#ингушка | Explore Tumblr posts and blogs

goshminherz · 9 months ago

Text

Георгий Иванович Петров-Шевченко, уроженец Грозного, 53 года, русско-украинская семья:

"Мы жили со всеми мирно. Помогали чеченцам и ингушам, чем могли. Мои родители работали на заводе «Красный Молот», еще сил хватало на дачу. Мы часто делились фруктами с дачи с семьями многодетных вайнахов. Нам нужен был мир на нашей родине. Никакой войны! Ни с кем ничего мы не делили, всегда по-хорошему общались, даже на наезды борзых старались отвечать сдержанно и не оскорбить никого.

Началось в конце 80-х, когда могли отнять шапку у моста, где река Сунжа, или снять часы, напав большой группой на нечеченца-земляка — а закончилось настоящим геноцидом. Плюс война. Обстрелы. Вокруг нас жили русские старики и дети, грозненские чеченцы почти все с началом боевых действий выехали в аулы, кто-то в Ингушетию. Мы были дома. Чеченские боевики ставили на наш дом пулемет и стреляли по российским самолетам, а самолеты били бомбами в ответ. Мы говорим боевикам: «Ребята, что же вы делаете?!». Они посмеялись и сказали, что не гарантируют нам безопасность, и чтобы мы шли и прятались где-то. Больше двух месяцев мы сидели в подвале. Однажды бомба упала рядом, думали, что задохнемся, удар был такой силы, что мы все оглохли. Кто не успел прийти в подвал, те погибли. Помню многодетную семью Юденко: погибли мать и отец с тремя детьми, женщина была беременная на большом сроке четвертым ребенком. Мы уехать не могли. Полагались на Бога, молились.

Дудаевская Ичкерия началась с массовых убийств русской, армянской и еврейской интеллигенции. Много учителей и врачей убили, но уезжать людям было некуда: зарплаты украли до войны вместе с пенсиями и потом не выплачивали. Российская власть не контролировала происходящее на улицах и не вмешивалась в этнические чистки.

Особенно запомнилась мне казнь моей первой классной руководительницы, доброй и светлой Никитиной Риммы Георгиевны, ее убили чеченцы 7 января 1996 года, а затем ее тело выкинули из окна квартиры прямо во двор, как ненужную вещь. Во дворе испуганные соседи, русские и армяне, ее похоронили. Каждый из них дрожал и ждал своей участи. Кто следующий? А ведь все мы уроженцы Грозного и никому не делали зла! Мы не виноваты, что Кремль нас бомбил! Но кому это объяснишь?

Римму Георгиевну перезахоронили затем сотрудники школы № 41. Квартиру убитой тут же захватили чеченцы. Никитина Римма Георгиевна жила в Грозном по улице Розы Люксембург, дом 11/73 квартира № 4. В тех домах в основном жили врачи, профессора и другая интеллигенция. Мы смогли уехать только в 1998 году, помог друг отца, образованный советский чеченец, он вывез нас на своей машине, представив ичкерийцам на постах «бичами», своими русскими рабами, а на российских постах мы уже объясняли, что он учился у моего отца в цехе и сейчас спасает нам жизнь. Затем мы пришли к российским чино��никам за помощью, и тут оказалось что мы — чеченцы и ничем нам никто не обязан помогать. Если бы не та небольшая финансовая помощь, что дал друг отца, порядочный чеченец, и не наши дальние родственники, то ночевали бы мы на улице. Только спустя четверть века, наконец, после съемного жилья купили халупу в кредит. В Грозном мы жили в центре, была трехкомнатная квартира и все удобства, а здесь много лет вода и удобства на улице.

Власти до сих пор делают вид, что не было геноцида, что не было войны, в которой пострадали все жители. Нет ни нормальных компенсаций, ни извинений, ни реабилитации. Ничего!"

Хава Нальгиева, уроженка Грозного, 40 лет, ингушка:

"В сентябре 1994 года я перешла в пятый класс. Наша семья жила в городе Грозном в Старопромысловском районе. Мы — ингуши. Четырехэтажная хрущевка с соседями самых разных национальностей представляла собой островок мира. Война началась еще в октябре. Помню, мы с одноклассниками возвращались домой после уроков и увидели, как в небе пролетел военный вертолет. На следующий день раздались взрывы и стрельба. Все говорили, что на город напали оппозиционеры, но наш район тогда не сильно пострадал. В школу мы, конечно, уже не ходили.

Боестолкновения с участием чеченской оппозиции и дудаевских ⁠сторонников длились несколько дней, но это было только начало ⁠ада. Страх проникал в душу. ⁠Но помню, взрослые даже не допускали мысли, что придет настоящая ⁠война, и не верили, ⁠что на ⁠Чеченскую республику надвигаются российские ⁠танки. Только несколько соседских семей вывезли своих детей из города в села.

Хотя, если вспомнить события тех лет, скажу, что все к этому шло, к пропасти. Жить стало тяжело, зарплаты не платили, мама ушла с работы. Закрывались организации, папе задерживали зарплату. В центре города постоянно собирались митинги, на которых люди, преимущественно чеченцы, требовали суверенитета республики, и вообще непонятно, чего им было нужно.

Прилавки магазинов мгновенно опустели, зато хорошо работали рынки. Многие жители начали торговать на рынке, так как людям надо было зарабатывать на хлеб. Ни пенсий, ни пособий не было. Выносили из дома последнее имущество: собиралась огромная барахолка, и действовал бартер. Те, у кого ��мелись деньги, могли себе позволить закупать товары и перепродавать, добавляя пару рублей сверху.

В конце октября 1994 года нас с братом родители вывезли из города к родственникам в Ингушетию. Там мы жили у бабушки. Папа с мамой остались в Грозном, но в декабре, когда начались активные военные действия в городе, бомбежки, в Ингушетию к нам приехала мама. Четыре месяца мы не знали ничего о судьбе отца. Жили мы все это время в городе Назрань. Очень грустное было время. Приходилось выживать. У мамы не было работы, и помню, что мы все вместе — брат, я и мама — ходили торговать на рынок Назрани остатками товара, который был когда-то привезен ею из Польши.

В начале марта 1995 года мы вернулись в Грозный. Папу встретили на пути к дому. Он шел с соседкой Тамарой нам навстречу. Мы с братом бежали к нему изо всех сил, это был единственный раз, когда я видела слезы отца. На тот момент город стал полумертвый. Сгоревшие и разрушенные дома. Стихийные могилы в садах и за гаражами, когда хоронили под обстрелами, чтобы потом в дальнейшем перенести на кладбище.

Электричества и газа не было, воду возили в канистрах и фляге на тележке, дрова искали. За хлебом ходили на хлебозавод, пока его не разбомбили. Соседей в подъезде было мало, в основном русские семьи, которые не смогли выехать из города, и несколько чеченских семей. В городе находилось много российских военных. Каждый день стреляли из танков и автоматов, были слышны взрывы, постоянно летали военные самолеты — у них особый звук, я его запомнила на всю жизнь.

В конце апреля — начале мая начали ходить в школу, которая находилась в другом районе, нашу 55-ю школу сожгли и разбомбили. Помню, чтобы добраться до новой школы, нужно было пройти два российских поста, и всегда был страх, что в тебя выстрелят снайперы. Таких случаев было немало: ради забавы они стреляли в мирных людей, детей и женщин.

В августе 1996 года опять вспыхнула война и чеченские боевики захватили Грозный. Рано утром загремела сильная перестрелка рядом с нашими домами, попали снарядом к нам во двор, в дерево напротив нашего окна. Мы жили на первом этаже, и все стекла — вставленные недавно — выбило ударной волной и осколками от снаряда. Мы чудом остались в живых.

Чеченские боевики главенствовали в городе. Начались активные военные действия. Сына нашей соседки Тамары убило, дочку ранило. Я слышала, как Тамара кричала. Убило и ранило еще несколько соседей. Первые дни мы прятались в квартире между стенами в коридоре, взрослые ��оворили, что так безопаснее. Через несколько дней мы ушли в частный сектор — там у нас был свой дом и подвал, в котором было безопасней, по мнению родителей. По дороге к частному дому мимо меня пролетали со свистом пули и попадали то в забор, то в дерево. Практически все ночи в августовскую войну мы провели в подвалах то у себя, то в подвалах у соседей. Помню, прятались все вместе: русские, ингуши, чеченцы. Все молились Богу.

В ноябре 1999 года снова республику затрясло. В октябре случился обстрел мирного рынка, люди погибли. Покинуть Грозный отец не соглашался. Я думаю, он верил в то, что военные действия продлятся недолго. Меня и маму вывезли из города в конце ноября в Ингушетию к бабушке. Когда я, обняв отца и попрощавшись с ним, села в машину, в голове прозвучал голос: «Обернись и посмотри на него, ты видишь его в последний раз». Так и получилось, что отца я в живых больше не видела.

В феврале 2000 года по новостям объявили, что проезд через КПП «Кавказ» возобновили и что военные действия в Чечне утихли — жители могут возвращаться домой. Мама собрала две огромные сумки с едой и поехала к папе в Грозный. После того как она заехала на территорию города, стало очевидно, что военные действия продолжаются полным ходом. Маршрутное такси, на котором они ехали, обстреляли, мама и еще одна женщина чудом спаслись от осколков. Мама очень тяжело, под обстрелами добиралась до дома по улице Заветы Ильича, где была наша квартира, но там отца не нашла. Квартира была разграблена мародерами и пустовала. От дома мало что осталось, верхние этажи завалились. Она узнала от ближайших соседей, что папа ушел в частный дом прятаться в подвале с другими нашими соседями по частному дому.

В частном доме мама отца тоже не нашла, она начала его звать, на ее крик вышел из подвала старик и сказал, что в округе нет никого в живых, кроме него. Он ей сообщил, что в этом месте недавно были зачистки российскими военными, так называемой 58-й армией, и чтобы она искала отца среди трупов во дворах. Она нашла отца расстрелянным в соседском дворе, рядом с другими людьми, с которыми он прятался в подвале. Рядом с телом лежал его простреленный паспорт и его дипломы. Также были расстреляны наши соседи-старики супруги Тумгоевы и русский сосед. Его военные расстреляли, чтобы был «интернационал».

За ту страшную ночь, которую мама провела в Грозном, она поседела, а на ногах у нее отошли все ногти. Она везла тело отца под обстрелами, положив его на санки и завернув в плед и ковер. Так мама прошла пе��ком по городу Грозному много километров. На выезде из города она смогла найти маршрутку и договориться, чтобы ее с телом отца вывезли из Чечни. Водитель согласился с условием, что на постах с военными она будет договариваться сама. По военной традиции это означало бесконечные взятки и поборы, чтобы выпустили. Отца мама привезла в наше родовое ингушское селение, и папу похоронили в соответствии с мусульманскими канонами на родовом кладбище.

К сожалению, с того момента, как не стало отца, глубокая боль становится с годами все сильней, и время совсем не лечит."

Ирина Владимировна А., уроженка Грозного, 55 лет, русская.

"Меня, молодую девушку в Ичкерии, дважды пытались похитить, украсть. Однажды напали прямо при матери, мы еле убежали от машины с вооруженными чеченцами. Другой раз меня спас воспитанный городской чеченец Алик Падаев, если бы не он, меня бы не было в живых. А ведь мы уехали еще до начала войны. Потом я узнала страшное. Убийство моей учительницы. Назвали фамилию Климова Раиса Митрофановна. Я аж обомлела. Думаю, неужели это моя учительница?! И тут же продолжают говорить: она работала в школе № 10, жила в Старопромысловском районе. И я, конечно, пришла в ужас. Дочерей у них на глазах, у нее и у мужа, насиловали зверски, выламывали им кости, били прикладами, все зверства, какие можно было придумать, это все делали на глазах у родителей! И сама Раиса Митрофанова умерла от разрыва сердца, ее сердце не выдержало. Муж ее покрепче был, его застрелили, добили пулями. И дочерей застрелили уже мертвыми, они скончались от пыток. Это сделали чеченские боевики, они и до этого семье несколько раз угрожали, их видели соседи, но русская семья отказывалась покидать родную Чечню. А свидетель, который все рассказал об их жуткой мученической смерти, работал фельдшером на Скорой помощи, которая туда прибыла первой. Я его лично знаю. Убийство произошло в сентябре 2000 года."

* на фото Грозный в войну и его мирные ж��тели.

Свидетельства записала и сохранила П. Жеребцова.

1 note · View note