ohcalmmymind-blog

[ohcalmmymind-blog]

Трамваи

Я бегу на трамвай, крепко держа все, что имеется, под боком. Легкие быстро вбирают холодный воздух, я бегу изо всех сил, чтобы успеть именно на этот трамвай. Внутри вагона уставшие люди, что внимательно смотрят в окна в надежде не пропустить свою остановку. Проходы забиты чемоданами, каждый из них с этикеткой своего рейса. Двери трамвая закрываются и мое тело неожиданно отдает жаром, я ставлю свой чемодан в колонну с другими, закрывая тем самым проход окончательно. Через несколько минут дыхание приходит в норму, а тело перестает гореть. Я наконец-то прилетела. Финляндия магически прекрасна зимой, а её столица в это время года прекрасна особенно. Зеленые трамваи бегают по вымощенным дорогам, дружелюбно мигая при встрече друг другу. Мой трамвай идет медленно, давая насладиться просторами белоснежных лесных полей, что расположились за аэропортом. На поворотах колеса тихо стучат по рельсам, убаюкивая каждого из пассажиров. Я смотрю на сидящего напротив мужчину, что рассказывает какую-то историю дочерям, которые потом посмеются. В голове неожиданно начинают всплывать все известные мне слова на финском языке, глаза медленно слипаются и я погружаюсь в сладкий дрём. Я просыпаюсь в хорошеньком красном трамвае уже не с чемоданом, а с походным рюкзаком. Пассажиры заходят на остановке в вагон, быстро поднимая воротники и сильно жмурясь от ветра. Меня обдувает пробравшийся сквозь людей воздушный поток, который мне покажется теплее, чем тот, что был в Финляндии. Зимой, обычно, столица Чехии не меняет привычный красный цвет крыш на белый, поэтому даже к легкой снежной пыли люди здесь не готовы. Сунув свои носы в шарф как один, пассажиры начинают отогреваться и кладут возле себя чемоданы с этикетками своего рейса. Красный трамвай медленно взбирается по узким крутым дорогам, качая стоящих людей словно на аттракционных горках. Я смотрю в окно и считаю минуты, через сколько приблизительно я буду дома. Сама не заметив, я закрываю глаза под мелодию чешской речи. Кто-то случайно толкнет меня плечом и я неожиданно проснусь уже в другой стране. За окном речная гладь, светящаяся от солнечных лучей, мосты цвета темных водорослей и блоки домиков пестрых цветов, что разделены между собой высокими костелами. Старые желто-белые трамваи громко скрипят колесами, каждый из них почему-то под номером два. В столице Венгрии погода окажется теплее, чем в предыдущих странах. На плече весит легкая сумка, никаких чемоданов или рюкзака со мною нет. Я неотрывно смотрю на берег реки, приятно думая о чем-то своем. Мои размышления прервет всхлипывание мужчины, держащего в одной руке телефон, а в другой носовой платок. Наши взгляды с ним встречаются, к щекам подступает краска, мне становится неловко за то, что я заметила его слезы. Через несколько минут он быстро выйдет из трамвая и останется на остановке, продолжая о чем-то говорить по телефону. Громкая венгерская речь новых пассажиров захватывает тишину трамвая, я разглядываю наклеенную вдоль стен вагона рекламу. Зевая, я продолжаю смотреть на виды города: на мосты, дома и реку. Пелена мыслей обволакивает меня и под стук колес я медленно погружаюсь в сон. Жизнь — это путешествие, в котором тебе часто приходится пересаживаться, искать нужную остановку и встречать людей, с которыми ты разделишь свой путь. Когда я проснусь, я не знаю, какого цвета будет следующий трамвай. Не знаю остановку, на которой я выйду. Не знаю также людей, с которыми мне предстоит сидеть рядом в вагоне. Но я знаю точно, что на моей сумке, как и на сумках всех остальных, обязательно будет белая бирка наших рейсов в аэропорту.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

В память о дедушке

Деревня у бабушки, жаркое лето. За окном бегает дворняжка со всей его беспечной радостью и игр��ет со своим собственным хвостом, а в крохотные оконца бьются мош��и, которые учуяли запах испеченных мучных лепешек. В доме стоит духота от недавно разогретой кирпичной печи, сам он уже давно не проветривался, так как большинство окон залатаны штукатуркой и чем только угодно, чтобы зимой здесь не было холодно. Привыкшие к особенностям бабушкиного дома, мы лишь изредка выходили на улицу подышать воздухом и поиграть с Дружком. Он оказался в тот день самым счастливым псом на целой деревне, радость нашего приезда так переполняла его, что он прыгал на нас, на будку, и даже пытался делать подкоп под дверью, когда та неожиданно закрывалась перед его мокрым носом. Зацелованные, плотно пообедавшие и отдохнувшие с дороги, мы уселись в одной из комнат для разговоров. Пока родители расспрашивали про своих старых деревенских знакомых, а бабушка о внуках, я открыла бархатный тяжеловесный альбом, что был старше меня в несколько раз. Альбом, пахнущий легкой мокротой и состарившейся бумагой, альбом, почти разваливавшийся от количества черно-белых воспоминаний внутри него. Повсюду фотографии родившихся внуков, поженившихся родителей и уже умерших близких людей. Я нахожу его фото. Дедушка. Его детство, юношество, отрочество. Молодой и смуглый, он запечатлен во времена армейской службы, его широкие скулы и густые брови отличают его от круглолицых юношей, тем самым выдавая его якутскую кровь. Я аккуратно пролистываю страницы, чтобы не порвать хрупкий корешок альбома и натыкаюсь на фотографию, которую потом тайком заберу себе. Деревня. Возможно, та же, в которой мы сейчас и находимся. На разбитой грязной дороге с каким-то рабочим стоит дедушка в длинном, почти по щиколотки пальто и шляпе. Рабочий в кепке, его рубашка расстегнута на пару пуговиц, он смотрит в камеру с ухмылкой, а его валенки особо контрастируют с его легкой одеждой. И вот сразу же представляется она, русская крестьянская жизнь, где тяжелая работа, пьющий отец или мать и дойка коров по воскресеньям. Жизнь в самом чистом и примитивном ее виде, жизнь, обремененная, наверное, лишь только бытом ее повседневности. Я смотрю на деда, слегка прищурившегося, он повернул немного голову вправо и выпятил плечо. Он никогда, почему-то, на всех фотографиях не смотрел в камеру. Его штаны с отглаженными впереди линиями, к верху поднят ворот пальто. У дедушки тоже, как у того рабочего, легкая ухмылка, но уже совсем по-другому выглядящая. Я таким его и запомнила, потерянная среди быдла и деревенской жизни интеллигенция. Человек, живший мечтами и целями, что шли в разрез с политикой партии и настроениями то ли того времени, то ли с людьми того времени. Человек, несмотря ни на что пытавшийся следовать своему счастью. В его разговорах оно воплощалось в творчестве, активной общественной деятельности и в путешествиях, а не так, как помнится мною, это было у других: в алкогольных посиделках, в шатаниях по деревне и в радости вкусно поесть. Под шум разговоров родителей и бабушки, я с улыбкой начинаю вспоминать, как он строго отчитывал нас с братом, когда мы лазили через заборы, воруя соседские яблоки-ранетки, как он отвечал на все мои самые разные детские вопросы, как много курил, как он всегда брал меня понаблюдать с ним в бинокль полеты чаек над озером, на берег которого мы частенько гуляли только вдвоем. Он был левшой, много путешествовал, имел талант к рисованию и превосходное чувство юмора. Со всеми людьми он всегда дружелюбно здоровался, таскал конфеты в карманах, чтобы потом их подсунуть дворовым детям, много смеялся в разговорах, не спрашивая покупал на всех домашних мороженое и всегда, всегда улыбался. Когда его не стало, я почувствовала это. Страшные сны, предчувствие, держащее тебя будто за горло. Ты не можешь нормально дышать, есть и спать, ты потерян и не понимаешь в чем дело. Я закрываю альбом и выхожу из покрашенных на двадцатый раз скрипящих сенок на улицу, наспех вытирая глаза. Смотрю на тропинку, потрескавшуюся под палящим солнцем, и на Дружка в будке, утомленного то ли от жары, то ли от своей же радости. За тем самым соседским забором уже не растет пышная яблоня, чьи тяжелые ветки когда-то сгибали ее к горячей земле. Озеро, видневшееся за огородом, уже давно укрыто одеялом грубых водорослей и кустами камышей. А чайки...Чайки перестали летать над ним, так как вся рыба, что велась в этой мелкой водичке, уже давно уплыла. Но все также ��исит в сенках бинокль. Все также где-то на дальних полках этого душного дома хранится та его шляпа. И все также лежит в шкафу бархатный тяжеловесный альбом, что пробудет там еще долгие годы. Он сохранит все самые теплые и дорогие сердцу воспоминания, его корешок будет подклеен и сам альбом никогда, никогда не развалится от черно-белых воспоминаний, бережно таящихся внутри него.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Запах жизни

Наступает утро и тебе нужно выходить из своей человеческой конуры. Оглядываясь по сторонам, ты идёшь в первый бар, что находится слева на углу улицы, местная забегаловка, что всегда встречает тебя проспиртованными объятиями. Стены домов пахнут грязью дорог и грязью людей, а улицы... Улицы пахнут свободой, независимостью, воздух несет тебе прямо в ноздри запах вкуснейших горячих булочек из пекарни напротив и свежей лаванды, что томится у кого-то на низких подоконниках. Проходишь мимо людей, от них пахнет резкими одеколонами и спешкой, поставленной на кнопку автомат. Ты облегченно выдыхаешь, понимая, что никому из них совершенно нет до тебя дела. Нет дела до того, что ты плохо одет, что непричесанные волосы пахнут пылью и запрелым воздухом комнаты, губы солью, а руки карандашом и бумагой. Ты лишь думаешь о том, как каждым своим шагом поднимаешь листья с асфальта и как подошва прилипает к нему, ещё промерзшему, такому холодному от раннего утра. Бар ещё не собирается закрываться и ты уверенно заходишь вовнутрь. Пахнет пивом, соком цитрусовых и дешёвыми сигаретами, тебе никогда не нравился этот запах, но почему-то именно в это утро тебе полагается, что даже запах дома не кажется таким родным и приветливым. Бармен скучно протирает стаканы салфеткой, пропитавшейся алкоголем, народ тихо и ленно сид��т по углам, заказывая кто кофе, кто коньяк. У каждого по-своему задается утро. Мой взгляд пал на окна бара, выходящие на пешеходную, когда она подошла ко мне. Мы не договаривались свидеться, но она все равно пришла сюда, зная, где я всегда начинаю утро, если оно заведомо плохое. Тогда я не беру её трубки. Её волосы пахли цветочным шампунем, а одежда душистым порошком, даже пальчики на ногтях имели запах кокосового крема. Вся симфония её чистоты и свежести не менялась даже в этом заведении, пропитанным похотью и спиртом. Мне не хотелось прикасаться к ней, иначе она заметила и почуяла бы запах грифеля, что сдавал меня всегда с потрохами. Сопоставила бы мое настроение, поняв, что за эту ночь я снова ничего не сумел написать. Без единого вопроса и взгляда упрёка она подсела ко мне в этом нелюбимом для неё заведении. Я передал ей меню, имевший лёгкий запах дешёвой кожи. Думаю, если она сейчас задаст вопрос, спал ли я сегодня, это окажется слишком банальным. Только глупцы, видящие взгляд безумия и усталости человека будут спрашивать его про сон. Если она спросит, как у меня дела, это точно лишь усугубит положение. Уже чувствую запах гари, как бар начинает гореть и я вместе с ним со своим ощущением бездарности. Если спросит, как обстоят дела с творчеством, я приду в отчаяние. Вопросы не должны уметь ранить, вопросы должны помочь хотя бы найти ответ. А от таких, как они, пахнет холодом и растерянностью спрашивающего, что меньше всего мне сейчас бы хотелось. Как мне сегодняшняя погода? Кажется, ни один в мире вопрос не показывает большее безразличие, чем этот. Кому какое дело, как я к ней отношусь. Что произошло? Очередная банальщина. Она же видит мои глаза, лопнувшие капилляры, чувствует и видит запах пыли на моих волосах, зная меня хоть немного, она должна понять. Кротко надеюсь, она спросит, как она может помочь. Да, если она это спросит, я смогу заново дышать. Я почувствую запах жизни в творчестве, не попросив её о помощи. — Я могу как-то тебе помочь? Запах свежего и бодрящего утра врезается в помещение через окна бара, принося с собой запах радости и выпечки из пекарни, затмевая собой запах дешёвых сигарет и алкоголя, которые мне никогда не нравились. Ты оглядываешься вокруг и медленно начинаешь раскручиваться шурупом из стула. Теперь ты пахнешь сопереживанием и чьим-то желанием тебя понять. И кажется, можно ид��и дальше. Жизнь продолжается.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Звонок Вселенной

Всем нам постоянно приходится принимать звонки Вселенной, правда, не каждый из нас берет ее трубки. Нервы — телефонные провода в ожидании звонка, мы связываем их в морские узлы, нервно стачиваем зубы долгим ожиданием и стучим по столу пальцами, что последнее оказывается тверже и холоднее первого. Марафоны мыслей ускоряются, сменяются, повторяются, а ты все ждешь, ждешь звонка телефона, что непрерывно сейчас кричит где-то рядом с тобой. Беглой надеждой поглядываешь на плотно закрытую дверь, что от тебя в пару метрах. Кусаешь губы, проверяешь почту и снова ждешь. В голове пульсирует кровь, разгоняются нейроны и идут раздумья: ты все делаешь абсолютно правильно. Что так необходимо, надо ждать, надо быть терпеливым адресатом. Вера подкрепляется ощущением, что любое терпение — вознаграждается, а ожидание — оправдывается. Мне не хочется быть тем самым звонком Вселенной, не хочется быть секундантом вашего времени или мнить из себя пророка. Но просто возьмите уже наконец трубку, прослушайте автоответчик, сходите за посылкой на почту сами. Не живите надеждой, не помогая ей воплотиться в жизнь, не питайтесь ожиданием, никак не приближая себя к мечте. Не рвите телефонные провода, а позвоните сами. Не смотрите на закрытую дверь, а открывайте ее. Ведь желание — еще не цель, а ожидание — еще не результат.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Счастье моей семьи

Сегодняшнее утро в летнем доме заставило меня пробудиться тихим шепотом папы, что спрашивал у мамы, нужно ли меня будить, когда проходил мимо распахнутой двери в мою комнату. Обычно, в девять утра я ещё крепко соплю, но озадачившийся голос самого любимого мне на свете человека, кажется, меня сам поднял с кровати. — Неужели заяц пропустит завтрак и не будет есть с нами? Не успел папа сказать это, как я уже говорю всем доброе утро и направляюсь к своему месту у столика. Быстро позавтракав, мы как обычно долго просидели за разговорами, даже когда стрелки уже показывали десять, а мама начала нас по-тихоньку разгонять. На этот раз мне было поручено задание перебрать книги в нашей домашней библиотеке и отобрать некоторые себе и родителям на прочтение. В последние дни мы очень часто ездим загород и это не может меня не радовать. Перебравшись в зал, я села напротив самых нижних полочек книжной стены и начала копошиться. Папа, порой, ходил вокруг меня, занимаясь какими-то своими делами, часто останавливался и начинал читать какую-нибудь отобранную мною в сторону книгу. — Я в юности прочитал эту книгу, ты знала, что я выкупил её в Казахстане? Тогда ещё в стране был дефицит зарубежной классики, особенно хорошей... И ещё ездил в Беларусь, на Украину, из каждой поездки привозил просто стопками книги, представляешь? Для многих это было тогда удивительным. Последняя фраза меня будто бы дернула током, буквально в секунду я вспомнила все свои переезды и эти тяжеленные, тяжеленнейшие сумки, где были лишь одни книги. Это был миллиардный раз, когда до меня доходило понимание, чья я дочь. — Заяц, а ты читала Оноре де Бальзак? Виктора Гюго? Гюстава Флобера?. Не дожидаясь моего ответа, он по обыденному начал рассказывать о писателях, откуда они родом, в каком году жили и чем занимались. Он загорался, начинал быстрее и громче разговаривать, вплетал в литературные ��осы ленты моментов своего юношества и горел, горел, горел. — Помню, я так любил их в юности. Они хорошо пишут. Ты уже прочитала "Воспитание чувств?". Я кивнула головой и ответила, что этим летом перечитываю её во второй раз. У меня безумно плохая память на литературу, на самом деле, оттого я перечитываю одни и те же произведения по несколько раз. Два лета назад, когда мне было неимоверно трудно решать подростковые тяготы, папа посоветовал мне эту книгу и сказал, что в своё время она помогла и ему. Отныне эта одна из моих самых любимых историй. И вообще так сложно выбирать любимые произведения. Как это возможно? Ведь таких много! Сложно выбирать любимого писателя, поэтов, их героев, сложно выбирать и любимую эпоху, да это практически невозможно! Папа снова продолжает заниматься своими делами, а я перебирать искусство в переплете. О, полка с русской классикой! Такие взрослые и в то же время хорошо сохранившиеся книги. Они уже пахнут старостью желтой бумаги, немного собравшейся в волны, и лёгкой мокротой, учестью всех вещей в настоящих, дышащих деревянных домах. Перебираю, что-то прочту, что-то положу на отдельную полочку. Убираю одну книгу, случайно замечаю ярко красную обложку. Рельефное лицо и большие, безумные глаза. "Маяковский", прошептала я про себя, отодвинув её к стопочке красивых и важных книг, что будут стоять в первом ряду, закрыв несерьезную бульварную литературу. И тут я нахожу свою первую энциклопедию. Первую книгу! "Пять лет! Любимой нашей доченьке Танюшке в день её рождения". Сижу, смотрю на неё так долго долго. Она такая красивая, такая весёлая. И эти странички в горошек, обрамлённые алфавитом. Сижу, представляю, как через много лет я заберу её к себе домой, когда я уже стану мамой, а мой ребёнок только-только научится читать. Время, наверное, так поменяется, будут другие книжки и другие дети. Но это сокровище детства научит мечтать моего маленького волшебника или волшебницу, как и когда-то научив меня. — Ну красота! Доча, ты молодец, — сказали мне родители, что я всего лишь аккуратно разобрала нашу домашнюю библиотеку. И, наверное, говоря это, они даже не представляют, как много теперь стоит в моей жизни за этой первой энциклопедией, подаренной ими, за всеми этими книгами, что стали мне помощниками, психологами, стали настоящими друзьями. Стоим все в��есте, смотрим на полки. Они подарили нам удивительного волшебства литературный мир, в котором вся наша семья, стоя напротив его книжных дверей, нашла особенное и такое простое, общее счастье.

[ohcalmmymind-blog]

Берегу озера

Мы подходим к заросшему, ещё не оттаявшему берегу озера, мягкий ветер одобрительно гладит нас по тёплым щекам, немного покрасневшим от быстрого шага по лесу и пыла разговоров о дальнейшем. Перьевые облака медленно плывут по прозрачному небу, лениво расходясь, чтобы разрешить солнечным лучам поиграть со светом на пожелтевшей траве. Теплеет. Опускаю взгляд вниз: под подошвой хрустят опавшие пепельные листья и тонкая солома, легко царапающая мои щиколотки. Природа заводит разговор с нами, общается в игривом щебетании птиц, в покачивании тонких сосен, гибко гнущих свои древесные суставы под силой скандинавских ветров. Медленнее поднимаются веки, глубже вбирается лёгкими свежесть воздуха. Ветер начинать поднимать земельную листву, пытаясь при этом получше запутать волосы. Понемногу затухают птичьи голоса, облака начинают гнать друг друга быстрее, а соломенный хруст под ногами перестаёт быть слышимым. Долгий выдох. Кажется, он только что грустно напомнил, что подходит время. Время проститься с самым дорогим, любимым и таким, таким особенным. Неповторимым. Мы неохотно поднимаемся вверх, внутри борясь с нежеланием делать шаги вперёд. Снова наступает это момент, когда нужно собирать сумки, звонить родным и неторопливо держать дорогу домой. Уезжать пустым, навсегда оставив сердце и мысли одному месту — берегу того самого озера.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Цикл историй Labas, Lietuva

— Ты и едешь одна? Автостопом? В Литву? Ты что, сумасшедшая? — кажется, именно под таким обвалом вопросов я неспешно собирала свою походную, если ее так можно назвать, дамскую сумку, о которой, несомненно, у моего друга тоже накопилось парочка язвительных комментариев. Похихикав и посмотрев в сторону экрана видео-звонка, я улыбнулась искренне удивленной гримасе и продолжила стучать ступнями об пол, перебегая от одного распахнутого шкафа к другому. Выбрать удобное платье для поездки было весьма по-женски затруднительно. — Кто берет такие сумки в поездку, Татьяна, ты когда-нибудь видела элегантно одетого настоящего путешественника, бедно затесавшегося у дорожной обочины? Вот когда я путешествовал... — Эта череда переживальческого ворчания и недоумения еще долго не прекращалась, а ведь, действительно, далеко не спокойной реакции можно было ожидать от человека, очертившего собственный план путешествий на земле уже более чем тридцати стран? Разумеется, ему хотелось увидеть меня в спортивной одежде, тугим пучком на голове и дорожной сумкой, кажется, где-то затерявшейся в углах моей квартиры. Так и не создав желаемый им образ путешественника, я по-непривычному мало с ним разговаривала, так и не объяснив свою позицию. Бесполезное дело. Рюкзак с несгибающейся спинкой и ремешками, туго пристегивающимся на поясе, походная, мягкая обувь, желательно без шнурков, мне пришлось пообещать, что все эти туристической прелести когда-нибудь обязательно доберутся и до уставившегося передо мной шкафа. Сумка была собрана, дамские вещи обихода сложены, волосы распущены и гладко расчесаны, одежда выглажена, а блестящие черные ботиночки уже ждали меня у порога. Я была готова. Еще немного, клянусь, и этот туристический знаток с экрана своим укорительным взглядом заставил бы мою собственную одежду воспламениться от стыда. — Напиши, как доберешься, пожалуйста, просто будь осторожна. — Мотнув головой и бросив быструю улыбку в ответ, со всей своей серьезностью я пообещала ему, что все будет ��орошо. Доехав до черной и подозрительно глухой окраины Санкт-Петербурга, ожидать подходящую машину, да и попутчиков, мне пришлось недолго. Звуки громко сигналящих автомобилей, немного не по себе. Путь до Прибалтики, как мне показалось, популярен достаточно у многих водителей в здешних местах, по крайней мере, несущиеся трассовые пули в направлении к таможенной границе мне четко дали об этом знать. Молодая пара, что остановила машину напротив моей пятиминутно вытянутой руки, любезно предложила поехать вместе с н��ми. Розовощекая девушка с довольным, еще не уставшим лицом, поприветствовала меня, выйдя из машины и расспросив, как и почему я здесь оказалась. В дальнейшем она и ее молодой человек также были очень обходительны со мной. Вцепившись в отданную мне подушку и засыпая в холодном, таком маленьком и оттого жутко неудобном миникупере, в моей голове неожиданно образовались слова друга про ошибочность моего выбора одежды. Но об этом, конечно, ему так и не довелось услышать. Череда прерывистых сновидений в тридцать минут постепенно стала проходить, когда рассвет уже встречал нас около русско-латвийской таможенной границы. Время тогда было морозных, жутко ленивых четыре или пять утра, а персиковый рассвет вдалеке растворялся на фоне таких же, как и мы, лениво движущихся облаков. Пока сотрудники таможни больше напоминали озябших воробьев, что бегали от машины к машине, я тихо проклинала тот день, когда не взяла себе большой, такой гигантский шарф, легко трансформирующийся в шерстяной плед. Кажется, тогда даже мои мозги ощутили, насколько было холодным то утро. После того, как машина была проверена, а мы заправлены пару стаканчиками горячего кофе, мы продолжили свой путь. Наверное, нет ничего приятнее чувства просто ехать куда-нибудь далеко и смотреть в окно, наблюдая, как бесконечно зеленые просторы деревьев бегут следом за тобой, старательно догоняя твой ход. Проезжаю Латвию, первое, на чем заостряешь свое внимание, это обветшавшие, такие маленькие и скромные избушки (прямо как в российских деревенских глубинках), что расположились вдоль хорошо отремонтированных, уже европейских дорог. Посмотрев немного вперед, взор падает на деревья, обвенчанные огромными гнездами спящих аистов, что замерли в стойке на ��дной лапке. Наверное, это одно из немногого, что я успела запечатлеть, пока перед прибытием в Литву я не начала впадать в сонные непрекращающиеся ямы. Ближе к девяти утра стало теплеть, я пробуждалась как от внутреннего ощущения, что мы уже подъезжаем к Вильнюсу, так и от болей в затечности моей шеи и спины, принявшей змеевидное положение на мелком сиденье. Начинает светлеть, горячие лучи сушат кристаллы инея на машинных окнах. Постепенно свет перебрался и на меня, начав прожигать мои обращенные к окну закрытые глазные веки. Протерев их, передо мной выстроились длинные и длинные ряды магазинов, баров и пабов, каждый из которых был украшен желтыми и темно-зелеными надписями на литовском, порой, трудно читаемым языке. На город опустился туман, пелену которого изредка разрывали тени проходивших стайки людей на обочинах, где-то вдалеке горят огни фонарных столбов. Безымянный город окутала атмосфера просыпающейся окраины, окраины уже интересной и такой интригующей для меня страны. Где-то вдалеке все еще горят лампы фонарных столбов вперебой с разноцветными вывесками хорошеньких европейских заведений. Молодая пара тихо начинает разговаривать о том, где остановиться, а я, уже предвкушая теплую погоду в столице, погружаюсь в представления как тепло меня там встретит подруга с вечно искрящимися глазами. Шепот парочки прекращается, снова незаметно впадаю в сонную яму и вижу, как она скачет, крепко меня обнимает и говорит: привет, моя девочка, добро пожаловать в Литву.

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Отрывок из дневника #1

Привет, это я пишу тебе. Человек, грезящий о расстояниях, о перелетах с запахом самолетного топлива и сладких прощаниях, где-то в глубине скрежещущих мое сердце. Так прекрасно меня знаешь только ты, мой дорогой друг, мне бы уехать поскорее и собрать бы чемодан поменьше, чем в прошлый раз. Я предпочту оставить тебе горький словесный привкус на языке, соленый глоток в горле и запах моих духов на твоем теле, но только не остаться самой. На днях я вернулась из очередного путешествия, теперь здесь, во временном углу, все такое тучно серое и скучное, и люди почему-то говорят на родном языке, немного съеживает чувство, что ты вернулся в цикл таких длинных, будто длинных будней какого-то мученика. Ты знаешь, мой дорогой друг, еще три дня назад улицы центральной Европы расходились по швам от моих объяснений дикого сердца, что вера в приметы идет вразрез с религией в единобожье и что когда-то я, будучи маленькой, стоя на коленях, просила этого самого идола вернуться моих родителей поскорее домой. Еще недавно я заставляла бегать друзей иностранцев за мной змейкой от столба к столбу, объясняя примету о ссоре, а тем временем наши рассказы были пропитаны запахом чешского светлого пива и объятиями недавно познакомившихся людей, моменты, не имеющие повторения просветленности в обыденной жизни. Ты даже не можешь представить, как много памятных соприкосновений душ живут в моей памяти, идущих на повтор опять и опять и опять. Я сегодня тебе пишу позднее обычного, ты прости меня, здесь не пишется слезами и кровью, а по-обывательски, ты уже знаешь, что обычно, я ни за что не сяду строчить без надобной на то причины. Тяжело жить по циклу, по выдуманным обществом правилам, тяжело наступать на горло самому себе, давая добро такой банальности — просто открыть дверной замок и переступить порог “дома”, часто слышавший твоё "Я уезжаю, ухожу, сбегаю от тебя, надеюсь, что в этот раз нам больше не придется увидеть друг друга". Да и, наверное, пока еще не нашелся человек сумасшедшее меня, кто был бы готов оставить каждое воспоминание, каждую трогательную записку на деревянных дверях, всочившей тебе десятки заноз, и умчаться прочь. Ты, наверное, зачтешь это трусостью, но для меня это ни что иное, как спасение. Спасение в каждом новом самолетном билете, в каждой порванной ручке грузного багажа, в каждой не обмененной монетке, потерявшейся в кармане, все это поимело смысл постоянной ценности для такой непостоянной меня. Ты представляешь, их так много, много не знающих, что делать с их собственной жизнью, людей, откладывающих дальше чердаков и глубже погребов свои смелые намерения, стеснительные желания и тайные мечтания о том, как все вокруг должно быть. Когда все должно быть именно так, как хотят они сами! Душно мечтать, раскройте окна! Они все еще действительно верят, что все вокруг имеет смысл. Ты ведь, наверное, знаешь эту тайну: смысла нет. Вообще ни в чем, ты сжигаешь свою жизнь на костре социума, искренне веря, что ты — ничтожная ветка могущественного огня и что быть тебе этой веточкой до конца дней твоих. Не сказать и мне, что сейчас, каждая минута, каждая доля секунды — моя, но я стремлюсь, борюсь, работаю ради каждой этой секунды. Чтобы не прожечь свою, единственную, полной как и радостей, так и разочарований, жизнь. Несмотря на то, что мне не нравится брать на себя роль проповедника, а то и хуже, роль наставника, иногда так и хочется сказать таким неуверенным в этом мире людям: “Мы сами выбираем себе жизнь и ее пути следования. Главное, не бояться принимать серьёзных решений и помнить о скоротечности времени. Нужно работать над тем, чтобы найти свой жизненный путь, своих людей и своё дело. Помнить, что все, что сейчас есть вокруг тебя — выбирал ты сам. И всегда можно все исправить, главное, понять, чего ты действительно хочешь и, как бы банально это не звучало, просто идти к этой цели, со скрежетом в зубах, с чувством усталости и сомнений, но идти. Упрямо и уверенно.”   

[ohcalmmymind-blog]

[ohcalmmymind-blog]

Малое Большого текста

Здравствуй, читатель! Медленно, но верно, я взялась за свой первый Большой текст. Едва начав его, он умудряется меня как приятно удивлять от сиюминутной легкости, так и заставлять работать над ним не покладая рук. Надеюсь, что его небольшой отрывок заинтересует тебя хотя бы чуточку больше, чем неоднозначное мое ему описание.  “Ветер резко захлопывает оконную дверцу, давно пробудившийся Хенрик подходит снова ее открыть и замечает следующую сцену: под его окнами какой-то уличный художник рисует довольную туристку, видимо, она рада своему отставанию от экскурсионной толпы. Немного подняв подбородок, наш дорогой друг начинает внимательно наблюдать за процессом, как бродячий искусник легкой рукой очерчивает на полу помятом листке каждый волосок и свежее личико своей десятиминутной музы. Он, по своему виду, честный иммигрант из какой-то дальневосточной страны, который расположился здесь уже достаточно давно и нашел себе уютное местечко для работы на центральных тротуарах города. Бродячий начинает рисовать туристку игриво и вольно, изредка ей улыбаясь. Глаза женщины начинают бегать от небольшого испуга, она сконфужена и, по всей видимости, не особо рада ответить ему той же приветливостью. Хенрик слегка морщится, видя, как грязные пальцы человека за окном бегают по белому листку бумаги, смешивая карандашные следы и следы грязи воедино. Во мгновенье он резко переключится, заставив себя испытать чувство вины за свою брезгливость. Его чрезмерная, присущая нации, толерантность, не даст ему выказать отвращение даже будучи наедине, но, когда он спустится на первый этаж своей гостиницы, чтобы пообедать, он вспомнит этот момент и сморщится уже дважды. Хенрику было трудно смотреть на то, как за его окнами творилось крайне бедное и обреченное на такую форму существования малое искусство, ведь на его счастливую долю уже долгое время приходится размеренное, плановое выполнение серьезных заказов на написание картин пару раз в месяц, чаще сухих портретов, подтекст которых заключается лишь в добросовестности и своевременности его работы. Для него это достойное и профессиональное, но лишь ремесло, за которое ему платят деньги и причем неплохие, так что грех, как говорится, жаловаться.”

[ohcalmmymind-blog]