#безобразие всякое слушаю

[charliemonroe]

Fuck All Systems - Ambassador21.

[littleashtrayfumikosworld-blog]

Родной город

Если вы когда-нибудь надолго покидали родной город, то, верно, знаете, насколько чужим и далеким он может стать спустя время, когда вы вернетесь. Все другое – воздух, звуки. Даже люди, особенно близкие, как бы странное (или дико) это ни звучало. Правда, вы со мной, может, и не согласитесь. Впрочем, я все равно расскажу эту историю.

Ни дождя. Ни снега. Только ветер. Он очень сухой, а потому дышать трудно. Я покидаю квартиру, чтобы, наконец, пройтись по городу. Уже два месяца я живу за сто семьдесят километров от него. Вообще-то дольше, два месяца не было возможности приехать домой на побывку. Я перехожу дорогу на свой страх и риск, потому что пешеходных переходов практически нет. Направляюсь к небольшому парку в центре, хотя его уже сложно назвать парком.

Я иду вдоль шоссе, которое не так давно проложили. Оно тянется через весь город. Автомобили носятся, как сумасшедшие, чаще днем, но и ночью тоже. Поэтому и кажется, что пыль тут никогда не оседает. Я думаю о том, что мои легкие в жизни в себя столько не вбирали.

До парка идти недолго: прямо по асфальтированной обочине вдоль реки. Ее тоже с натяжкой можно считать таковой. Она постепенно высыхает. Я помню, когда воды было больше, да и деревьев на берегах. Теперь там тишина, ни одной птицы. Да и где им вить свои гнезда? Если прикрыть глаза, то еще можно услышать приятный шелест молодых листьев осин и ив, почувствовать легкую прохладу, которая тянется от зарослей. А потом открыть глаза.

Вот и парк. Его можно полностью осмотреть, стоя у начала аллеи от того, что он тоже лыс. Хочу присесть на скамейку, но здесь настолько пыльно, что я решаю просто отдохнуть на мосту, облокотившись на облупившиеся перила. Мост перекошен, где-то прогнулись доски, а потому на их месте зияют дыры.

Отчаянно кричат чайки. Переваливаясь с ноги на ногу, по берегу ковыляют утки.

Это место навевает тоску по временам, когда в парке еще клокотала жизнь. Как давно это было! Я очень плохо помню детство, но какие-то воспоминания всплывают осколками в памяти. Именно осколками, потому что, глядя на все это безобразие, начинаю чувствовать, как ноют «старые раны».

После я обхожу большую часть города меньше чем за два с половиной часа по центральным улицам. Обычно их называют артериями, но они больше походя на вены с темной кровью, которая медленно и монотонно течет по своим сосудам. Улицы настолько пусты, что не за что зацепиться взглядом. Он тут же соскальзывает и снова пытается что-то найти. Если вам хочется послушать унылую ��ишину, то это лучшая возможность.

Минуя один из дворов, я улыбаюсь краем губ и даже останавливаюсь. Детская площадка. Там я и мои друзья бывали вместе, проводили часы за разговорами, качаясь на качелях, и просто веселились. Рядом гуляли дети, их родители и всякое зверье. Сейчас почти никого нет. Может, не позволяет погода. И все равно странное чувство забирается между ребер и тихонько сдавливает. Я смотрю со стороны и больше не ощущаю себя частью всего этого.

***

На следующий день я просыпаюсь с тяжелой головой, неспешно завтракаю и ломаю голову над тем, чем себя занять. Последнее время я будто не в своей тарелке. Приехав домой, изо всех сил пытаюсь отыскать то, чего не хватает, но, похоже, надежда на то, что все пройдет, не оправдывается, а пустота только усиливается.

Появляется глоток свежего воздуха лишь на час или полтора, когда родители уходят по магазинам, давая возможность побыть одному. Я сижу на диване. Он совсем новый, а старый не так давно выброшен. Если подумать, то после моего отъезда комната очень изменилась, слишком быстро и слишком кардинально. Новый диван. Ковер. Шторы. Подушки. Покрывала. Игрушки. Будто в чужом доме нахожусь. Слушаю музыку. Беру отцовскую книгу из огромного шкафа. Листаю. Наверное, это то, что мне нужно, потому что со временем просыпается ощущение полного умиротворения. Больше ничего не нужно.

И все же возвращаются родители. Они о чем-то спорят, размахивают руками, а после пьют чай. Я вместе с ними.

Меня зовут на прогулку, и я подлейшим образом хриплю в трубку и обманываю. Говорю, мол, болею! видели, какой ветер вчера был? Не думайте, я не люблю врать, но это меньшее зло, чем любезничать против воли и настроения. Такой уж я человек. Часто обманываю и корю себя за это, но такая ложь никому, кроме меня, не вредит. Тогда все не так и страшно?

***

В этом маленьком городе на берегу большого и очень несчастного озера я провел все свое детство и отрочество. Почти двадцать лет, но помню немногое (я уже писал об этом, минорной ноткой повторяю снова). Не могу сказать, что на берегах Онеги остается что-то отягощающе мрачное. Скорее, не было ничего, что могло запомниться надолго. Разве это не печально? Ничего, что могло бы запомниться. Ничего, что могло бы удержать в городке красными нитями прошлого. Абсолютное ничто.

Каждый раз я стараюсь при первой возможности посетить новое место или же хорошо забытое старое, чтобы как-то себя растормошить. С таким чувством просыпаются от зимнего сна деревья, распускаются только пробившиеся из мерзлой земли нарциссы. Правда, я не цветок, не дерево. Поэтому план работает не всегда.

***

Вечером следующего дня я предательски сбегаю. Попрощавшись с родителями и пообещав скоро приехать, я вызываю такси и еду со своими пожитками на вокзал. Эти добрые, но редко понимающие меня люди расстраиваются, хоть и пытаются это скрыть. Если глянуть вскользь, то и не заметно. Но я вижу. Уже из окна автомобиля.

Прибываю на вокзал. Гружу вещи в багажный отсек автобуса. Сжимаю билет. В голове настойчивая мысль: «Наконец, я уеду». Поэтому я и называю свой поступок предательством. Звонит мать, чтобы справиться о том, как я добрался до вокзала. Я смеюсь и говорю, мол, отлично. да. буду скучать. Действительно буду! Только не по городу.

Мое место под номером семь, но женщина преклонного возраста просит отсесть к окну. Я соглашаюсь, потому что, нет разницы, на каком месте ехать. Включаю музыку и до отправки сижу с одним наушником.

Наконец, автобус трогается. Мимо забрызганного грязными каплями окна проплывают все те же городские пейзажи. Уже вечер. Сумерки. По обеим сторонам дороги мелькают налепленные неоновые вывески, которые страшно не идут этому городку. Они настолько выбиваются из общей картины, что город походит на безвкусно одетую провинциалку, которая отчаянно пытается сойти за столичную модницу. На улицах появляются сгустками компании подростков, но живее они не становятся. Наоборот, люди сами мертвеют, выходя из домов. Может, на них так действует белый свет фонарей?

В салон пробирается холод наступающей ночи. Думаю, что этот город мог бы быть самой обычной деревней без претензий на звание города. Он обошелся бы без трассы, многочисленных супермаркетов. Мог бы быть меньше, уютнее, а потому живее и ближе сердцу. Сейчас он ни на что не похож. Вздыхаю и уже проезжаю мимо старого завода, кладбища и покидаю родной город.

– Молодой человек, – вдруг говорит попутчица. – Сколько сейчас времени, не подскажете?

Я достаю мобильный с трещиной на весь экран. Отвечаю:

– Половина девятого.

– Уже? – удивляется женщина.

На вид ей около пятидесяти или шестидесяти. Я плохо определяю возраст, когда просто смотрю на людей, а спросить у нее невежливо. Женщина поглядывает на дорогу, потирает больные суставы на пальцах.

– Вы студент?

– Да, – отвечаю я и чуть изгибаю бровь.

– Стало быть, жили в этом городишке? – ее скрипучий голос звучит на удивление приятно. – А потом уехали?

– Да, – вновь киваю я.

– Сколько себя помню, живу здесь. И мать моя здесь жила. И отец. Работала. Двух дочерей вырастила. Младшая лет не пять-шесть Вас старше будет, а старшая – на семь или восемь. Знаете, тут вся жизнь моя. В каждой улочке. Мы с мужем по молодости часами гуляли по городу. На танцы бегали. По ночам сбегали на реку купаться. Как мать узнает, так хоть прячься. Все веселились. На стройке вдвоем работали. Поженились здесь, детей вырастили. Окромя дочерей, все теперь в могиле лежат.

Женщина продолжает говорить, а я к стыду своему ни на чем не могу сосредоточиться. Словно в ушах моих вода. Звуки становятся глуше и сливаются в один протяжный вой. Я учтиво киваю и поглядываю краем глаза в окно. Автобус уже минует скалы, через которые проходит дорога. По правую руку – маленькое лесное озеро, скованное льдом, по левую – болото. Вокруг них лишь лес, густая чаща разлапистых вечно зеленых елей и сосен.

Глаза слипаются. Все еще играет музыка в правом наушнике, убаюкивает. Женщина давно молчит. Я ничего не ответил ей тогда и вряд ли отвечу. Все еще смотрю в окно, хотя становится все труднее различать очертания. Сумерки становятся гуще. В салоне загорается тусклый свет. Окно становится зеркалом. И вот я уже вижу себя. Жаль, что через подобное зеркало нельзя посмотреть, что там внутри, и разобраться с каждым мутным пятнышком.

Город остался давно позади, брошенный и преданный. Преданный мне и преданный мной. Какая печально-забавная игра слов! Знаете, начинает казаться, что это не город чужой, а я чужой. Сам себе. Засыпаю. Вижу пустые улицы, двух людей, провожающих мой удаляющийся силуэт. Чувство глубокой и тягучей тоски накатывается ленивой волной и застывает.

Я мчусь по междугородней трассе на скорости под сто двадцать километров в час, прислонившись лбом к холодному стеклу. Где-то в глубине души я верю, что он есть – родной город – место, куда я всегда могу вернуться, потому что он будет ждать меня.

А пока беззвучно накрапывает дождь. Грубыми мрачными щупальцами ночь забирается под колеса автобуса. А исчезнувший в дали город… засыпает, наверное. И я… засыпаю.