#накх

[iyuol]

Мы рисуем в цвете. #1. Зеленый. Случайное знакомство.

« На границе весны и лета в моду вступает зелень. Зеленый наивен, нахален и свеж – и он знает об этом. Он – как дремучий лес, алоэ на подоконнике и травянисто-сладкий инжир: встряхнет, успокоит и обязательно скажет что-нибудь философское. Зеленым каждый становится чуть менее человеческим. Зато крепче и гибче, словно лианы побег обернулся вокруг ствола. О таких больше пытаются говорить в ключе назидательном с отсылкой к далеком прошлому, но меньше всего получается. Как-то само собой… » 

   Кофейня нашлась случайно и как нельзя кстати. Типичная южная жара, хорошо за тридцать; воздух, влажный и терпкий, покусывал легкие, почти мешая сделать глубокий вдох. Местные, говорят, давно привыкшие, а приезжие все поначалу страдают – такова цена за возможность время от времени гулять по морскому побережью и ��читать чаек да бакланов, пролетающих в закатном отражении солнца на пульсирующем водном полотне.

  Про себя хмыкаю и как раз лезу в карман рюкзака за пачкой влажных вроде-как-освежающих салфеток, выходя на очередной перекресток, когда боковым зрением замечаю небольшую прямоугольную вывеску в рядке неприметных одноэтажных строений. На белой краске темно-зелеными буквами: «Green coffee». Люди нестройными парами на узком тротуаре проходят мимо, вывеска ловит отражения их цветов и почему-то кажется куда более освежающей, чем уже порядком подсохшие кусочки ароматизированной ткани.

  Торопливо оглядевшись по сторонам, собрав в кулак последние силы, перебегаю дорогу не в особо положенном месте, зато экономя, как минимум, минут пять, что ушли бы на поиск пешеходного перехода. Солнце палило нещадно, на темных с красноватым отливом волосах уже, казалось, вполне можно было бы начать кипятить чайник – оттого невольный вздох облегчения слетел с губ, стоило только потянуть на себя стеклянную дверь и перешагнуть порог между первым кругом ада и прохладной нирваной.

  — Добро пожаловать! – где-то над головой тихо перезванивает музыка ветра, а я почти сразу попадаю в фокус двух очаровательно улыбающихся и чем-то неуловимо похожих девочек за угловатой стойкой у кофе-машины. Невольно улыбаюсь им в ответ и осматриваюсь – первое правило любого путешественника! Помещение оказалось небольшим: кухонный угол занял примерно четверть пространства и распространял кофейный аромат, по правую руку от входа стояли два кресла, вдоль стены тянулись аккуратные полки с книгами; то там, то тут виднелись корзины-горшки с цветами и пучки сушеной лаванды. Что-то легкое и неуловимо уютное кружило в воздухе под тихий аккомпанемент Ludovico Einaudi... Повернув голову немного влево, отмечаю первого и пока единственного посетителя – молодой человек, удобно устроившийся на подушках, устеливших подоконник, неторопливо черкал в блокноте на весьма компактном круглом столике. В его стакане с чем-то мутно-зеленым стояла стеклянная трубочка. Темные волосы были собраны в высокий хвост, а на запястьях болталось несколько разноцветных браслетов; на самом верхнем, тканевом, тянулась рунная вязь. Парень выглядел сосредоточенным, увлеченным, словно отключившимся от всего остального мира, и почему-то совершенно естественно вписывался в светлый, почти во всем экологически-правильный интерьер.

  — Может, вам помочь с выбором? – мягкий, улыбчивый голос бариста спасает меня от откровенного разглядывания незнакомца.

  — Хм... – наконец, подхожу ближе к меню на подставке и быстро пробегаю взглядом по строчкам. – О, у вас есть матча? Прекрасно. Можно ее?

  — Вам по классическому рецепту?

  — Давайте, – киваю я, абсолютно не имея представления, какой рецепт эти приятные барышни считают классическим, а какой нет. Вообще не имея представления, что такое матча, но когда-то давно решив, что надо бы и это попробовать... Когда еще возможность подвернется?

  — Присаживайтесь, мы вам все принесем.

  — Спасибо.

  Можно было сесть в одно из кресел, можно было устроиться на плетенном из дерева подобии диванчика, можно было, на худой конец, вполне сносно обосноваться на скамье вдоль левой стены, также уложенной тонкими подушками. Но меня словно магнитом тянуло к подоконнику. Эдакое воплощение всех «заповедей» хюгге в одном конкретно взятом месте – хотелось быть к нему ближе. Взгляд то и дело соскакивал с бело-зеленых предметов декора на немного сгорбившуюся в неудобной позе фигуру, продолжающую самозабвенно что-то вычерчивать гелевой ручкой. Высота стола и подоконника явно не способствовали правильной осанке, но кого это волнует вообще?.. Не имея на данный момент ни сил, ни серьезных поводов бороться с собой, практически бесшумно пристраиваюсь на краю скамейки – максимально близко – и скашиваю взгляд в чужую работу.

  Россыпь линий и точек под косым углом складывается вполне узнаваемыми очертаниями кофейни: тех самых кресел, куда мне отчего-то хотелось садиться меньше всего, низенького кофейного столика, большого горшка с фикусом на полу и маленькой корзинкой с алоэ – на «книжной» полке... Рядом с моей рукой аккуратно о��ускается деревянная подставка для напитков, на нее – точно такой же стакан с мутно-зеленой жидкостью, едва подтаявшими кубиками льда и стеклянной трубочкой, что несколько загораживает мне обзор на художественные «почеркушки».

  Внезапно понимаю, что на меня смотрят, и невольно вскидываю голову, натыкаясь на улыбающиеся глаза.

  — Извините, я, наверное...

  — Да все хорошо.

  Радужка кажется светло-зеленой, но неоднородной цветом – зрачок неровным кольцом обнимает легкая рыжина с мелкой крапинкой по низу. «Почти как лимонад с апельсином». Чувствую себя максимально неловко от этой мысли и резко разворачиваюсь, утыкаясь в принесенный стакан с неведомым нечто, но попробовать сразу не решаюсь.

  — Пейте. Кажется, вам нужно освежиться. Такая жара на улице, – участливо советует незнакомец и выпрямляется, закидывая руки назад и потягиваясь, довольно жмурясь, как самый настоящий кот. Похоже, он давно хотел сделать нечто подобное. Мне отчего-то вдруг захотелось повторить это движение, но вроде как непринято...

  — Мне никогда не доводилось пробовать матчу, – признаюсь, ухватившись за случайно подвернувшуюся тему, как за спасительную соломинку. Молодой человек замирает с вытянутыми вверх руками, удивленно смотря на меня, а после тихо смеется, качнув головой.

  — О, понимаю! Я сегодня тоже вроде как первооткрыватель. Видел как-то, да все не складывалось... А тут такое место приятное, – на этой фразе он расплывается в улыбке и машет рукой обратившим на него внимание девушкам у стойки; они отвечают ему тем же, – грех было не попробовать. Оказалось, очень даже неплохо. Как обычный зеленый чай, только крепче, гуще, без молока и со льдом. Это у них такая «классика».

  Киваю. Классика, значит. Хорошо. Слова льются легко и чем-то вселяют уверенность. Тянусь к слегка запотевшему стакану, ощущая, как приятно холодит пальцы, и делаю небольшой глоток.

  — Ну, как?

  — Действительно, хорошо, – соглашаюсь, с удивлением отмечая, что мне и в самом деле нравится. И не просто пресловутый чай, а как будто сразу и все: девчонки (родные сестры, основательницы кофейни, как скажет мне позже улыбчивый шаман), атмосфера, звуки, запахи, вкус... Чувство удушающей жары, пакостно преследующее меня всю прогулку выходного дня, испарилось, словно и не существовало никогда вовсе. Время замерло – то��ько редкие посетители, забегавшие иногда взять кофе или лимонад на вынос, отмечали движение стрелок.

  Не помню, когда в последний раз мне доводилось столько смеяться. Совершенно искренне и от души.

  — ...смотрит она на меня, значит, так возмущенно и говорит: «это министерство такое странное!», а я стою и не знаю, ржать или плакать, ибо точно такую же фразу мне сказала женщина из отдела кадров в этом самом министерстве, когда я у нее договор на практику подписывал: «такой странный университет!». И у каждого своя правда и правила – и пофиг, что по закону вроде как должно быть все на всех единое...

  Отставляю в сторонку опустошенный стакан и, тихо посмеиваясь, разминаю малость затекшую шею одной рукой.

  — Весело там у вас... У меня бы нервы сдали сразу – столько мороки на пустом месте.

  Парень только пожимает плечами. Оказалось, у него очень живая мимика и активная жестикуляция, которая словно бы и не задевала собеседника, не давила, а, напротив, призывала расслабиться. И куча каких-то историй в кармане. Складывалось впечатление, что мы знакомы с десяток лет, и просто решили выбраться вместе попробовать что-то новенькое. Как будто делали это уже очень давно и не один раз – так легко с ним было.

  — Я долго на них всех психовал. Тоже не понимал, к чему вообще столько бумажек. Все ведь намного проще, по факту. А потом как-то... Забил. Внезапно понял, что город рано утром просто идеально подходит для пеших прогулок с наушниками! Такие виды... Мне как раз до организации минут двадцать от силы было по центру прям, вот и гулял все две недели, что туда-сюда с договорами таскался. А там по дороге еще можно было классный кофе на вынос взять. Вообще красота. В конце концов, мы сами выбираем, на что внимание в жизни своей заострять...

  Последняя фраза выходит намного тише всех остальных, но мне все же удается расслышать. Блокнот уже давно был убран в рюкзак, напитки оплачены – ни меня, ни его уже вроде бы ничего не держало, но диалог продолжался как-то сам собой. Неожиданно парнишка хватает телефон, маякнувший экраном, с улыбкой бросает: «Извините, мне нужно... Хорошего вам вечера!» и спешно покидает стены кофейни. Натурально, растворяется в воздухе: вот он есть, и вдруг уже нет. Удивленно моргаю.

  Становится тихо. Запоздало понимаю, что музыка не играет уже д��вольно давно, и неожиданно осознаю, что мы проговорили больше четырех часов, а я даже не знаю имени своего очаровательного и на редкость болтливого собеседника. Выбегаю на улицу следом, чтобы спросить хотя бы это, но не обнаруживаю никого даже отдаленно похожего. Длинная улица тянулась в обе стороны практически безлюдно. Может, конечно, как и я, он не стал искать пешеходный и просто перебежал проезжую часть. Но ведь все равно какое-то время было бы еще видно – не галопом же он несся, в самом деле... В немой растерянности возвращаюсь обратно в кофейню, где меня встречают сочувствующе улыбающиеся сестрички.

  — Не переживайте. Вы – не первый человек, угодивший в его сети. Такое часто случается, он сегодня еще надолго задержался...

  — Сети? Задержался? – переспрашиваю, не слишком понимая, к чему они клонят. Но девушки уже вернулись к своим обязанностям, тепло приветствуя очередного посетителя.

  Мне оставалось только несколько потерянно, оттого скомканно попрощаться, забрать сумку и тоже вернуться в объятия душного, но уже вечернего города: к делам, к людям, к обязанностям и прочим бытовым подробностям. Только на душе было хоть и немного смутно, но легко. И на мысленной карте появилась новая пометка: «замечательное, но странноватое место».

[polusladkayan]

Ароматы мира Гарри Поттер/ парфюмы героев: Северус Снейп, Лорд Волдеморт...

Всем привет! В сегодняшнем видео сплелись две мои любимые темы: поттериана и парфюмерия. Бренд российской инди-парфюмерии Wild Drops Parfums выпустил линейку ароматов,  посвящённых героям вселенной Гарри Поттер. Я решила вместе с вами распаковать сет и поделиться первыми впечатлениями. Приятного просмотра! 04:57 Severus Snape Верхние ноты:виски, хризантема, гальбанум, красное дерево Средние ноты: кедр, чай, табак, сандал, тмин, лабданум, кожа, дуб Базовые ноты: амбра, кастореум, ветивер, ирис, мускус, черный уд. https://www.instagram.com/p/CT4OFPRo0YX/ 07:31 Lord Voldemort Верхние ноты: хиноки, минералы, кровь Средние ноты: чоя накх, кожа, грязь, прелая листва, орехи Базовые ноты: ветивер, пачули, мох, водоросли,амбра, мускус https://www.instagram.com/p/CUDR3S5IFNF/ 10:15 Bellatrix Lestrange Верхние ноты: сливовый ликёр, бензин Средние ноты: кожа, копайский бальзам,табак Базовые ноты: мох, пачули https://www.instagram.com/p/CSpZsn_j3yS/ 13:52 Amortentia Тёплый, чувственный аромат. Абрикосовая мякоть, белые цветы и пряно-бальзамическая база с проблесками ванили. https://www.instagram.com/p/CRnuSK1oi5I/ 16:23 Wingardium Leviosa Верхние ноты:груша, зелёное яблоко, озон Средние ноты: кувшинка, ландыш, шампанское, ледяная вода, хлопок Базовые ноты:ирис, белый мускус, зеленый чай, светлая древесина https://www.instagram.com/p/CKwvOXuBmht/ 18:27 Harry Potter Верхние ноты - имбирь,анис,абрикос, Средние ноты - пихта,толуанский бальзам, копайский бальзам, бобы тонка, табак, лабданум Базовые ноты - амбра,ваниль Таити, ладан, кедр, белый уд, сандал https://www.instagram.com/p/CTL_S-8DvWG/ Станьте спонсором канала, и вы получите доступ к эксклюзивным бонусам. Подробнее: https://www.youtube.com/channel/UCY7k... Парфюмерный журнал "Послушай" :185 ароматов на все времена года - https://www.poslyshai.ru/ Благодарность каналу : Tinkoff - https://www.tinkoff.ru/sl/6lEQbx7QoAb PayPal - https://www.paypal.me/nateobett?local... По вопросам сотрудничества o_natashka@mail.ru, а также в любых социальных сетях Группа в вк https://vk.com/club140200587 Парфюмерный instagram https://www.instagram.com/nate_obett_... Facebook - https://www.facebook.com/o.natashka #обзорпарфюма #аромат #селективнаяпарфюмерия #парфюмерия #гаррипоттер

[iyuol]

Мы рисуем в цвете. #3. История одного накха. То, с чего она началась.

« Серым вот тоже бывает трудно, ты представляешь? Словно иголку в тумане искать, под ноги не смотря, потеряться, не уметь улыбаться и ходить без очков, когда зрение то в минус, то в плюс. Как в меланхолии утро и неопределенность в духе: «Когда-то в городе под названием N…». Дым сигарет, нет-времени-чтобы-согреться, строгая игра правил и извинения, которые совсем не трогают. Серый — острый металл, что ранит неосторожных, и немного совсем — то, что кладут в основу. Разочарование и грусть, приносящие опыт; почти перевалочный пункт, когда на плечах стало слишком много всего. Таким каждому по-хорошему время от времени положено быть, но удовольствие это, надо думать, весьма специфично. »

　— Я не могу.

　— Ты должна ему сказать. Рассказать обо всем. Объяснить, как старшая. Сколько уже тянешь с этим?

　Пепел летит мимо пепельницы и пухом оседает на лакированной поверхности темного деревянного стола. Глухой стук часов крадет время и учащенное биение отдельно взятого сердца. Дышать становилось все тяжелее. Чужие глаза как лезвие бритвы – оттенка дождливого, осеннего неба, только немного с зеленью, режут по живому, старательно расчищая путь к цели. Без капли сочувствия, жалости почти вспарывают замученную душу. Молодая темноволосая женщина прижимается плечом к прохладному пластику оконной рамы и устало закрывает лицо руками. На вид ей можно было дать около тридцати, только неприкрытые сейчас ничем мелкие морщинки да темные круги под глазами приоткрывали завесу тайны чисел в бесполезной корочке.

　На улице октябрь, и кажущиеся мутно-серыми капли дождя лениво скользят по стеклу, вторя монотонным шумом свистящему по трубам ветру. В пятиэтажке напротив, несмотря на ранний час, не мелькало ни людей, ни света, словно погода отчаянно не хотела выпускать никого из постели.

　— Я не могу... — повторяет, а губы ломаются болезненной кривой. Голос практически не дрожит, только отдает непривычно-хриплыми нотками.

　— Сколько?

　Словно отрезвляющая пощечина, новый круг разрывающих мыслей. И снова пронизывающий взгляд прозрачно-зеленых глаз, почти таких же, как у нее самой, только намного тяжелее и, пожалуй, бесцветнее. Женщина тихо вздыхает, выпрямляясь, и подходит к ближайшему кухонному шкафчику, вытаскивая с верхней полки с десяток немного запылившихся, но прежнему пестрящих цветными страницами альбомов. Разворачивается и бросает их на стол рядом с морщинистой рукой сидящей на соседнем стуле старухи. Та только крепче сжимает меж пальцев длинную сигарету, вновь осыпавшуюся серебристым пеплом.

　— Три года назад он впервые подошел ко мне со всем этим, утром, сказал, что «нарисованные картинки оживают», и притащил откуда-то с десяток кривых ракушек. То есть... Не откуда-то, конечно, а из своего рисунка, воплотившегося во сне. Он просто бредит морем и видит его везде... А оно, кажется, начинает бредить им. У нас столько раз срывало краны, что соседи уже несколько раз бегали к участковому. Только вода почему-то всегда немного соленая. Я случайно это заметила...

　— Что еще?

　— Сторонится других детей. Говорит, что «рядом с ними слишком шумно внутри». А вчера, съев почти пол кастрюли супа, пряча лицо, признался, что совсем не наелся и хочет что-нибудь еще.

　Ненадолго повисло молчание. И без того тусклый огонек, дойдя до фильтра, окончательно потух и полетел в пепельницу, а его место заняла новая бумажная палочка. К потолку взвилась струйка полупрозрачного дыма.

　— Я не думаю, что моя дочь настолько глупа, чтобы не отличить накха от обычного ребенка, но все-таки... Он пробудился. И, вероятнее всего, голоден так, как не будет больше никогда в жизни.

　Сквозь дождевой гул начали прорезаться автомобильные гудки. Город постепенно просыпался, но все выше на��ягивал плотное одеяло туч на свои бетонные коробки. Старуха посмотрела в окно и скривилась, делая короткую затяжку.

　— Ты сбежала ради простого смертного, который не выдержал наших чудес, сюда, в этот чертов разваливающийся городишко, наивно полагая, что твой ребенок подальше от себе подобных будет «самым обычным»... Но это невозможно, Лиз. Невозможно, потому что его мать – ты. Да, иногда мы можем уговорить судьбу немного поиграть по нашим правилам, но некоторые вещи нельзя изменить. Например, свою суть. Ты не сможешь вечно защищать его от мира и себя самого. Рано или поздно он нырнет в этот омут сам. Нырнет и захлебнется, ибо ни черта не знает.

　Женщина зябко ежится и плотнее кутается в черный плед, отводя взгляд. Хмурится, поджимая губы, но молчит, изнутри чем-то самым мудрым и отдаленным от всего человеческого понимая, что мать действительно права. Возможно, не всегда, но именно сейчас — определенно. От этого настроение становилось еще более паршивым.

　— В свои четырнадцать ты уже имела за плечами несколько десятков лет чужих жизней, и тебя меньше всего заботили вопросы морали. Вспомни. А сейчас твой сын страдает от голода, потому что ты отказываешься отпускать его из-под своей юбки, научив этот голод утолять. Что, позволишь ему угаснуть только ради того, чтобы несколько сотен слабохарактерных идиотов, бестолково костерящих свою судьбу, порадовалось в будущем чуточку больше?

　— Хватит, мама, пожалуйста. Хватит.

　Лиза падает на стул и роняет голову на сложенные крестом руки. От безысходности и колючего понимания сводит внутренности и хочется в голос рыдать, но она лишь стискивает зубы и плавно выдыхает. Знает. Все, что сказано и еще можно было бы сказать. Очень хорошо знает. Однако легче от этого не становится, скорее наоборот.

　— Я поговорю с ним сегодня.

　— Так будет лучше для вас обоих.

　Последние слова звучат настолько тихо, что практически теряются за общим шумом с улицы, даже приглушенным. По небу катится раскат грома, заставляя вздрогнуть. Когда женщина поднимается, в комнате уже никого нет. Только поперек пепельницы лежит недокуренная сигарета. Лиза зачем-то хватает ее, как утопающий – круг, и сильно затягивается, с непривычки сразу закашлявшись.

　«Так будет лучше... ».

　Едва слышно скрипнула прикрытая дверь в кухню, пропуская коридорный свет и вынуждая поспешно прятать следы вредных привычек.

　— Мам? Ты чего не спишь в такую рань? – на пороге, держась за дверную ручку и сонно потирая глаза ребром ладони, стоял вихрастый темноволосый парнишка в домашних шортах. – И... Черт, с каких пор ты начала курить?

　Заспанное удивление во взгляде быстро сменилось настороженностью, словно внутри вдруг щелкнул неведомый переключатель. Он моментально просканировал комнату, будучи физически не способным не почувствовать висящее в ней напряжение.

　— Что-то случилось?

　Тяжело вздохнув, женщина пододвинула к себе второй стул и, мягко похлопав по потрепанной тканевой поверхности, натянуто улыбнулась. Всякий накх читает эмоции, как открытую книгу. Этого у него не отнять.

　— Милый, присядь, пожалуйста. Мне нужно тебе кое-что рассказать. Давно надо было, конечно, но я, дура, надеялась, что не придется...

　Солнце так и не решилось показаться людям, будто бы стыдясь своих слишком неподходящих к всеобщему настроению оттенков. Тучи, казалось, путались в электропроводах, еще сильнее проливаясь дождем. Градиент от черного к серым тонам заполнил собой весь город, словно замедляя, приостанавливая все вокруг. Даже время. Подросток слушал внимательно и молча, растеряно смотря то на мать, то на свои руки, отстраненно отмечая, что внезапно перестал слышать часы. Не так давно проснувшийся разум воспринимал информацию неохотно, заторможено, но по какой-то непонятной причине в повисших в воздухе словах не ощущалось ни капли фальши. Ему казалось: все правильно. Не плохо, не хорошо, а именно правильно.

　Все мальчики в детстве мечтают стать супергероями. Обрести волшебную силу, которой больше ни у кого нет и, возможно, спасать мир. Только редко кому из них показывают обратную сторону волшебства и объясняют, чем за него придется заплатить.

　« ...с помощью особого знака, который я тебе покажу, ты научишься проникать в сознание человека, проживая его жизнь. Яркую, полную самых разных впечатлений. Ты будешь забирать самые сливки чужих эмоций, и они будут насыщать тебя лучше любой пищи».

　« ...люди, что попадутся на твоем пути, будут разными. Хорошими и плохими. Злыми и добрыми. Но ты не должен вмешиваться в их будущее, каким бы оно ни было. Ведь для них оно еще не наступило. Ты охотишься, добываешь необходимое и уходишь».

　Снова пауза. Щетинистая и хмурая.

　— А что будет с ними? Ну... С этими людьми.

　— Ничего... Почти ничего. Они ничего не почувствуют. Не знают, что такие, как мы, вообще существуют. Но... Будущее, которое мы проживем за них, им самим уже не будет казаться таким... Полноценным.

　Скрестив руки на груди, сильно сжимая пальцами локти, парень смотрел на женщину почти с ужасом.

　— Почему? – лишь один вопрос крутился на языке. Вопрос, на который у Лизы не было ответа.

　— Ты научишься с этим справляться с возрастом, — новая попытка успокоить. Он трясет темными вихрами и, низко опустив голову, жмурится до пляшущих точек перед глазами. Нечто тяжелое, почти выворачивающее внутренности наизнанку последние дни, накрывало снова. Накатывало, точно приступ лихорадки. Во рту пересохло, заныло в груди. Мальчишка чувствует, как холодная рука матери ласково гладит его по голове – это ненадолго отвлекает ��т неприятных ощущений.

　— А нельзя как-нибудь?..

　— Нет. Прости.

　Спустя сутки он впервые попробует на вкус чужую радость и грусть.

　Спустя месяц научится обходиться без посторонней помощи, начав собирать свою собственную копилку воспоминаний.

　Спустя год в его глазах не останется детского блеска. Это будут глаза старца, за плечами которого не один век.

　И только через пять лет, когда число прожитых не_своих жизней перевалит за очередную сотню, он снова начнет улыбаться, как тот потерянный мальчик, бесконечно рисующий фломастерами море. Не то чтобы смирится совсем, но перестанет себя ненавидеть.

　«Многие разучились ценить то, что держат в своих руках. Не замечают маленьких радостей, теряют голову от грусти или одиночества. От того, с чем вполне еще можно бороться. Опускают руки и теряют волю к жизни, веру в нее, едва споткнувшись. Проклинают ее, единственную свою возможность быть. Плывут по течению, не подозревая, что в любой момент могут утянуть себя в болото, из которого нет возврата, стоит лишь кому-то из нас появиться на их пути. Имеем ли мы право решать за других? Решать, кому дать второй шанс на полноту счастья, а кого обречь на почти монотонное существование, где нет ни сотрясающих потерь, ни звенящего полнотой своей счастья? Кто знает... Но, в отличие от них всех, мы по-настоящему хотим жить. Ведь иначе просто не способны».

[iyuol]

Мы рисуем в цвете. #4. Черный. История одного накха. «Потеряй — и обретающим будешь».

　« Черным – ночь, слепота и тайны. То, что утрачено, то, что забыто. То, что желает зарыться в тени. Время, когда час до рассвета; терзающие душу страх или зависть в компании злобы. Черным становишься, когда теряются ориентиры и смыслы и очень надо по-быстрому их как-то найти. Или вот если вдруг стоит спастись от яркого света. Мало ли? Черным по черному написана вечность, все правила нашей игры под названием «жизнь». Им же – свобода и «только бы не сбиться с пути!». Все поглощает, но можно уйти обновленным. Норма в сердцах и душах, не тянущих в утопичность. Главное – не переборщить… Как, впрочем, и со всем остальным. »

　— Она не придет.

　— Не понял. Что?

　Мы гуляли по полупустым улицам нежно любимого мной городка. Он дразнил редких пешеходов тихо хрустящей под ногами кладкой, ароматами ��акрывающихся сувенирных и чайно-кофейных лавчонок, но почему-то казался сегодня каким-то особенно ленивым, сонным. Ненавязчивый ветер следовал по пятам в компании едва уловимого запаха моря и пассивно раздражающей тревоги, которую я то и дело сжимал в кулаке. Не понимая причин нездоровой своей реакции на внешне спокойную атмосферу. Настроение моей спутницы, предложившей дружеский марш-бросок по побережью, сменилось также внезапно, как она, чрезмерно активная и потрепанная, появилась на нашем пороге, весело сотрясая перед моим носом большой пакет с персиками и водой. Правда неладное я все равно почуял – когда уже перед самым выходом в ласковые солнечные объятия матушка как-то непривычно тепло сжала плечо, улыбнувшись. Пожелала хорошо провести время и... Удачи в пути. Прозвучало странно. Тогда я не придал этому особого значения – последний месяц мы жили сравнительно мирно, но после нескольких часов блужданий в компании подруги, которая старательно находила повод держаться подальше от изначального курса на морской берег, не выдержал и задал вопрос в лоб.

　«Иса, что происходит?»

　— Твоя мама. Не придет. Ни сейчас, ни к утру... Никогда, наверное. Не придет, — губы ее задрожали, а напускная веселость лопнула, как проткнутый иглой воздушный шарик, оставляя после себя расшатанное возбуждение, загнанный страх и усталость. — Тебе нельзя возвращаться домой.

　Накхи читают эмоции также легко, как дышат. Оттого лучше любого другого человека умеют по-настоящему притворяться. Да так, что иногда умудряются сами поверить в собственный театр. Только надолго знающей публике обычно такого концерта не хватает.

　— Если ты сейчас нормально ничего мне не объяснишь, я сделаю все, чтобы ты сама не вернулась. Никуда и никогда.

　Собственный голос сел, заставив стоящую рядом девушку вздрогнуть от резких интонаций, которые ей доводилось слышать впервые. Светловолосая голова дернулась, как от пощечины, а серо-голубые глаза полыхнули обидой. Я сам от себя не ожидал такого тона. Но мерзопакостное ощущение того, что мне полдня морочили голову, не давало покоя, внезапно обернувшись вполне конкретной догадкой и рискуя выплеснуться наружу добротным эмоциональным взрывом.

　Где-то в по-живому манящей темноте засыпающего частного сектора гулким э��ом ухнула птица. Нена��олго повисла тишина, от которой почти сразу противно зазвенело в ушах.

　— Утром Лиза позвонила мне и сказала, чтобы я не позже чем после обеда увела тебя погулять. Куда-нибудь подальше от людных мест, пляжа... В идеале вообще за город, — девушка тяжело вздохнула и, пошарив в кармане, выудила пачку сигарет. — У нее был очень обеспокоенный голос, и я спросила, в чем дело...

　— И?

　Терпения на лирические паузы мне явно не хватало. Иса щелкнула зажигалкой; в рассеянном свете далекого уличного фонаря ярко-оранжевая точка описала кривую восьмерку.

　— Чистильщики в городе.

　— Кто?..

　Рюкзак вдруг показался подозрительно тяжелым, словно из ниоткуда там появилась куча камней, ощутимо тянущих плечи. О ком шла речь я, разумеется, не знал, однако шестым чувством уже осознавал, что не хочу знакомиться.

　— Тебе еще учиться и учиться, — горько усмехнувшись, она отвела взгляд в сторону, вероятно, ощущая мое почти неконтролируемое желание прожечь в ней дырку взглядом на грани взбешенного. — Ты ведь наверняка знаешь, что накхи – не единственные магические охотники этого чокнутого мирка. Есть и другие... Всякие. Чистильщики – одни из них. Называть-то можно по-разному, только охотятся они на всех и сразу. Говорят, эти красавчики в балахонах хотят избавить мир от нечисти. Много какие слухи ходят. И совсем немного тех живых, кто может эти слухи подтвердить. Улавливаешь?

　Мир перед глазами опасно покачнулся. За два года знакомства я как-то ни разу не задумывался, почему девчонка лет двадцати на вид спокойно называет женщину вдвое старше по имени и на «ты». А сейчас внезапно понял: опыт. Не свой даже, чужой – сокровище нашего брата. И в этой системе координат мать и Иса почти ровесницы с кучей столетий за спиной. Только я – мелкий отщепенец, вполне еще наслаждающийся жизнью собственной. Почти человеческой.

　Сложив в голове два и два, чувствую, как и без того учащенное сердцебиение начинает неприятно отдавать в висках.

　— А причем тут...

　— Лиза обещала позвонить, как уведет их с нашего следа. Уведет куда-нибудь подальше и сбежит сама. Была уверена, что справится, и нет смысла тебя зазря пугать, — не дожидаясь окончания повисшего вопроса, обрывает меня подруга, затягиваясь и внимательно рассматривая мое побледневшее лицо. – Но уже за полночь, прошло дост��точно времени. А значит мы теперь сами по себе.

　— Но... Это мой дом, — шепчу невпопад, будто пытаясь объяснить несмышленому ребенку простой и понятный любому взрослому факт: дом – это дом. В нем спокойно, хорошо и безопасно. Точка.

　Только Иса – не ребенок, а мне пока далеко до «взрослого» в понимании сородичей. Мысли разбегались, как растревоженные голуби. На тянущую пустоту в черепной коробке руки реагировали мелкой дрожью. Я чувствовал практически кожей, что подруга больше не скрывает, как пытается унять волнение, но сам не мог сосредоточиться. Взгляд зацепился за отражение луны в витрине давно закрытой кондитерской. Среди выставленных искусственных тортиков и пирожных ее красноватое пятно смотрелось нелепо – это, пожалуй, была единственно связная мысль.

　— Больше нет. Не твой и не мой, ничей. Почувствуй – город тоже напуган... — прохладные пальцы мягко коснулись локтя. – Никто не знал, что так получится, Вик. Но нам нельзя возвращаться. Иначе жертва твоей матери будет совершенно бессмысленной.

　«Жертва?» 

　 Разум споткнулся о слово, как будто оно было случайным камнем на дороге или незамеченной ступенькой. Или фальшивой, слишком наигранной нотой в партии. И именно после него во мне, словно в заводной игрушке, заменили батарейки. Злость полыхнула внутри так, что находящийся в десятке метров единственный фонарь, освещавший улочку, нервно замигал, а собака с ближайшего участка забилась в конуру, едва слышно заскулив. До меня, наконец, дошло.

　— Ты покладисто оставила ее одну. Наедине с какой-то ожившей байкой. Весь день вешала мне лапшу на уши. И сейчас хочешь, чтобы я пошел с тобой? Прочь из города? – чеканя слова одно за другим, земли под собой не чуя, медленно поднимаю взгляд. С матерью мы никогда не были в особо близких и доверительных отношениях, особенно после того, как открылась правда моего происхождения и пройден был базовый «курс выживания». Однако все это никогда не мешало мне по-своему ее любить.

　Иса, сглотнув, медленно попятилась, инстинктивно выставляя руки в защиту.

　— Так будет лучше для тебя.

　Человек, ставший мне первым и единственным другом почти сразу после переезда, вдруг открылся мне с другой стороны. Горечь чужого страха и желания быть как можно дальше от всех проблем, готовность ухватиться за любую, какой бы ценой она не досталась, возможность спасти свою шкурку, осела на языке неприятным привкусом.

　— Нет. Не лучше.

　Оглядевшись, пытаюсь быстро сориентироваться и прикинуть кратчайший маршрут до дома. Адреналин подскочил так, что внутри все ходило ходуном. Поймав в фокус ближайшую табличку с номером дома и улицей, мгновенно срываюсь с места, ныряя в густую, как черный мех дикого зверя, темноту.

　— Вик!

　Крик за спиной быстро затухает, растворяясь в терпкой ночной тишине. Я ненавидел ложь. Ложь и фальшь. Гораздо сильнее, чем мог бы ценить трусливого друга. И, пожалуй, чуть меньше, чем попытку другого накха повлиять на меня с помощью силы. То, что вся наша с Исой прогулка пропахла колдовством с самого начала, до меня дошло не сразу. Все-таки разница в уровне подготовки никуда не делась. Клубок самозащиты внутри раскручивался медленно, стирая наброшенную при первом взгляде паутину наваждения нитку за ниткой. Скорее всего, мама прекрасно понимала, что я быстро заподозрю неладное, поэтому и разрешила старой знакомой немного поворожить на мое восприятие... Только чуйка на бедствие перед носом у меня оказалась сильнее.

　Плохо помню, как добрался до ставшего родным квартала. Как потерянный пес, по внутреннему компасу спешащий к хозяину, я возвращался домой, имея лишь смутные очертания городской карты в голове. Стекла машин изредка ловили отражения: смазанное пятно волос, горящие изнутри призрачным бледно-зеленым светом глаза и искривленный болезненной гримасой рот. Я не знал, что буду делать, когда окажусь на месте, не представлял, что или кого увижу там, и правильно ли вообще поступаю. Но остановиться не мог. Неизвестность выжигала в легких весь кислород, заставляя задыхаться. И это казалось куда более пугающим, чем какие-то там неведомые Чистильщики...

　Замедляюсь лишь тогда, когда обострившимся обонянием внезапно улавливаю во влажном, прохладном воздухе запах гари. В боку кололо уже давно, но я упрямо переставлял ноги, заметив вдали знакомую крышу с флюгером в виде склоненной головы единорога. Земля и небо вот-вот были готовы поменяться местами. Все происходящее дальше запечатлелось в памяти лишь последовательно сменяющимися картинками: толпа людей у приоткрытой калитки, крики и вой сирен где-то ��алеко. Фасад, охваченный пламенем, неестественно голубоватым по окантовке. Дом трещал, стонал и, задыхаясь угарным газом, разваливался на части на глазах.

　Широко распахнутыми, невидящими глазами я смотрел на огонь, который абсолютно не укладывался в моем мировоззрении. Его не должно было быть. Никак не могло. Но он продолжал быть и с жадностью голодного тигра поглощал все, что было хоть сколько-нибудь мне дорого. Из тела будто разом вытащили все кости. Но самым тяжелым фактом оказались ощущения. Стоило лишь подойти немного ближе, как картинка перед глазами резко сместилась. Секунда – и я словно стою в материнской спальне и устало наблюдаю за убийственной пляской стихии. Тело горит. Горит одежда, горят волосы, все горит. Но ощущений нет. Как сосуд, лишенный содержимого. Всего лишенный.

　Отчаянно трясу головой, прогоняя пугающее видение. Мать и не собиралась никуда убегать. Осталась легкой добычей, чтобы спасти всех остальных. Нас спасти.

　Горло скрутило спазмом – хотелось орать, но с губ не слетело ни звука.

　«Так глупо... Мы ведь могли бы...»

　На негнущихся ногах дохожу до соседского дома, лбом утыкаясь в холодный кирпич. Казалось, что все внутренности прокрутили через мясорубку. Тело билось ознобом и не желало слушаться, нервная судорога прокатывалась по мышцам. Наверное, я простоял бы так несколько часов или вечность – все происходящее вокруг шумело за спиной суетливым фоном, выбросив меня куда-то на границу яркого света пожара и сгустившихся сумерек. И только инстинкт самосохранения, приглушенный ненадолго случайно пойманным образом, вопил, как в последний раз.

　То, что пора сваливать, я понял внезапно и очень остро. Это было похоже на выныривание из воды, где долго находишься без глотка воздуха. Запахи, звуки, ощущения навалились разом, одновременно, почти оглушая: шум льющейся воды, звонкие голоса, гарь и чей-то холодный, беспристрастный взгляд, выцепивший меня за толпой. Пришло осознание: если останусь стоять на месте, закончу так же, как мать. Тогда действительно «жертва будет напрасной». И вообще больше ничего не будет. Разбирать свое отношение к случившемуся на составляющие времени решительно не было.

　Делаю глубокий вдох, сильно прикусив губу, на пару секунд зажмуриваюсь до беспорядочных точек перед глазами, собирая последние силы, и резко дергаюсь в сторону, обогнув дом и свернув к ближайшему перекрестку. Внутренним чуял – за мной идут. Целенаправленно, упрямо. Расталкивая людей, продираясь сквозь плотную пелену дыма. Дичью на прицеле мне быть еще никогда не приходилось... Мерзейшее чувство.

　Бежать. Не думая особо, куда и зачем, петлять по знакомым-незнакомым улицам и переулкам. Лишь бы вперед. Рвано хватать ртом потяжелевший воздух, запрещая даже малейшую передышку. Буквально расщепляться на молекулы, чтобы спрятаться, потеряться, а остатки вплести в причудливую вязь ночных звуков и лунных бликов. Оставлять позади дом, воспоминания и последних, кого мог бы даже назвать близкими. Чувствовать: есть сам и есть мир, знакомый лишь наполовину. В беспорядочных мыслях только отчаянная мольба, обращенная в никуда: «пожалуйста, дай мне сил пройти этот путь до конца».

　Когда на горизонте едва-едва забрезжил рассвет, а подошвы кед прижали холодный песок побережья, далекого от горских территорий, я рухнул на колени, как подкошенный, впервые за прошедшую ночь чувствуя себя в одиночестве, в прямом смысле слова. То ли преследователи мои устали, то ли сбились со следа – мне не хотелось уточнять. Вообще ничего не хотелось. Разве что дышать...

　Через некоторое время уставший от бездействия разум сумбурно начал выкладывать факты в голове, как кубики Лего, условно ставя между ними значок «следовательно»: неопытность, подозрение, ложь, опасность, потери, много потерь... Свобода.

　«Свобода?»

　Море постепенно пробивалось сквозь монотонный звон в ушах сонным урчанием. Оно никуда не исчезло, не спешило и не собиралось предавать. Разряженный телефон в кармане джинсов даже не пытался подавать признаки жизни. Мокрые песчинки липли к рукам и одежде. Где-то на периферии сознания ошивалась смазанная боль потери, но мне пока не хватало сил, чтобы осознать ее в полной мере. И почему-то не особо-то и хотелось… Я чувствовал себя легким, почти невесомым, словно в как��й-то момент невидимый некто обрубил все тросы, привязывающие меня к земле. Было только что-то совсем свое – невероятная усталость и постепенно нарастающий голод.

　— И что теперь? – почти шепотом куда-то в пустоту, глухо и потерянно. Первый ощутимый порыв ветра пригнал ленивый прилив. Пустота неожиданно ответила изнутри. С небольшим опозданием, зато лаконично и строго.

　«Жить дальше».

　Я лежал на прохладном песке, смотрел в плавно светлеющее небо и под постепенно выравнивающийся стук собственного сердца понимал, что теперь все изменится. Еще не было ясно, как и насколько, но абсолютно точно – изменится. Колесо судьбы сдвинулось на новую орбиту, изменило радиус и поменяло цвет.

　«Люди постоянно что-то теряют!» — фраза, неосознанно метко брошенная чьим-то малолетним сыном в будущем одной из моих «жертв», выдернулась из общего вороха воспоминаний и почему-то прочно закрепилась в голове, перекрывая все остальные мысли.

　— Люди постоянно что-то теряют, — повторяю на автомате вслух. Слова воровато подхватывает и уносит вдаль дружище-ветер. Закрываю глаза и делаю очередной глубокий вдох.

　Все правильно. Теряют и находят. Что-то, как-то, где-то, пусть не взамен, но не менее важно. Одна из бесконечного множества дорог, представленных случайностью, ведущих в неизвестность.

　Поднимаю руку, с легким прищуром смотря сквозь пальцы на восходящее солнце. Собственный голос кажется чужим, но по какой-то причине до странности мудрым, спокойным и... Правильным.

　— Новый день – новые шансы, приятель. Пусть сейчас еще больно, но мы с тобой все переживем. И ты прекрасно это знаешь.

[iyuol]

Мы рисуем в цвете. #2 Розовый. История одного накха.

« Розовым быть сложнее и легче всего. Каждый когда-то им был, но потом подустал под надзором реалий. Розовый — детство и грезы. Ласковый привкус самой первой мечты. Розовой кажется глупость, влюбленность и запах сладковатой еды, перечащей всяким «нельзя после шести!» и «нет в этом никакого счастья!». Таким можно быть детям, взрослым сие не в заслугу. Хотя, говорят, тяжкая и горькая мука для психики, когда цвета такого внутри не осталось совсем… »

　К полудню солнце уже успело изрядно потрепать нервы незадачливым, но безнадежно очарованным туристам. Так, на затравку, еще лениво и почти спросонок, но об этом знали только местные, избранные. О том, что может быть многим хуже. Вероятно, по этой причине в южных краях так распространена привычка спать днем: надо же чем-то полезным в самое пекло-то заниматься... А дела поделать вполне можно и с утра, поднявшись пораньше. Или вечером. Вполне логично.

　Под теплыми лучами светло-охристый камень нагревался неохотно, но стабильно – дома и мостовые на глазах приобретали более мягкий, почти персиковый оттенок. Массивная зелень шелестела от тихого ветра; тени становились короче. Я был готов расцеловать каждый булыжник и куст от восторга и счастья, переполнявшего грудную клетку. Чтобы понять и прочувствовать всю прелесть Юга, надо перебраться туда с севера. От воспоминаний о прошлом своем месте обитания бросает в дрожь – невольно кривлю губы, как будто заныли все зубы разом.

　Вспоминаю. Посеревшими от времени кусочками складывается цепь картинок из прошлого.

　Мальчишка лет семи. Темно-русый, с миндалевидными карими глазками и вечно смеющимся ртом. Не капризный, но любопытный, часто играющий один. Держит на коленях потрепанный жизнью альбом и старательно вырисовывает голубым фломастером волны на белом листе. Кривые волны и угловатых чаек.

　«Мам, а, мам, а когда мы поедем на море? Ты говорила, там красиво».

　Тяжелый вздох и натянутая улыбка.

　«Когда-нибудь, обязательно. Пока тебе многому еще надо научиться…». Очень хорошо. Кажется, тогда она тысячу раз пожалела, что оставила ребенку книжку с картинками, а потом решила ответить на пару его вопросов. Видела, как загорелись глаза, и как они потухли — тоже.

　Восемь лет спустя, когда все, что должно было произойти, произойдет, босые ступни впервые оближет белесая морская пена, а сердце юнца, уже познавшее привкус чужих судеб и эмоций, будет похищено частью бушующей стихии навсегда.

　«Когда мы вернемся снова?»

　«Пока не получается. Никак. Извини. Но потом...»

　И снова альбомы. Очень много альбомов. И через лист примерно один и тот же рисунок. Только в голове уже совсем другие мысли.

　Из омута памяти выдергивает прошедшая мимо молодая пара: парень, заговорщически улыбаясь, аккуратно тащит свою даму сердца под локоток куда-то в сторону фонтана влюбленных. Загадать очередное глупое желание на вечную муку, надо полагать. Ныряю в их настроение на автомате, стоит только девушке случайно задеть меня плечом – хлынувшая в кровь эйфория чужого медового месяца, приправленная какой-то мелкой обидой на жениха, мгновенно вытесняет из головы мысли о сером бетоне многоэтажек, суровом климате, горьком запахе вечного человечьего раздражения и неприятностях прошлого. Чертыхнувшись про себя, отгоняю слишком сладкое наваждение, тряся темноволосой башкой. Узенькие улочки исторического квартала большей частью не предназначены для проезда автомобилей, в некоторых местах едва четыре-пять человек спокойно в ряд пройдут...

　Слишком расслабился, потерял бдительность. Надо быть осторожнее.

　Прислушиваюсь к своим ощущениям и с облегчением осознаю, что особо яркий фейерверк эмоций радостным молодоженам сегодня вполне светит – забрал-то всего-ничего. Маленький кусочек чужих ощущений из будущего: какая-то несуразная ссора под вечер и начало бурного примирения. Даже не столько ощущения – так, самую-самую верхушку. Одну картинку, из ближайшего. Возможно, Вероника сегодня устанет гораздо раньше, чем планирует, но тут уж не моя вина. Не следует трогать людей в переулках. Даже случайно. Особенно задумчивых с виду. Вдруг они на самом деле и не люди вовсе?

　Относительно взяв себя в руки, иду дальше, озираясь по сторонам с глупой улыбкой влюбленного во весь мир сразу. Но улыбкой уже своей. По неровной, чуть осыпавшейся брусчатке вперед до перекрестка и налево. Хотя лучше направо, там, в конце улицы, имеется аутентичная восточная кофейня, весьма неплохая. Зато по левой стороне всегда можно найти чудные тележки с мороженым или мармеладом... В целом, не так важно куда идти, лишь бы не задерживаться подолгу на пересечении дорог. Это только обычным людям нет особой разницы, где и как ходить, а нашему брату стоит всегда держать ухо востро.

　Перекрестки – вещь, с одной стороны, приятная, а с другой – просто ужасная. Особенно в курортных городах. Как минимум, потому что там большую часть времени особенно много зазевавшихся туристов, решающих, например, какую именно достопримечательность им посмотреть сегодня? Где пообедать? Где спрятаться от жары? А еще нередко очень много детей. Дети – мой личный кошмар. По иронии судьбы я – чудище с весьма приятной, улыбчивой рожей, обычно в удобно-хипповатых шмотках и словно с магнитом для детских грез за пазухой. Они тыкают в меня пальцем, успокаиваются от звука моего голоса, готовы бесконечно тискать мой рюкзак, увешанный значками, или руки в браслетах-плетенках. Духи свидетели, каких сил мне стоит отделять свое настроение от них! Такие яркие... Одно хорошо. Дети физически не способны страдать всерьез. А значит никакой у них для меня пищи или даже закуски не найдется.

　Только тот, кто жалуется на свою судьбу взаправду, может стать добычей накха. Стать добычей и лишиться остроты ощущений – на тот период, что накх пожелает, условно, прожить за него. Час, месяц, год, десятилетие... Нет, человек не умрет, не заболеет и не перестанет, в целом, чувствовать свои радости, горести и потери. Просто переживать их сам будет, словно находясь под ватным одеялом. Не в полную силу. А накх, нарисуя специальный знак и сосредоточив внимание, прожив за мгновение, быть может, десяток чужих лет, откроет глаза и пойдет своей дорогой в ту же минуту, когда остановился. Сытый и старательно складывающий в копилку особо ценные картинки с чужой «кинопленки».

　Сомнительная жизнь. Но нам тоже не оставили выбора. У матушки-природы весьма специфичные шутки...

　Незаметно для себя самого, маневрируя меж праздно шатающихся, загоревших и сгоревших до красноватого оттенка прохожих, выхожу к сувенирному рынку. Кажется, все-таки свернул налево. Еще немного – и можно будет выйти к морю. Отлично! Под гомон торговых сделок покупаю пломбир в ближайшей лавчонке. Мороженое здесь тоже классное, не в пример тем, что готовят на другом конце страны. На жирных сливках, умеренно сладковатое – просто тает во рту... Довольно жмурюсь, почти урчу и спешу перейти широкую полосу проезжей части, уставленную автомобилями с одной стороны, как «живой» изгородью. Они даже практически одного цвета! Светлые, с пляшущими по окнам солнечными бликами. Мистика какая-то, право слово.

　Бесцельно кружу по улочкам Старого города, потеряв счет времени. Любовно обвожу взглядом стертую, немного потрескавшуюся брусчатку, оглаживаю нежно подушечками пальцев кованые орнаменты чьих-то заборов, прикладываюсь лбом к прохладным стенам, держащимся в тени, старательно прячусь от людей... Давненько я не позволял своей жизни так долго течь самой по себе, будучи неразбавленной украденными эмоциями жалующихся гуляющих. На это тоже оказалось на редкость приятно и увлекательно. Отвлекся только на то, чтобы позвонить матери, коротко уведомив: «жив, гуляю, к обеду и ужину не жди, я сыт». Утром в одной из забегаловок на окраине мне встретилась рыдающая дама, громогласно сетующая на измену мужа. Просто мимо пройти было выше моих сил. А дама в недалеком будущем станет доброй, но после меня весьма флегматичной бабушкой…

　К морю добираюсь только к вечеру, когда небо окрашивается в мягкие, сиренево-розовые тона. На душе было так легко и спокойно, словно меня засунули в вакуум. Где нет ни мистики, ни мук совести, ни сложносочиненных размышлений о вечном, ни тягот – ничего. Только гудящее в груди чувство восторга от перекатывающихся друг по другу волн.

　Специально уйдя подальше от городского пляжа, я как-то не ожидал в такое время кого-нибудь встретить. Но впереди внезапно замаячила вполне живая группка. Она шла мне навстречу и несла с собой темные цвета и звуки. Первой сквозь морской шум я услышал тоненький плач скрипки. Тягучая, словно плавленый зефир, мелодия казалась до того печальной, что впору было удавиться на месте от всепоглощающей тоски, честное слово. И хотя техника игры была идеальна (музыкальных слух у меня все-таки немного есть, жизнь бурная), пожалуй, даже слишком идеальна, что-то внутри меня мгновенно напряглось. Словно щелкнул невидимый переключатель, заводя химию защитных рефлексов.

　Сжав невольно лямку рюкзака, всматриваюсь в приближающихся, готовый делать ноги при первом же признаке опасности. Оказалось: компания лиц исключительно мужского пола с молодой девушкой-скрипачкой во главе. Прекрасная леди и шесть недогномов – это стало понятно практически сразу. Развивающийся шелк золотисто-пшеничных волос, нежно розовое платье, вкрадчивая улыбка, румянец на щеках, полуприкрытые веки без единого следа косметики, тонкие пальцы, сжимающие смычок, легкая поступь по самому краю воды, постепенно, наискось, заходя дальше...

　«Точеное личико, фея! Ангельское создание. Богиня! Мечта моя!».

　Так наверняка думали все те шестеро разновозрастных остолопов, кучкующихся вокруг дьявольской скрипки и ее не менее дьявольской, очевидно, обладательницы. Совершенно не заметив, как оказались по колено в воде.

　Песня оборвалась на тонкой ноте, едва девушка оказалась на расстоянии примерно десяти шагов от застывшего меня. Столько концентрированного, самозабвенного желания бросить все к ногам красотки, готовности отречься от своей прошлой жизни, расстаться с ней я не чувствовал еще никогда. Казалось бы, раздолье для люб��го накха – столько страдающих от любви! Но меня чуть не стошнило на том же месте, стоило только увидеть, прочувствовать и понять, что происходило. Глаза несчастных были пусты, а от мозгов, кажется, осталась лишь дырка от бублика. Они не осознавали, где они, кто они и как сюда попали – желание быть с очаровательной скрипачкой, пойти за ней, куда угодно, и страдальческое непонимание, почему на ее голове все еще нет короны властительницы мира, вытеснило все здравые мысли. Были там и взрослые мужчины, на безымянных пальцах некоторых из них виднелись обручальные кольца, были и совсем мальчишки, всего на пяток лет помладше меня самого, только недавно окончившего институт.

　— Уйди.

　Розовое платьице и миловидное личико совершенно не отменяли того факта, что девушка смотрела на меня волком и была готова, кажется, перерезать мне глотку смычком, сжатым в руке до побелевших костяшек.

　— Нёкк, — не столько спрашиваю, сколько утверждаю. Матушка однажды рассказывала мне о прелестных созданиях, живущих вблизи вод. Своей игрой на каком-нибудь струнном эти безобиднейшие с виду девочки утаскивали в омут любого, кто имел глупость устраивать плач о несчастной любви вблизи побережья. Перед этим жертвы, конечно, впадали в экстаз и сладостное отчаяние одновременно, но итог это не меняло от слова «совсем».

　Со всеми своими метаниями по стране я как-то успел подзабыть, что не единственный в этой реальности «не от мира сего». Не считая матери и кое-каких мало-мальски близких знакомых, разумеется.

　— Уйди, — повторяет девушка с нажимом и громче. У нее неприятно звонкий голос и, как оказалось, ярко-синие глаза. Последнее я замечаю, сделав шаг навстречу. Нёкк инстинктивно отшатывается – почти кожей ощущаю невидимое сопротивление возд��ха, когда наши, в сущности, похожие способности вступают в невидимую борьбу. Похожие, с одной только весомой разницей – накх, и я в их числе, никогда не позволит себе лишить человека жизни. Даже развлечения ради. А для нее это как смысл существования...

　Девочка испуганно ойкает, вцепляясь в руку ближайшего «кавалера» — скуластого дядьки лет сорока, и шипит на меня в голос, вмиг растеряв всю спесь и очарование. Только попытки ее на что-либо повлиять уже бесполезны. Расстояние сокращается до полуметра, я ныряю сначала в жизнь одного, затем другого – ненадолго, забирая буквально минуты, те самые, что пришлись бы на представление сугубо для посвященных... Несостоявшиеся жертвы группового утопления растеряно озираются по сторонам в попытке понять, как оказались на пляже, а я осознаю, что еще немного – и, кажется, просто грохнуть в обморок от дурного «переедания». Фальшивые страдания – не лучшая площадка для обеда, особенно если за ними без вмешательства последовало бы неприглядное самоубийство во имя не менее фальшивой любви.

　— С-сволочь! – нёкк резко меняет цвет с молочно-розоватого на болотно-зеленый, дергается в сторону открытого моря и с шумным плеском ныряет в воду, напоследок обиженно окатив брызгами всех стоящих рядом, включая меня самого. Проглатывая кучу непечатных ругательств, старательно натягиваю на лицо максимально доброжелательную и успокаивающую улыбку, адресуя ее вконец перепуганной мужской компании, чувствуя себя при этом почти что санитаром в психбольнице.

　　 — Кажется, мы все сегодня несколько перебрали с вином и чачей, да? – умнее в помутневшую мою голову ничего не пришло.

　　 Вразумительного ответа невольные участники-зрители всего произошедшего безобразия мне не дали, зато очень своевременно поспешили убраться отсюда, надо думать, от греха подальше. Это они хорошо придумали. И, что самое приятное, быстро исполнили.

　Равнодушно посмотрев в спины торопливо покидающим берег людям, я кое-как сам выбрался из воды, с трудом переставляя ноги, и устало рухнул на еще теплый песок. Ощущения были так себе – как будто сожрал с десяток банок сырой, испортившейся тушенки. Не удержав тело даже в сидячем положении, растягиваюсь на земле, раскинув руки звездочкой. Мокрая одежда и кеды неприятно липли к коже, собирая песчинки, а взгляд безучастно уперся в оранжево-розовое с багровыми полосами у горизонта небо.

　Двигаться ближайшее время не хотелось совершенно. Тот момент, когда «переполнен настолько, что аж тошно!». Шепот и аромат морского прибоя постепенно смывали с души липкие чужие эмоции и привкус губительных наваждений, возвращая ясность мыслей и вообще способность соображать.

　Тяжело вздохнув, провожу ладонью по лицу и закрываю глаза, ставя воображаемую точку очередного своего приключения.

　«Хорошо все же, блин, быть ребенком. Всерьез не расстраиваются, страдания переживают на раз-два, любовями всякими не мучаются. Ни одна нечисть не клюнет...»

_________________________ Нёкки — существа скандинавской мифологии, постоянно находятся около воды и пытаются заманить в неё людей и животных. Нёкки могли использовать красивое пение и музыку, чтобы очаровывать своих жертв. В нескольких историях нёкк — мастер игры на скрипке. Нередко ассоциируются с русалками или сиренами. Накхи — существа вселенной Макса Фрая («Жалобная книга»), с виду похожие на обычных людей. Способны проникнуть в сознание и прожить за человека самую интересную часть его жизни. Основная пища накхов – это эмоции. Если кто-то позволил себе горестно вздохнуть или всплакнуть над своими проблемами, то он, скорее всего, и станет добычей. Накх заберет из все краски, оставляя страдальцу только серое подобие собственных будней. При этом в разум счастливого человека накхи проникнуть не в состоянии.

[iyuol]

Навигация по блогу

Ура-ура, я наконец-то сделал это. Разобрал все посты – и старые, и новые – по удобоваримым тегам. 

Итак. Что у нас теперь есть? 

　 #размышлений_пост – многобукв на всякие-разные глобальные и не очень темы, попытка в глубокомыслие и многое на подумать.

　 #дневник_писателя – почеркушки, значимые обрывки диалогов, мыслей, зарисовок реальности и просто всего того, о чём говорится вслух.

　 #практики_внутренней_земли – сюда полетят все практические упражнения, разного рода методы и способы общения с самим собой. Местами психологические, местами по профессиональному самоопределе��ию, местами просто для более полного понимания окружающей реальности и себя в ней. 

　 #магия_осознанности – аналитически-критически к эзотерике, магии, волшебстве мышления и прочих на первый взгляд сомнительных штуках под соусом рациональности и философии. 

　 #стены_говорят – обрывочное: надписями, словами, строчками на стенах на тихом восхищении от “Дома в котором”.

　 #сказки.fm – все писательские-цельные штуки, рассказы, истории, сказки большие и маленькие, мистические и не очень.

#мы рисуем в цвете – не мой, но проект писательский; рассказы, зарисовки, в центре которых цвета. 

#накх – отдельная часть рассказов, посвященная существам вселенной Макса Фрая из “Жалобной книги”. 

　 #эстафеты.fm – всякие прилетающие извне штуки, ответы на вопросы и т.п.

　 #реблоги.fm – всё, что показалось классным-прекрасным-полезным вовне, включая любимые цитаты.

　 #творческое.fm – разномастные попытки в художество, творение ручное и настоящее. 

　 #музыкальное.fm – озвученные мной стихи и тексты, а также просто зацепившие песни и мелодии. 

　 #фото.fm – всё, что попало в объект камеры. Скорее любительское, зато от души.

Надеюсь, это поможет хотя бы мне.