья, лишенные каких-либо логических выводов. Однако, увы, Люсиэль как раз таки ни черта не понимал. Почему она не испугалась, когда Сэран захватил ее в заложники и недвусмысленно так пообещал сначала изнасиловать ее, а после убить? Почему ее не ужаснул факт того, что в квартире заложена бомба, которая взрывается в течение минуты после несанкционированного проникновения, уничтожая не только все хранящиеся здесь данные, но и всех тех, кто находится внутри? Почему она слепо, бездумно доверила ему — тому, кому меньше всего нужно доверять, — себя и свою жизнь, не беспокоясь о том, сможет ли он, в случае чего, защитить ее или спасти? Почему, несмотря на его явную, неприкрытую грубость, отторжение, холод и в принципе четко и ясно высказанную мысль о том, что на нее саму ему глубоко наплевать и что кроме ее безопасности его больше ничто не волнует, она продолжает относиться к нему так же, как и к вымышленному балагуру 707, флудящему в чате сомнительными шутейками, приколами и розыгрышами других членов Ассоциации? Но более всего его интересовало то, почему после всего, что с ней случилось (по его вине, между прочим), она не возненавидела его, не отвергла, не послала к черту, не отвернулась от него, а наоборот — стала вдвое чаще подбадривать, поддерживать и вести себя таким образом, будто лично для нее не имело значения, кто был перед ней: 707 или Люсиэль Чхве? Что же это — выведенное в крайность, необоснованное бесстрашие? Смертельная, сулящая беды наивность? Новая разновидность идиотизма? Тотальное непонимание юноши и внутренний когнитивный диссонанс, разыгравшийся благодаря необъяснимой, неуместной при текущем раскладе дел добродетели этой девушки, рождали то самое раздражение, от которого хотелось аффективно ломать и крушить все, что попадется под руку. Было невыносимо сохранять хладнокровие и трезвость ума в ее присутствии. Хотелось больно, со всей дури, ударить себя, пнуть куда подальше осточертевший журнальный столик, выплеснуть накопившуюся злобу, синем пламенем бушующую внутри. Вот только… на кого все-таки Люсиэль злился больше: на нее или же н�� себя?

В неизвестно-какой-по-счету раз глянув исподлобья на девушку, ожидая узреть многократного повторяющуюся картину ее не шибко веселого времяпрепровождения, рыжеволосый вдруг напоролся взглядом на робкий, но при том полный неприкрытого любопытства, неизменно добрый взгляд янтарных глаз. Стоило им пересечься, как девица, как-то неестественно дернувшись, мгновенно опустила голову, пряча глаза под прядями длинной чёлки, и снова переключила внимание на телефон. Севен хмыкнул: в достаточно резкой форме потребовав от нее тишины, спокойствия и собственной неприкосновенности, дабы та, — во всех смыслах, — не мешала ему, юноше пришлось с досадой признать, что от их обоюдного молчания, незримой стеной отгородившего их друг от друга, легче ему не стало. Подмечая, как она старательно создаёт видимость непрерывной занятости и тенью призрака перемещается по квартире, чтобы не шуметь, Чхве чувствовал, как сквозь плотную пелену его раздраженности неудержимо пробиваются проблески ощутимой вины вкупе с отвращением. К себе самому, естественно. Наверное, стоило бы попридержать в узде свой гнев и не направлять поток обострившейся агрессии на, по сути, ни в чем не повинную девчушку, не по своей воле и путем обмана оказавшуюся в этом опасном месте, в это опасное время и рядом с действительно опасным человеком. Наверное, нужно было с самого начала использовать стратегию игнора, дабы не тратить последние крохи его и ее душевного равновесия на дурацкие объяснения и выяснения отношений. Наверное, не нужно было уделять ей такое большое количество внимания в чате и засыпать бессчетным количеством звонков и сообщений.

Тогда он, возможно, сумел бы избежать нынешних проблем. Боже. Как же много этих «наверное» и «если бы»… Не стихающий вихрь из разномастных, диаметрально противоположных чувств раздирал его на части, сжигал до тла, сводил с ума и дурманил. И чем больше юноша думал, погружаясь в пучину безнадёги, тем больше вопросов у него возникало. Ну, а катализатором всему этому была именно она, Каори. На кой черт он с ней связался? Зачем подпустил ее к себе? Что ему ��еперь делать? Вопросы Севена исчислялись десятками, полученные на них ответы — нулями.

Внезапная вибрация ��елефона, лежащего рядом с корпусом лэптопа, выдернула уже давно переставшего печатать, застопорившегося парня из состояния перманентной задумчивости. На экране смартфона высветилось уведомление о личном сообщении в чате RFA. При виде краткой приписки об отправителе, и без того неспокойное, сердце Люсиэля сжалось в спазме. Каори. Ну разумеется, она не вытерпела царящего напряжения и решила если не вербально, так хоть виртуально заставить его вспомнить о ее существовании. Раздражение закипело с новой силой. Люсиэль же просил не беспокоить его. Неужели это так трудно, сделать вид, будто его здесь нет? Зачем усложнять его и так плачевное положение? Тем не менее, вопреки ярому внутреннему сопротивлению, Севен с обречённым вздохом открыл сообщение. Открыл и мысленно взвыл от безысходности.

Каори: С тобой все в порядке? Ты уже двадцать минут буравишь бессмысленным взглядом экран своего компьютера… Тебе плохо? Могу я тебе чем-то помочь? Ты скажи, мне не трудно сделать что-нибудь.

Опять. Они ходили по кругу, вновь и вновь возвращаясь к тому, на чем закончили. И юноша на полном серьёзе готов был закричать, заорать дурниной, надавать себе оплеух, лишь бы не чувствовать сквозившую в ее словах доброту. Это-то после всего, что он ей наговорил!..

You repeat my fate

Rewinding all we can

You refill my place

You refill my place

<b><i>Смятение.</i></b> Каори приводила его в смятение, выворачивала наизнанку, стирала в порошок границы между добром и злом, заставляла задыхаться и все дальше углубляться за пределы разумного. Ломать себя, разрушать собственные устойчивые стереотипы, выползать из кокона забвения на свет божий было невыносимо больно, тяжело и… страшно. Сколько бы Чхве не злился, сколько бы не плевался огнем и не пытался отчаянно убеждать себя в том, что в плане глубоких чувств эта девица ему безразлична, равно как и он должен быть безразличен ей, острая неискоренимая симпатия, возникшая у него к ней с первых дней переписки, к его огромному сожалению, никуда не исчезла. Взлом ее данных, когда он единственный из всех в RFA узнал, как она выглядит, постоянные звонки, когда он слышал ее голос, видеонаблюдение за квартирой, когда он, хоть изредка, мог лицезреть ее, такую живую, ослепительно яркую и недосягаемую, через объектив камеры в холле, и наконец, ��огда она — беспомощная, беззащитная и не ожидавшая подвоха — оказалась в опасности, лишь усиливали эту пагубную симпатию. Можно было до посинения спорить с собой, отрицая очевидное; придумывать различные оправдания, мол, хотел пофлиртовать и увлекся; отталкивать ее, заявляя о том, что того человека, который нравился ей, больше нет и не будет, злиться, раздражаться, однако избавиться от своей привязанности оказалось куда сложнее, чем он себе представлял. Практически невыполнимо: вырвать с корнем уже успевшую зацвести нежность, выбросить ее и растоптать было выше его сил. И Люсиэль проклинал себя за эту слабохарактерность, корил за неосторожность и легкомыслие, из-за которых совершил непростительную ошибку, сблизившись с этой девушкой, но по итогу, получив вполне ожидаемый и предсказуемый результат, исправлять что-либо было поздно. Он всего-навсего хотел пообщаться с кем-то, кто бы понимал специфические шутки 707-го, умел бы разделить с ним его глуповатое веселье и, в отличие от участников Ассоциации, воспринимающих в штыки его юмористические пассажи, обладал бы лёгким отходчивым характером. Ему попросту нужен был «брат по разуму» для совместных розыгрышей и приколов, с помощью которых он через свое альтер-эго мог бы на время сбегать от своей суровой реальности. Это все казалось некоей игрой, которую ни в коем случае не стоило принимать за чистую монету. Он знал наверняка: между Люсиэлем и Каори будет лежать такая же непреодолимая пропасть, как между Люсиэлем и 707, и он никогда не пересечет пропасть сам и тем более — не допустит того, чтобы ее пересекла Каори. Однако не успел он опомниться, как кропотливо выстроенные им ментальные барьеры рухнули, заодно уничтожив и всяческое благоразумие, и он обоснованно начал испытывать ту разновидность симпатии, которая была на несколько ступеней сложнее и запретнее допустимой. В какой-то момент юноша бессознательно перешёл указанную им самим черту, вследствие чего кажущаяся безобидной, игра перестала быть таковой, перевоплотившись в нечто несоизмеримо большее. По сравнению с 707-м, Люсиэль не отличался безалаберным беспечным нравом и следующей за тем недальновидностью, на которые можно было бы списать все грехи, но его постоянное одиночество, замкнутость его пустого картонного мирка и отзывчивая натура Каори сыграли с ним очень злую шутку. Чхве понятия не имел, каким таким невероятным образом девушке удается сохранять пораз��тельное спокойствие при сложившихся обстоятельствах и почему она до сих пор проявляет эту трепетную заботу по отношению к нему, однако Севен безбожно кривил душой, говоря, будто Каори его ни сколько не интересовала. Интересовала. Больше, чем кто-либо ещё. Говорить можно было что угодно и как угодно, суть от этого не менялась: в действительности парень думал о ней даже чаще, чем следовало бы.

<i><b>707:</b> Не трогай меня. Я в порядке. Просил же не мешать! Просто занимайся своими делами и сделай вид, будто меня здесь нет.</i>

Написать было легче, нежели вообразить. Действительно ли безразличие Каори сделало бы его по-настоящему свободным? Если бы не он, а она игнорировала его, смог бы он тогда работать продуктивнее, быстрее, спокойнее? Одно дело — пробовать искоренить чувства свои, другое — чужие. Однако у юноши не предвиделось никакого другого выбора. Сэён, позже Люсиэль, давно похоронил свои мечты и надежды касательно дружбы и любви. На что надеяться человеку, осознанно лишившему себя любых человеческих отношений и выбравшему путь одинокого безымянного призрака, формально ни для кого не существующего? Правильно, ни на что. Он сам похоронил себя под непробиваемым пластом одиночества, сам превратил себя в невидимку, сам пообещал себе никогда более не заводить близких. Потому что иначе не выжил бы. Иначе не просуществовал бы.

Каори ворвалась в его жизнь, подобно урагану, так же нежданно-негаданно, внезапно, и перевернула все с ног на голову. Аналогично и Люсиэль, вместе с RFA, ворвался в ее. Образ его жизни исключал наличие каких-либо случайностей: не было там места для размытого понятия «провидение» и «судьба», даже при наличии у Чхве веры, однако внезапно возникшая из ниоткуда Каори, видимо, должна была стать фатальной ошибкой, непредвиденным системным багом в отлаженной, пашущей, как часы, программе Люсиэля. Рви на себе волосы, бейся головой об стену, сходи с ума, факт оставался фактом — либо парень с самого начала не ввязывался в заведомо (теперь-то он это понимал) гибельную для него игру, либо прекращал их общение ещё на ранней стадии. После драки кулаками не машут, и Люсиэля одолевало смутное подозрение, что уже поздно было что-либо менять. Юноша дал обещание, что когда закончит перенастройку системы безопасности, то навсегда исчезнет из жизни Каори; он настоятельно порекомендовал ей поскорее забыть его и более никогда не вспоминать; он нарочно показал ей свою истинную сущность, не обойдясь, правда, без не��оторого преувеличения, дабы вызвать у девицы ненависть или, по крайней мере, хотя бы неприязнь, но вот сможет ли он сам забыть ее? Оставить — наверное, но точно не забыть. Такие люди, как <b><i>она</i></b>, не забываются.

<i><b>Каори:</b> А разве я тебе чем-то мешаю? Это ты продолжаешь сидеть, глядя в одну точку. Не злись, пожалуйста, я же хотела для тебя как лучше.</i>

<i><b>Каори:</b> В любом случае, если тебе что-то понадобится, скажи. Если ты голоден или устал, я могу что-нибудь приготовить, а ты можешь поспать в другой комнате. Главное, не переутруждай себя.</i>

<b><i>Отчаяние.</i></b> Оно смрадом дышало ему в спину, постепенно затягивая в смертельно удушливые объятия. По-другому обозначить свое состояние у юноши язык не поворачивался. Это напомнило ему замусоленный веками сюжет тех классических трагедий, которые Люсиэль когда-то давным-давно проходил в школе… или в университете, не важно. Вернее, нет, не трагедий, а трагикомедий. Пускай юмора 707-го не осталось ни грамма. Безнадежно влюбленный, бесконечно несчастный главный герой, вечно сражающийся с внутренними демонами и обязательно имеющий печальное прошлое, и его прекрасная, светлая и нежная возлюбленная, которую Господь ниспослал ему в качестве благословения и проклятия одновременно и с которой он никак не может быть вместе. Прочитай Чхве подобное немного раньше, обязательно поплевался бы от неправдоподобности, слащавости вычурного драматизма и посмеялся бы над излишним преувеличением человеческих страданий. Прочитай он подобное сейчас — подписался бы под каждым словом.

Печальное и, мягко говоря, тяжёлое прошлое, горьким опытом накопленное за плечами, у него имелось. «Внутренние демоны» в виде противоречия разума и чувств также присутствовали. Осознание невозможности промелькнувших на горизонте отношений с Каори тоже никуда не пропало. Поэтому, увы, смеяться было не над чем. Насколько бы сильно Севен ни желал, чтобы данная ситуация происходила с кем-нибудь другим, с кем угодно, но не с ним, изменить что-либо было нереально. Однако самое худшее заключалось не в этом, а в том, что Люсиэль прекрасно понимал: он ничего не сможет дать Каори. Ничем не сможет отплатить ей за ее нежность. Потому как предупреждение о том, что он опасен, причем не только для нее, но и для других участников Ассоциации, являлось чистейшей правдой. В мире, где существовал Люсиэль, темном, страшном, грязном, полном лжи и предательства, не было места для милых улыбчивых девушек с добрым взглядом и внешностью невинного ягненка. Таких там не принимали. Такие шли на расходный материал. Такие быстро обламывались и погибали.

<i><b>707:</b> Мне не нужна твоя забота, оставь ее для других. Просто не трогай меня. Что именно из этого предложения тебе не понятно?</i>

<i><b>707:</b> Думаешь, раз я запретил тебе подходить ко мне и разговаривать со мной, значит, можешь доставать меня здесь?</i>

<i><b>707:</b> Мне жаль, что ты такая глупая.</i>

Юноша знал, что ей больно. По крайней мере догадывался об этом. Особенно из-за того, что это пишет ей не кто-нибудь, а тот, кто ещё до недавнего времени наверняка представлялся ей едва ли не самым позитивным, добродушным и жизнерадостным человеком на свете. Ему самому было тошно от своей ненатуральной бесчувственности и от своего откровенно хамского поведения; пальцы дрожали и не слушались, пока он набирал очередное пропитанное злобой сообщение. Боже, если бы он только на самом деле мог быть таким же чёрствым, каким хотел казаться!.. Возможно тогда было бы значительно проще избавиться от ненужных, непозволительных для него уз. Было бы проще исключить Каори из цикла своего однообразного существования.

<i>Come and save me

Come and save me

Come and save me

Come and save me</i>

Когда раздражение окончательно стихло, уступив место ощущению некоей обречённости, юноша почувствовал новый прилив боли, только теперь физической. То заныло, заскрипело, словно старые половицы, истерзанное, искалеченное сердце, которое безжалостно, уперто стремилось к ней. Люсиэль захлебнулся на вдохе, непроизвольно схватившись пальцами за ткань футболки в области груди, согнулся пополам и упёрся пустым взглядом в собственные колени. Сбившееся дыхание давалось с превеликим трудом. Перед глазами пестрыми разноцветными картинками, будто набор кадров из фильма, заплясали воспоминания о минувшем, подливая масла в огонь его душевных мучений.

Вот Севен отправляет Каори какую-то недавно придуманную им шутку, та отвечает ему, и он почти представляет себе ее смех, про себя радуясь, что смог поднять ей настроение; вот они, два полуночника, чуть ли не до рассвета болтают по телефону: он — оттягивая момент, когда пора будет вновь браться за работу, она — ссылаясь на невозможность заснуть и огромный интерес к их долгим беседам, он разговаривает с ней наигранно придурковатым голосом, вслушиваясь в искаженное динамиком телефона звучание ее донельзя приятного, мелодичного голоска, а Каори со смешком обещает ему сыграть свадьбу на космическом корабле и отправиться в путешествие по галактике, они оба несерьёзны, но им до жути весело; вот он, стараясь сохранить маску равнодушия, убеждает невовремя появившегося Вандервуда в том, что Каори отнюдь не его девушка, а просто новобранец RFA, с которым интересно пообщаться; вот она, подойдя почти вплотную к камере, установленной в холле, лучезарно улыбается и машет ему рукой, словно способна увидеть его по ту сторону объектива; вот на чат Ассоциации совершается хакерская атака, и он обещает во всем разобраться и защитить ее, а она убеждает его, что раз он за это взялся, значит ей не о чем беспокоиться и она точно будет в безопасности; вот он впервые видит ее вживую, но, увы, в руках собственного брата, хладнокровно сообщающего ему, что он убьет ее.

Воспоминаний было много, как хороших, так и плохих, и все они были настолько реалистичными, красочными, что Чхве словно пережил их заново. Разве можно от них избавиться? Разве можно избавиться от Каори? От добросердечной, нежной, понимающей Каори? Разве мог он остановить неизбежно растущие чувства к ней, достаточно логичные и закономерные, чтобы иметь место быть? Разве можно было в нее не влюбиться? 707, Севен-зеро-Севен, Бог Севен, Люсиэль, Сэён Чхве — какие бы имена он не придумывал, под какими бы личностями не скрывался, душа и сердце-то были одни. И они охотно распростерлись навстречу заботе и вниманию девушки, столь искренне и горячо поддерживающей Сэёна на протяжении всего их общения, растворившись в Каори без остатка. 707 обрёл друга, Люсиэль — любимую?..

Боль расползалась по грудной клетке, ускоряя ритм сердцебиения и доводя Севена до того предела, за чертой которого терялось не только самообладание, но и трещащая по швам иллюзия отчуждённости, а мельтешащие перед глазами воспоминания, будь они прокляты, лишь усугубляли жалкое положение юноши. Верно. Он был жалок. Омерзителен даже себе самому. И Каори была тут ни при чем. Напротив, это Люсиэль дал ей эту слепую уверенность в его силах и ложное чувство полнейшей безопасности подле него; это он методично взращивал в ней симпатию к себе, не задумываясь, чем все может обернуться. И не требовалось никакого большого ума, чтобы догадаться — Каори, находясь рядом с ним, по-прежнему считала себя защищённой. Вот почему она была такой спокойной; вот почему ни в чем не обвиняла его. А должна была. Ведь, в конце концов, юноша не смог выполнить своих громких обещаний, не защитил ее, не укрыл от беды. Трюк с «рыцарем в сияющих доспехах», коим он, в шутку, некогда предложил ей его считать, не удался. Милая, маленькая Каори… Она была слиш��ом доверчивой и слишком зависимой от него, и от этого у Чхве рвало крышу.

— Хватит, Люсиэль.

На плечо скрючившегося рыжеволосого внезапно легла крохотная теплая ладонь, и парень, вздрогнув от неожиданности, порывисто вскинулся, обернувшись, и сразу же попал в плен больших, ясных, янтарных глаз, с сочувствием смотрящих на него сверху вниз. Рядом на столик опустилась большая кружка с ароматным дымящимся чаем. Взволнованный, сломленный, разбитый, Люсиэль даже не сообразил, что ответить. Слова комом застряли в глотке, не желая оформляться в какие-либо внятные предложения. Каори улыбнулась. Она сама выглядела не лучше него — лицо ее было бледным и болезненно осунувшимся, черты заострились, под нижними веками залегли заметные тёмные круги, губы были искусаны и покрыты засохшей корочкой. Даже улыбалась она сейчас совсем по-другому. Как-то… понимающе, с той необыкновенной, искренней теплотою, словно они вдвоем прожили не несколько дней, а как минимум половину жизни, словно она видела Севена насквозь и могла прочесть его, как открытую книгу. Сердце юноши, зачарованного этой непривычной улыбкой, испуганной птицей затрепыхалось, забилось, заметалось, набатом раздаваясь в ушах; рука, до побелевших костяшек сжимавшая майку, сама по себе разжалась и упала на колени.

— Правда, остановись, — мягко проговорила девушка, не сводя с него отчего-то необычайно пронзительного, прожигающего насквозь взгляда. Он не помнил, чтобы прежде она хоть раз глядела на на него так. — Ты просидел за компьютером больше суток, не прервавшись ни на сон, ни на еду, мне кажется, тебе пора отдохнуть. Не нужно притворяться железным человеком и идти на неоправданные жертвы ради моей безопасности. Я не сахарная — не растаю, могу и подождать немного, а вот ты сейчас действительно в шаге от обморока по причине переутомления, отсутствия сна и голода. И не надо говорить, будто ты привык так работать, это бессмысленно. Пожалуйста, отправляйся спать. Я не могу больше наблюдать, как ты самозабвенно зарываешь себя в яму будущего психологического расстройства.

«Уже зарыл, — пронеслось в голове юноши. — Уже с головой увяз в расстройстве и уже начал сомневаться в дальнейшей стабильности своей психики».

Воспользовавшись минутным ступором парня, Каори, чуть наклонившись, ласково провела ладонью по щеке Чхве, нащупав подушечками пальцев немного покалывающую недавнюю щетину, а затем, смахнув с его лба несколько прядей растрёпанной чёлки, погрузила пальцы в копну непослушных, слегка жестковатых на ощупь, кудрявых медно-рыжих волос. В ту же секунду Люсиэль резко сжал тонкое девичье запястье и оттолкнул руку девушки, при этом вскочив на ноги. В голове звенело, мысли спутались, во рту пересохло. Это было похоже на пытку. На безумный, сюрреалистический сон, из которого невозможно было выбраться. Если она ещё хоть раз прикоснется к нему, если дотронется… Все, все, что он ей сказал, вся его грубость и циничность, все это пойдет прахом. Каори была права: Севен не железный, в этом-то и крылась главная его слабость, и дальше играть роль неприступной скалы он не мог. Если прикоснется — не сможет. Потому что это Каори. Это — его благословение и проклятье одновременно. Потому что его воля истощена и держится лишь на остаточных командах стремительно теряющего рассудок разума.

— Отстань от меня! — что есть мочи закричал доведенный до крайности Чхве, грозно сотрясая кулаками воздух. Его колотило, на лбу проступила испарина. — Прекрати изображать из себя вселенскую добродетель, ты меня все равно ненавидишь! Должна ненавидеть! Перестань заботиться обо мне! Я здесь не для того, чтобы ты носилась со мной, как с писаной торбой, я выполняю свою работу! И не нужно пытаться залезть ко мне в душу, для тебя там все равно нет места!

Господи, как он хотел произнести совершенно другие, более личные, более нежные, более чувственные слова… Ему не хватало воздуха. Борьба с самим собой, где на одной чаше весов находилась Каори, а на другой — добровольное одиночество, заведомо была им проиграна. Он умел врать, умел притворяться, умел менять поведение и манеру речи в зависимости от ситуации, умел быть таким, как того требовали определенные обстоятельства, но перед ней его, без сомнения, полезные и, по его мнению, мерзкие умения теряли всякий смысл. Она <i>уже</i> была в нем. В его мыслях, в его вдохах и выдохах, в ритме его пульса, пропитала его собою, забралась под кожу, завладела его сердцем. Разбила все его маски. Люсиэль полностью был в ее власти. И это пугало его, делало беспомощным. Юноша страшился не самого факта целиком и полностью принадлежать Каори, но того, что та, по всей видимости, так и не осознала, с кем столь упорно пытается связать свою судьбу. Проще говоря, она могла погибнуть. Из-за него. Из-за его мрачного прошлого и туманного будущего, из-за его следующей ошибки. А он не мог этого допустить. Потому усердно держал оборону, сопротивляясь ее уговорам. Рисковать собой, ставить себя под удар — да, с лёгкостью; рисковать ею — никогда.

You complete my fate

The heavens stroll inside of me

You repeat my fate

Revealing who we are

Расстояние между ними было катастрофически маленьким, однако они были безгранично далеки друг от друга. Настолько, что Севен смог бы подробно описать давно разверзшуюся у них под ногами пропасть, черной дырой зияющую посреди идеально уложенной паркетной плитки. Повернув голову вбок, так, чтобы выскользнуть из-под неимоверного, сумасшедшего взгляда девушки, юноша сделал несколько размашистых шагов в сторону, увеличивая дистанцию между ними до максимума, и мысленно взмолился, чтобы Каори не последовала за ним. Лицо его лихорадочно горело, словно Люсиэля окатили кипятком; глубоко-глубоко внутри заклокотала отчаянная истерика. Пора было заканчивать весь этот фарс, достойный разве что дешёвых мелодрам, которые показывают по телевизору. Но как именно закончить? Заново возвести ледяную крепость, заморозив оставшиеся эмоции, отвернуться и сделать вид, будто между ними сейчас ничего не произошло? Попробовать можно, но Люсиэль не был уверен, что сумеет до конца продержаться в этом образе. Уже не сумел. Тогда что?

— Люсиэль, послушай, — в переливчатых интонациях девичьего голоса зазвучала такая тихая, неприкрытая нежность, что юноше на мгновение показалось, будто его не ровен час хватит сердечный приступ. От его имени, ненастоящего, данного ему при крещении, мягко сорвавшегося с уст девушки, по спине прокатилась обжигающая волна мурашек, а в коленях внезапно возникла слабость. Зачем она так поступала с ним? Чего добивалась? Неужели не осознавала, какое воздействие оказывает на него уже одной своей фразой, несущей в себе его имя? — Мне неважно, что ты там себе напридумывал, невесть откуда взяв эту свою навязчивую идею о ненависти, но мне очень жаль, что ты считаешь меня настолько малодушной и мелочной, раз решил, что я изменю свое мнение о тебе, основываясь лишь на недавно случившемся. Что было, то было, и в этом нет ничьей вины…

— Замолчи, — хрипло просипел рыжеволосый, понятия не имея, какая сила способна заставить расхрабрившуюся Каори умолкнуть. Он не мог больше слушать и слышать. — Замолчи… Замолчи, черт побери!..

— Я не перестану заботиться о тебе, — звенящим тоном пылко продолжила девица, совершенно игнорируя собеседника, — так же, как не перестану заботиться обо всех членах RFA. Я не полезу, как ты выразился, к тебе в душу до тех пор, пока ты сам мне её не откроешь, но и вычёркивать тебя из своей жизни я тоже не намерена.

Чем больше русоволосая говорила, тем быстрее расползались трещины на маске Люсиэля. Продолжать тщетные попытки держать марку и не уступать, не поддаваться чувствам было бесполезно. Лживая скорлупа облезала с него, отваливаясь огромными кусками, обнажала его пред взором поразительно прекрасных глаз, выдавала с потрохами, выставляя на жёсткий суд одним-единственным, преданным, чистым сердцем, которое он, даже ценою всех затраченных усилий, не смог разбить. Севен более не знал, во что ему верить. К чему стремиться. К какому из двух крайних берегов, расположенных противоположно друг другу, рвать когти. Он запутался в паутине самообмана и окончательно растерял подавно расшатанную уверенность в правильности своих поступков. Единожды дав слабину, он уже не мог вернуться в прежнее русло, не мог сбежать, потому что от себя не убежишь. От своих чувств — тоже.

— Я не знаю, что ты за человек, Люсиэль, понятия не имею, каким ты являешься на самом деле, но для меня Агент Семь-ноль-семь из чата и ты — одинаковы. Ты постоянно твердишь мне о том, насколько опасно находиться рядом с тобой, но при том благодаря тебе я до сих жива, цела и невредима. Не думаешь, что это как-то противоречит тому, кем ты хочешь себя показать?

Вцепившись пальцами во всклокоченные волосы, едва ли не вырывая их с корнями, раскачиваясь из стороны в сторону, как безумец, парень просил — сдавленно, загубленно, — умолял девушку замолчать. Потому как ее слова, ее чертовски убедительные, сильные, полные веры слова ранили и одновременно заново разжигали в нем некогда потухшее пламя надежды. Надежды на то, что даже у такого, как он, все ещё есть эфемерный шанс обрести то, от чего он отказался. И его разбивало, ломало, корежило… Ведь, если трезво смотреть на вещи, Сэён ей не был нужен. Скрытный, вынужденный постоянно прятаться в тени, прозябающий на самом дне, погрязший во лжи, любовь такого не предвещала ничего, кроме разочарования, когда вскроется вся его поднаготная. О да, Каори непременно разочаруется в нем, когда докопается до истины. Может, сейчас ее привлекал чересчур романтизированный массовой культурой образ «опасного крутого парня, с которым шутки плохи», почему она и пропускала мимо ушей все его предупреждения, адресованные открытым текстом, однако когда выяснится, что под обманчиво притягательным шармом «крутого» находится выжженная до тла, жалкая, бесполезная душонка, то Люсиэль вмиг опротивет ей. Есть такое выражение: «Никогда не связывайся с человеком, у которого проблем больше, чем у тебя»; проблем у Сэёна было выше крыши, хоть отбавляй. Потому-то она должна была сторониться его, избегать, выбросить из головы. Он лишь втянет ее в ещё большие неприятности.

—…нужен.

— Что?

Рыжеволосый замер, не поднимая глаз, и кажется, забыл, как дышать. Голова, прежде переполненная ворохом бесконечных мыслей, разом опустела, будто кто-то нажал на выключатель. Настрадавшееся, намучившееся сердце наконец-то замерло. Время остановилось. Севену же не послышалось, верно? Он правильно понял последнюю фразу Каори? Это ведь не происки его больного воображения, подло подсунувшего ему очередную горькую пилюлю в виде несбыточной фантазии?

Прежде, чем юноша, лишенный дара речи, успел извлечь из себя хоть какой-нибудь мало-мальски ясный звук, чуткие девичьи руки обвились вокруг его шеи, и чужое миниатюрное тельце, теплое, мягкое и до безобразия хрупкое, прижалось к нему в крепких объятиях, как будто укрывая собой от всего вокруг. Мир Люсиэля взорвался мириадами частиц, а затем воссоединился вновь. Всего за мгновение, за одно жалкое мгновение, все внутри него сжалось, стиснулось до размеров атомов и, оборвавшись, камнем ухнуло вниз. Каори же, не встретив какого-либо сопротивления, одной рукой вновь зарылась в прядках медно-рыжих волос, принявшись массировать кончиками пальцев чувствительную кожу головы, а другой провела по напряжённой, ссутуленной спине Севена, успокаивающими движениями оглаживая отчётливо прощупывающиеся под толстовкой острые лопатки.

— Успокойся, прошу тебя, — трепетно зашептала девушка, опаляя своим дыханием мочку его уха и вместе с тем ласково касаясь ладонью широких, окаменевших в каком-то диком спазме плеч, горячей шеи и вихрастого кудрявого затылка. — Я понимаю, что ты очень, очень устал и что тебе тоже тяжело переживать последствия того инцидента с Сэраном и бомбой, но, пожалуйста, знай: что бы ни случилось, ты всегда будешь нужен мне. Как и ребятам из RFA. 707-й ли ты, Бог Севен, Люсиэль Чхве или ещё кто, для меня это не имеет никакого значения, потому что я нуждаюсь конкретно в тебе, кем бы ты там ни был. И приму тебя любого. Со всеми твоими переживаниями, страхами и багажом твоего прошлого. Просто потому что ты — это ты, и для меня ты уникален. Незаменим, понимаешь?

Дабы наглядно подтвердить смысл своего краткого монолога, Каори невесомо коснулась губами рыжей макушки, а после и влажных от пота висков Сэёна. Она сказала ему многое, пробуя донести до не желающего выслушать ее юноши свою точку зрения относительно него, однако в нынешней его кондиции самым действенным методом оказался именно физический контакт. Если невозможно убедить словом, то возможно действием.

И Люсиэля прорвало. Ухватившись за девушку мертвой хваткой и сжав в кулаках ее одежду, парень, истерзав, исчерпав себя до пустоты, уронил голову ей на плечо, прижался щекой к резко очерченной ключице и, уткнувшись носом в изгиб ее шеи, зарыдал. Негромко, заглушая вырывающиеся наружу из самых глубин его грудной клетки, частые всхлипывания в воротнике блузки Каори, и душевно. Брызнувшие из глаз неудержимым потоком, крупные слезы градом катились по его лицу, бессовестно заливая стекла очков и, срываясь, падали на девушку, тут же пятнами расплываясь по одежде у нее на груди. Плечи Севена заходили ходуном, тело конвульсивно задрожало. Он достиг точки невозврата и пересёк Рубикон, раскрывшись навстречу бесхитростной нежности, которой окутала его Каори. Все, что он с таким усердием старался скрывать, все, что намеренно губил в себе, все это, накопившись, хлынуло наружу, выплескиваясь через край, и высвободило настоящие эмоции. Рыжеволосому не верилось, что ему довелось услыхать долгожданное и прежде казавшееся немыслимым признание, мечты о котором потерял ещё в детстве; вместе с разыгравшейся истерикой неожиданно наступило невероятное облегчение, будто с него сняли весь груз переживаний. Фальшь облетела, подобно шелухе.

— Пожалуйста, прости меня… Я не хотел… — всхлипывая, исступлённо забормотал Севен, оглушенный всплеском чувств, откликнувшихся на искренность девушки. — Не мог подвергать тебя ещё бóльшей опасности. Я должен был оставить тебя, забыть, потому что не сумел защитить и уберечь, потому что для такого, как я, это единственно правильное решение…

— Тише, тише, — успокаивающе прошептала Каори, сильнее прижимая к себе содрогающегося Севена и чувствуя, как ее трясет вместе с ним. Оправа его очков больно врезалась ей в плечо, равно как и его пальцы, впившиеся в кожу на боках, однако девушка даже не поморщилась. Люсиэль, похоже, очень давно критически нуждался в простом человеческом тепле и хотя бы капли ��онимания, потому, плюнув на возможные в будущем после таких объятий синяки, она позволила ему наконец-то выговориться, высвободиться из оков собственного отчаяния. — Видишь? Со мной все в порядке, ничего не случилось, я здесь и я рядом с тобой. Тебе не нужно больше в одиночку тащить все на себе, поэтому, если хочешь, поделись со мной своей печалью. Может так тебе станет полегче…

Come and save me

Come and save me

Come and save me

Come and save me

Вслед за истерикой пришло полнейшее внутреннее опустошение, словно его выпотрошили подчистую, оставив только ошмётки телесной оболочки. Ни для чувств, ни для эмоций, ни для мыслей места больше не хватало. Он выложил все, выжал из себя последние соки и теперь пребывал в прострации, отупело разглядывая стоящую под носом чашку с недопитым остывшим чаем. Напротив, спрятав лицо в сложенных перед собой руках, положенных на стол, молчала Каори. Они сидели на крохотной, но со вкусом, по-дизайнерски выполненной кухне в квартире Рики, слушая отчётливо раздававшееся в воцарившемся безмолвии тиканье настенных часов. Шел второй час ночи. За окном бушевала гроза. В гостиной, на журнальном столике, без присмотра работал ноутбук Чхве, автономно следуя командам запущенной программы. Сил на дальнейшие задушевные беседы, которые, по сути, должны были последовать за каминг-аутом Севена, не было ни у первого, ни у второй. Люсиэль медленно отходил, Каори — тоже. Ибо переживания, тревоги и накал страстей являлись обоюдными, и если на тот момент девушка сумела затолкать свою боль куда подальше и утешить Севена, то сейчас, пожалуй, был ее черед удариться в слезы. Ведь сколько верёвочке не виться, все равно конец будет, и парень, если честно, вообще не представлял, чем он сможет помочь русоволосой.

Восприятие действительности разделилось на две основополагающие части: до того, как Каори великодушно приняла Сэёна, и после. Это был излом. Ключевой поворот в жизни юноши, который отныне необходимо было взять за новую точку отсчёта. Все, что случилось до, по умолчанию переместилось в папку с графой «прошлое», все, что после — «будущее». Прошло совсем немного времени, едва ли час, а Сэён уже с трудом мог вспомнить, вообразить и по-новому прожить те мысли и чувства, что одолевали его на протяжении нескольких дней. Вот это действительно походило на страшный сон, на временное помутнение, приключившееся с абсолютно другим человеком. От Люсиэля осталась горстка пепла. Прах. А взамен пришло стойкое ощущение некоей обновленности, словно пока юноша рыдал, в нем возникла новая, переосмысленная, не безнадёжная личность, настоящий Сэён. О, он отнюдь не страдал диссоциативным расстройством, нет, просто Каори, путем немалых усилий, удалось вытащить наружу нечто, о чем Люсиэль Чхве подавно забыл, что закрыл, запер на замок, бросив пылиться в дебрях своей души. Нечто бесценное. Она смогла вывести его на чистую воду, заставила быть честным перед самим собой, и Сэёна прошибло всепоглощающее чувство безмерной благодарности к этой девушке, которая, столкнувшись с его депрессией, злостью, не отступила, не бросила его и не сдалась. Лишь теперь он понял смысл ее разговоров о том, что ему не обязательно пытаться разрулить все одному, когда рядом есть те, кто готов помочь. Да он и не справился бы, ничего бы не решил. Один в поле — не воин, как говорится. Жаль только, что пришел он к этому не сразу.

— Каори, — тихонько позвал Чхве, робко коснувшись локтя русоволосой. Та подняла голову и уверенно заглянула юноше в глаза. Руку парень так и не убрал, пробежавшись кончиками пальцев по бледной коже предплечья. — Спасибо. За все.

Наверное, следовало бы добавить «за то, что поверила в меня», «за то, что выбрала», «за то, что не оставила, даже когда я сам того требовал», «за то, что просто присоединилась к Ассоциации» и за многое-многое другое, однако даже при всем желании, Сэён не смог бы уместить такое количество чувств в слова. По крайней мере, не сейчас. Хотя и в озвученную благодарность постарался вложить столько искренности и признательности, насколько это было возможно. И девушка, невзирая на первоначально кажущуюся скупость сих фраз, услышала его.

— Я рада, что хоть чем-то смогла тебе помочь, — слабо улыбнулась Каори, накрывая ладонь Сэёна своей. Взгляд ее глаз был уставшим, мутноватым, будто она либо вот-вот расплачется, либо сию секунду потеряет сознание, и когда юноша, до того старавшийся избегать прямого контакта, смело заглянул в янтарные глаза, сердце совестливо кольнуло: немало же хлопот он ей доставил. — Однако, знаешь, я надеюсь больше никогда не слышать о том, что тебе необходимо бросить кого-то, чтобы тем самым «уберечь», или что ты не сможешь никого защитить. Ты сильный, Сэён, и ты сможешь.

На этой высокой ноте губы рыжеволосого сами по себе растянулись в ответной улыбке. Конечно, прежний мир юноши не испарился бесследно из-за одной истерики, проблемы не разрешились как по волшебству и не настал конец света, но у Каори получилось сдвинуть его, Сэёна, с мертвой точки, растормошить, вырвать из замкнутого круга непрекращающегося самоедства; парню предстояло крепко все обдумать и поменять свои взгляды. Начать меняться самому. И пускай страх за Каори и ее судьбу никуда не улетучился, Чхве от всей души готов был поверить ее заверениям и стать сильнее, настолько, насколько необходимо, чтобы защитить и ее, и брата, и ребят из RFA. Для этого ее пылкой веры было более чем достаточно.

Believe in me

And drink the wine

And take my hand

And let me follow

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Ссылка на фанфик:

сылка на мою страницу на «Книге Фанфиков»:

[dc-tired]

Ярмарочный хаос

Пройдя такой такой путь Тим понимал, что он, пожалуй, сросся с Дэмиеном плотнее, чем мог предположить.

Соперничество их непохожих характеров в самом начале открыло со временем новое, искренне непонятное ни одному из них — невероятную же их схожесть.

Может, поэтому они ссорились и соперничали друг с другом, может, поэтому в итоге друг без друга не соглашались двигаться.

Они были отдельными механизмами, Тим прекрасно это понимал — и по одиночке они функционировали так же хорошо, как и в самом начале; они и сами по себе были сильными и способными пройти этот путь.

Вместе просто получалось

легче?

Дэмиен взлетел на деревянное подобие сцены — такое грубое и неряшливое, так отчаянно юноше не подходящее, такое резкое, такое...

Дэмиен хранил и взращивал в своем внешнем виде больше от матери — изящность и компактность, хотя, видят небеса, это так часто обманывало их врагов; силу (и внутреннюю, и внешнюю он взял от отца и братьев) юноши они не видели, а потому не расчитывали на достойный отпор.

Деревянная, грубая сцена не подходила ему — юноша смотрелся на ней вырезано, лишне.

Тим не знал, подходило ли ему хоть что-то.

Устли эту сцену дорогими тканями, Дэмиен бы казался здесь лишним не меньше — в своей величественности и экзотичности (восточные черты проступали заметнее всяких акцентов и имен) он был прост и лаконичен, чрезмерная роскошь его отягощала.

Тим не знал, что делать, когда под боком не было знакомого тепла, потому что юноша был на сцене, вооружившись скрипкой и смычком.

Тим не знал, куда и почему бродил его разум, когда Дэмиен не грел его под боком, своим молчаливым присутствием заземляя и удерживая, не давая панике мыслей Тима отравить.

Теперь Дэмиена здесь не было, и Тим чувствовал себя ненужным.

Они срослись крепче, чем любой из них мог себе представить — они могли друг без друга работать и дышать, но существовать Тим отдельно уже не мог.

Чувство брошенности, которое постепенно ушло за все время пути, снова вернулось — на юношу смотрело так много глаз зевак, был ли Тим хоть чем-то значимее их?

Вся ярмарка жила и пестрела, двигалась, как дикое животное, как стаи без вожака. Все кишило и поглощало меньших, становилось меньшим и было поглощено — цвета и звуки менялись как волны.

Звук скрипки разрывал я��марочный хаос, куполом накрывая пространство вокруг помоста.

Был ли Тим хоть на мгновение здесь нужным — без Дэмиена под боком?

Он казался таким далеким — с музыкой в руках и нерастворившейся усталостью на ресницах; юноша возвышался над толпой зевак, громче любого голоса пела скрипка.

Был ли Тим хоть на мгновение отличим от любого в этой толпе?

Все они связаны музыкой этого тонкого, восточного мальчишки; все обращены в слух, хоть и каждый по разному. Все они смотрели на его легкую фигурку, но видели ли они в нем то, что видел Тим?

Он знал, что нет.

Был ли он чем-то отличим от безликого человеческого чудовища?

Едва ли.

Гул мыслей отрезал последний вскрик струн — нежный и трогательный, донесшийся до стен домов и вернувшийся обратно. Тим мог поклясться, его сердце в это мгновение сжалось до размера горошины — но

Этот звук слышал каждый, кто стоял рядом со сценой, этот звук затронул уши всех слышащих, нежность и его трогательность была тем, что хранил в своем сердце Дэмиен, это было открыто для каждого сейчас, и от этого почему-то Тиму было невероятно тоскливо.

Дэмиен передал кому-то скрипку и снова повернулся к толпе, взглядом выцепив Тима.

Точнее, не так — он с самого начала знал, где стоял парень и ни секунды не сомневался, что он не сдвинулся с места, не отвел от него своих мыслей.

Юноша сделал два шага к краю и наклонился — Тим не успел понять, как протянул к Дэмиену руки, и тот уперся в чужие плечи, позволяя снять себя с помоста и опустить рядом.

Иногда Тим забывал, что они даже думали одинаково — впрочем, сейчас от этого становилось до рези тоскливо.

Дэмиен смотрел на него, не убрав рук — только переместив их Тиму на затылок, зарывшись пальцами в волосы — смотрел как и каждый день всего их путешествия, словно не он выступил только что перед ярмарочной толпой, словно не он сделал что-то совершенно для него необычное.

Дэмиен смотрел из-под ресниц — он вообще редко когда широко раскрывал глаза, обычно зрачки его были скрыты его ресницами наполовину — и Тиму казалось, что под изумрудной радужкой переливается теплый янтарь.

— Теперь послушал? — довольно улыбнулся вдруг Дэмиен, мягко оттягивая Тимовы волосы. В ответ на чуть взволнованный, потерянный взгляд, юноша слегка нахмурился. — Ты, помнится, упоминал, что тебе бы большое удовольствие принесла моя игра на скрипке и ты бы с удовольствием ее послушал.

Тим моргнул, чувствуя себя все так же потерянным — но если без этих слов Дэмиена он был одиночкой в ледяном океане, то сейчас — в облаках пара, туманного, но нежного.

— Ты выступал на сцене, — неверяще заметил парень, не ответив, впрочем, на вопрос. Дэмиен беззаботно усмехнулся.

— Мне нужен был инструмент, а только за игру на сцене мне его одолжили, — юноша чуть наклонил голову, словно задумчиво. — Иначе пришлось бы платить деньги, а я очень не уверен, что у тебя есть лишний золотой.

Золотой у Тима был, но оба знали, что не лишний; впрочем, попроси его Дэмиен, Тим бы его отдал вопреки здравому смыслу, просто потому что ради этого мальчишки ему ничего было не жалко.

Запоздалая теплая мысль кольнула его — Дэмиен все это время играл не для толпы, не за упавшие на сцену медяки и не ради внимания безликих прохожан — Дэмиен от самого начала, от самого первого шага, приведшего его на сцену, до последнего был там для Тима.

И играл юноша —

Ох.

Тим не мог в себе найти сил скрыть озаряющую его улыбку.

Внутри исчезла тоскливая резь и обвившая его легкие льняная веревка — все это заменило чувство касающихся его головы пальцев и прижимающегося к нему Дэмиена — и парень мягко выдохнул через нос.

— Сыграешь ли ты еще раз, сокровище?

— Только если ты действительно будешь слушать, — пробормотал ему в ключицу юноша, уютно устраиваясь в объятьях, — а не мучаться страхами. Отпусти их, — прошептал Дэмиен, прикрывая глаза и расслабляясь, позволяя Тиму прижаться к его волосам поцелуем и об��ять крепче, — позволь забрать мне их с собой.

Когда юноша сыграл еще раз — взлетевший на сцену, легкий и изящный, такой неподходящий дереву помоста, но такой необходимый — Тим не отводил от него взгляда, не отпускал своих мыслей в свободный путь.

Он просто слушал, весь этому отдаваясь.

Его сердце сжималось в горошину, но не от одиночества —

Срослись они действительно плотнее, чем кто-либо мог предположить.

[cstlstrt]

25/05/2020

Море и бетон.

Каждое утро выглядело, как предыдущее. Все те же стены, заполненные старыми работами и вырезками из журналов, по которым от сырости побережья причудливо расползались волны, все те же пары, происходящие через ледяную гладь экрана, обжигающего напоминанием о непреодолимом на данный неопределённый этап жизни расстоянии. Каждый вечер выглядел, как предыдущий. С тошнотворным послевкусием учебного процесса в условиях изоляции и разрывающим желанием убежать от фиолетовой полосы экрана и непередаваемой рези в глазах.

Иначе выглядит то утро, в которое ты просыпаешься резко, панически хватая ртом воздух. Эти сны не закончатся, покуда мне есть о ком беспокоиться.

Мы стоим в помещении, лиц не различить, в мутное стекло окна завороженно смотрю на нарастающие волны, они, резонируя с внутренним мироощущением, в точности отражают нарастающие чувство тревоги от их вида. Это ощущение знакомо, давно знакомо. Вода. Рефлекторно хватаюсь за ближайшую точку опоры и обеспокоено жду. Большая, невообразимо большая волна стремительно надвигается на эту коробку из бетона. В доли секунды успеваешь подумать о том солнечном дне во дворе дома друзей, где вы беззаботно лежали среди клевера и одуванчиков, гадая, что же дальше. О том трепетном чувстве, о той легкости шага. Накрывает. По привычке задерживаю дыхание и зажмуриваюсь, слышу смешки – мы в здании. Мгновение облегчения обрывается, как только взгляд уткнется в картину того, как сквозь бесчисленные щели окон и стен пробиваются струйки обжигающе соленой воды.

Бежать.

Черный кадр.

Вспышка.

Стоим всем телом в воде, по всему телу горят раны от соли, куда ушло то, ласковое? Неважно, уже неважно. С трудом удается открыть глаза и осмотреться, предательски слепит. В отдалении звучит объявление об эвакуации жителей, значит, будет вторая волна. Не играет роли, сколько ты успел прожить здесь, сумеешь ли сориентироваться в условиях затопления и полной разрухи? С трудом. Нет, мы успели к последней лодке, да, не пустили. Та, что была в наших глазах божеством, в этот раз отвернулась от нас. Все уплыли, оставив меня с человеком, что никогда не был другом, тот вид общения, в котором вы вынуждены по случаю проводить время в одной компании, но вне нее никогда не имели ни желания, ни поводов строить диалог.

Два независимых монолога людей, обреченных быть выжженными солями Японского моря, добитыми его волнами. Смирение и нехватка воздуха.

Утро.

«В холодном поту, в кошмарном бреду…»

Ты бы рад забыть и не помнить таких снов, но нет, как ни убегай мыслями в рутинные размышления о быте, настигнут. Смирение и нехватка воздуха.

Ночь без снов и снова утро.

Все мы мечтаем проснуться счастливыми, но не все верим в то, что такое возможно. Нет, никто ни этим утром, ни одним из последующих не имел возможности исполнить эту мечту. Есть способ в один миг скинуть ношу прошлого, что, признайтесь, порядком натерла кожу ладоней и плеч, не раз пропитавшись кровью мозолей и трещин. Действие.

Картина с водопадом и неполадки сети, как шум бурных вод, обманчиво считываемый обожженным слухом, не дадут покоя, займут место тревог о риске кого-то разочаровать, ушедшего с пониманием, что, кроме себя, некого. Неловко краснея, пальцы упрямо набирали текст, доказывая то, что порой любопытство сильнее смущения, особенно в том, что касается средневековой поэзии и китайской живописи. Простыми словами: перманентно присутствуют лица, способные одной улыбкой и парой предложений зажечь в сердце огонь. Посреди переписки убежала из заточения, к солнцу и зелени, к твердому шагу и полноте дыхания. По пути попав в ливень без зонта, смеялась, ведь изначально вышла купить чертежной бумаги. А как идти с ней в дождь? Неважно, вновь неважно. Ускоряя биение сердца двойной порцией кофейной массы в бумажном стакане, добуду себе и листы, и графические материалы. Складывая их  в тканевую сумку, радостно встречу лучи вновь вышедшего солнца и поймаю себя на мысли, что контекст так схож с жизнью «до». Иногда можно позволить себе поддаться подобной иллюзии.

Телефон сел.

На набережной у спуска к воде демонтировали ограждение, стою на самом краю, всеми пальцами ухватившись в красный стаканчик. Волны и вслед нервный смешок. Перед взором: вновь море, вновь бетон. Такая тонкая грань между удушьем от паники и нехваткой кислорода в восхищении, отойди.

Спустя два месяца найти общий язык с самим собой – бесценно. Покой медитации на до боли знакомой и все еще холодной гальке, радость обретения внутренней гармонии и возвращения давно утраченного желания вновь браться за рисунки и книги.

Дождались.

Так ощущается жизнь, проживаемая в абсолютной любви к миру?

В мае замерзнут руки и нос.

Не болей.