#Ливерпуля | Explore Tumblr Posts and Blogs

superconductivebean · 1 year

Text

#746: несу фанфик!

Вспоминая Карлайл - 1

Имельда Рейес х фем!эмси х Поппи Свитинг

Описание: это kinktober, тут кинки, сюжета не искать; но фичок как-бэ имеет отношение к одному долгострою, но и читать можно без каких-то вводных, кроме игровых. Эмся названная — Джулия.

Килослов: 3.1к

Фичеринг: фемслеш!пвп хот смут про дрочку в душе, упоминаются intrusive thoughts и трисам сех, происходит кинк девелопмент; три раза звучит слово «пизда»; смут во флешбеках > смут в настоящем, ну такое ощущение субъективное. А, и тут все совершеннолетние. Slice of Life, Fluff, Established Relationship, да и всё. Рейтинг: 18+ / Explicit / NC-17 / R-18

Бесцеремонно прижатой щекой к сырому кафелю в душевых Джулия оказывалась только в своих самых неспокойных снах.

Как во снах, грубоватые пальцы Имельды так же врезались в упругие мышцы её спины, больно ползли вдоль позвоночника вниз, сдавливали ягодицы и пробегались по вдоль напряжённых бёдер. И как во снах, Имельда не стеснялась, призрачно касаясь и ладонь занеся, чтобы через пару секунд звучно шлёпнуть, шумной ухмылкой одобрить её податливость и нашептать непристойностей в подставленное ухо.

Но совсем не как во сне жёсткая дуга сильной ладони протиснулась между её разведённых ног и удобно легла вдоль разгорячённой, взмокшей плоти.

— Джулия, — горячий шёпот Имельды обжёг ей ухо, и её губы тут же поймали её выдох в коротком поцелуе. — Руки по обе стороны от головы. Будешь ныть, заткну.

Прогуливаясь по бёдрам Имельды своими руками, упираясь в её шаловливые пальцы и ёрзая на её ладони, Джулия посмеялась:

— Мелли, ну зачем так жестоко…

— Затем, что у тебя есть мы, но позабавиться ты решила со своей рукой!

В основании зубы Имельды больно сомкнулись и потянули за собой глубоко сидевший в груди низкий, застывший в горле вибрацией стон. Голос Имельды оставался в ушах злым эхом в шуме воды, пока её пальцы беззастенчиво шарились между ног, по-хозяйски протискивались во влагалище на фалангу, выскользнув, скользким теплом обжимали клитор и проскальзывали по его твёрденькой головке.

Робкими, дрожащими своими пальцами Джулия накрыла её хамскую ладонь, другой обжимая жавшую грудь; и не стой прижатой к стене, Джулия предпочла бы уложить затылок Имельде на плечо.

Ей казалось, секвенции судорожных вздохов выстраивались Имельдой в звенья длинной мелодии её судорожных вздохов; её стонов и просьб поцеловать или сжать посильнее, не стесняться.

— Руки у головы! — строго повторила Имельда, и Джулия робко подчинилась, слизнув улыбку со своих губ. — Умница.

Получасом ранее Джулия зашла в душевые самой последней.

Только вчера утром она прогуливалась по Косой аллее, ела мороженое с Поппи и яро спорила о чём-то с Имельдой по дороге в банк. В обед они втроём сели на Хогворц Экспресс, и, попрощавшись с мистером Рейесом и бабулей Поппи, забрались в самое дальнее купе, подальше от любопытствовавших глаз и шума; как и многие другие семикурсники, подуставшие от суетности, окружавшей неблизкий путь гамом студентов младших курсов и перешёптыванием заядлых сплетников.

Восемь часов в дороге назад, на Гленфиннан, Джулии показались изнурительно долгими.

Девчонки были с ней согласны. Сначала они принялись причитать, но скоро недовольство сменилось непристойными шутками; сочинением строчек вульгарному лимерику, мнениями, которое не выскажешь в приличном обществе. Развлечение себя исчерпало не успел Экспресс добраться до Ливерпуля.

Каждая хотела укорить другую: могли бы встретиться неделей раньше и спокойно перебраться в Хогсмид со всеми вещами, а оттуда спокойно дойти до замка вечером первого числа. Однако ни одна не могла высказать её вслух: для Джулии осень тысяча восемьсот девяносто третьего была последней возможностью отправиться в Хогворц, как все; на Экспрессе, а не в запряжённой фестралами карете или пешком из Хогсмида, мило беседуя с профессором Шарпом о предстоявшем, точно небогатом на события, тысяча восемьсот девяносто первом годе.

Вид за окном быстро приковал к себе внимание Джулии.

Поппи тотчас принялась рассказывать, какие твари водились в округе и на каком участке пути от Бирмингема до Манчестера чаще всего видели уэльских зелёных драконов из окон, смотревших на запад, — и как часто такой дракон ошибочно принимал облака дыма у локомотива за овцу.

В неловкой тишине, вдруг напавшей на купе, Поппи продолжала свой рассказ с выразительностью, с которой увлечённые лекторы обычно делятся со студентами опытом, удачным и ужасным. Имельда и Джулия иногда переглядывались, загадочно улыбаясь, но скорее собственным мыслям, а не друг другу. Каждая из них могла вдруг неостановимо заговорить о мётлах и стратегии, зельях и выкройках. Поппи органично смотрелась в их компании, — скромно умолчим в этой описательной части, что в такой формулировке следовало писать Имельду, как позднее дополнение амура Поппи и Джулии, — однако именно её рассказ чаще прочих заставлял недоумённо скосить брови; хлопнув глазами, немо и нервно спросить, так ли необходимо каждый раз упоминать судьбу очередного Локомотива, в очередной же раз подверженного не иначе Божьей каре за какой-то страшный Грех.

Где-то на обсуждении таксономической разницы виверны и амфиптерия Имельда, вдруг заритворствовав, всхрапела и напомнила: Ланкастер — позади, а от Глазго до Гленфиннана — рукой подать, и даже зайди Экспресс на крюк через Абердин и Инвернесс, им останутся считанные часы в пути до Хогворца; пора бы всем приодеться по магической моде и вспомнить, что Хогворц не Лондон! — и вперилась в Джулию не терпевшим возражений взглядом.

Джулия, оправив корсаж с пышным рукавом, согласилась, а произошедшее у Карлайла осталось в Карлайле.

Однако воспоминание о пылких поцелуях и всего лишь просьбе помочь расшнуровать корсет, — чтобы не выглядеть в Большом зале как набросившая факультетский азурит на плечи жеманница, — покидать её налитую тяжестью усталости голову отказывалось с решительным упрямством.

А следовавшим утром субботы — уроков по субботам никогда не ставили — мадам Когава распорядилась: присутствовавшим в Большом зале игрокам факультетских сборных — размяться перед началом сезона.

Получасом ранее, изобразив на лице усталость и сонливость, будто двухчасовой разогрев с игроками других сборных прошёл как четыре часа Зелий, Джулия зашла в душевые самой последней.

Первое сентября тысяча восемьсот девяносто третьего изнурило её, и второго сентября, насидевшись и налетавшись на метле, пообжимав крепкое древко бёдрами, в душевой Джулия изнемогла под мягкой лаской собственных пальцев.

Если бы Джулия только знала, что Имельда ради неё решит задержаться, лишь для вида подавшись за остальными слизеринцами к выходу; если бы знала — дождалась и, стерпев, оторвала от себя руки, чтобы приглашающе развести, а не почувствовать запястьями прохладный кафель, а затем острое и наглое колено между подкашивавшихся ног. Может, впрочем, в том и был замысел Имельды: так, яростно хлопнув дверью и напугав, накинуться, не боясь, что кто-то зайдёт и увидит их пылкий поцелуй, услышит скабрёзности за шумом воды и различит в страстной полифонии за высокими нотами чавкающих поцелуев чпоки встречавшей гладкую поверхность бедра вульвы.

А потом Джулия почувствовала кафель щекой, резко развёрнутая, — и под лаской Имельды она вилась, как сбегавшие по стене струи воды.

— Мелли… — Ладонь Имельды плотно накрыла рот. — Мм!..

Имельда прошептала:

— Не ной, или, как жму соски, будешь представлять. Или о стену натрёшь. Выбирай, как тебе больше нравится.

Её ладонь съехала на подбородок. В недолгую секунду, отведённую на ответ, Джулия попросила о поцелуе.

Имельда уложила голову на её острое плечо и прижалась губами к скуле.

Рисуя круги вокруг твёрдо чувствовавшейся головки клитора, размазывая тёплый секрет по ногам, натирая разогретую кожу и заодно придерживая вихлявший её зад, она поиздевалась:

— А заслужила, так думаешь?

— Ну, Мерлин… — содрогнулась Джулия, сжавшись вокруг её жёсткой ладони. — Ты серьёзно?

— Да, как всегда, — она улыбнулась. — Не я ныла себе же в губы, как соскучилась и всё тому подобное, лезла, о бедро тёрлась.

— Я ныла и я ною, но ещё никто меня не ревновал к моей же руке!

Имельда усмешливо прошептала: «А у тебя так много любовниц было!» — и вполголоса сказала:

— Поэтому они обе теперь там, где я их вижу. — Джулия упиралась в кафель ногтями и царапала стену; рисунок вен отчётливым рельефом проступал на бледной коже её запястий. — Поняла?

— Поняла что? — притворилась Джулия и, почувствовав руку под челюстью, послушно замолчала.

Имельда не ревновала её к рукам, но к самой мысли о самоублажении питала некоторую… брезгливо��ть. Изнуряющей, колючей лаской, от которой по ногам сбегали вязкие горячие капли, она хотела напомнить: с кем-то — веселее, чем одной. Джулия не могла, не хотела с ней спорить: она была права.

Однако на этот раз Имельда вложила какую-то новую, пугающую импликацию в свою извечную претензию вымещать пыл на чужие, а не свои пальцы; или, хотя бы, убедиться, что пара вожделевших глаз прикована к её телу и неотрывно следит за каждым, малейшим движением.

— Не нравится мне, как ты себя стала вести. Совсем распоясалась! Нужно тебе указать на твою жёрдочку. Или сунуть её тебе в зубы.

— Мелли, ну что ты такое говоришь, — рассмеялась Джулия.

Импликатив заставил её в предвкушении замереть и медленную ласку, пробежавшую от клитора к тугой мышце промежности, считать, как жест выражения какой-то новой эмоции. Нового пожелания.

Взгляд Имельды горел странным вожделением, перед которым хотелось медленно сползти на залитый пол и сесть на коленях.

Джулия проглотила комочек слюны и задумалась. Она чаще подчинялась порыву, чем его вела; неслась в этой страсти, как в потоке бурной реки — будучи при том сама, как та река, как та дикая примордиальная сила, толкавшая её воды вперёд.

Сплавляться вместе с ней к примату наслаждения, со слов Имельды, похоже на небольшое, но завлекательное приключение, — только иногда её голос будто грозил сорваться в обыкновенную насмешку и больно уколоть, напомнив не расслабляться, как с Поппи. Имельде словно не доставало одной ей понятной предсказуемости — такой, которую чувствуешь, сидя на метле высоко над полем посреди матча и точно знаешь, где заканчивается умение играть и начинается всевероятный случай. Для зрителей и некоторых соперниц, обычно, это выглядело как полный и неотъёмный контроль над квоффлом и всей-всей-всей игрой.

Такой предсказуемости, чувствовала Джулия, которую ощущаешь, нависнув над кем-то. Над Поппи.

Но то, чего вдруг возжелала Имельда, было чем-то другим.

Она хотела не отдаться потоку той страсти, а подчинить его себе — и указать ему направление, и следить за меандром, и сплавиться по собственносозданному течению и не ради очаровательного впадения в романтичную дельту оргазма, — но самого пути к ней по порогам, безветрию и засухам, и тоже называя чарующую развязку — приматом наслаждения.

— Из нас двоих метлу под собой распускаешь ты, но наказать за что-то хочешь меня! — пошутила Джулия.

Имельда усмехнулась:

— Метла меня прокормит, я готова терпеть любые издержки, а ты. Ты могла бы и потерпеть, лавочница, — она прыснула, заглянув Джулии в серый глаз, вдруг зло потемневший. — Прости, у тебя такой лицо сейчас было. Бесценное просто. — Имельда обрушила град кусачих поцелуев на её сырой висок, и Джулия зажмурилась. — Так задорно хвостом передо мной ты ещё не виляла; не упирайся только, что терпишь. Податливая ты какая-то сегодня, спесивая. Подрочила так хорошо или, хе-хе, Джулс, так я и думала: нравится, когда тобой помыкают? — Имельда больно сжала грудь и поигралась соском. — Хочешь, хорошей девочкой, умничкой назову? А негодницей?

Джулия закатила глаза.

— Ну нравится мне, да, — простонала Джулия; её разгорячённое нутро вдруг сжалось, пустило дрожь по всему телу, но сногсшибательное тепло, предвещавшее судорогу оргазма, откуда-то из глубин лона спускаться не торопилось; как ладонь Имельды не торопилась нырнуть пальцами в упругое тепло её влагалища. — Скажи ещё, что сейчас спустишься и лизнёшь меня там, отстранишься; подождёшь, пока расстроюсь и оденусь, а потом попросишь до вечера подождать, чтобы я в предвкушении с ума сошла. И я сойду. Мелли, я на стены полезу. Волосы с глаз уберу, чтобы на часы смотреть весь день. А сейчас только утро. Мелли. Угомонись.

— А хочешь так? Можно устроить, — улыбаясь, прошептала Имельда. — Только отвечай честно, учти, условия поставлю строгие. — Она обняла крепче. — Хочу, чтобы ты млела, и текла, и ныла; хочу тебя жрать весь вечер и слизывать слёзы с твоих щёк, потому что ты будешь кричать, плакать и рваться из моих рук, из верёвки или галстука. Домашним птичкам не положено с голыми лапками ходить, — Её поцелуй остался в ухе очень громким чмоком, — сделаем тебе опутенки и напомним, где жёрдочка твоя, на которой тебе положено сидеть.

— Мелли. — Джулия задумалась; только подумав, она нарушила хотя бы одно из условий, какими бы они ни были, а уж как объяснить всё Поппи… — Ты ж, зараза, и я рот этот грязный целую каждый день. Доведёшь, когда-нибудь, до греха.

Имельда отползла пальцами выше, к низу живота. Джулия нахмурилась, но не посмела опустить рук, только прижалась задницей к её горячему лобку и потёрлась о колючий волос.

— А доведу? — поинтересовалась Имельда. — Что ты мне сделаешь? Или себе? Джулс, вечером забудь про свои руки, что они у тебя есть, тоже забудь. Свяжу и буду ебсти, пока не осипнешь. Я всё сказала, что хотела, по этому поводу, тебе пиздец. — Имельда облизнулась. — В отместку, что не дождалась там, в раздевалке. Знаешь ведь, курица, что при одном взгляде на тебя у меня пизда горит. Я захожу в душ и что я вижу!..

Джулия затряслась от смеха.

— Да что на тебя нашло! Мелли!

Её руки опоясали тело, и Джулия подзабыла, как дышать.

Имельда придавила её к стене всю, неуёмно целуя в основание шеи, где выступал позвонок, и гуляла по её стянутому животу сырыми ладонями, легко царапая костяшки о швы кафеля. Сдавливала небольшую, упругую грудь, тянула за жёсткие соски, обводила грубоватыми подушечками пальцев шрамы на рёбрах и придерживала у боков острыми локтями; упиралась лобком в её мягкую задницу.

У Джулии дрожали коленки.

— Что на меня нашло. — Имельда резко выдохнула ей в ухо и прикусила мочку. — Дырка в панталонах для таких, как ты, суккубов, сделана, понятно?

— Тебе понравилось. Не отрицай, — слабо улыбнулась Джулия.

— Так бы и слушала, как ты скулишь, да-да, да, — огрызнулась Имельда. Перед Карлайлом… — Ты боишься потерпеть всего лишь пару часов.

…Джулия царапала эмалированную стену купе у опущенной на окно шторы, сипя и кусая губы, скуля в собственную дрожащую, холодную ладонь, пока Имельда терялась носом между её дрожавших бёдер. Затянутый корсет не позволял дышать полной грудью и не разрешал гнуться, в крепкой хватке Имельды нельзя было повернуться.

Имельда задыхалась под ней, держалась за неё, как будто лежала спиной на самом краю обрыва, а не лежала, вдавленная в пружины мягкого сидения; жалобным взглядом простреливала ей сердце: пока её язык валял клитор на себе как бусинку, пока скользил внутрь и описывал круги в мягких складках, пуская по ним приятную вибрацию шедших глубоко из груди отчаянных стонов — где-то позади них на том же сидении одна рука Поппи держала шнур корсета Джулии, другая — иначе не скажешь, Имельду звучно пытала и трахала с, немного-немало, настоящим натуралистическим интересом…

— Должна же я тебе отплатить. Сикль за сикль, — гаденько пролепетала Имельда. — А будешь визжать, суну что-нибудь в рот!

Джулия отдышалась и, получив ещё один поцелуй, тихо произнесла:

— Мне страшно… так.

— Не когда ты вся взмокнешь и распалишься, ещё лодыжки прихватить Incarcerous попросишь, чтобы самой ноги не разводить. Они тебе всё равно ни к чему будут, как и твой длинный язык. Толку от него, если совсем не эти губы, — Имельда обвела рот Джулии большим пальцем и мягко надавила на нижнюю, — будут занимать мой.

Нутро вдруг сжалось снова, прихватив фалангу Имельды и заставив Джулию по-блядски насадиться глубже. Издевательски нежный поцелуй в уголок губы перехватил её резкий вдох и превратился в поцелуй-настоящий, когда язык танцует с языком и непереносимо хочется больше, хочется ещё.

— Поучим тебя терпению, — облизнулась Имельда её слюной. — Намучаешься. Умничка такая, так рук и не убрала… Нужно тебя как-то за это похвалить.

Джулия захотела спросить, откуда в Имельде появилось столько воли. Раньше она бы, кинувшись на неё с поцелуями, вжав во все стены, полы и углы, усадила на бортик ванны и оттрахала, захлёбываясь и в своих, и в её стонах. Джулия ждала, когда тёрлась о её бедро, именно этого: привычной физической грубости, обыкновенной жёсткой тактильности, выбивавшей любые мысли из её вечно занятой чем-то головы. Но в этот раз Имельда нацелилась выгнать оттуда остатки трезвомыслия, и об этом Джулия хотела спросить тем же вопросом, но смогла только выдавить жал��ое и зажатое:

— Да брось ты…

— Ну почему нет? Ты испугалась или верёвка на запястьях тебя пугает больше? — Имельда огладила её плечо и захватила в ласковые объятия, клевала в щёку носом. — Прости. Я не заставляю, если что, интересно просто. В Холихеде ты не возражала.

В Холихеде Джулия разрешила связать себе руки за спиной, проиграв спор, и потом ворочалась под шутливой лаской четырёх рук, смеясь и теряя голову в долгих поцелуях; разглядывала озадаченность на лицах любовниц, чувствуя обжигающее тепло на собственных щеках, кусала губы, когда щекотка сменилась руками в бриджах и зубами на сосках — и затыкающими, властными поцелуями.

— Я… Мелли, такой ответ: да, и мне и с ними… Неловко, — призналась Джулия.

Страх казался ей, в сущности своей, иррациональным: не было угрозы в забиравшемся вовнутрь сильном языке и вреда в любящих руках; не может быть опасности в собственной постели, в окружении любящих душ и низла — существа, чувствовавшего злой умысел загодя. Однако идея кому-то, чему-то безудержному и с ума сводящему сдаться, сев не на колени, но собственную гордость придавив алчущей внимания плотью, разрешив отобрать свободу и приняв запрет говорить, а то и что-либо видеть, — Джулию пугала.

Это был примордиальный ужас, подкреплённый застарелым воспоминанием о попытках ашвайндеров пленить её. Джулии всегда удавалось удрать и едва не зубами выгрызать свободу, рискуя жизнями Натти и Поппи, Мары, но никогда — поддаться странной мысли сдаться случаю и увидеть мир с… немного другой стороны; эту страшную мысль не иначе нашёптывал Дьявол — тот же Дьявол, который невзначай просил сброситься с Астрономической башни, поймать спиной разогнавшийся бладжер или свалиться в Чёрное озеро.

Дьявол, который хотел её, связанную и согласную на это, трахнуть; Дьявол, который словами любимой Имельды, действиями её милой Поппи мягко просил хотя бы попробовать — и что-то в этом ужасе манило Джулию, как мотылька на огонь.

— Поцелуй меня? — робко попросила она. — Чтобы не боялась.

— Нашла, кого бояться, — вздохнула Имельда и чмокнула её пару раз. — Или ты стесняешься нашей ромашки?

К её тёплой улыбке хотелось прильнуть, но Имельда прильнула раньше.

— Наша ромашка в прошлый раз поставила мне такой синяк на заднице!.. Я пару дней садилась, вздрагивая, — пожаловалась Джулия.

Имельда прыснула:

— А она тебе когда-нибудь сосала? — Джулия осторожно кивнула. — Врёшь, просто лизала и лакала. Я сесть полдня не могла.

Джулия пихнулась в её сильных руках и снова почувствовала кафель щекой; в тёплых ладонях Имельды Джулия расслабила упёртые в стену кисти, только чтобы дёрнуться на её подставленном бедре назад, насев клитором на острое колено.

— У вас у всех на Слизерине такая привычка, да? — буркнула Джулия.

— Ну-ка? — навострилась Имельда. — Какая такая привычка?

— Привязать птичку за лапки, придержать крылышки с клювом и посмотреть, как она будет рваться, если тыкать её в грудинку острой палочкой?

— Только мы птичек медленно едим, — поправила Имельда. — И тебе так — тоже нравится.

Джулия плюнула:

— Да, блядь, мне всё, что ты творишь, нравится, даже твой оголтелый садизм! Суккубка!

— А ты же моя милая мазохистка-извращенка. Инкубочка. Так, руки; у головы держи, вот так. — Мягкий поцелуй Имельды сменился мягкой лаской её щекотно сбежавших вниз пальцев. — Так ты согласна? Нет или да?

— Ты меня связанную съешь, а она меня сожрёт! Нет, Мелли!

— И всё-таки. — Её пальцы снова обхватили клитор. Джулия вздрогнула; ладони сжались в кулаки. — Почему? Забудь про кляп, про верёвки. Про всё. Я тебя не принуждаю и не буду, но и раньше ты объясняла, что к чему, чтобы даже до Хобхауса долетело. Расскажи, не бойся, обещаю много не шутить и рук не распускать, — прошептала она, выкручивая клитор. — Джулия, бесстыдница. Ты вся течёшь. — Её средний палец скользнул к промежности и обратно, пока пальцы второй руки беззастенчиво проскальзывали внутрь влагалища каждый на фалангу-полторы. — Если отойду, задницу, отклячишь?

— Да… — простонала Джулия, уперев голову в свои предплечья. — Мелли, может, мы потом… поговорим потом?..

— Нет. — Ладонь Имельды снова накрыла её рот и снова в ушах остался отзвук её усмешки, гадкий и защекотавший где-то внутри так, что Джулия сжала пальцы ног и зажмурилась. — Не артачься. Себе я всегда надрочить успею. А ты начнёшь ныть, что я жестокая и оставила тебя, бедняжку, без оргазма.

Джулия всхлипнула в её ладонь:

— Я девственница! — и судорожно вздохнула, не сообразив, что сказала.

Имельда прыснула и заржала, как фестрал, бесстыдно сжав Джулии грудь, обняв её и облокотившись на неё всем немалым весом своего мускулистого тела.

— Прекрати, блядь, ржать, кобыла, да слезь ты с меня! — просипела Джулия, выставив перед собой руки. — Меня не трахали никогда! Я боюсь!

На смех Имельды, истерически громкий, должен был кто-то прийти.

Её должно было быть слышно в Хогсмиде.

— А ты вкусная там, внутри, — отсмеявшись и похлопав Джулию по лобку, сказала Имельда. — И на пальцах скакать тебе нравится. О бёдра тереться. А как ты материлась в Холихеде!.. И ты и сама не прочь кого-нибудь…

— Да, но… — Джулия замолчала.

Имельда убрала влажную прядь вившихся рыжих волос прочь с её лица и, смочив руку, пригладила, чтобы не сползла обратно, и снова расслабленно прислонилась к щеке Джулии.

— Курица, а вот расскажи: какая связь между действиями «привязать тебя к чему-нибудь» и «потыкаться в тебя хуем»? Я же правильно тебя поняла?

Джулия опешила:

— Никакая, но да, и так мне было бы… менее страшно. Наверное. Так, вот, да. — Джулия прикусила губу; смысла в таком объяснении не было, и откуда бы ему там взяться, когда между ног нагло хозяйничала чужая мягкая и распаренная, сильная ладонь. — Так понятно?

— Нет, ни хуя непонятно, — прыснула Имельда и вдруг осеклась. — Так, подожди… Джулия. Райт, такая-то ты блядь. — Имельда ужалила её в щёку. — И чего только не влетает в твою светлую голову; летит всякая мразь, как мотыльки на свет. Никогда бы не подумала на заучку с Рейвенкло, вы же все нюни, — искренне возмутилась Имельда, слизеринка, забывшая, что в незавидном положении придавленной к полу зазнайки как правило оказываются студенты её факультета. — Сладкие, наивные, заносчивые писечки. Нихуя ты не боишься. Ты стесняешься. — Поцелуй Имельды показался дольше остальных, напористее, но ласковее и теплее, чем любой до этого. — Обожаю тебя.

— Заткнись, просто заткнись, рот закрой, — раскраснелась Джулия, отвернувшись. — Забудь, что я обронила это вообще, всё, я ничего не говорила!

— А Саллоу-то и не знал. Как и Уизли! Мерлинова борода, дорогуша, у тебя в родне точно инкубы. Ну-ка расскажи мне, как ты до этого вообще додумалась? Кто с тобой так, кто успел? И с кем хотела ты? На чей бы села, чей Поппи отдала? — шептала Имельда. — У тебя три секунды перед тем, как я скажу слово на букву «Ш» и оканчивающееся на «арп». Я говорила, я предупреждала. Ну вот зачем ты с ним пила.

Джулия стыдливо уставилась в пол и пожелала в него провалиться.

Во-первых, с Шарпом она пила только сидр и такой крепости, которым невозможно споить жука. Во-вторых, так что Имельда была неправа. В-третьих, что Шарп мог сказать, кроме как высказать облегчение, что маленькие Уизли-Райты не забегают в замковом саду — и не приедут на лето в уютный коттедж в Дорсете? Конечно, имела в виду Имельда не это, но Джулия отказалась идти на поводу её глупой шутки, родившейся из невероятного глупого слуха зимой на пятом курсе — в необъяснимо глупый период её, Джулии, непростой жизни.

— Я не знаю, как. — Джулия прикусила губу. — Или знаю, только не скажу.

— Так. Джулия. Про вечер я пошутила, но я могу и передумать. Так нельзя: возбудить интерес и не дать ответ!

Джулия вздохнула:

— Потому что ты не хочешь знать. Я тоже не хочу знать. Давай вместе не хотеть?.. — попросила Джулия. — Наш взаимный интерес диктует нам потушить пизду, выражаясь твоим помойным слогом.

— О, я потушу тебе пизду, — обиделась Имельда. — Но ты этого не хочешь. Можешь не отвечать, не больно-то и хотелось у такой фри что-то спрашивать.

Больше неуместных замечаний и ужасных шуток Джулия ненавидела портить им обеим настроение собственной напористостью; она считала правильным выставить вокруг себя какие-то границы и очертить горизонт, но совершенно не желала мириться с мыслью, что так могла обидеть не случайного, а дорого сердцу человека.

Джулия извинилась.

Имельда смирила её похожим взглядом: виноватым и смущённым.

Не стоило напирать, не было нужды хамить.

— Прости, — попросила Имельда, прижавшись губами к виску. — Джулс.

— Мелли, я не скинула рук, — улыбнулась Джулия, оторвав ладонь от кафеля, только чтобы ��гладить Имельде линию скулы.

Она прижала её пальцы к щеке и поцеловала запястье.

— Твой сучий инстинкт Конец света переживёт, и не только его я в тебе люблю, Райт.

— Я знаю, но и как тебе, Рейес, объяснить, что меня раздражают мужики, я тоже не знаю. Свяжут и глазами хлопают.

— Джулия. — Имельда изогнула бровь. — Из бляди в доньи. Ты же помнишь, кем были те мужики? — не поверила она.

— Руквуд первым был, но не последним же.

Имельда снова прыснула; нервно улыбаясь, поцеловала её висок.

Джулия едва сдерживалась, чтобы не сползти по стене на пол и от усталости, и под весом Имельды, и ощущая недостаток воздуха — и тихое тепло возбуждение, поддерживаемое так долго — впервые; пережившее ссору, допрос, сальности, столько всего, что Джулия про себя удивилась и зажмурилась, не в силах смотреть на плывшую, как шорох воды, стену.

Имельда снова зажала ей рот и тихо попросила расслабиться всю.

В тишине раздевалки они оделись. Оправили мантии. Ещё раз пылко поцеловались.

Джулия расслабилась в крепком объятии, смакуя вкус Имельды на губах и дыша приятным одором её вившихся волос.

Тело неумолимо просилось поближе к вкусной еде, домашнему низлу и тёплой постели.

— Ты в лавочку сейчас? — ласково спросила Имельда, и Джулия клюнула лбом ей в плечо. — Поспишь? — Джулия кивнула. — Тогда хорошо поспи, не хочу, чтобы ты вдруг уснула.

— В смысле… — Щурясь, Джулия приподняла голову. — Ты о чём?

— Не прикидывайся дурочкой, всё ты поняла, — пожурила Имельда и хлопнула её по спине пару раз. — Готовься. Осипнешь. Нужно как-то тебя за прощение отблагодарить.

#for the english speaking folk: chances are this may get a translation bc i can't leave you stranded like this #днявочка #днявочка: фанфики!#днявочка: hlegacy #фанфик #фанфики #hogwarts legacy mc #imelda reyes #poppy sweeting #imelda reyes smut #imelda reyes x f!mc #poppy sweeting x f!mc #хогвартс наследие #русский тамблер #русский tumblr #остальные 4 части сюда не понесу мне будет страшно лень #banner credit: @imlevis

0 notes