#Сан Микеле

[panmikola]

📍Сан-Микеле, Италия 🇮🇹

📖 Комплекс сооружений, выполненный в готическом стиле был построен на скалистой 26-метровой вершине и находится на высоте 960 метров над уровнем моря. Является одним из самых известных памятников Пьемонта. С XII по XV века комплекс пережил период максимального расцвета, став одним из главных центров ордена бенедиктинцев в Италии.

[newseventsturin]

Замечательные большие озера Пьемонта и маленькие горные на вершинах Альп

🌄✨ Откройте для Себя Сокровища Пьемонта: Озера, Окутанные Легендами и Красотой ✨🌄 Погрузитесь в мир непревзойденной природы и исторических загадок с нашим путеводителем по великолепным озерам Пьемонта! 🏞️💫 От захватывающего величия озера Маджоре до уединенной красоты озера Орта, каждое озеро рассказывает свою уникальную историю, наполненную магией и очарованием. 🚣‍♀️ Ваши Идеальные Приключения…

[wpristav]

Монастырь на скале. Аббатство Сан-Микеле

Мы продолжаем наш рассказ о замках, вот только сегодня мы посетим отнюдь не замок, а… комплекс сооружений, причем преимущественно религиозного назначения, который находится на самой вершине горы Пиркирьяно в Италии, рядом с деревней Сан-Пьетро и неподалеку от Турпина в Северной Италии, области Пьемонт. Что это за «комплекс» такой, что речь о нем пойдет в цикле материалов о замках? Это аббатство! А... Читать дальше »

[bogdanovoleg]

Я ОЛЕГ БОГДАНОВ 2 АВГУСТА 1990 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я ГОСПОДЬ БОГ ИИСУС ХРИСТОС, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. РЕПТИЛОИД, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

ОСТРОВА ЕВРОПЫ И ИХ НАЗВАНИЯ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

ГРЕЧЕСКИЕ ОСТРОВА, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

АНГИСТРИ, ДОКОС, ИДРА, ПОРОС, САЛАМИН, СПЕЦЕ, ЭГИНА, АЙОС-ЭФСТРАТИОС, ЛЕМНОС, ЛЕСБОС, САМОТРАКИ, ТАСОС, АЛОНИСОС, ВАЛАСКА, КИРА-ПАНАЙЯ, ПЕРИСТЕРА, ПИПЕРИ, САРАКИНО, СКАНДЗУРА, СКИАТОС, СКИРОПУЛА, СКИРОС, СКОПЕЛОС, ЭБВЕЯ, ЮРА, АНДИКИТИРА, АНДИПАКСИ, АРКУДИ, АТОКОС, ИТАКА, ЗАКИНФ, КАЛАМОС, КАСТОС, КЕФАЛИНИЯ, КИТИРА, КЕРКИРА, ЛЕФКАС, МАТРАКИ, МЕГАНИСИ, ОТОНИ, ПАКСИ, ЭЛАФОНИССИ, ЭРИКУСА, АГАТОНИСИ, АЛИМИЯ, АРКИ, АСТАКИДА, АСТИПАЛЕЯ, КАЛИМНОС, КАРПАТОС, КАСОС, КОС, ЛЕВИТА, ЛЕРОС, ЛИПСИ, МЕЙИСТИ, НИСИРОС, ПАТМОС, ПСЕРИМОС, РОДОС, САРЬЯ, СИМИ, СИРНА, ТЕЛЕНДОС, ТИГАНИ, ТИЛОС, ФАРМАКОНИСИ, ХАЛКИ, ЯЛИ, АНТИПСАРА, ИКАРИЯ, ИНУССЕС, ПСАРА, САМОС, ТИМЕНА, ФУРНИ, ХИОС, АМОРГОС, АНАФИ, АНДИМИЛОС, АНДРОС, АНДИПАРОС, ДИЛОС, ИОС, КЕЯ, КИМОЛОС, КИТНОС, МАКРОНИСОС, МИКОНОС, МИЛОС, НАКСОС, ПАРОС, ПОЛИЕГОС, РИНИЯ, СЕРИФОС, СИКИНОС, СИРОС, СИФНОС, ТИНОС, ТИРА, ТИРАСИЯ, ФОЛЕГАНДРОС, ЯРОС, ДОНУСА, ИРАКЛИЯ, КЕРОС, КУФОНИСИ, СХИНУСА, АЙИ-ТЕОДОРИ, ГАВДОПУЛА, ГАВДОС, ИМЕРИ-ГРАМВУСА, АГРИЯ-ГРАМВУСА, ДИЯ, ДИОНИСАДЕС, КРИТ, КУФОНИСИ, ПАКСИМАДИЯ, СУДА, СПИНАЛОНГА, ХРИСИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

____________________________________

ОСТРОВА АЛБАНИИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

ЗВЕРНЕЦИ, МАЛ-ГРАД, ШУРДАХУ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

_________________________

ОСТРОВА ЧЕРНОГОРИИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

СВЕТИ-СТЕФАН, СВЕТИ-НИКОЛА, СВЕТИ-НЕДЕЛЯ, КАТИЧ, АДА БОЯНА, СТАРЫЙ УЛЬЦИНЬ, МАМУЛА, ПРЕВЛАКА, СВЕТИ МАРКО, ГОСПА ОД МИЛОСТИ, ГОСПА ОД ШКРПЕЛА, СВЕТИ ДЖОРДЖЕ, ВРАНЬИНА, ОДРИНСКА, ГРМОЖУР, ЛЕСЕНДРО, СТАРЧЕВО, БЕШКА, МОРАЧНИК, ТОПХАЛА, ГОРИЦА-ГЯТ, ГРАДАЦ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

________________________________________________

ОСТРОВА ХОРВАТИИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

КРК, ЦРЕС, БРАЧ, ХВАР, ПАГ, КОРЧУЛА, ДУГИ-ОТОК, МЛЕТ, РАБ, ВИС, ЛОШИНЬ, ПАШМАН, ШОЛТА, УГЛЯН, ЛАСТОВО, КОРНАТ, ЧИОВО, ОЛИБ, МОЛАТ, ВИР, МУРТЕР, ИЖ, УНИЕ, ШИПАН, ЖИРЬЕ, СЕСТРУНЬ, СИЛБА, ЖУТ, ПРВИЧ, ДРВЕНИК-ВЕЛИКИ, ПРЕМУДА, МАУН, ЗЛАРИН, КАПРИЕ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

______________________________________________

ОСТРОВА ИТАЛИИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ:

МАДРЕ, ИЗОЛА-БЕЛЛА, ИЗОЛИНО-ДИ-САН-ДЖОВАННИ, ПЕСКАТОРИ, СКОЛЬО-ДЕЛЛА-МАЛЬГЕРА, ГАРДА, ИЗОЛА-МИНОРЕ, КОМАЧИНА, МАРТАНА, БУРАНО, ДЖУДЕККА, КЬОДЖА, ЛА-ЧЕРТОЗА, ЛАЗАРЕТТО, ЛИДО, МУРАНО, ПОВЕЛЬЯ, САККА ФИЗОЛА, САН-ДЖОРДЖО-МАДЖОРЕ, САН-ЛАДЗАРО-ДЕЛЬИ-АРМЕНИ, САН-МИКЕЛЕ, САН-ПЬЕТРО-ДИ-КАСТЕЛЛО, САН-СЕРВОЛО, ТОРЧЕЛЛО, ТРЕЦЦЕ, ТРОНКЕТТО, ВИВАРА, ИСКЬЯ, КАПРИ, ЛАМПЕДУЗА, ЛАМПИОНЕ, ЛИНОЗА, ПАНТЕЛЛЕРИЯ, САН-ПЬЕТРО, ФЕРДИНАНДЕЯ, АЛИКУДИ, БАЗИЛУЦЦО, ВУЛЬКАНО, ЛИПАРИ, ПАНАРЕЯ, САЛИНА, СТРОМБОЛИ, СТРОМБОЛИККЬО, ФИЛИКУДИ, ГАРДА, КОМАЧИНА, ГАЛЛИНАРА, ИЗОЛА-БЕЛЛА(ЛАГО-МАДЖОРЕ), ИЗОЛА-БЕЛЛА(СИЦИЛИЯ), МАЛЬ-ДИ-ВЕНТРЕ, МЕЛОРИЯ, ��ОТИЯ, ПАЛЬМАРОЛА, ПЬЯНОСА, ТИНЕТТО, ТИНО, ТОРО, ЧЕРАДИ, ЧЕРБОЛИ, ВЕНТОТЕНЕ, ПОНЦА, БУДЕЛЛИ, КАПРЕРА, ЛА-МАДДАЛЕНА, ТАВОЛАРА, ГОРГОНА, ДЖАННУТРИ, ДЖИЛЬО, КАПРАЯ, МОНТЕКРИСТО, ПАЛЬМАЙОЛА, ЭЛЬБА, ЛЕВАНЦО, МАРЕТТИМО, ФАВИНЬЯНА, ГАЛЛИНАРА, ОРТИДЖА, ПАЛЬМАРИЯ, САРДИНИЯ, СИЦИЛИЯ, ТИБЕРИНА, УСТИКА, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

_________________________________________________________

Я ОЛЕГ БОГДАНОВ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я ГОСПОДЬ БОГ ИИСУС ХРИСТОС, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я ГОСПОДЬ БОГ ИИСУС ХРИСТОС, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я ТВОРЕЦ МИРА, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я РЕПТИЛОИД, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ. Я ХАРИЗМА, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

16:50 13 СЕНТЯБРЯ 2023 ГОДА, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

РАДИ ЛЮБВИ, ПОТОМУ ЧТО Я ТАК ХОЧУ.

[zvuznachny]

Книга

Аксель Мунте - Легенда о Сан-Микеле

[josephbrodsky]

Letum non mini finit*

То, ради чего я приехала в Венецию.

Крошечный остров Сан-Микеле, где устроено городское кладбище, расположен ближе всего к городу. Десять минут на вапоретто и вы на месте. Времени у меня было в обрез, поэтому очень помогли таблички с указателями самых известных могил. Мельком пуанты у Дягилева, монетки и ленты у Стравинского, заброшенный и заросший травой камень Эзры Паунда, и, наконец, цветы и стихи у Бродского. Такое красивое место! До закрытия 15 минут, первое объявление смотрителя уже прозвучало, а я стою тут одна, очень волнуюсь и не знаю с чего начать. Помните шишку с могилы Ахматовой в Комарово? Так вот, я привезла её в Венецию, Бродскому. Конечно, сигареты. Конечно, любимые стихи. Смесь из благодарности, восхищения, волнения и любви.

«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность».

*Не всё кончается со смертью - цитата из любимого Бродским древнеримского поэта Проперция.

[on-the-lilac-moon]

С точки зрения воздуха, край земли всюду

Сан-Микеле – необыкновенное место в Венеции. Прямоугольный остров, обнесенный кирпичными стенами, полностью принадлежит миру умерших. Попадаешь туда на регулярном речном трамвайчике: остановка “Cimetero”. Даже словарь не нужно открывать, чтобы понять, где ты.

Трамвайчик высаживает пассажиров, отшвартовывается, и держит путь дальше. А ты проходишь через главные ворота, и понимаешь, что ты уже не в точке экскурсионного маршрута, а бредешь по загробному миру. Очень красивое место. С другой стороны, кроме чувства собственной неуместности и тихого внутреннего удивления – сколько же на этом несчастном острове мертвых человеческих тел на квадратный метр, – ничего не испытываешь. И через недолгое время резко хочется назад.

И улыбка скользнет, точно тень грача по щербатой изгороди, пышный куст шиповника сдерживая, но крича жимолостью, не разжимая уст (с) И. Бродский

[fitiskina]

VII (Praktica MTL 5). Часть 1. Февраль-март 2019. Венеция. У этой пленки сложная судьба: я ее засветила под одеялом, потом засунула в коробку из-под какой-то косметики и в таком виде отнесла в салон. Там на меня сочувственно посмотрели, но забрали. Все эти снимки могли погибнуть (как не одна моя пленка, увы), но выжили. И такие засвеченные, все они очень мне дороги: это был мой первый раз в Италии и мне нужно очень постараться, чтобы еще куда-то так счастливо и по-студенчески слетать.

[s--annie]

Начнём-с.

Набережная неисцелимых. Иосиф Александрович Бродский.

Недавно я смотрела Молодого папу Соррентино и там была фраза - "Красота при низких температурах - настоящая красота." К этому времени я уже начинала читать Набережную, но было много работы и я как-то совсем забросила книги. И это был действительно знак, как удар током. В тот момент мне нужно было нечто душевное, что-то типа разговора с другом.

Я читала и искала свои мысли, свое мироощущение, обращала внимание на то, что вызывало во мне какие-то ассоциации. Я была эгоисткой. Теперь я хочу перечитать, чтобы лучше понять, что же хотел сказать сам Иосиф Александрович. Всё же через прозу узнать каким он был, кажется, проще.

О чем же это эссе? Как по мне оно о любви, о красоте, о времени, о смерти. Наверное не стоит и говорить о т��м, как Бродский пишет о всем привычных вещах..о том, как солнце заходит в комнату, о том, как свет ложится на предметы, о тумане, о водичке, о времени и пространстве (но это уже более сложная тема).

В основном Венеция представлялась мне такой серой и туманной, но также она, оказалось, может быть солнечной и по-настоящему зимней. Для меня зима- это мороз и солнце, примерно - 30.

Конечно же мне захотелось поехать в Венецию. Походить по этим улочкам, которые несомненно приведут к воде, перейти парочку арочных мостиков, посмотреть на голубей, хотя это нелюбимые мной птицы, но это же венецианские голуби, что совсем другое..доплыть до стены Сан-Микеле и, возможно, посетить могилу самого Иосифа Александровича. И, конечно, посмотреть на водичку, и может, если повезёт, увидеть в ней отражение самого Бродского, всматривающегося в меня. Ведь вода - есть Бог, и время.

Такой я вижу свою поездку в Венецию. Мне очень хочется побыть просто "силуэтом" и мне совсем не страшно стать уязвимой и прикупить пару лишних модных вещичек. Я готова совсем забыть о себе. Несомненно этот город настраивает тебя вовне.

Ах, и ещё.. "Мессу лучше слушать не зная языка".

Какие-то такие мысли и чувства у меня вызвала Набережная неисцелимых. Я ни в коем случае не претендую на какой-либо анализ, у меня нет филологического образования. Мне просто нравится читать.

[santour-travel]

CAPRI PALACE SPA HOTEL 5* DELUXE Капри остров, Италия

CAPRI PALACE SPA HOTEL 5* DELUXE Капри остров, Италия - фешенебельный отель, расположенный в престижном курортном местечке Анакапри, рядом с главными достопримечательностями острова: виллой Сан Микеле, музеем Акселя Мунте, канатным подъемником на гору Монте Соларо — самую высокую точку Капри, старинными башнями, фортами и узкими улочками курорта. Отель сочетает стильный современный дизайн и традиционную архитектуру средиземноморских дворцов XVIII столетия, с их мраморными полами, изящными арками, строгими колоннами, сводчатыми потолками и искусной лепниной. Интерьеры комфортабельных номеров CAPRI PALACE SPA HOTEL 5* DELUXE Италия отличаются утонченным вкусом и оригинальным декором, представлены классическим средиземноморским и современным стилями и разными тематиками, включающими греческую мифологию, а также творчество известных художников-сюрреалистов и всемирно знаменитых актрис. С балконов и террас номеров открывается потрясающий вид на лазурный Неаполитанский залив, виднеющиеся вдали острова, величественную вершину Монте Соларо и живописные ландшафты Анакапри. Все услуги в отеле соответствуют самым высоким мировым стандартам: от уникального СПА центра, внесенного в 2008 году Conde Nast Traveler в 25 лучших мировых СПА, роскошного ресторана, награжденного 2 почетными звездами гида Michelin, и великолепного винного погреба — до собственных прогулочных яхт, художественной галереи современного искусства и модных бутиков.. #capeipalacespahotel#турывиталию#отдыхвиталии#роскошныйотдыхвиталии#skiиталия#роскошныеотеливиталии#медовыймесяцвиталии#сантур#suntour

http://feedproxy.google.com/~r/Santour/~3/ZjsCUW-wUNE/capri_palace_spa_hotel_5_deluxe_kapri_ostrov__italiya.html

[newseventsturin]

Турин Италия С 1 июля Сакра-ди-Сан-Микеле будет освещена снова Турин Италия С 1 июля Сакра-ди-Сан-Микеле будет освещена снова Пьемонте 1 июля Сакра-ди-Сан-Микеле будет освещена снова. SUSA.

[sasha-ivanov]

Рассуждение на кладбище

Рассуждение на кладбище Сан-Микеле, у могилы Бродского о том, что пожалуйста, выражайте себя.

[agnostusverus]

ВЕНЕЦИЯ. ЗИМА

— Дамы и господа, наша авиакомпания приносит свои извинения за задержку вылета, но вы же понимаете, здесь в Израиле, мы серьезно относимся к вопросам безопасности.

Командир, красавчик-итальянец смотрит в салон своими подвижными, в данном случае, избыточно подвижными глазами. В салоне лоукостера, полторы сотни пассажиров, сидят как кузнечики, коленками назад, и уже два часа ждут вылета. На поле бенгурионские грузчики и товарищи с пистолетами выгружают их чемоданы. Те, которые у иллюминаторов с беспокойством наблюдают за теми, которые их.

У меня чемодана нет. У меня маленький рюкзак с камерой и бельем. Но я у иллюминатора, и я тоже слежу.

Наконец находят два огромных чемодана с принтом «L&V», начинают выяснять чьи. Владелицы, две тель-авивские фрэхи[1] лет сорока на двоих. Красивые, той израильской красотой, которая меня никак не трогает. Я отмечаю их круглую гладкость и ближневосточную яркость, чисто академически, без желания познакомиться поближе. Девочек выводят на поле, где с ними начинают беседовать все кому не лень: от итальянских авиаторов, до мальчишек-битахонщиков[2]. Красотки плачут, что-то энергично излагают. Салон сначала злорадствует, потом с чисто израильской непоследовательной стремительностью начинает им сочувствовать.

Проходит еще час. Наконец на поле появляется кто-то облаченный властью. Выглядит убедительно, этакий кибуцник-ашкенази, что «землю оставил, пошел воевать», почти Бени Ганц[3]. Он выговаривает что-то барышням, отеческим жестом отпускает их обратно в салон. С командиром экипажа он беседует гораздо менее любезно. По позам видно, что тому неловко, а «Ганц» держится форменным комиссаром в пыльном шлеме.

Наконец мы взлетаем. Я пытаюсь читать бортовой журнал «Ryanair», и думаю, что если я сейчас опоздаю на последний вапаретто, то вся экономия от дешевых авиабилетов обратиться в тыкву. Потом вспоминаю, что помимо пароходиков есть еще и автобусы из аэропорта, но сама мысль об автобусах мне противна. Я не могу представить, что в город моего детства и юности я приеду как фраер, на автобусе.

Я ни разу не был в Венеции раньше. Но я провел там почти всю мою жизнь. Бродский, Байрон, Манн, Хэмингуэй — все то, чем я зачитывался в юности, и конечно, прикроватная книга моего детства «Венецианец Марко Поло» Генри Харта, и наконец, великий труд самого Марко Поло, в котором он пишет о Китае, но пишет о нем из Венеции, даже и сидя в генуэзской тюрьме.

Приехать на автобусе? Немыслимо совершенно. Потом, возможно. Но первый раз только водой. Даже если придется ночевать в аэропорту.

Не пришлось. Я конечно, заблудился в аэропорту, и вместо совершенно очевидного выхода к причалам отправился на какие-то парковки, но быстро исправился. Я еще не вышел из длинного коридора, как уже учуял этот запах йода и разлагающихся водорослей. Запах моря, который я почему-то редко обоняю на наших берегах. Крытая галерея, правая сторона которой от аэропорта прорезана выемками катерных причалов. кассирша — хрипатая синьора с материнскими интонациями продает мне билет до Мадонна Дель Орто. На причале кучкуются израильтяне с моего рейса —полтора десятка молодых горожан. Они косятся на меня пытаясь «лемакем» — определить мое место. Они белокожи, я кирпично-красен; на них модные пальтишки и шарфики, на мне карго-джинсы и декатлоновская куртка; они парами, я один; они не старше тридцати, я ближе к пятидесяти. Они — тельавивим, поехавшие развеяться, я — эмигрант-южанин, совершающий паломничество. Единственное, что нас объединяет — австралийские полу��апоги.

Вапаретто идет по сложному фарватеру, петляя между опорами створов и иных навигационных знаков. Мурано, Сан-Микеле.., часть пассажиров выходит со мной, часть едет дальше, до Фундаменто Ново. Я без багажа, я выпрыгиваю первым и скорым шагом вхожу в полутораметровой ширины переулок. Меня догоняют гортанные ивритской речи и стук чемоданных колес, но не более. Я быстрее. Я десятки раз проходил этой дорогой по гугль-картам, я знаю куда. На набережной канала группки молодежи у прилавков маленьких рюмочных галдят по-итальянски, и по-итальянски экспрессивно, я сворачиваю в очередной лабиринт улочек, расчерченных как тетрадный лист.

Я уже влюблен в этот запах лагуны, в недвижную черноту каналов, в средиземноморскую, но не ближневосточную речь, в горбатые мостики, по которым неслышно ходит время, и что-то очень похожее на смерть.

Это странное ощущение смерти, бредущей по набережной канала, будет сопровождать меня все мои немногие дни в Венеции. Откуда оно? Весь этот образ карнавала — свобода от истинной личности, скрытой под маской, свобода от обязательств, метафизическая гибель своего я, рождение его вновь не для созидания, но для какого-то идолопоклонства и оргий.

Достаточно наглядно этот образ использовал гениальнейший Стэнли Кубрик. Гондолы, черным лаком своих бортов, неслышным движением, одиночеством гребца, всем своим духом, и всей свое буквой, напоминающие ладью Харона, или иного какого последнего перевозчика. Набережные без парапетов, на которых так легко представить театральную или кинематографическую сцену, с блеском ножа, и плеском падения тела. Великолепие самого умирающего города… При этом предельная витальность архитектуры, лазоревого средиземноморского неба, самих венецианцев, как бы намекает, что все эти макабрические картины — сущий морок. И этим намекам веришь. До заката.

Я же здесь и сейчас. В декабрьском ночном невероятном городе. Я нахожу свою гостиницу на северо-западном краю материка Венеция, рядом с еврейским гетто, в бывшем монастыре бенедиктинцев. Бросаю рюкзак в неожиданно просторном номере, прибавляю оборотов на радиаторе парового отопления, чтоб подогреть сыроватый кирпич стен, и снова ныряю в дождь и туман местной географии.

За годы жизни в пустыне я несколько одичал, но чутье горожанина на кабаки меня еще не оставило. Я, как перелетная птица, двигаюсь по незримой силовой линии, огибая вынужденные препятствия каналов и тупиков, но в неизменно верном направлении. Вот набережная, освещенная чуть обильнее прочих, ряд стеклянных дверей, за которыми сидят, едят, пьют и разговаривают люди совсем не похожие на идейных картофелеводов западного Негева. От одной из дверей мне становится чуть интереснее, и я вхожу, сбивая перчатками с рукавов капельки дождя. Осматриваюсь, убеждаясь в том, что здесь нет людей, говорящих по-русски, по-английски, или на иврите, и испуганно подпрыгиваю, когда ко мне подходит официантка. Совсем юная, с рыжим лицом, какое я всегда воображал себе именно венецианским, она улыбается, не зная на каком языке ко мне обратиться. Я же мало не ржу, как конь наступивший на пластиковое ведро, и перепуганный внезапным треском.

Когда я возвращаюсь в гостиницу, приглушив голод, и загрузив в себя бутылку какого-то местного белого, я уже способен воспри��имать пейзаж и жанр более рассудочно. Я нахожу сходство Венеции истинной с Венецией «северной». По крайней мере в этом углу, где дома похожи на застройку улиц, прилегающих к Обводному, да и нетекучая вода каналов напоминает её же в какой-нибудь Екатерингофке.

Турист отличается от «делового» путешественника тем, что редко имеет внятные цели. Он всегда немного паломник, который не только следует «куда-то»: в Рим к Папе; в Иерусалим ко Гробу Господню; в Сантяго-де-Компостелла какой-нибудь.., но он следует и «откуда», по разным причинам ему нужно не только посетить точку «Б», но обязательно нужно выйти из точки «А». До эпохи дешевых полетов путешествие начиналось в поезде (мне лично не очень везло на пароходы): вагончик трогался, перрон оставался, попутчики споро лезли за курами, яйцами и водкой, и начиналось это паломническое состояние «в дороге», когда все люди — братья. И ты уже в пути, и вроде не тот, что был в точке убытия, и не тот, кем станешь в пункте назначения, на какой-то промежуточный, нестабильный, готовый вместить в себя что-то нехарактерное себе в равновесном состоянии. Может Царствие Небесное, а может еще поллитры с соседом по купе.

В новом мире, когда дорога — клетка-переноска самолетного салона, наиплотнейше упакованная человеческим материалом, который транспортируют и иногда подкармливают, это состояние промежуточности обитает в гостиницах. В домашних и «авторских» — в меньшей мере, и по-настоящему, — в больших сетевых отелях. Я очень мило отношусь к первым, но если путешествую один, предпочитаю селиться во вторых. Я люблю сидеть в лобби, и разглядывать постояльцев, проходя по коридорам, подглядывать в двери номеров, в которых убирают, и воображать себе несуществующую жизнь их обитателей.

В нынешней гостинице есть бывший монастырский двор, который я меряю шагами, пока курю. Во двор выходят окна номеров, и я могу свободно разглядывать тени за портьерами, в которых приятно предполагать нечто эротически-напряженное, и мелкие детали в незашторенных углах: вроде часов, или помады на углу столика, или плаща на крючке у двери.

Мое окно выходит на канал. Я возвращаюсь в натопленный номер, наливаю себе на два пальца граппы, распахиваю окно и устраиваюсь в кровать слушать перестук каблуков венецианок по временному деревянному мосту.

фрэха (ивр. פרחה) — легкомысленная девица, часто из «марокканцев». Забавно, что корень «פרח» означает цветок. ↵

битахон (ивр. בטחון) — безопасность ↵

Бени Ганц — отставной начаштаба ЦАХАЛ, ныне крупный израильский политик ↵

[trskinfo]

Бастион Мартиненго

New Post has been published on https://trskinfo.ru/2020/01/31/bastion-martinengo/

Бастион Мартиненго

В 1550 году, укрепляя Фамагусту, венецианцы обнаружили на северо-западе города плохо защищенный участок. Для решения проблемы был приглашен венецианский архитектор Джованни Сан-Микеле, который за девять лет построил бастион, считающийся великолепным образцом военной архитектуры.

Бастион Мартиненго, названный в честь знаменитого венецианского начальника, участвовавшего в защите Фамагусты, был спланирован в виде наконечника стрелы, обращенного вовне. Такая конструкция давала максимально широкую зону обстрела и позволяла эффективно защищаться от противников, преодолевших болото и подступившим к стенам. Толщина стен достигала шести метров.

Внутри бастиона устроены отверстия для огневых позиций крупной артиллерии. Также построены наклонные широкие мощеные дороги для подвоза снарядов на телегах, запряженных лош��дьми. Сооружение было, по тем временам, очень высокотехнологичным, была устроена система вентиляции, чтобы снизить концентрацию от порохового дыма, а в стенах были сделаны ниши для хранения боеприпасов, пороха и оружия.

Максимальная толщина стен 20 футов (6 метров) и построены они были из каменной кладки. Бастион Мартиненго считается самой высокой точкой города, именно отсюда открывается красивый вид на город Фамагуста.

Рядом с бастионом расположены два храма: армянская церковь и церковь кармелитов Св.Марии.

Закажите индивидуальную экскурсию в таинственный город Фамагуста:

Ваше имя (обязательно)

Ваш e-mail (обязательно)

Ваш телефон

[nordlazarus]

“Не обо мне”

О чем бы мы говорили, если бы встретились сегодня?

О том, что мы чуть было не встретились в этом феврале, пока я слушал как воет северный ветер, надсадно кричат чайки и трещит лёд на замёрзшем канале? О том, что который год, каждый раз когда восходит красная луна или когда серый дождь играет по крышам пулеметный блюз с привкусом дешевого скотча, я продолжаю называть твое имя вслух? О том, что каждая черная птица, кажется мне знакомой и вестовой, каждый ночной окрик - обращенным лично ко мне, каждый сквозняк - твоим стоном или дыханием?

Нет, давай не обо мне. У меня всё настолько сложно, что впору ниточками чертить на стене меж иголок паутину сомнительных (а)логических связей, яркими желтыми стикерами фиксировать на стене произнесенное и непроизнесенное, рисовать кардиограмму жирной, подтекающей красным, линией стремящейся стать стрелкой, указывающей на восток.

Нет, давай лучше о том, как весна шагает по городу, пьяно шатаясь и куда ни пойдешь - то всюду с ней встретишься. О том, как она силком вытаскивает на улицу, в сквер, в парк, на бульвар, на площадь молодых повес, пожилых шахматистов и городских сумасшедших... Давай о том, как майская ночь заполняет все полости, пролезает в каждую трещину, обволакивает каждый фонарный столб и лишь ветхий, светящейся желтизной пустой трамвай, скрипуче идущий в парк, временно недоступен ее порочным прикосновениям. О том, с каким звуком легкий весенний дождь сталкивается с нежной зеленью и о том, как пахнет мокрый, свежий асфальт после... Давай о том, что в полночь памятники в парках облачены в белый хлопок прожекторов, а живые фигуры - в нежный бархат майской полумглы. Как два уличных музыканта битый час играют мне “Нирвану”, не ради монет в чехле от гитары, а просто чтобы ночной воздух вибрировал от их электричества.

Нет, давай не обо мне. Что я могу рассказать тебе, милая? Что я не могу привыкнуть к тяжести медальона на шее - раньше там не было ничего кроме чувства ответственности и вины? Что этот медальон, при каждом шаге, нещадно лупит меня в грудь, прямо в костлявое солнечное сплетение, прямо как заправский кардиостимулятор? О том, что заслуженного сердечного приступа, всего на четвертом десятке жизни, ждёшь как похода на скучный фильм, в знакомый кинозал, куда уже куплены билеты - с мнимой неотвратимостью, не совсем искренним смирением и тщательно отрепетированной полуулыбкой на губах.

Нет, моя дорогая, давай не обо мне. Давай о тех двоих, что мы видели. Давай о том, как они будто магнитом притягиваются, будто кошки льнут к друг другу, ластятся, тыкаются носами - вот шея, ключица, впадина за ухом, кисти, пальцы. Как она вздрагивает, когда он задевает ее бедро легким, едва заметным прикосновением тыльной стороны ладони. Как он слегка покачивается, пьянея от запаха ее волос и как его даже слегка потряхивает, когда она смотрит на него долгим взглядом, наполненным сладкой и томной темнотой расширяющихся зрачков. Давай о том, как они кормят птиц и безудержно говорят о всяких глупостях - с нелепыми, предельно серьезными лицами и о действительно важных, “взрослых” вещах - с нарочитой легкостью и почти юношеским, почти гусарским куражом.

Нет, Мара, любовь моя, не надо обо мне, ну что я могу тебе сказать? Что мне неплохо бы найти себе какое-то новое хобби: биатлон, вязание крючком, таксидермия, оригами, фут-фетишизм, нумизматика... что угодно, лишь бы перестать говорить с Богом, о Боге или для Бога с этой истовой чернично-чернильной ненавистью, с этой грязной портовой бранью. Знаешь, по выходным, я всё еще бросаю кости, играя в творца и арбитра, но, в последнее время, цифры стали для меня значить слова, стали звучать и их звук походит на дрожание тонкой струны, отзвук одинокого колокольчика, бряцание браслетов, звон тонкой цепи, шелест восточного ветра или шум прибоя неведомого океана.   

Нет, давай не обо мне, давай лучше о чем-то другом. О том, что на кленовой улице нет ни одного клёна, но воздух липкий и сладкий, будто в нем разведен сироп. О том, что если жить рядом с садом, с тем самым садом, где я надеюсь мы, однажды и встретимся, то лучше жить к востоку, чтобы нужно было проходить через него каждый день, чтобы не было выбора. Потому что в красоту, в истинную, всепожирающую красоту, необходимо добавлять капельку неизбежности, иначе никто, кроме твоих возлюбленных и безумцев, не посмеет к этой красоте приближаться, будет бежать от нее, прятаться, закрываться...     

Нет, моя возлюбленная Морриган, давай не обо мне. Не для того я вылез из гнилой патоки этой зимней депрессии, чтоб скулить пред тобой, как побитый двуглавый пес, не для того чтобы льнуть к твоим ногам, не для того, чтобы заискивающе глядеть в твои глаза, временами меняющие цвет. Я не для того превратил катабасис в свой регулярный досуг, в вертикальный туризм, чтобы сейчас выть и стенать отцом Гамлета или матерью Одиссея. Нет, моя сладкая, я не стану тебе рассказывать тебе, как трудно привыкать к хорошему, когда раньше привыкал к земле. Давай не обо мне.

Давай лучше о том, как он использует любую удачную мысль как повод окунуться в нее, как отсрочку от объективного восприятия происходящего. О том, как он отчаянно отказывается признавать, что что вселенная похожа на спираль, а из её центра концентрическими кругами расходятся (почти что сердечные) ритмы. Когда он приближается к этому пониманию, то чувствует всей диафрагмой как ритмы учащаются, оборачиваясь животным, звериным крещендо. Ты знаешь, когда от отталкивает эту мудрость, эту простую биологическую истину, он саркастически зовёт всё это “просто тахикардией”, а на губах его появляется улыбка, ну точь-в-точь как у Будды.   

Нет, родная, давай не обо мне и моих чувствах. Яркие проблески эмоций, чаще всего, лишь результат действия моего любимого солнечного токсина. Из всех них, мне хуже всего знакома ненависть, которую плодят и культивируют люди вокруг. Я же ненавижу лишь себя, лестницы, глупость, вот эту вот чертову рефлексию и овсянку. Всё из этого списка я осознаю и принимаю - регулярно и порционно, вопреки рецепту и совету специалистов. Видимо, этой мой любимый вид БДСМ, неминуемый эмоциональный сэлфхарм, епитимья на оставшуюся треть.

Нет, моя Бледная Госпожа, давай не обо мне. Давай о том как она, помня его хмельную обмолвку, чудную метафору, странный комплимент или просто подсознательно читая между строк, взглядов и жестов, с безжалостным коварством Борджиа и тактическим гением Сунь-Цзы подбирает себе фасон пла��ья, узор на серьгах, оттенок туши и цвет белья. О том, как она беспокоится, вполне себе искренне: ел ли, спал ли, пил ли, здоров ли, не устал ли - и совершенно не чувствует себя охотницей, Артемидой или Скади, затягивающей тугие, шелковые силки. О том, как она без всякой показной властности, одним движением кисти дает понять открывать ли зонт, бутылку вина, окно или книгу, легким движением бедра корректирует его курс, уверенным поворотом - расположение его руки на ней, парочкой нежных, искренних слов - то, будут ли они видеть сегодня каналы Венеции, остров Сан-Микеле или площадь Святого Марка. Макиавелли гордился бы такой Государыней, если бы она поняла свою власть хоть на треть...

Нет, давай не обо мне. Я знаю ещё меньше, чем Джон Сноу, помню ещё меньше, чем Розенкранц, понимаю ещё меньше, чем Гильденстерн. Что до Знания, каким бы важным оно ни было, то оно остается желанной, но пока не достигнутой мечтой, древом на горизонте, горой в иллюминаторе, дальним светом маяка. Ибо знание подобно праву собственности: оно включает в себя владение, распоряжение и пользование. Я же, не владею даже своим лицом, бездарно распоряжаюсь лишь своим временем и без всякой выгоды пользуюсь лишь теми, весьма немногочисленными талантами в области языка, что мне даны от природы и жизненного опыта. Не говоря уже о том, что, глядя с определенного ракурса и используя ретроспективный взгляд, почти невозможно серьёзно, без самоиронии, считать себя собственником.

Нет, хватит, давай не обо мне. Давай о том, как он рассказывает ей: приукрашенную историю, пыльную байку, цитату из старого фильма, похабный стишок. Обсудим, как слова из уст его печально журчат Совиным ручьём, грозно ревут Рейхенбахским водопадом. Как этот (снова) мальчишка прерывается на несколько секунд, панически пытаясь подобрать еще слов, лишь бы ей было интересно, лишь бы она улыбнулась или рассмеялась, совершенно не понимая смысла происходящего и расписываясь в своем дурачестве. Смотри, моя дивная Хэль, как добрую треть из того, что он говорит, она без всякого злого умысла пропускает мимо ушей, будучи занятой более важным делом: она смотрит как он поправляет непослушную прядь, как расправляет плечи чтобы вздохнуть, как неосознанно отбивает пальцами по колену ритм, что она напела. Вторая треть его слов, та на которой она уже заставляет себя сконцентрироваться, для нее звучит как иностра��ная речь, чужой диалект, бессмыслица и белиберда. И когда он, наконец, замолкает, переводя дух, она бросается, как пантера, и целует его, чтобы они могли обсудить всё важное на языке оригинала.

Нет, моя радость, давай не обо мне и не о том, кто переносит эти слова из разряженного эфира на линованный лист бумаги. В нас всех живет множество других “нас”, почти всех “меня” ты знаешь по именам и один из “них” действительно хочет быть счастлив. Думаю мы оба понимаем, что он - худшая часть меня, ведь лучшей частью меня был уморительный мальчишка, что понимает свою безнадежность.

Любимая Мора, давай посмеемся над тем, как он возводит очи к облакам и мысленно вопрошает, аки Иов: “что мне делать со всем этим космосом внутри меня? Что мне делать с этой обретенной чуткостью, неизбывной хрупкостью, непомерной жаждою? Что мне делать со всем этим богатством, я ведь так много лет жил как аскет?”. Давай о том, как при ее появлении его вечно хмурое лицо становится светлей, несмотря на то, что все пятьдесят три слабые мышцы, отвечающих за его улыбку, совершенно не были к готовы к таким нагрузкам.    

Нет, мое сердце, давай не обо мне, это так скучно. Я принимаю желаемое за действительное ежедневно, вижу кошмары еженощно, выгуливаю тебя в своем сознании ежечасно. Я курю одну за одной, прямо как Джон Константин, начинаю речь всегда издалека, прямо как Раст Коул и ненавижу четверги, как Робинзон Крузо.

Давай лучше о том, как он произносит “Мы” или “Нас”, чуть повышая голос, будто бы с большой буквы, будто бы расставляя акцент и приоритет. Как она, со смесью восторга и испуга, первым поцелуем покупает себе билетик на эти американские горки чувств, на этот душевный аттракцион, на эти эмоциональные качели. И вроде они уже и не нужны, вроде уже не по возрасту и не по статусу, вроде несвоевременны, а ребенок, спящий в душе, просыпается и радуется - “качели! качели!”.     

Нет, мечта моя, давай не обо мне, по крайней мере не сейчас. Что до прочих времен, будь то past simple или future perfect, то прошлое представляется в виде некого шлейфа: бежевого пыльника Иствуда, белой фаты невесты, черного плаща Бэтмена. Временами оно согревает, восторгает и позволяет воспарить над потоками настоящего, а временами - волочится по грязному полу, путается в ногах и цепляется за дверные ручки. Тем не менее, ��айди я в обычный день лампу с джином внутри, поймай я золотую рыбку, схвати лепрекона за воротник зеленого сюртука - я бы не поменял ни мгновения, не посмел бы, не осмелился. Что до туманной фигуры будущего и свирепого оскала настоящего, который к нему приведет, к моим годам пора бы стать хорошим планировщиком или хотя бы выглядеть как человек, у которого есть план.

Давай не обо мне. Давай о том, как они смеются за ужином, много часов подряд - от аперитива до дижестива. Как он нахально таскает еду из ее тарелки и как она становится довольнее - с каждой ложкой. О том, как немногим позже, он будет припадать к ней как к источнику, к роднику, к живительному оазису, на который набрел заблудившийся в пустыне. Давай поговорим о том, как она будет изучать эту бледно-синюю вязь, эту паутину цвета индиго, этот орнамент из вен на его руках, будто бы это дороги и реки на географической карте - куда приведет этот приведет путь, если не к его сердцу? 

Нет, давай не обо мне, давай будем серьезными. Я же смешлив как висельник и готов хохотать над чем угодно. Начиная, правда, всегда с себя и той нестройной колонны подвыпивших букв, что представляет из себя этот текст или, положа руку на сердце, любой другой мой текст. Впрочем, говорят смех продлевает жизнь, поэтому, ради нашей встречи, мне возможно стоит начать его сторониться. С другой стороны, как бы я не стеснялся опаздывать, если наша встреча неминуема, стоит ли мне торопиться? В хорошие дни мне не кажется это разумным.

Нет, давай лучше о том, как одной громкой ночью внутри нее, что-то трещит и прорывается наружу бурлящим, пенистым, сиреневым потоком тепла и ласки. О том как она с этой неосознанной, хищной нежностью шепчет что-то трепетное, сладкое, но с сочувственной горчинкой, и гладит ногтями его затылок, думая, что он уже спит и не слышит ее слов. Давай о том, как она слушает его дыхание, неосознанно кладет ладонь ему на грудь или спину и  чувствует себя по меньшей мере Аргусом, в какой-то степени Цербером и уж точно ангелом - хранителем, что бережет его ночной покой.

Нет, Морена, душа моя, давай не обо мне, я совсем не хотел быть главным героем, стоять на этой сцене, хотя, признаться, неплохо умею работать с залом. Со всей этой публикой, что представляет собой весь грёбаный мир, у меня в большинстве своем тайный вооруженный нейтралитет, секретная холодная война, первая секунда мексиканской дуэли. Я использую рек��изит как щит, свет софитов, как доспех, но подо всем этим гримом, истекает солёным всё тот же клоун Пальячи.    

Нет, давай о другом. Давай о том, как он курит в раскрытое окно, усталым влажным предрассветным часом, когда думает, что она уже в объятиях  Гипноса и Морфея и никто другой его не увидит, о том, как он резко вскидывает обе руки в ребяческом, мальчишеском, совершенно незрелом ликовании и торжестве. И в этом почти постыдном жесте, в этом тайном перформансе воплощено столько радости, столько жизни, столько нелепого, примитивного счастья, что нам с тобой, по эту, темную сторону холодных вод Стикса и не представить, не прочувствовать, не воспринять.  

Вот об этом, мать его, нам стоило бы поговорить.

А не обо мне, родная.

Нет, не обо мне.  

[josephbrodsky]

“...помню один день – день, когда, проведя здесь в одиночку месяц, я должен был уезжать и уже позавтракал в какой-то маленькой траттории в самом дальнем углу Фондамента Нуова жареной рыбой и полбутылкой вина. Нагрузившись, я направился к месту, где жил, чтобы собрать чемоданы и сесть на катер. Точка, перемещающаяся в этой гигантской акварели, я прошел четверть мили по Фондамента Нуова и повернул направо у больницы Джованни и Паоло. День был теплый, солнечный, небо голубое, все прекрасно. И спиной к Фондамента и Сан-Микеле, держась больничной стены, почти задевая ее левым плечом и щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив. Разумеется, через двенадцать часов приземлившись в Нью-Йорке, я угодил в самую поганую ситуацию за всю свою жизнь – или так мне тогда показалось. Но кот еще не покинул меня; если бы не он, я бы по сей день лез на стены в какой-нибудь дорогой психиатрической клинике.”