limesinferior

[limesinferior]

Отчуждение — вот участь отдельного человека при капитализме.

Под отчуждением я понимаю такой тип жизненного опыта, когда человек становится чужим самому себе. Он как бы «остраняется», отделяется от себя. Он перестает быть центром собственного мира, хозяином своих поступков; наоборот — эти поступки и их последствия подчиняют его себе, им он повинуется и порой даже превращает их в некий культ.

В современно�� обществе это отчуждение становится почти всеобъемлющим. Оно пронизывает отношение человека к его труду, к предметам, которыми он пользуется, распространяется на государство, на окружающих людей, на него самого. Современный человек своими руками создал целый мир доселе не виданных вещей. Чтобы управлять механизмом созданной им техники, он построил сложнейший социальный механизм. Но вышло так, что это его творение стоит теперь над ним и подавляет его. Он чувствует себя уже не творцом и господином, а лишь слугою вылепленного им голема. И чем более могущественны и грандиозны развязанные им силы, тем более слабым созданием ощущает себя он — человек. Ему противостоят его же собственные силы, воплощенные в созданных им вещах, силы, отныне отчужденные от него. Он попал под власть своего создания и больше не властен над самим собой. Он сотворил себе кумира — золотого тельца — и говорит: «Вот ваши боги, что вывели вас из Египта»…

А какова же судьба рабочего? Вот что отвечает на это вдумчивый и точный наблюдатель, занимающийся вопросами промышленности:

«В промышленности человек превращается в экономический атом, который пляшет под дудку столь же атомистического управления. Вот твое место; вот так ты будешь сидеть; твои руки будут двигаться на х дюймов в радиусе у; время движения — столько-то долей минуты. По мере того, как плановики, хронометристы, ученые-экономисты все больше лишают рабочих права свободно мыслить и действовать, труд становится все более однообразным и бездумным. Рабочему отказывают в самой жизни: всякая попытка анализа, творчества, всякое проявление любознательности, всякая независимая мысль тщательно изгоняются — и вот неизбежно рабочему остается либо бегство, либо борьба; его удел — безразличие или жажда разрушения, психическая деградация» (Дж. Джиллиспай).

Но и участь руководителя производства — тоже отчуждение. Правда, он управляет всем предприятием, а не только одной его частью, н�� и он точно так же отчужден от плодов своей деятельности, не ощущает их как нечто конкретное и полезное. Его задача — лишь с прибылью употребить капитал, вложенный другими. Руководитель, как и рабочий, как и все остальные, имеет дело с безликими гигантами: с гигантским конкурирующим предприятием, с гигантским национальным и мировым рынком, с гигантом-потребителем, которого надо прельщать и ловко обрабатывать, с гигантами-профсоюзами и гигантом-правительством. Все эти гиганты словно бы существуют сами по себе. Они предопределяют действия руководителя, они же направляют действия рабочего и служащего.

Вопрос о руководителе подводит нас к одной из важнейших особенностей мира отчужденности — к бюрократизации. Бюрократия заправляет как большим бизнесом, так и правительственными учреждениями. Чиновники — вот специалисты в управлении и вещами и людьми. И столь громаден аппарат, которым надо управлять, а следовательно и столь обезличен, что бюрократия оказывается начисто отчужденной от народа. Он, этот народ,— всего лишь объект управления, к которому чиновники не испытывают ни любви, ни ненависти, он им совершенно безразличен; во всей профессиональной деятельности чиновника-руководителя нет места чувствам: люди для него не более, чем цифры или неодушевленные предметы. Огромные масштабы всей общественной организации и высокая степень разделения труда мешают отдельной личности охватить целое; притом между этими личностями и группами в промышленности не возникает сама собою непосредственная внутренняя связь, а потому без руководителей-чиновников не обойтись: без них вся система тотчас бы рухнула, ибо никому иному не ведомы ее тайные движущие пружины. Чиновники так же необходимы и неизбежны, как и тонны бумаги, истребляемые при их господстве. Каждый из нас с чувством полного бессилия сознает это роковое главенство бюрократов, вот почему им и воздают чуть ли не божеские почести. Люди чувствуют, что если бы не чиновники, все развалилось бы на части и мы умерли бы с голоду. В средние века сюзерен считался носителем порядка, установленного богом; в современном капиталистическом обществе чиновник — особа едва ли менее священная, ведь без него общество в целом не может существовать.

Отчуждение царит не только в сфере производства, но и в сфере потребления. Отчуждающая роль денег в процессе приобретения и потребления прекрасно описана еще Марксом… Как же мы используем приобретенное? Я исхожу из того, что потребление — это определенное человеческое действие, в котором участвуют наши чувства, чисто физические потребности и эстетические вкусы, то есть действие, в котором мы выступаем как существа ощущающие, чувствующие и мыслящие; другими словами, потребление должно быть процессом осмысленным, плодотворным, очеловеченным. Однако наша культура очень далека от этого. Потребление у нас — прежде всего удовлетворение искусственно созданных прихотей, отчужденных от истинного, реального нашего «я».

Мы едим безвкусный малопитательный хлеб только потому, что он отвечает нашей мечте о богатстве и положении — ведь он такой белый и свежий. На самом деле мы питаемся одной лишь игрой воображения, очень далекой от пищи, которую мы пережевываем. Наше нёбо, наше тело выключены из процесса потребления, в котором они должны бы быть главными участниками. Мы пьем одни ярлыки. Откупорив бутылку кока-колы, мы упиваемся рекламной картинкой, на которой этим же напитком упивается смазливая парочка; мы упиваемся призывом «Остановись и освежись!», мы следуем великому американскому обычаю и меньше всего утоляем собственную жажду.

Первоначально предполагалось, что если человек будет потреблять больше вещей, и притом лучшего качества, он станет счастливее, будет более удовлетворен жизнью. Потребление имело определенную цель — удовольствие. Теперь оно превратилось в самоцель.

Акт покупки и потребления стал принудительным, иррациональным — он просто самоцель и утерял почти всякую связь с пользой или удовольствием от купленной вещи. Купить самую модную безделушку, самую последнюю модель — вот предел мечтаний каждого; перед этим отступает все, даже живая радость от самой покупки.

Отчуждение в области потребления охватывает не только товары, которые мы покупаем и используем; оно гораздо шире и распространяется на наш досуг. А как же может быть иначе? Если в процессе работы человек отчуждается от дела рук своих, если он покупает и потребляет не только то и не только потому, что вещи эти ему действительно нужны, как может он деятельно и осмысленно использовать часы своего досуга? Он неизменно остается пассивным, отчужденным потребителем. С той же отстраненностью и безразличием, как купленные товары, «потребляет» он спортивные игры и кинофильмы, газеты, журналы, книги, лекции, картины природы, общество других людей. Он не деятельный участник бытия, он хочет лишь «ухватить» все, что только можно,— пр��своить побольше развлечений, культуры и всего прочего. И мерилом оказывается вовсе не истинная ценность этих удовольствий для человека, но их рыночная цена.

Человек отчужден не только от своего труда, не только от вещей и удовольствия, но и от тех социальных сил, которые движут общество и предопределяют судьбу всех его членов.

Мы беспомощны перед силами, которые нами управляют, и это сказывается всего пагубней в эпохи социальных катастроф — войн и экономических кризисов. Эти катастрофы кажутся некими стихийными бедствиями, тогда как на самом деле их навлекает на себя сам человек, правда, бессознательно и непреднамеренно. Безликость и безымянность сил, движущих обществом, органически присуща капиталистической системе производства.

Мы сами создаем свои общественные и экономические институты, но в то же время горячо и совершенно сознательно отклоняем всякую ответственность за это и с надеждой или с тревогой ждем, что принесет нам «будущее». В законах, которые правят нами, воплощены наши же собственные действия, но эти законы стали выше нас, и мы — их рабы. Гигантское государство, сложная экономическая система больше не подвластны людям. Они не знают удержу, и их руководители подобны всаднику на лошади, закусившей удила: он горд тем, что усидел в седле, но бессилен направить ее бег.

Каковы же взаимоотношения современного человека с его собратьями? Это отношения двух абстракций, двух живых машин, использующих друг друга. Работодатель использует тех, кого нанимает на работу, торговец использует покупателей. В наши дни в человеческих отношениях редко сыщешь любовь или ненависть. Пожалуй, в них преобладает чисто внешнее дружелюбие и еще более внешняя порядочность, но под этой видимостью скрывается отчужденность и равнодушие. И немало тут и скрытого недоверия.

Такое отчуждение человека от человека приводит к потере всеобщих и социальных связей, которые существовали в средние века и во все другие докапиталистические общественные формации.

А как же человек относится к самому себе? Он ощущает себя товаром, который надо повыгоднее продать на рынке. И вовсе не ощущает, что он активный деятель, носитель человеческих сил и способностей. Он отчужден от этих своих способностей. Цель его — продать себя подороже. Отчужденная личность, предназначенная для продажи, неизбежно теряет в значительной мере чувство собственного достоинства, свойственного людям даже на самой ранней ступени исторического развития. Он неизбежно теряет ощущение собственного «я», всякое представление о себе как о существе единственном и неповторимом. Вещи не имеют своего «я», и человек, ставший вещью, также не может его иметь.

Нельзя полностью постичь природу отчуждения, если не учитывать одну особенность современной жизни — ее все усиливающуюся обесцвеченность, подавление интереса к важнейшим сторонам человеческого существования. Речь идет о проблемах общечеловеческих. Человек должен добывать хлеб насущный. Но только в том случае может он утвердить себя, если не оторвется от основ своего существования, если не утратит способности радоваться любви и дружбе, сознавать свое трагическое одиночество и кратковременность бытия. Если же он погряз в повседневности, если он видит только то, что создано им самим, только искусственную оболочку обыденного мира, он утратит связь с самим собой и со всем окружающим, перестанет понимать себя и мир. Во все времена существовало это противоречие между обыденностью и стремлением вновь вернуться к подлинным основам человеческого бытия.

И одной из задач искусства и религии всегда было помочь людям утолить эту жажду, хотя и сама религия в конце концов стала новой формой той же обыденности.

Даже первобытный человек не довольствовался чисто практическим назначением своих орудий и оружия, он старался украсить их, вывести за пределы просто полезного. А каково было назначение античной трагедии? Здесь в художественной, драматической форме представлены важнейшие проблемы человеческого существования; и зритель (впрочем, он не был зрителем в нашем, современном смысле слова, то есть потребителем) приобщался к действию, переносился из сферы повседневного в область общечеловеческого, ощущал свою человеческую сущность, соприкасался с основой основ своего бытия. И говорим ли мы о греческой трагедии, о средневековом религиозном действе или об индийском танце, идет ли речь об обрядах индуистской, иудейской или христианской религии — мы всегда имеем дело с различными формами драматизации главнейших сторон человеческого бытия, с воплощением в образах тех самых извечных вопросов, которые осмысляет философия или теология.

Что же сохранилось в современной культуре от этой драматизации человеческого бытия? Да почти ничего. Человек почти не выходит за пределы мира сработанных им вещей и выдуманных понятий; он почти всегда остается в рамках обыденности. Единственное, что по значению своему приближается сейчас к религиозному обряду,— это участие зрителя в спортивных состязаниях; здесь по крайней мере человек сталкивается с одной из основ бытия: люди борются — и он радуется заодно с победителем или переживает горечь поражения вместе с побежденным. Но как примитивно и ограниченно человеческое существование, если все богатство и многообразие страстей сведено к азарту болельщика.

Если в большом городе случается пожар или автомобильная катастрофа, вокруг собирается толпа. Миллионы людей что ни день зачитываются хроникой преступлений и убийств и детективными романами. С благоговейным трепетом смотрят они фильмы, в которых главенствуют две неизменные темы — преступление и страсть. Это увлечение и интерес — не просто признак дурного вкуса, не просто погоня за сенсацией, но глубокая потребность в драматизации важнейших явлений бытия — жизни и смерти, преступления и наказания, борьбы человека с природой. Но греческая трагедия решала эти вопросы на высочайшем художественном и философском уровне, наша же современная «драма» и «ритуал» слишком грубы и нимало не очищают душу. Все это увлечение спортивными состязаниями, преступлениями и любовными страстями свидетельствует о том, что человек рвется за пределы обыденности, но то, какими способами он удовлетворяет эту свою внутреннюю потребность, свидетельствует о безмерном убожестве всех наших поисков и решений.

[limesinferior]

Что принесет с собой будущее? С незапамятных времен этот вопрос занимал человека, хотя и не всегда в одинаковой степени. История свидетельствует, что человек с тревогой и надеждой обращает свой взгляд в будущее во времена физических, политических, экономических и духовных потрясений, когда рождается множество надежд, утопических идей и апокалиптических видений. Вспоминаются, например, хилиастические ожидания современников императора Августа на заре христианской эры или духовные перемены на Западе, сопровождавшие конец первого тысячелетия от Рождества Христова. В наше время, когда близится к концу второе тысячелетие, мы снова живем в мире, переполненном апокалиптическими образами всеобщего уничтожения. Какое значение имеет деление человечества на два лагеря, символом которого является «Железный Занавес»? Что станет с нашей цивилизацией и с самим человечеством, если начнут взрываться водородные бомбы или если духовная и нравственная тьма государственного абсолютизма поглотит всю Европу?

У нас нет никаких оснований считать возможность такого исхода маловероятной. В любой стране Запада существуют небольшие группы подрывных элементов, которые, используя нашу гуманность и стремление к правосудию, держат наготове спичку у бикфордова шнура, и остановить распространение их идей может только критический разум отдельного, в высшей степени развит��го и умственно стабильного слоя населения. Не следует переоценивать «толщину» этого слоя. В каждой стране она разная, в зависимости от национального темперамента населения. Кроме того, «толщина» этого слоя зависит от уровня образования в данной конкретной стране и от чрезвычайно сильных факторов экономического и политического характера. Если в качестве критерия использовать плебисцит, то по самым оптимистическим оценкам «толщина» этого слоя составит сорок процентов от общего числа избирателей. Но и более пессимистическая оценка будет вполне оправданной, поскольку дар здравого смысла и критического мышления не принадлежит к наиболее характерным отличительным особенностям человека, и даже там, где он действительно имеет место, он не является постоянным и непоколебимым, и, как правило, слабеет по мере разрастания политических групп. Масса подавляет проницательность и вдумчивость, на которые еще способна отдельно взятая личность, и неизбежно приводит к доктринерской и авторитарной тирании, стоит только конституционному государству дать слабину.

Использование рациональных аргументов может иметь шансы на успех только в том случае, если эмоциональность данной конкретной ситуации не превышает определенного критического уровня. Если накал страстей поднимается выше критического уровня, то исчезает всякая возможность того, что слово разума возымеет действие, и на смену ему приходят лозунги и иллюзорные желания-фантазии. То есть наступает своеобразное коллективное безумие, которое быстро превращается в психическую эпидемию. В таких условиях на самый верх поднимаются те элементы, которые в эпоху правления разума считаются асоциальными и существование которых общество лишь терпит. Такие индивиды ни в коей мере не являются редкими необычными экземплярами, которых можно встретить лишь в тюрьме или психиатрической больнице. По моим оценкам, на каждого явного сумасшедшего приходится, как минимум, десять скрытых, безумие которых редко проявляется в открытой форме, а взгляды и поведение, при всей внешней нормальности, незаметно для их сознания подвергаются воздействию патологических и извращенных факторов. По вполне понятным причинам, не существует такой медицинской статистики скрытых психозов. Но даже если их число будет чуть менее, чем в десять раз, превышать число явных психопатов и преступников, их небольшое относительно общей массы населения количество с лихвой компенсируется крайней опасностью этих людей. Их умственное состояние сродни состоянию группы, пребывающей в коллективном возбуждении, и подчиняется пристрастным оценкам и желаниям-фантазиям. Когда такие люди находятся в своей среде, они приспосабливаются друг к другу и, соответственно, чувствуют себя, как дома. На своем личном опыте они познали «язык» ситуаций такого рода и знают, как ими управлять. Их идеи-химеры, подпитываемые фанатичным возмущением, взывают к коллективной иррациональности и находят в ней плодородную почву; они выражают все те мотивы и все то недовольство, которые у более нормальных людей скрыты под покровом благоразумия и проницательности. А потому, несмотря на их малое в процентном отношении количество, они представляют собой как источники заразы большую опасность, именно потому, что так называемый нормальный человек обладает только ограниченным уровнем самопознания.

Большинство людей путает «самопознание» со знанием своей осознаваемой эго-личности. Любой человек, у которого имеется хоть какое-то эго-сознание, не сомневается в том, что он знает самого себя. Но эго знает только свое содержимое, и не знает бессознательного и его содержимого. Люди определяют свое самопознание мерой знания о себе среднего человека из их социального окружения, но не реальными психическими фактами, которые, по большей части, скрыты от них. В этом смысле психе подобна телу, о физиологии и анатомии которого средний человек тоже мало что знает. Хотя рядовой человек и живет в теле и с телом, но большая его часть ему совершенно неизвестна, и для ознакомления сознания с тем, что известно о теле, требуется специальное научное знание. Я уже не говорю о том, что «не известно» о теле, но что, тем не менее, существует.

Значит то, что принято называть «самопознанием», на деле является очень ограниченным знанием, большая часть которого зависит от социальных факторов, от того, что происходит в человеческой психе. Поэтому-то у человека всегда возникает предубеждение, что определенные вещи происходят не «с нами», не «в нашей семье» или не с нашими друзьями и знакомыми. С другой стороны, у человека возникает не менее иллюзорное убеждение насчет наличия у него определенных качеств, и эта убежденность лишь скрывает истинное положение вещей.

В этой широкой зоне бессознательного, которая надежно защищена от критики и контроля сознания, мы совершенно беззащитны, открыты всем видам психического воздействия и психических инфекций. Как и при опасности любого другого типа, мы можем предотвратить риск психической инфекции только в том случае, если будем знать, что именно будет атаковать нас, а также, где, когда и каким образом произойдет нападение. Поскольку самопознание это вопрос знания конкретных фактов, то теория здесь вряд ли может помочь. Ибо, чем больше теория претендует на свою универсальную истинность, тем меньше она способна послужить основанием для правильной оценки отдельных конкретных фактов. Любая основанная на житейском опыте теория неизбежно является статистической; она выводит идеальную среднюю величину и отвергает все исключения по обоим краям шкалы, заменяя их абстрактным смыслом. Эта теория вполне истинна, только в жизни дела идут не всегда в соответствии с ней. Несмотря на это, абстрактный смысл теории фигурирует в качестве незыблемого фундаментального факта. Любые исключения крайности, хоть и являются не менее реальными, в теорию вообще не включаются, потому что опровергают друг друга. Например, если я вычислю вес каждого камушка на покрытом галькой пляже и получу средний вес в пять унций, то эта цифра мало что сможет мне сказать о реальной природе гальки. Любого, кто на основании моих изысканий решит, что сможет с первой попытки подобрать камешек весом в пять унций, ждет серьезное разочарование. И в самом деле, может статься так, что и после долгих часов поисков он так и не найдет камушка весом точно в пять унций.

Статистический метод показывает нам факты в свете идеальной средней величины, но не дает нам представления об их эмпирической реальности. Несмотря на то, что средняя величина, вне всякого сомнения, отражает определенный аспект реальности, она может самым коварным образом фальсифицировать истину. Это прежде всего относится к теориям, основанным на статистике. Между тем, отличительной чертой факта является его индивидуальность. Грубо говоря, реальная картина состоит только из исключений из правила и, соответственно, в абсолютной реальности полностью господствует неправильность.

Об этом следует вспоминать каждый раз, когда речь заходит о том, что теория может быть проводником на пути самопознания. Не существует и не может существовать никакого самопознания, основанного на теоретических предположениях, поскольку объектом этого познания является индивид относительное исключение и феномен «неправильности». А потому, характерные черты индивида являются не универсальными и правильными, а, скорее, уникальными. Его следует воспринимать не как стандартную единицу, а как нечто уникальное и единственное в своем роде, что, в принципе, нельзя познать до конца и нельзя сравнить с чем-нибудь еще. В то же самое время, человек, как представитель рода человеческого, может и должен быть описан, как статистическая единица; в противном случае о нем нельзя будет сказать ничего общего. Для решения этой задачи его следует рассматривать как ��диницу сравнения. Результатом этого являются универсально правильные антропология и психология с абстрактной фигурой человека.

Под воздействием научных предположений не только психе, но и индивидуальный человек и даже индивидуальные события становятся жертвами «уравниловки» и «стирания различий», которые искажают картину реальности, превращая ее в концептуальную среднюю величину. Мы не должны недооценивать психологическое воздействие статистической картины мира: она отвергает индивида, заменяя его безликими единицами, которые собирает в массовые формации. Вместо конкретного индивида мы имеем названия организаций и как кульминацию абстрактную идею Государства в качестве принципа политической реальности. При этом нравственная ответственность индивида неизбежно заменяется государственными интересами raison d’etat (Государственная необходимость, благо государства (фр.) — прим. ред.). Вместо нравственной и умственной дифференциации индивидов мы имеем благосостояние общества и повышение жизненного уровня. Цель и смысл индивидуальной жизни (которая является единственной реальной жизнью) заключается уже не в индивидуальном развитии, а в политике Государства, которая навязывается индивиду извне и состоит в претворении в жизнь абстрактной идеи, которая имеет тенденцию притягивать к себе всю жизнь. Индивида все больше лишают права на принятие нравственного решения о том, как ему следует прожить его же собственную жизнь. Его кормят, одевают, обучают и дисциплинируют, как единицу общества, его селят в соответствующую единицу жилья и доставляют ему удовольствие и удовлетворение в той форме, в какой их воспринимает толпа. Правители, в свою очередь, являются такими же единицами общества, как и подданные, и отличаются от последних только тем, что представляют собой рупор государственной доктрины. Им совсем не обязательно обладать здравым смыслом, они могут просто быть хорошими специалистами, совершенно бесполезными вне области их специализации. Государственная политика определяет, что следует преподавать и что следует учить.

Сама всемогущая доктрина Государства отчасти становится жертвой манипулирующих в интересах государства людей, занимающих в правительстве самые высокие посты и сосредоточивших в своих руках всю власть. Любой человек, попавший, то ли путем честных выборов, то ли по прихоти судьбы, на один из таких постов, больше уже никому не подчиняется; он сам является «политикой государства» и может следовать в определенном им самим направлении. Вслед за Людовиком XIV он может сказать: «Государство это я». Стало быть, он является единственным или, по крайней мере, одним из тех очень немногих индивидов, которые могли бы использовать свою индивидуальность, если бы только знали, как отделить себя от доктрины Государства. Однако, они, как правило, являются рабами своих собственных измышлений. Подобная однобокость всегда психологически компенсируется бессознательными подрывными тенденциями. Рабство и бунт неотделимы друг от друга. В результате борьба за власть и крайняя подозрительность пронизывают весь организм от верхушки до самого низа. Более того, стремясь компенсировать свою хаотическую бесформенность, масса всегда порождает «вождя», который, как учит нас история, неизбежно становится жертвой своего же непомерно раздутого эго-сознания.

Такое развитие событий становится логически неизбежным в тот момент, когда индивид соединяется с массой и перестает быть индивидом. Помимо агломерации огромных масс, в которых индивид растворяется в любом случае, одной из главных причин психологического массового сознания является научный рационализм, который лишает личность основ ее индивидуальности и ее достоинства. Как социальная единица, личность утрачивает свою индивидуальность и становится простой абстрактной статистической величиной. Она может играть только роль легко заменяемой и совершенно незначительной «детали». Если на нее смотреть со стороны и рационально, то именно этим она и является, и с этой точки зрения совершенно абсурдными будут рассуждения о ценности или значении индивида. И в самом деле, вряд ли можно себе представить, как у человека может быть индивидуальная достойная жизнь, если истинность прямо противоположного утверждения ясна, как божий день.

Если смотреть на индивида с этой точки зрения, то его значение действительно уменьшается, и любой, кто захочет оспорить это положение, быстро обнаружит нехватку аргументов. Тот факт, что индивид ощущает себя самого или членов своей семьи, или близких друзей значительными личностями, только подчеркивает несколько комичную субъективность его ощущений. Ибо, что значат несколько людей по сравнению с десятью тысячами или сотней тысяч, не говоря уже о миллионе? Мне вспоминается глубокомысленное высказывание одного моего приятеля, с которым мы застряли в огромной толпе. Он тогда неожиданно воскликнул: «Вот тебе самое надежное основание для неверия в бессмертие: вся эта куча народу хочет быть бессмертной!»

Чем больше толпа, тем ничтожнее индивид. И если индивида переполнит ощущение собственной незначительности и бессилия, и он почувствует, что его жизнь утратила смысл, который, в конце концов, не тождественен благосостоянию общества и высокому уровню жизни значит он уже близок к тому, чтобы стать рабом Государства и, сам того не желая и не подозревая, его горячим приверженцем. Человеку, взгляд которого обращен только во внешний мир, и который съеживается при виде «больших батальонов», нечего противопоставить той информации, которую ему сообщают его органы чувств и его разум. Именно это сейчас и происходит: мы все заворожено преклоняемся перед статистическими истинами и большими числами; нам ежедневно сообщают о ничтожности и тщетности индивидуальной личности, если она не представлена и не персонифицирована какой-либо массовой организацией. И наоборот, те персонажи, которые с важным видом расхаживают по мировой сцене и голоса которых доносятся до всех и каждого, некритически мыслящей публике представляются вознесенными наверх на волне какого-нибудь массового движения или общественного мнения. Поэтому толпа либо аплодирует им, либо проклинает. Поскольку здесь доминирующую роль играет массовое мышление, то нет уверенности в том, выражают ли эти люди свое мнение, за которое они несут персональную ответственность, или же они являются всего лишь рупором, выражающим мнение коллектива.

В таких условиях вряд ли можно удивляться тому, что индивиду все труднее сформировать мнение о самом себе, и что ответственность стала максимально коллективной, то есть индивид снял её с себя и делегировал коллективу. Таким образом, индивид всё больше и больше становится функцией общества, которое, в свою очередь, узурпирует функции носителя реальной жизни, хотя, на самом деле, общество есть ни что иное, как абстрактная идея, вроде идеи Государства. Обе эти идеи овеществлены, то есть стали автономными. Государство, в особенности, стало полуодушевленным существом, от которого все всего ждут. На самом же деле, оно — это всего лишь камуфляж для тех индивидов, которые знают, как им манипулировать. Так что конституционное Государство сползает в примитивную форму общества, форму коммунизма первобытного племени, где каждый является субъектом автократического правления вождя или олигархии.

[limesinferior]

«Возможно, мы одно из последних поколений homo sapiens» — Юваль Ной Харари

Отрезвляющая речь израильского историка, в которой он отмечает, что большинство людей не осознают, что происходит и что на кону.

На Всемирном экономическом форуме в Давосе израильский ученый Юваль Ной Харари рассказал о том, кто будет управлять жизнью на Земле в будущем, и как изменится человек в условиях постоянных технологических революций.

Харари – историк-медиевист, автор бестселлеров «Sapiens: Краткая история человечества» и «Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня».

Итак, что же ожидает нас в недалеком будущем, по мнению историка Харари.

Вкладывайте в собственную приспосабливаемость

На протяжении истории понимание работы неоднократно менялось. В течение довольно большого периода (можно сказать, большей части своей истории) люди вообще не работали – они выживали. То есть сама идея работы: я встаю и к 8:00 еду на работу, где нахожусь до 17:00, – это современное понятие. Наши предки, охотники и собиратели, в течение сотен тысяч лет обходились без работы.

Тревожность из-за потери работы – также сравнительно новый феномен. В ходе промышленных революций последних веков человек постоянно испытывал страх, что машины возьмут верх, а сам он станет ненужным. Впрочем, на этот раз, думаю, это может оказаться правдой. Как в случае с мальчиком, который кричал «Волки!» В конце концов, волки пришли.

Сейчас люди сталкиваются с более страшным понятием, чем эксплуатация, – со своей ненужностью. Когда тебя эксплуатируют, ты, по меньшей мере, знаешь, что ты важен, что больше некому работать. Отсюда и первая проблема с ростом тревожности.

Полагаю, новые профессии все же появятся. Вопрос в том, смогут ли люди себя «переизобрести», чтобы занять эти вакансии. И переизобретать себя придется каждые 10 лет, так как мы переживаем не одну технологическую революцию, а их целый каскад. Переизобретать себя в 20 лет – одно дело, но меняться дальше – в 30, 40, 50 лет – очень тяжело, это также сильно повышает нашу тревожность.

Люди вообще делают многое, что не считается работой. Например, растят детей. И большая часть работы, которую выполняют люди последние несколько веков, просто не в их природе. Мы не можем назвать что-то «естественной» работой для человека.

Мы слишком много внимания уделяем роботизации, когда говорим о будущем рынка занятости. Столько же внимания мы должны уделять биотехнологиям. Множество новых профессий будет связано с пониманием человеческих эмоций. Даже беспилотные машины должны будут понимать, как себя ведут пешеходы. И уж тем более это актуально, если машины заменят банкиров или соцработников.

Если взглянуть на вещи чуть иначе, становится ясно: нужно защищать не профессии, а людей. Можно отбросить некоторую часть профессий за ненадобностью – они не стоят того, чтобы их сохранять. Кто хочет всю жизнь быть кассиром? Мы должны думать о людях, а не о профессиях. В данном случае у нас кризис не занятости, а кризис смысла работы.

Как историк замечу, что по сравнению со Средневековьем люди сейчас живут просто в раю, но почему-то так себя не чувствуют. Мы умеем усердно трудиться, быть эффективными, но не умеем расслабляться. Если решить проблему с кризисом смысла работы, разрешим и проблему с досугом.

Лучший совет, который я мог бы дать, – вкладывайтесь в собственную приспосабливаемость. Все ваши инвестиции – обучение тому или иному навыку, например программированию – это лотерея. Вы не знаете точно, пригодится ли вам то или иное умение, но во времена хаоса вам точно понадобится эмоциональная устойчивость, способность пережить все эти перемены. Впрочем, это очень сложно. Не знаю ни одного университета, где бы этому учили.

Кто владеет информацией – владеет миром

Возможно, мы одно из последних поколений Homo sapiens. Через век или два Землю будут населять организмы, которые будут так же сильно отличаться от нас, как мы – от неандертальцев или шимпанзе. Ведь в следующих поколениях мы научимся модифицировать наше тело и разум, и это станет главным продуктом экономики XXI века.

Как именно будут выглядеть будущие хозяева планеты? Это будут решать те, кто владеет информацией. В руках тех, кто будет ее контролировать, будет контроль за жизнью на планете. Информация – самый важный актив в мире. Не земля, как в древности, не промышленное оборудование, как в последние пару веков. Что же произойдет, если слишком большое количество информации будет сконцентрировано в руках маленькой кучки избранных? Человечество разделится. Но не на классы, а на различные виды.

Информация так важна, потому что мы достигли точки, когда можем «взламывать» не только компьютеры, но и человеческий организм. Для этого нужны две вещи: большая вычислительная мощность и огромный объем данных, в частности, биометрических. До сегодняшнего дня ни у кого не было этих ингредиентов для «взлома» человечества. Даже КГБ или испанская инквизиция, имеющие возможность наблюдать за людьми круглосуточно, не могли этого.

Сейчас ситуация меняется благодаря двум идущим одновременно революциям: развитие компьютерной науки (расцвет машинного обучения, искусственный интеллект) и развитие биологии, в частности нейробиологии. Это дает нам необходимое понимание, как работает человеческий мозг. Можно суммировать полтора века биологических исследований тремя словами: организмы есть алгоритмы. И мы сейчас учимся тому, как расшифровать эти алгоритмы.

Возможно, самое важное изобретение для обеих революций – биометрический сенсор, который переводит биохимические процессы в нашем теле и мозге в электронные сигналы, которые может анализировать компьютер. Расшифровав эти алгоритмы, можно создать существ, которые будут лучше людей. Но как эти существа впоследствии будут применять эти технологии, честно говоря, не имею понятия.

Сейчас этот процесс ведется на трех фронтах. Первый – биоинженерия, ученые выращивают новые органы, обновляют старые, вмешиваются в организм на генетическом уровне и так далее. Но это и самый консервативный фронт, так как он использует традиционные «кирпичи», из которых сложен организм, каким мы его знаем последние несколько миллиардов лет. Второй подход более радикальный – комбинация органического и неорганического (бионическая рука, компьютерный интерфейс в мозге, вторая иммунная система, созданная из миллионов нанороботов, и так далее). Но даже в этом случае ваш мозг остается органическим, несмотря на то, что подключен к различного рода устройствам, интернету.

Третий – и наиболее радикальный – создание полностью неорганических форм жизни. Можно ли это сделать, пока открытый вопрос. Остается нераскрытой тайна сознания – мы до сих пор понятия не имеем, что это такое и как оно появляется у человека. Общий консенсус – сознание находится в мозге, и если «взломать» его и понять, как работают эти миллиарды нейронов, создающие опыт и эмоции, то не будет барьеров, чтобы воссоздать их на другом «материале». Возможно, с неорганическими формами жизни у нас так ничего и не получится, но все больше серьезных ученых убеждаются в том, что рано или поздно это произойдет.

Люди вообще не знают себя по-настоящему. Поэтому алгоритмы – реальный шанс узнать себя лучше. Приведу пример из личной жизни: в 21 год я осознал свою гомосексуальность, до этого я ее отрицал. Я не исключение – многие люди живут, отрицая этот факт, они просто не знают о себе нечто очень важное. Представьте себе ситуацию, когда через 10–20 лет алгоритм сможет говорить тинейджеру о его ориентации. Алгоритм отслеживает движения ваших глаз, давление, активность мозга и с��общает вам, кто вы. Даже если скрывать свою ориентацию от друзей и коллег, эти данные могут получить Amazon, Google, Facebook. Алгоритмы, следящие за вами, сообщат, к примеру, Coca-Cola, что если компания захочет продать вам свой напиток, не стоит показывать рекламу с обнаженными девушками. Вы этого даже не заметите, но корпорации прекрасно знают, что эта информация стоит миллиарды.

Как регулировать владение информацией? В отличие от земли и промышленного оборудования информация везде и вместе с тем нигде, ее можно копировать, она распространяется с невероятной скоростью и так далее. Кому же принадлежит информация обо мне? В настоящее время большей частью данных владеют корпорации, и людей это беспокоит. Но если уполномочить правительства национализировать информацию, это приведет к цифровой диктатуре.

Большинство людей вообще не осознают, что на кону

Когда у нас будут алгоритмы, способные понимать меня лучше, чем я сам, они смогут предсказывать мои желания, манипулировать моими эмоциями и даже принимать за меня решения. Если мы не проявим осторожность, придет эпоха цифровой диктатуры.

В XX веке демократия пришла на смену диктатуре, так как она была лучше в обработке данных и принятии решений. Демократия распределяет информацию и наделяет институции и людей правом принимать решения. Диктатура же сосредотачивает всю информацию и принятие решений в одних руках. Первая модель работала более эффективно, поэтому, к примеру, американская экономика превзошла советскую.

Однако в XXI веке биотехнологическая революция может качнуть маятник в обратную сторону: централизованное распределение информации может стать более эффективным. Если демократия не приспособится к новым условиям, новые люди будут жить при цифровой диктатуре. Возьмем, к примеру, Северную Корею: люди там будут носить, скажем, специальные биометрические браслеты. Когда человек войдет в комнату и увидит портрет очередного великого вождя, браслет считает его эмоции, давление и передаст данные в соответствующие органы – так будет выглядеть цифровая диктатура.

Контроль информации позволит мировым элитам сделать нечто еще более радикальное, чем цифровая диктатура. «Взламывая» организмы, элиты получат возможность перестроить будущее жизни. И это будет величайшая революция в истории не просто человечества, а всего живого на Земле. В течение 4 млрд лет правила существования жизни на планете не менялись, все живое подчинялось законам естественного отбора и органической биохимии. Но сейчас наука заменяет эволюцию с помощью естественного отбора эволюцией с помощью разумного замысла. Замысла не бо��ьего, а человеческого. Если не ур��гулировать этот вопрос, крошечная группа людей, элита, получит к ней доступ и будет определять будущее жизни на Земле.

Многие политики как музыканты: они играют на человеческих эмоциях и биохимической системе. Политик произносит речь, и вся страна охвачена страхом. Политик публикует твит, и – взрыв гнева. Не думаю, что стоит давать этим «музыкантам» самые совершенные инструменты и уж тем более доверять жизнь во Вселенной. Помимо всего прочего, у них даже нет своего видения будущего. Вместо этого они кормят публику ностальгическими фантазиями о прошлом. Как историк могу рассказать вам о прошлом. Прежде всего, там было не так уж классно – побывать там вам бы не захотелось. К тому же прошлое не вернется. Поэтому ностальгические фантазии – не решение.

Кому же должна принадлежать информация? Честно, не знаю. Дискуссия об этом только началась. Нельзя ждать немедленного ответа на этот важный вопрос. К обсуждению должны подключиться ученые, философы, юристы и даже поэты. Особенно поэты! Ведь от ответа на него зависит будущее не только человечества, но и самой жизни на планете.

Но прогресс пока незначительный. Большинство людей вообще не осознают, что происходит и что на кону. Многие правительства (за исключением властей Китая – там точно все понимают) также отмахиваются: у нас есть более срочные дела. И это очень опасно. Как историк я стараюсь донести до максимально большого количества людей, что происходит в мире, чтобы как можно больше человек приняли участие в обсуждении нашего всеобщего будущего.

[limesinferior]

Запрограммированность на Бога?

Отрывок из книги “Мозг и душа”, Амен Дэниел Грегори.

Перевод: Инна Антипкина

Об авторе: Доктор медицины, нейробиолог, нейропсихиатр, руководитель известных во всем мире Клиник Амена (Amen Clinics Inc.). Одним из первых начал использовать компьютерную томографию мозга в психиатрии. Почетный член Ассоциации психиатров США, обладатель нескольких наград за книги и исследования. Постоянный автор журнала Men's Health. Автор 20 книг, включая бестселлер New York Times "Измените свой мозг - изменится и жизнь!", множества научных и популярных статей, аудио- и видеопрограмм. Международно признанный лектор и звезда нескольких популярных телешоу о здоровье.

Запрограммированность на Бога?

При стимуляции некоторых областей мозга могут возникнуть духовные переживания. Служит ли это доказательством того, что вера в Бога запрограммирована в мозге? Может ли степень здоровья мозга усилить или ослабить нашу способность приблизиться к Богу?

Неврологам давно известно, что у пациентов с эпилепсией височных долей нередко возникают религиозные переживания: Достоевский, св. Павел, св. Тереза Авильская страдали эпилепсией височных долей, и притом их всех глубоко занимали вопросы духовности. Ученые из Университета Калифорнии в Сан-Диего решили изучить пациентов, страдающих эпилепсией.

В 1997 году группа доктора Вилайянура Рамачандрана (Vilayanur Ramachandran) решила, что они открыли «модуль Бога» в мозге, который отвечает за врожденный инстинкт веры. Изучая группу эпилептиков с выраженными духовными переживаниями, исследователи отследили цепи нейронов в височных долях, которые активировались, когда пациенты думали о Боге. Исследователи предположили, что феномен религиозной веры может быть встроен в мозг на уровне структур. В своем отчете они написали, что наиболее интригующее объяснение припадков заключается в чрезмерной стимуляции нейронных путей «модуля Бога». Результаты доктора Рамачандрана и сотрудников показывают, что религиозность и даже вера в Бога могут быть взаимосвязаны с активностью электрических цепей мозга.

В других похожих опытах доктора Рамачандрана было выяснено, что мозг эпилептиков и мозг глубоко религиозных людей показывал сходные схемы возбуждения при назывании понятий, значимых для верующих.

Но если модуль Бога существует, то у атеистов он может иметь иную конфигурацию. Разве не удивительно, что Бог создал нас со встроенной физической системой для переживания веры? Нам нужен механизм, с помощью которого мы можем увидеть и услышать присутствие Бога в повседневной жизни. Эндрю Ньюберг из Университета Пенсильвании использовал томографию ОЭКТ, чтобы наблюдать работу мозга во время медитации. Медитация была выбрана для изучения потому, что это состояние мозга несложно воспроизвести в лабораторных условиях. Исследование спонсировал Фонд Темплтона, цель которого — сближение науки и религии.

Исследователи сканировали мозг буддистских монахов во время длительной медитации. Чтобы увидеть активность мозга, ученые ввели каждому испытуемому слабый раствор радиоактивных веществ, которые быстро поглощаются нейронами, а их невральная активность отслеживается при этом камерами ОЭКТ. Снимки показали, что при переходе в медитацию в работе мозга происходят отчетливые изменения. В частности, падает активность в областях мозга, которые отвечают за трехмерную ориентацию в пространстве. Это может объяснить ощущение «освобождения» и «парения» во время медитации. Некоторые исследователи предполагают, что элементы религиозных переживаний трансцендентного тоже могут быть заложены в мозге на уровне структур.

[limesinferior]

Депрессия и гедонизм: чего ждать при отказе от религии

Китайские психологи выяснили, что происходит с человеком, утратившим веру в Бога. Свои выводы они изложили в статье в журнале Psychology of Religion and Spirituality.

В исследовании приняли участие более 600 добровольцев, все они были протестантами. Испытуемые на протяжении трёх лет раз в полгода заполняли опросники, посвящённые их личностным качествам, убеждениям и психологическому состоянию.

За время исследования 188 из них перестали считать себя протестантами. 82% сменивших взгляды участников идентифицировали себя как неверующих. Остальные обратились к католицизму, буддизму и даосизму. Однако единообразия в изменениях их психического состояния не наблюдалось. Примерно у половины тех, кто отказался от религиозных убеждений, снизилась тревожность и уменьшились признаки депрессии. Однако у остальных эти показатели наоборот выросли по сравнению с теми, кто продолжал придерживаться религиозных взглядов.

Более пристально изучив данные об испытуемых, исследователи пришли к выводу: все дело в изначальных характеристиках личности того или иного добровольца. Так, если участник исследования был психически здоров, открыт новому опыту и общителен, освобождение от религиозных взглядов давало ему ещё больше ресурсов для внутреннего роста. Те же, кто страдал от излишней нервозности и чувствовал себя уязвимым, утратив веру в Бога начали испытывать ещё больший психологический дискомфорт.

«Любая теория, согласно которой все люди, отказавшиеся от религии, меняются одинаково, должна восприниматься с подозрением, — подчёркивают авторы работы. —Отказ от религии не снижает тревожность у всех, кто сменил взгляды, но у некоторых людей этот эффект наблюдается».

Кроме того, отказавшиеся от религиозных убеждений участники исследования были менее эмоционально стабильны, менее доверчивы, придавали меньше значения традициям и их соблюдению и больше — выбору своего пути, удовольствиям и стремлению к власти.

В будущем исследователи планируют выяснить, распространяются ли полученные данные на представителей других конфессий. Также они собираются установить, сохраняются ли эти выявленные изменения на долгие годы, или же отказ от религии даёт лишь кратковременный эффект.

[limesinferior]

Эрих Фромм против человека эпохи изобилия

Один из признаков подсознательной тревожности, порождающей то, что я называю ненасытностью, — это переедание. У каждого человека, склонного к перееданию, при ближайшем рассмотрении можно обнаружить признаки тревожности и депрессии. Однако если спросить его об этом, он скажет: «Я просто хочу есть, вот и всё. Когда я ем, я чувствую себя хорошо». То же самое относится к алкоголикам и наркоманам. Психологическая подоплёка в данном случае заключается в том, что подавленный или скучающий человек ощущает внутреннюю пустоту и отсутствие связи с миром. И для того, чтобы заполнить эту пустоту, он должен потреблять — неважно, что: заполнение пустоты будет означать конец депрессии. Здесь стоит сказать пару слов о депрессии. Большинство людей думают, что быть в депрессии означает быть грустным. Это не так. Быть в депрессии означает не чувствовать ничего. Парадоксальным образом человек, страдающий депрессией, был бы рад грустить, потому что грусть — это чувство. Стоит также упомянуть скуку. Скука — намного более серьёзное состояние, чем многие думают. Я бы определил скуку как лёгкую хроническую депрессию, которая, тем не менее, может быть излечена развлечениями. И для этого у нас есть целая индустрия, которая занимается предотвращением скуки и продаёт свои товары и услуги, чтобы не позволить нам осознавать эту скуку.

Бывая на приёмах, вы говорите ни о чём, хозяйка тянет вас от одного гостя к другому, вы улыбаетесь, пока у вас не заболит лицо, — и вы не осознаёте скуку вплоть до того момента, когда уходите. Когда вы приходите домой и дети спрашивают: «Ну, как прошло?», вы отвечаете: «Восхитительно!» — но при этом у вас осунувшееся лицо и вы выглядите изнурённым. Всё это время вы не осознавали, что скучаете, но ваше лицо и физическое состояние выдают это. И тогда вы решаете, что плохо выспались, и принимаете таблетки, потому что думаете, что с вашим организмом что-то не так.

***

Второй аспект современного человека, вероятно, даже более опасен, и он заключается в том, что современный человек — это человек-гаджет. Или, если использовать латинское название, — homo technicus. Не homo faber — не человек творящий — но человек технологический. Эту любовь к гаджетам можно определить как влечение к неживому.

Однажды я видел карикатуру в журнале «Нью-Йоркер»: молодая девушка выбирает духи, и продавщица говорит ей: «Я могу посоветовать вам вот этот аромат. Он очень притягательный — пахнет, как спортивная машина». Мне кажется, это очень точно подмечено. Сегодня есть много мужчин, которые намного больше интересуются спортивными машинами, чем девушками. На первый взгляд, это может показаться более нравственным, потому что невозможно совершить никаких аморальных действий по отношению к машине. Но я считаю, что это глубоко безнравственно, потому что это означает предпочтение живому чего-то неживого. До тех пор, пока человек ориентирован на живое, не может быть настоящей безнравственности. Но как только он становится нацелен на неживое, появляется серьёзная опасность. Или взять, к примеру, hi-fi аппаратуру. Фанаты hi-fi включают Баха, и им кажется, что они на самом деле слушают и получают удовольствие от его музыки. Но в действительности они лишь ждут того особого низкого звука, который может воспроизвести только их стерео система. Тогда они довольны и теряют дальнейший интерес. Тем не менее, на сознательном уровне они говорят себе и своим друзьям, что им очень понравилась композиция.

Итак,

ЛЮБИТЕЛЬ ГАДЖЕТОВ — ЭТО ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ПРИВЛЕКАЕТ ВСЁ НЕЖИВОЕ. И ЭТА ЛЮБОВЬ К НЕОРГАНИЧЕСКОМУ СВЯЗАНА В БОЛЕЕ СЕРЬЁЗНЫХ ФОРМАХ С ВЛЕЧЕНИЕМ К РАЗРУШЕНИЮ, РАЗЛОЖЕНИЮ, СМЕРТИ

***

Третий аспект человека общества изобилия — это человек отчуждённый. Отчуждённость означает, что человек перестаёт ощущать себя субъектом своей деятельности, и продукты его труда начинают господствовать над ним. Ветхозаветные пророки называли это идолопоклонством, что вовсе не означало поклонение нескольким богам вместо одного. Что они на самом деле имели в виду, так это поклонение вещам, а не живому богу. Вот почему пророк говорит: «Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их». И если человек поклоняется вещам, он сам превращается в вещь и становится мёртвым, становится заложником творений своих рук.

Нет более трагического символа отчуждённости в наше время, чем ядерное оружие. Ядерная энергия — величайшее выражение возможностей человеческого интеллекта, и, тем не менее, весь мир находится в плену этого оружия. Никто не хочет войны и, тем не менее, никто не знает, как избавиться от него. Мы создали его, но оно господствует над нашими жизнями, а мы лихорадочно пытаемся не допустить своего полного уничтожения плодом нашего собственного труда.

***

Эти три фактора — homo consumens, homo technicus и человек отчуждённый — я считаю самыми опасными аспектами человека, возникшего в обществе изобилия. Кроме того, нам известно, что многие из наших потребностей искусственно создаются индустрией, которой необходимо продавать нам свои предотвращающие скуку товары и услуги посредством рекламы. Нашими вкусами манипулируют, а наш аппетит постоянно возбуждают, заставляя нас потреблять всё больше и больше. Потребности, которые при этом создаются, — не естественные человеческие потребности, а искусственно созданные. Есть ли в нашем распоряжении такой критерий, при помощи которого можно было бы отличить естественные потребности от искусственных, хорошие от плохих? В отношении определённых вещей — да.

Все мы согласны, что наркотическая зависимость, алкоголизм или переедание представляют собой ложные потребности. Эти примеры показывают, что существует общее согласие насчёт того, что определённые потребности вредны, несмотря на то, что наркоман, как никто другой, уверен в том, что он хочет именно этого. Но можем ли мы распространить это на большее количество вещей? Можем ли мы в целом определить, какие потребности в обществе изобилия хорошие, а какие плохие? ��ля этого, прежде всего, нужно определить, что в данном случае хорошо или плохо. Я бы назвал хорошим всё, что повышает интерес к жизни, а также чувствительность и восприимчивость к природе и людям. «Интерес» — это слово, которым нередко злоупотребляют. Я использую его в значении, соответствующем изначальному на латыни: interesse означает «быть между» в противоположность поглощённости собственным эго и закрытости для мира. И я бы сказал, что плохая потребность — это любая потребность, которая ослабляет чувствительность, восприимчивость и интерес к жизни.

Многие согласятся с тем, что фильмы, демонстрирующие жестокость и садизм, намного хуже порнографии. Однако никто особенно не возражает против них, потому что у нас есть традиционные представления о том, что считается плохим, и они не приспособлены к новому плохому, которое намного хуже старого плохого. В целом нам в обществе изобилия следует по крайней мере допустить возможность того, что созданное индустрией с целью получения прибыли может быть вредно для человека — и не только алкоголь и наркотики; что изобилие делает людей более пассивными, пустыми и менее продуктивными. Или, как говорил Карл Маркс:

«ПРОИЗВОДСТВО СЛИШКОМ БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА ПОЛЕЗНЫХ ВЕЩЕЙ ПРИВОДИТ К СЛИШКОМ БОЛЬШОМУ КОЛИЧЕСТВУ БЕСПОЛЕЗНЫХ ЛЮДЕЙ»

***

Теперь я перехожу к другой проблеме, которую хотел бы рассмотреть: к тому, что современный человек за всем своим потреблением утратил чувство, которое существовало в любом обществе во все времена. Он перестал задавать себе вопросы: «В чём смысл жизни? Каковы мои ценности? Кто я?».

В прошлом человек работал по шестнадцать-восемнадцать часов в день. Он вставал рано утром, а вечером был настолько уставшим, что у него не было времени размышлять о духовных вопросах. Сегодня мы работаем только восемь часов, но наша индустрия по предотвращению скуки заполняет оставшееся свободное время, так что мы тоже чувствуем себя уставшими, когда ложимся спать, и у нас нет возможности задуматься над вопросом о смысле жизни. Я убеждён, что, когда полная автоматизация будет достигнута — а мы находимся только в начале этого процесса, вопрос духовности станет действительно первостепенным. Потому что тогда люди будут вынуждены либо потреблять настолько много, что сойдут с ума, либо задаться вопросами: «Зачем это всё? Зачем я живу? К чему должен стремиться человек?».

Я не верю в бога и не собираюсь призывать людей вернуться к нему. На самом деле, формулирует ли человек свои убеждения в понятиях религии или нет — второстепенно. Несмотря на то, что концепция бога сама по себе ��ажна, существует другое измерение, которое выходит за рамки интеллектуальной концепции бога. Это измерение человеческого положения. Можно сказать, что есть нерелигиозные верующие и религиозные неверующие. Или можно верить в бога и не исполнять божью волю, а можно не верить в бога и стараться исполнять божью волю, которая определяется как скромность, любовь к ближнему и справедливость — таково практическое определение исполнения божьей воли в христианской и иудейской религиях

Сегодня есть много людей, в особенности молодых людей, которые по той или иной причине не могут принять традиционные теистические рамки религии. По этой причине я бы хотел сказать несколько слов о том, что я считаю религиозностью, независимо от того, выражена ли она в понятиях бога или нет.

1.

Первое качество, свойственное религиозности, — это вера. Существует разновидность веры, которая не имеет ничего общего с богом, а является неотъемлемой частью человеческой природы. Здесь необходимо сказать, что я не верю в первородный грех, но верю в первородную веру. Под этим я попросту подразумеваю веру, с которой рождается каждый ребенок. Ребёнок верит, что мать накормит его, когда он голоден, и укроет его, когда ему будет холодно. Ребёнок по-прежнему верит, что люди всегда говорят правду. Мы, взрослые люди, привыкли к тому, что люди лгут, — для ребёнка же это сокрушительное открытие. Очень полезно бывает изучить историю веры отдельного человека — как эта вера была разрушена и как она затем либо была восстановлена, либо так и осталась разрушенной. В последнем случае человек становится циником. Даже хуже того: это человек, который был настолько сильно ранен, что возненавидел жизнь и утратил способность во что-либо верить.

Можно также говорить о вере в людей — что попросту означает уверенность в том, что знакомый вам человек не будет делать определённых вещей ни при каких обстоятельствах. Иметь веру в человека означает быть уверенным в нём, не требуя никаких доказательств. Любовь также основана на вере, и наши неудачи в любви во многом обусловлены именно нехваткой веры.

2.

Ещё одна часть религиозности — это развитие способности к любви и мышлению. Эта часть выходит за пределы исключительно этического и достигает сферы религиозного. Она подразумевает способность отбросить своё эго и ограничения тела, памяти, положения — всё, за что человек привык крепко держаться. Человек, сосредоточенный на собственном эго, закрыт для мира. Следовательно, он богат, но в действительности беден; он могуществен, но в действительности бессилен. Для современного человека идея открытости миру кажется странной, ведь он поступает наоборот: он укрепляет свое эго, стремит��я завоевать высокое положение и стать влиятельным человеком. Он не знает, как это — черпать силу из своей открытости миру и связи с миром.

3.

Последняя часть религиозности — это принятие всего вышеописанного как важнейшей вещи в жизни. Проблема большинства людей в том, что у них нет приоритетов: сегодня они хотят одного, завтра — другого. Настоящая же энергия порождается сосредоточенностью на наиболее важном. И человек даже может быть более энергичным, если он решит сосредоточиться исключительно на зле, чем если он будет постоянно колебаться в нерешительности между добром и злом, потому как внутренний конфликт исчерпывает энергию. Необходимо определиться со своими ценностями. В случае религиозности этими ценностями будут искренность, любовь, вера, разум, смелость. Но есть и ещё один момент: необходимо с подозрением относиться к словам. Кто угодно может сказать что угодно — нет ничего проще, чем рассуждать о благодетели или боге. Слова — не более чем звуки, если они не соответствуют действительности. А эта действительность проявляется в поступках человека, во всей его личности.

***

Я считаю, что мы также должны сделать определённые экономические шаги, чтобы уменьшить значение потребления, которое манипулирует нами сегодня. Само собой, назад дороги нет. Мы нуждаемся в той системе производства, которая существует сейчас. Вопрос в том, можем ли мы иметь централизованное промышленное производство, которое не приводило бы к материализму и полному уничтожению индивидуальности? Я считаю, что возможно сохранить наш метод производства и в то же время возродить гуманистические ценности. Другими словами, наша задача, решение которой спасёт нас от уничтожения скукой или атомной бомбой, заключается в том, чтобы сделать индустриальное общество годным для жизни. А это значит — годным для подлинных переживаний и развития человека. Если мы проявим воображение и осознаем возникшую опасность, я верю, что мы сможем войти в новую и лучшую эпоху.

[limesinferior]

«Come on!» — юбилейный доклад Римского клуба

В прошлом месяце Римский клуб представил новый доклад «Come On! Капитализм, близорукость, население и разрушение планеты», приуроченный к своему полувековому юбилею. Потенциально, это один из ��ажнейших документов нашего времени. Римский клуб остаётся основной площадкой, формулирующей повестку ответственного глобализма и устойчивого развития, и ориентиром для значительной части мировой элиты. Хотя доклады от лица Клуба выпускаются регулярно — всего с 1968 их вышло более сорока — почти все они позиционируются как работы, адресованные Клубу и поддержанные им. «Come On!» второй за пятьдесят лет доклад, выражающий консолидированную позицию Клуба, так что его публикация довольно уникальное событие.

Юбилейный доклад написан двумя президентами Клуба — Эрнстом Вайцзеккером и Андерсом Вийкманом, при участии тридцати четырёх других членов. Содержание доклада может удивить читателя, не следящего за интеллектуальными тенденциями последних лет. Прежние деления мало отражают реальность — многие идеи «Come On!» скорее найдут понимание у традиционалиста, чем у классического либерала, но многие другие вызовут протест у обоих. Жёсткая критика капитализма, неприятие финансовых спекуляций, отказ от материализма и редукционизма, призыв к альтернативной экономике, «новому Просвещению», холистическому мировоззрению, планетарной цивилизации — такова повестка, предлагаемая Римским клубом.

Специфика доклада

Уже предисловие даёт понять, что этот доклад будет отличаться от предшествующих, а его главным вопросом станут «философские корни текущего состояния мира». Мир находится в опасности и спасение лежит в изменении мировоззрения. Отправной точкой для авторов служит концепция «полного мира», предложенная американским экологом и экономистом Германом Дэйли. Человеческая цивилизация сформировалась в условиях «пустого мира» — мира неизведанных территорий и избытка ресурсов. Превалирующие религии, политические идеологии, социальные институты, привычки мышления всё ещё коренятся в нём. В реальности же человечество вошло в «полный мир», заполненный до краёв, с весьма смутными перспективами дальнейшего расширения границ. Если и далее продолжать жить по правилам «пустого мира» коллапс не заставит долго ждать.

Доклад состоит из трёх частей: первая призвана продемонстрировать всю глубину нынешнего кризиса и тенденцию к его усугублению; вторая посвящена критике доминирующего мировоззрения и изложению альтернативной философии «нового Просвещения»; третья часть — практическим решениям. Выражение «Come On» несёт два значения— «не пыта��ся меня обмануть» и «присоединяйся к нам».Что происходит? Авторы начинают с анализа текущей ситуации, которая не радует: планета деградирует, авторитаризм и фундаментализм на подъёме, спекулятивный капитал торжествует. Сегодняшний «кризис не циклический, но усиливающийся. Он не ограничен природой вокруг нас, но включает социальный, политический, культурный, моральный кризис, кризис демократии, идеологий и капиталистической системы».

Кризис капитализма

Римский клуб полагает, что в восьмидесятых годах прошлого века произошло вырождение капитализма, основным источником прибыли в рамках которого стали финансовые спекуляции. Это было одной из причин мирового финансового кризиса 2008-2009, но банкиры не только сохранили свои позиции, но и вышли победителями: «они сделали себя „слишком большими, чтобы проиграть“ — или чтобы отправиться в тюрьму».

Девяносто восемь процентов финансовых операций носят ныне спекулятивный характер. В оффшорных зонах спрятано от двадцать одного до тридцати двух триллионов долларов. «Представители корпораций, избегающих уплаты налогов, постоянно говорят, что не нарушают никаких законов. Часто так и есть — значит нужно изменить законы» — утверждают авторы. Существует переизбыток капитала в фиктивных, но доходных сферах, в то время как направления, от которых зависит будущее планеты, испытывают дефицит средств. Учёные-экономисты не в состоянии увидеть проблему, так как по-прежнему склонны рассматривать экологический, финансовый и промышленный капитал как эквиваленты: «пока финансовый капитал увеличивается — всё хорошо».

Антропоцен

Мы живём в Антропоцен, геологическую эпоху, когда деятельность человека становится определяющей для планеты. В качестве иллюстрации: 97% массы позвоночных на Земле приходится на людей и скот; на всех остальных, от летучих мышей до слонов, приходится 3%. Крупнейшей планетарной проблемой остаётся глобальное потепление. Клуб приветствует подписание Парижского соглашения, но указывает на разрыв между прописанными целями (не допустить повышения температуры более чем на два градуса) и принятыми государствами обязательствами, даже полное выполнение которых будет совершенно недостаточным для их достижений. «Давайте будем честны: чтобы достичь целей Парижского соглашения, миру нужно пройти через быструю и фундаментальную ��рансформацию систем производства и потребления». Среди других проблем доклад выделяет «шестое массовое вымирание» — стремительное сокращение фауны, непредвиденные последствия возникающих технологий и угрозу ядерного конфликта. Даже локальный конфликт (наиболее вероятный сценарий — между Индией и Пакистаном) с использованием ядерного оружия окажет воздействие на всю планете. Авторы считают безумием стратегию гарантированного взаимного уничтожения, служащую оправданием для сохранения ядерных арсеналов, и призывают к новой стратегии «гарантированной планетарной безопасности и выживания».

Избыточное потребление

Если измерять в выбросах CO2 (избыток которого считается основной причиной глобального потепления), один процент самых богатых американцев генерирует триста восемнадцать тонн выбросов CO2 в год на человека, в то время как средний житель земли — шесть тонн (перепад в пятьдесят три раза раза). Десять процентов самых богатых домохозяйств мира являются причиной сорока пяти процентов общего объёма выбросов. Они первыми должны перейти к устойчивым моделям жизнедеятельности.

Население, продовольствие, урбанизация

Среди всех предложений Римского клуба, больше всего критики вызывает его демографическая позиция. Клуб продолжает настаивать на необходимости максимального сокращения рождаемости и «благодарит страны, которые добились быстрого сокращения воспроизводства». При этом доклад отмечает, что неверно сводить увеличение нагрузки на планету только с увеличением населения: с начала прошлого века население выросло пятикратно, но экономический оборот — в сорок раз, потребление топлива — в шестнадцать, вылов рыбы — в тридцать пять. Имеет место глобальный сбой в распределении продовольствия. Восемьсот миллионов человек продолжают голодать, тогда как два миллиарда имеют лишний вес. Но вопрос не только в том, как производить достаточно еды для растущего населения, но и как не угробить в процессе планету. Наибольший экологический урон наносит животноводство; это роскошь, непозволительная в «полном мире». Будущее человечества связано с городами. Двести лет назад существовал один город-миллионер — Лондон, сейчас таких три сотни, включая двадцать два с населением более десяти миллионов. Переезжая в города люди начинают потреблять в четыре раза больше ресурсов. Территориально, экологический след городов намного превосходит занимаемую ими площадь: для среднего американского города с населением шестьсот пятьдесят тысяч он составляет тридцать тысяч квадратных километров (у индийского города аналогичного размера — в десять раз меньше).

Диджитализация и техноутопизм

Доклад обращает внимание на налич��е у цифровой экономики тёмной стороны. Так, сервисы, наподобие Uber, и их пользователи не разделяют общих расходов (на используемую водителями городскую инфраструктуру и т.д.) — и в нынешнем виде не соответствуют критериям устойчивости. Римский клуб осторожно относится к «экспоненциальным технологиям» и обещаниям техноутопистов, как Курцвейл и Диамандис. Есть реальная опасность неконтролируемого развития и неэтичного использования технологий и пока не ясно, как этого избежать. Авторы согласны с экспертами, счит��ющими, что «закон Мура» перестанет действовать в 2020-2025 гг., так что сингулярности не ожидается. Кроме того, обещания техноутопистов демотивируют людей: если технологии решат все проблемы, нет нужды в поиске сложных, комплексных решений, требующих изменения образа жизни.

ВВП — не показатель

Среди продуктов мышления «пустого мира», особое неприятие авторов вызывает ВВП. Этот показатель стал фактором, оказывающим постоянное воздействие на политические решения, но в его структуре заложено стремление к неограниченному росту. Он отражает траты, а не благополучие или субъективное счастье, и не видит блага, существующие вне рынка. Единственное, что измеряет ВВП — скорость, с которой деньги движутся в экономике.

Авторы отмечают парадоксальные случаи: разлив нефти увеличивает ВВП, из-за связанных с ним расходов на ликвидацию аварии, также как болезни, бедствия и несчастные случаи, даже если все они, очевидно, уменьшают благополучие. Выращивание овощей на приусадебном участке не учитывается в ВВП, но их покупка в супермаркете — да. Самое печальное, этот показатель приобрёл такое влияние, что почти невозможно представить успешную политическую силу, заявляющую о желании уменьшить ВВП страны. Необходимые шаги требуют «иной политической и цивилизационной философии».Новая философия Вторая часть доклада, «Come On! Не цепляйся за устаревшую философию», посвящена мировоззрению. Она начинается с обсуждения экологической энциклики папы Франциска, в которой верно диагностированы проблемы современности. Затем авторы разбирают истоки и патологии современного мировоззрения, после чего описывают альтернативную философию «нового Просвещения».

«Философские ошибки»

Признавая, что мировоззрение, ответственное за текущие кризисы, имеет много источников, доклад отдельно останавливается на трёх — Адаме Смите, Дэвиде Рикардо и Чарльзе Дарвине, наследие каждого из из которых было неверно истолковано последователями. Смит исходил из совпадения границ рынка, закона и морали: право и ценности должны быть фоном, на котором разворачиваются рыночные отношения; экономика ограничена более фундаментальными правилами — юридическими и нравственными. Мысль Смита никоим образом не поддерживает глобальный капитализм транснациональных корпораций. Рикардо разработал теорию относительных преимуществ, использующуюся либеральными экономистами, ВТО и МВФ в качестве одного из основных аргументов для продвижения глобализации. Но Рикардо исходил из неподвижности капитала и труда. В условиях свободного движения капитала, всегда выигрывает страна, имеющая абсолютное преимущество. Здесь авторы склонны встать на сторону национальных государств, которые с большей вероятностью будут заботиться об общем благе, чем транснациональные корпорации. Обсуждая Дарвина, авторы напоминают, что конкуренция никогда не являлась для него единственным механизмом эволюции. Верно понятый дарвинизм подразумевает, что ограничение конкуренции и защита слабых видов — фундаментальные столпы эволюции. При проекции на социальную реальность это значит, что «защита, до какой-то степени, локальных культур, специализаций, политики от подавляющей силы игроков мирового уровня можем помочь диверсификации, инновациям и эволюции».

Преодоление ошибок и «новое Просвещение»

На более фундаментальном уровне патологические черты современного мировоззрения связаны с доминированием редукционистского мышления и фрагментацией знания. «Редукционистская философия неадекватна не только для понимания живых систем, но и для преодоления трагедии разрушительного социального и экономического роста». Авторы указывают на губительность перехода «от рассмотрения реальности как целого к её разделению на множество мелких фрагментов». Наивный реализм и материализм несостоятельны в философском плане и попросту неверны в научном. Обращаясь к принципу неопределенности Гейзенберга и концепции комплементарности Бора, авторы напоминает, что «взаимодействие исследователя с его объектом — базовая составляющая акта познания». В качестве альтернативы члены Римского клуба рассматривают визионерские прозрения Грегори Бейтсона, теорию аутопоэза Умберто Матураны и Франсиско Варелы, «системное видение жизни» Фритьофа Капры и Пьера Луиджи Луизи, феноменологическую «биологию чуда» Андреаса Вебера. Соглашаясь с Капрой, они находят возможным достижение согласия между религиозными и научными поисками. И здесь мы подходим к ключевой точке докладе — иде�� «нового Просвещения», фундаментальной трансформации мышления, результатом которой должно стать целостное мировоззрение. Гуманистическое, но свободное от антропоцентризма, открытое развитию, но ценящее устойчивость и заботящееся о будущем.Наряду с комплементарностью, столпами «нового Просвещения» Римский клуб видит синергию — поиск мудрости, через примирение противоположностей, и баланс. Не претендуя на полноту списка, доклад выделяет несколько областей, в которых необходимо достичь баланса:    В отношениях между человеком и природой — устойчивое развитие, экологическое сознание    Между кратковременной и долговременной перспективой    Между скоростью и стабильностью — изменения и прогресс не должны восприниматься в качестве самоценности    Между индивидуальным и коллективным — признавая значение личной автономии — одного за важнейших завоеваний европейского Просвещения — Клуб призывает к балансу и учёту общего блага; в экономике это означает, что государство (общество) должно устанавливать правила для рынков, а не наоборот    Между женщинами и мужчинами — здесь авторы обращаются к работам Рианы Айслер, и отмечают, что баланс не означает механического уравнения — перемещения большего числа женщин на «мужские» позиции, скорее достижение баланса требует «изменения типологии функций»    Между равенством и справедливым вознаграждением — от государства требуется обеспечить механизмы, гарантирующие социальную справедливость    Между государством и религией — доклад приветствует секулярность, но подчёркивает позитивное значение религии; государства, нетерпимые к религии, теряют этическую перспективу Исторически, идея баланса больше созвучна восточными традициями (инь-ян), но авторы указывают также на западных мыслителей — Гегеля и Кена Уилбера, чьи системы выражают философию баланса.

Религия и постсекулярность

Заметное место в «Come On!» уделяется религии. Римский клуб дистанцируется от любых интерпретаций религии, поддерживающих угнетение и насилие, и считает рост фундаментализма угрозой. В то же время, Клуб обращает внимание на несправедливость критиков религии, не замечающих её позитивного вклада в человеческую цивилизацию. Доклад одобрительно цитирует бывшего вице-президента Международного суда Кристофера Вирамантри, говорившего о необходимости включения базовых принципов религий мира в международное право. Отринув религию нынешнее поколение оборвало связь с мудростью, накопленной человечеством с момента возникновения нашего вида сто пятьдесят тысяч лет назад. Хотя авторы в большей степени симпатизируют восточным традициям, они с воодушевлением наблюдают за тенденциям в развитии христианского и мусульманского бого��ловия. Особую поддержку Клуб выражает папе Франциску и его энциклике «Laudato Si», которой посвящен отдельный параграф. Также доклад упоминает «духовность здравого смысла» известного в некоторых кругах монаха-бенедиктианца Дэвида Стайндл-Раста.

Новый мир

Заключительная часть носит прикладной характер. В ней обобщаются экспериментальные подходы к управлению, экономике, образованию, общественному развитию, и приводят примеры их успешного претворения в жизнь. Обсуждаемые вопросы включают устойчивое сельское хозяйство, децентрализованную энергетику, регенеративную урбанизацию, круговую экономику, реформу финансового сектора, этичное инвестирование и т.д. Остановлюсь подробнее на самых интересных моментах.

Политика «полного мира»

Авторы считают неизбежным появление глобальных правил, обязательных для всех страны. Отдельные государства не вправе делать всё что им заблагорассудится, тем более, когда речь идёт о последствиях, затрагивающих целую планету. Текущие форматы международного сотрудничества и глобального управления неэффективны, но те, которые придут на смену могут быть гораздо лучше. В тексте рассматриваются два перспективных подхода — «Всемирный совет будущего» (World Future Council) Якоба фон Икскулля и «Великий передоход» (Great Transition) Пола Раскина. Второй более амбициозный и имеет конечной целью формирование «единого человечества». На локальном уровне высоко оценивается потенциал прямой демократии и институтов, наподобие ирландской «Ассамблеи граждан».

Доклад отмечает, что «Римский клуб видит себя защитником демократии, долгосрочного мышления, природы, молодого покол��ния и ещё не родившихся поколений, которые лишены голоса в капитализме и текущих политических дебатах». Клуб призывает правительства забыть о границах и объединять усилия, ради совместного процветания.Конец нефти и альтернативная энергетика

Окончание эры ископаемого топлива предопределено. Весьма вероятно, что она закончится быстрее, чем предсказывалось ранее. Стоимость чистой (солнечной и ветряной) энергии уменьшается с каждым годом, а её производство увеличивается в разы. Рост спроса на нефть остановится к 2020 году, а, если прав стэнфордский исследователь Тони Себа, переход на возобновляемые источники может произойти уже к 2030. Огромные залежи нефти и газа так и останутся в земле. Упущенная прибыль оцениваются в диапазоне от шести до двадцати триллионов долларов. Нефтегазовый сектор становится огромным пузырём, который может полностью обесцениться за несколько лет. Некоторые аналитики и банковские структуры уже предупреждают клиентов о неприемлемых рисках вложения в подобные предприятия.

Удивительные изменения происходят в Китае — крупнейшем потребителе ресурсов. Компартия провозгласила курс на строительство «экологической цивилизации», что было зафиксировано в конституции и уже нашло отражение в планах тринадцатой (2016-2020) пятилетки. Китай на глазах становится лидером в области альтернативной энергетики: за четыре года производство солнечной энергии увеличилось в двадцать раз, к середине века страна намерена получать восемьдесят процентов энергии из возобновляемых источников.Другая экономика По словам Кейт Раворт, оксфордского экономиста и члена Римского клуба, сегодняшние студенты — которые будут определять политику в 2050 — учатся идеям из книг 1950, которые основаны на теориях 1850. Чтобы лучший мир стал реальностью, экономика может и должна функционировать иначе.

Доклад рассматривает несколько альтернативных моделей экономики, разработанных, в том числе, Джереми Рифкиным, Кристианом Фельбером, Джоном Фуллертоном и Гюнтером Паули. При всех различиях в деталях, общая картина сводится к тому, что экономика будущего должна стремиться к устойчивости, а не росту и увеличивать общее благо, а не максимизировать частную выгоду. Круговая логика заменит линейную — производимые предметы будут оптимизированы для ремонта и повторного использования. Даже в сфере недвижимости на смену эксклюзивному владению придёт модель услуги и совместного использования.Образование для будущего Клуб видит задачу образования в формировании у молодёжи «грамотности в отношении будущего» (futures literacy). Образование, способное делать это, должно:    Основываться на «связанности» — отношения были и будут сутью обучения; использование информационных технологий «ценно и эффективно только когда они способствуют связи между людьми». Образование должно «вызывать интерес, освобождать энергию и активно задействовать способности каждого студента учиться для самого себя и помогать учиться другим».    Носить ценностный характер, корениться в универсальных ценностях и уважении к культурным различиям. «Ценности — это квинтэссенция человеческой мудрости, накапливаемая веками» — на нынешнем этапе они воплощаются в акценте на благополучии всех живых существ и мира в целом.    Фокусироваться на устойчивости — большая часть знаний, к��сающаяся экологии, взаимосвязанности систем и устойчивого развития, появилась недавно и ещё не стала частью общего культурного багажа; поэтому обучение новых поколений соответствующим дисциплинам и навыкам имеет принципиальное значение.    Культивировать интегральное мышление, а не ограничиваться аналитическим мышлением. Авторы отмечают, что обучение системному мышлению недостаточно, поскольку «в системном мышлении сохраняется тенденция рассматривать реальность в довольно механистических категориях, неспособных ухватить её органическую интегральность». Интегральное же мышление способно «воспринимать, организовывать, согласовывать и воссоединять отдельные фрагменты и достигать подлинного понимания основополагающей реальности». Оно отличается от системного мышления, также как интеграция отличается от агрегации.    Исходить из плюрализма содержания. Клуб констатирует, что многие университет продвигают конкретные школы мысли, вместо того, чтобы «давать молодым умам весь спектр противоречивых и комплементарных перспектив». Сегодняшние студенты нуждаются в инклюзивном образовании, в котором одни формы знания дополняли бы другие, а не исключали и отвергали их. Культурное разнообразие также необходимо для социальной эволюции, как генетическое для биологической.

[limesinferior]

Выдержки из книги Карла Сагана «Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме»

Как только государство перестает поощрять научное образование, расцветает псевдонаука. Лев Троцкий описал ситуацию в Германии накануне гитлеровского переворота, но эти слова вполне применимы и к Советскому Союзу образца 1933 г.: "Не только в крестьянских домах, но и в небоскребах городов рядом с XX в. живет и сегодня X или XIII в. Сотни миллионов людей пользуются электрическим током, не переставая верить в магическую силу жестов и заклинаний… Звезды кинематографа ходят к гадалкам. Авиаторы, управляющие чудесными механизмами, созданными гением человека, носят под свитером амулеты. Какие неисчерпаемые резервы тьмы, невежества и дикости!" Весьма наглядный пример представляет собой Россия. Царский режим поощрял религиозные суеверия, беспощадно искореняя скептическую научную мысль, оставляя лишь прирученных специалистов. При коммунизме систематическим гонениям подверглись и религия, и лженаука, за исключением главного суеверия – государственной идеологии, возведенной в ранг религии. Эта идеология именовалась научной, однако до науки ей было так же далеко, как любому мистическому культу. Критическое мышление считалось опасным, его оставили в удел специалистам в определенных, герметически изолированных областях знания, а в школах этот подход не преподавался, за скептическую мысль учеников наказывали. В результате многие жители посткоммунистической России взирают на ученых с недоверием. Крышка с горшка сорвана, и выплеснулась накопившаяся за многие годы этническая ненависть. А уж сколько развелось НЛО, полтергейстов, духовных целителей, шарлатанских средств, различных видов святой воды и старинных суеверий! Ожидаемая продолжительность жизни резко упала, возросла детская смертность, распространяются эпидемические заболевания, медицинская помощь ничтожна, понятия о гигиене и профилактике отсутствуют. В результате население отчаивается, и, как обычно в таких случаях, уровень скептического мышления снижается до нуля. Сейчас, когда я пишу эти строки, популярнейшим, согласно данным рейтингов, членом Думы является сторонник ультранационалистической партии Владимира Жириновского некто Анатолий Кашпировский, еще один целитель, который лечит все что угодно – от геморроя до СПИДа – на расстоянии, пристальным взглядом с телеэкрана. Время обратилось вспять. Аналогичная ситуация сложилась и в Китае. После смерти Мао Цзэдуна постепенно развивается рыночная экономика, а также вера в НЛО, общение с мертвыми и прочие веяния западной лженауки наряду с традиционными китайскими практиками поклонения духам предков, астрологии и гадания в форме бросания палочек, из которых складываются гексаграммы «Книги перемен». Правительственная газета выражала сожаление в связи с тем, что «в сельской местности возрождаются суеверия феодальной эпохи». Это всегда деревенский, а не городской недуг. Люди, наделенные «особой силой», привлекают к себе тысячи поклонников. Они якобы способны излучать «ци» – энергию Вселенной – из своего тела и на расстоянии в 2000 км менять молекулярную структуру вещества. Они общаются с инопланетянами, исцеляют болезни. Один из таких «мастеров цигун» уморил нескольких пациентов и был в 1993 г. арестован и осужден. Ван Гунчэн, химик-любитель, «открыл» вещество, которое при добавлении к воде якобы превращало ее в бензин или аналогичное топливо. Изобретателя финансировали армия и тайная полиция, пока он не был уличен в обмане, арестован и посажен в тюрьму. Разумеется, тут же пошли слухи, что Ван вовсе не мошенник, а пострадал за то, что отказался открыть правительству «секретную формулу». В Америке таких историй сколько угодно, только вместо правительства роль главного злодея обычно отводится крупной нефтяной или автомобилестроительной компании. Или другой пример: азиатским носорогам грозит окончательное уничтожение, потому что порошок из их рога используется для лечения импотенции. Рынок охватывает всю Юго-Восточную Азию. Эти события вызвали тревогу у китайского правительства и Коммунистической партии Китая, которые 5 декабря 1994 г. выпустили совместный меморандум: В последние годы падает уровень научного образования в стране. Одновременно активизируются невежество и суеверия, все чаще мы сталкиваемся с явлениями лженауки и антинауки. Требуются срочные эффективные меры для укрепления научного образования в стране. Уровень научного и технического образования свидетельствует об определенном уровне национальной науки в целом. Это важнейший фактор экономического развития, научного прогресса и общественного процветания. Нужно сосредоточить внимание на этом вопросе и совершенствовать такого рода образование в рамках политики по модернизации нашего социалистического отечества ради создания могущественного и процветающего общества. Невежество, как и бедность, чуждо социализму. Итак, американская лженаука – часть глобальной тенденции. Причины, диагноз и лечение этого заболевания везде примерно одинаковы. Правда, у нас экстрасенсы рекламируют свой товар по телевидению, причем шоумены нередко оказывают им персональную поддержку. Более того, у них имеется собственный канал – «Любители сверхъестественного» (Psychic Friends Network) – с миллионом абонентов: люди смотрят эти передачи и ищут в них руководство на каждый день. Астрологи, прорицатели, экстрасенсы предлагают специальный пакет услуг президентам корпораций, финансистам, юристам и банкирам. «Если бы люди знали, как часто самые ��огатые и могущественные обращаются к экстрасенсам, у них бы челюсть от изумления отвисла», – утверждает один такой экстрасенс родом из Огайо. Весьма податливы на такую приманку правители – и всегда так было. В Древнем Китае и в Древнем Риме астрологи состояли под личным присмотром императора, использование столь могущественного искусства в частных интересах каралось смертью. Рональд и Нэнси Рейган, выросшие в суеверном климате Южной Калифорнии, обращались к астрологу и с личными, и с политическими вопросами, а избиратели о такой их слабости даже не подозревали. Шарлатаны имеют доступ к решениям, которые могут сказаться на будущем нашей цивилизации. В Америке с этим еще как-то удается справляться, но то же самое происходит по всему миру.

[limesinferior]

Фрагмент из книги Паскаля Буайе «Объясняя религию: Природа религиозного мышления», перевод Марии Десятовой

Сосед по деревне советует мне носить оберег от колдунов, ведь они мечут невидимые дротики, которые проникают в вены и отравляют кровь.

Шаман поджигает табачные листья перед выстроенными в ряд статуэтками и обращается к ним с речью: им предстоит отправиться в далекое небесное селение и вызволить чей-то рассудок, который удерживают там невидимые духи.

Группа верующих обходит округу с предупреждениями, что конец света близок — Судный день грядет 2 октября. Но наступает 3 октября — и ничего. Однако верующие по-прежнему предупреждают (только дата меняется).

В ходе специально устроенной церемонии местные жители сообщают богине, что в их деревне ей больше нет места. Она не сумела защитить своих подопечных от эпидемии, поэтому они отрекаются от нее и будут искать более расторопного покровителя.

Собрание священнослужителей находит оскорбительным утверждение определенной категории людей о событиях многовековой давности, согласно которым непорочная дева в дальнем кра�� произвела на свет ребенка. Соответственно, эта категория людей подлежит истреблению.

Представители определенного культа на некоем острове решают забить весь свой скот и сжечь посевы. Все это им уже ни к чему, ведь в награду за их благодеяния к острову вот-вот пристанет корабль с полными трюмами яств и злата.

Моим знакомым предлагается ходить в церковь или иное уединенное место и обращаться к незримому субъекту, одновременно присутствующему повсюду. Причем этот невидимый слушатель заранее знает, что ему скажут, ведь Он знает все.

Чтобы задобрить всемогущих усопших и заручиться их поддержкой в случае нужды, сообщают мне, необходимо полить кровью живой белой козы землю справа от определенного камня. Но, если взять кровь у козы другой масти или полить другой камень, ничего не получится.

Может быть, вы отмахнетесь от этих зарисовок как от очередных образчиков человеческой глупости. А может быть, сочтете приведенные примеры при всей их иллюстративности (и неисчерпаемости — не на один том хватит) свидетельством непревзойденной способности человека к познанию мира и вселенной. И в том и в другом случае останется много открытых вопросов. Откуда возникают у людей такие мысли? Что побуждает их к подобным поступкам? Чем обусловлены все эти непохожие друг на друга верования? Почему человек предан им так истово? Раньше эти вопросы относились — воспользуемся терминологией Ноама Хомского — к тайнам (мы даже не знали, как к ним подступиться), теперь же они переходят в категорию проблем — у нас появляется какое-то объяснение. Точнее, его фрагменты. Сразу оговорюсь, чтобы это «у нас» не прозвучало чересчур высокомерно и самонадеянно, оно действительно подразумевает коллективное мнение. Завуалированной попытки придать универсальное значение каким-то личным выкладкам здесь нет. Далее я буду ссылаться на открытия и теории из области когнитивной психологии, антропологии, лингвистики и эволюционной биологии. Все они сделаны и разработаны другими людьми, которые в большинстве своем исследованиями религии не занимались и даже не предполагали, что их труды помогут пролить свет на ее происхождение. Именно поэтому, как бы ни ломились книжные полки от богословских сочинений и научных трудов по религии и ее истории, было бы нелишним добавить к ним еще одно свидетельство того, что из неразрешимой загадки она превращается в рядовую совокупность сложных, но поддающихся рассмотрению научных проблем.

Подоплеку верований и религиозных обрядов мы будем искать в принципах работы человеческой психики. Психики всех людей, а не только верующих. Человеческой — потому что важны именно свойства, присущие всем представителям нашего биологического вида с нормально функционирующим мозгом. Открытия, на которые я буду ссылаться, универсальны для психики любого человека (мужчины, женщины, британца, бразильца, старого, молодого — неважно).

Казалось бы, довольно странная отправная точка, если мы собираемся разбираться в таком многоплановом предмете, как религия. У разных людей разные верования, кто-то религиозен, кто-то нет. Кроме того, верования различаются территориально. У японских буддистов в религиозном отношении мало общего с амазонскими шаманами или американскими южными баптистами. Как же объяснить многогранный феномен (религия) посредством универсалии (мозг)? Именно этому и посвящена моя книга. Многообразие религии не только не препятствует объяснению через универсальное, но и отчасти служит ключом к разгадке. Однако, чтобы понять, почему так происходит, нам нужно в точности представлять себе, как организовано восприятие и структурирование данных человеческим мозгом.

Устройство мозга довольно долго мыслилось людьми достаточно просто: участки, управляющие системами организма, и огромное пустое пространство, которое с детства постепенно заполняется знаниями, культурным и жизненным опытом. Этот взгляд на вместилище разума не выдерживал никакой критики, поскольку даже печень и кишечник устроены куда сложнее. Но мы слишком слабо разбирались в процессах развития психики, поэтому нам нечего было противопоставить концепции «чистой доски», на которой оставляют отпечаток жизненные события. Психика напоминала огромные неисследованные территории Африканского континента, которые на старых картах зарисовывались пальмами и крокодилами. Теперь нам известно о ней гораздо больше. Не все, разумеется, но одно уже очевидно: чем больше мы узнаем о когнитивных процессах, тем менее правдоподобной кажется концепция «чистой доски». Каждое новое открытие в области когнитивистики отодвигает эту концепцию как рабочую гипотезу все дальше и дальше.

В частности, уже известно, что вовсе не любое «присущее культуре» убеждение сознание воспринимает с одинаковой готовностью. Мы не «впитываем из окружения», как утверждают некоторые. Это попросту невозможно, поскольку никакой мозг (ни таракана, ни жирафа, ни ваш, ни мой) не мог бы научиться чему бы то ни было, не обладая сложными мыслительными механизмами, настроенными вычленять из общего потока значимую информацию и особым образом ее обрабатывать. Наше сознание приобрело такую способность в ходе естественного отбора, обеспечившего нам определенную психическую предрасположенность. Готовность к восприятию определенных понятий предполагает также готовность к восприятию их вариаций. А это, кроме прочего, означает, как я еще продемонстрирую, что любой человек способен с легкостью воспринять и передать другим определенный набор религиозных представлений.

Значит ли это, что религия — нечто врожденное, генетически заложенное? Мне — и большинству интересующихся эволюцией человеческого разума — этот вопрос кажется бессмысленным, и тут важно пояснить почему. Представьте себе какие-нибудь другие общечеловеческие особенности: например, способность подхватить насморк или запоминать разные мелодии. Насморк возникает вследствие наличия у нас респираторных органов, представляющих собой благоприятную среду для разного рода болезнетворных микроорганизмов, в том числе вызывающих простуду. Мелодии мы запоминаем благодаря наличию в мозге области, отвечающей за хранение сочетаний звуков и соответствующей им тональности и длительности. В наших генах ни простуда, ни мелодии не заложены. Там заложен сложнейший набор химических формул построения нормального организма с респираторными органами и сложными связями между областями мозга. Нормальные гены в нормальной среде дадут вам пару легких и сформированную слуховую кору, а вместе с ними — возможность подхватывать простуды и запоминать мелодии. При этом, если растить нас в стерильной, лишенной музыки атмосфере, мы не сможем делать ни того ни другого. Предрасположенность у нас останется, но она не сумеет реализоваться.

Наличие нормального человеческого мозга еще не означает наличия в психике религии. Оно означает лишь возможность к ней обратиться, а это совсем другое. Психологов и антропологов не зря так занимает именно возможность усваивать и передавать — в ходе естественного отбора у нас сформировался определенный тип сознания, способный усваивать лишь определенные религиозные понятия. При этом не все из них одинаково хороши. Те, которые усваиваются легко, мы наблюдаем по всему миру — собственно, именно поэтому они и наблюдаются по всему миру. «Воздушному ничто дает и обиталище, и имя» — сказано про поэзию, однако к сверхъестественным образам эти слова подходят еще больше. Но, как мы еще увидим, не всякое «воздушное ничто» находит обиталище в человеческом сознании.

Откуда берутся религиозные убеждения? Почему мы встречаем их повсюду, в том числе и в далеком прошлом? Давайте для начала рассмотрим спонтанные, первыми приходящие на ум версии их происхождения. У каждого есть некое знание на этот счет. Психологи и антропологи, как и я, изучающие мыслительны�� процессы, в ходе которых формируются религиозные верования, на каждом шагу (издержки профессии, что поделать) сталкиваются с носителями «исчерпывающего» ответа на этот вопрос. Эти носители зачастую охотно делятся своими озарениями, иногда подразумевая, что дальнейшее исследование вопроса если не бесполезно, то по меньшей мере не составляет большого труда. Когда вы говорите: «Я создаю эффективные в расчетном отношении клеточные автоматы на основе генетических алгоритмов» — собеседник сразу понимает, что дело это, по всей вероятности, непростое. Услышав же, что вы занимаетесь «объяснением происхождения религии», он, как правило, ничего сложного и трудоемкого здесь не видит. Большинство и так примерно представляет себе, почему существует религия, что она дает человеку, почему он иногда привержен ей истово и т. д. Распространенные версии ставят нас в сложное положение: если они и в самом деле прекрасно все объясняют, зачем городить сложные теории? А если (боюсь, это более вероятно) они все-таки далеки от идеала, наша теория должна оказаться по крайней мере не хуже интуитивных догадок, которые она призвана заменить.

Большинство этих догадок опирается на один из следующих постулатов: человеческое сознание жаждет объяснений, человеческое сердце нуждается в утешении, человеческому обществу требуется порядок, человеческий разум склонен к иллюзиям. Давайте разберем их подробнее.

Религия дает объяснение: • Религия появилась для объяснения непонятных природных явлений. • Религия объясняет загадочные личные переживания — сны, предвидение и т. п. • Религия объясняет происхождение всего. • Религия объясняет существование зла и страданий.

Религия дает утешение: • Религиозные учения примиряют человека со смертностью. • Религия снижает тревожность и делает окружающий нас мир более комфортным местом обитания.

Религия обеспечивает общественный порядок: • Религия сплачивает. • Религия закрепляет определенный общественный уклад. • Религия поддерживает нравственность.

Религия — это когнитивная иллюзия: • Человек суеверен, он поверит во что угодно. • Религиозные догмы неопровержимы. • Опровергать сложнее, чем верить.

Список хоть и не исчерпывающий, но вполне показательный. Рассмотрев подробнее любую из этих версий, мы увидим, что ни одна из них не отвечает на вопрос, откуда религия все-таки берется и почему она такая, какая есть. Тогда к чему они? Нет, я не собираюсь высмеивать тут чужие ��ипотезы и доказывать, что антропологи и когнитивисты умнее обычных людей. Я привожу эти интуитивные гипотезы, потому что они популярны, потому что именно к ним снова и снова приходят те, кто задумывается о религии, и, самое главное, потому что в них есть рациональное зерно. Каждая из этих наивных догадок указывает на действительно существующее важное явление, которому любая стоящая потраченных на нее усилий теория должна найти объяснение. Кроме того, их рассмотрение позволяет шире взглянуть на то, как возникают в человеческом сознании религиозные представления и убеждения.

[limesinferior]

"Роль религии в жизни человека и общества", Владимир Никитин

Специфика религиоведения в освещении роли религии.

Как известно, главная заповедь врача гласит: "Не навреди!". Этой же нравственной нормой обязаны руководствоваться и мы, преподаватели религиоведения. Учитывая, что религиоведы выступают перед людьми с разными, порой противоположными мировоззренческими взглядами, они не имеют права осуждать какую-либо религию как ложную и, соответственно, одобрять какую-либо религию как истинную. Вопрос о том, какое мировоззрение или какие конфессии являются истинными или ложными, должен быть вынесен за пределы уроков, лекций, учебных пособий и оставлен для личного решения каждому учащемуся школы, студенту вуза, читателю учебных пособий. Другими словами, оценочные суждения по критерию "истина или заблуждение" должны удаляться из религиоведческой информации.

Но если такие оценки должны безусловно изгоняться из преподавания, то к оценкам религиозных конфессий по шкале "нравственно или безнравственно" мы должны относиться иначе. Интересы человечества требуют солидарности в осуждении всех преступлений, в какой бы стране и кем бы они ни совершались. Существуют и такие поступки, которые мировое сообщество признало морально неприемлемыми, хотя и юридически не наказуемыми (развратное поведение, отказ от всякого участия в общественной жизни своей страны, нетерпимость к инакомыслящим без применения насилия и т.п.). Это означает, что антигуманное поведение, если оно имело проявление в деятельности религиозных организаций и религиозных лидеров, должно осуждаться также и в выступлениях религиоведов. Данный вид осуждения не направлен только на религию: это осуждение безнравственного в жизни вообще и в некоторых религиях в частности.

Одновременно мы обязаны знакомить слушателей и читателей с теми точками зрения на роль религии, которые существуют в обществе. Естественно, мы тоже имеем свой взгляд на проблему и можем и должны изложить его, но только как одну из существующих точек зрения, а не как абсолютный и единственно возможный ответ на вопрос о роли религии. Конечный вывод о роли религии (как и конечный вывод об истинности или ложности тех или других религиозных взглядов) каждый учащийся, каждый студент, каждый читатель религиоведческой литературы должен делать для себя сам.

Как можно оценить влияние религии на жизнь людей.

В принципе (т.е. безотносительно к религии) влияние какого-либо явления на жизнь людей может быть или положительным (помогающим им в деле их сохранения и развития), или отрицательным (мешающим им в деле их сохранения и развития), или противоречивым (несущим в себе как положительные, так и отрицательные последствия). Как можно оценить в обобщенном виде (в целом) влияние религии на жизнь людей? Как положительное? Как отрицательное? Или как противоречивое?

Служители культа и богословы, которые делят религии на истинные, частично истинные и ложные, считают, что истинные религии играют безусловно положительную роль, ложные - безусловно отрицательную, а частично истинные - противоречивую роль.

Среди атеистов есть и такие (мы называем их "крайними атеистами"), которые считают, что любая религия играет только отрицательную роль. Они, как правило, руководствуются высказыванием В.И.Ленина, назвавшего религию (религию вообще, всякую религию) "врагом культуры и прогресса".

В проблеме "роль религии" существует и точка зрения так называемой "золотой середины", которой и придерживаются авторы книги. Согласно этой точке зрения религия в целом играет противоречивую роль: в ней есть тенденция, враждебная культуре и прогрессу, но есть и тенденция противоположного характера.

Тенденция, враждебная культуре и прогрессу, особенно наглядно проявляется в так называемой религиозной патологии.

Религиозная патология.

Греческое слово "патос" означает "болезнь". Под патологией понимается и учение о болезненных процессах, и сами эти болезненные процессы внутри живых организмов и общественных явлений. Религиозная патология - это болезненные процессы внутри религиозных конфессий. Понимание роли религии включает себя и понимание характера влияния религиозной патологии на самих верующих и на окружение, в котором они живут. Религиозная патология находит свое проявление в религиозном фанатизме, религиозном экстремизме и религиозной преступности. А эти три явления взаимно связаны и взаимно переходят друг в друга.

Религиозный экстремизм, как мы уже отмечали, есть крайняя форма религиозного фанатизма. Суть любого экстремизма, в том числе и религиозного, - в применении насилия к инакомыслящим. Факты фанатизма (в том числе и экстремизма) имеют место во многих религиях. Вот, например, что рассказал в повести "Тахана маркизит" писатель Сергей Каледин о фактах религиозного фанатизма в Иерусалиме. Один из персонажей повести, юноша по имени Михаил, знакомит гостя из России с некоторыми субботними порядками в Иерусалиме. В данном случае (а в повести отражены факты, имеющие место в действительности) фанатизм состоит не в том, что сами верующие в субботу не работают, не водят машину и не звонят по телефону. Это не фанатизм, а поведение, соответствующее их религиозным убеждениям. Фанатизм начинается там, когда к такому же поведению стараются принудить инакомыслящих.

Степень насилия тоже может быть различной: от перегораживания проезжей части улицы в субботу до нанесения побоев инакомыслящим и даже до их физического уничтожения. И здесь религиозный экстремизм перерастает в религиозную преступность. Религиозная преступность может проявляться и в относительно слабой мере, и в очень сильной степени. Религиозные преступления могут совершать отдельные лица, отдельные религиозные организации (вину за такие преступления несут руководители религиозных организаций и конкретные исполнители преступных "руководящих указаний", но, конечно, не рядовые верующие) и даже целые государства (опять-таки вина в данном случае возлагается не на рядовых граждан этих государств, а на их правителей и на исполнителей преступных приказов).

В прошлом одним из ярких проявлений религиозной преступности была так называемая "Варфоломеевская ночь" в Париже (ночь на 24 августа 1572 года). О ней весьма ярко рассказал французский писатель Проспера Мериме в романе "Хроника времен Карла IX".

Но и в конце ХХ века религиозная преступность иногда выражает себя в очень жестокой форме. Наиболее трагичные последствия принесла в жизнь Японии преступная деятельность религиозных фанатиков из конфессии "АУМ Сенрике".

Проявлением религи��зной патологии, безусловно, является и фанатизм внутри некоторых конфессий. Например, имели место случаи, когда в общинах пятидесятников процедура "изгнания бесов" превращалась в мучительные истязания несчастных людей. В ряде общин обряды превращались в истерические припадки, и отдельные верующие, находясь в сумеречном состоянии сознания, совершали уголовные преступления.

Но, может быть, то, что здесь названо религиозной патологией, не имеет никакого отношения к религии? Ведь религия, по определению, это синтез веры в сверхъестественное и обрядов, адресованных к сверхъестественному. А где здесь вера или обряды? Но, во-первых, вера здесь присутствует: ибо во всех случаях фанатиков ( в том числе экстремистов и преступников) на нецивилизованное, антигуманное поведение подталкивало своеобразное понимание веры в сверхъестественное. А во-вторых, религия по другому определению есть деятельность, через которую выражается и реализуется вера в сверхъестественное. И, как показывают факты, вера в сверхъестественное может выражаться не только через цивилизованную, но и через нецивилизованную, патологическую деятельность.

Религиозная патология - это правило или исключение? Религиозная патология всегда имела место в истории религии. Периодов развития, свободных от проявлений религиозной патологии, история не знает. И в этом смысле религиозная патология - правило.

Но с другой стороны, патологические явления (даже в самом слабом их проявлении: как фанатизм без насилия) никогда не характеризовали все религии и все в религиях. Цивилизованная форма существования религиозных идей всегда имела место в религиозных движениях. Ее масштабы со временем все более и более расширялись. И в наше время религиозная цивилизованность в огромной мере преобладает над религиозной патологией. И в этом смысле религиозная патология стала исключением.

Религиозная патология есть не что иное как религиозный фанатизм в разных формах и разной степени его проявления. Как показало историческое прошлое религии и как показывает ее настоящее, религиозный фанатизм есть отрицательное явление в жизни общества. Все цивилизованные люди - и верующие, и неверующие - во имя счастья человечества, во имя собственного счастья, во имя счастья своих детей и внуков, должны бороться за преодоление религиозного фанатизма. Но как?

Проблема требует изучения. Как говорят умные люди, надо сесть за стол, взять голову в руки и подумать. Но об одном первоначальном и обязательном шаге следует сказать уже сейчас. По нашему убеждению, этим обязательным шагом является личный пример. При этом следует иметь в виду, что религиозный фанатизм - не изолированное социальное явление, а часть фанатизма вообще. Фанатизм бывает не только религиозный, но и атеистический (например, неуважительное отношение неверующих к верующим), и политический (нетерпимость к людям с иными политическими взглядами), и бытовой (например, когда муж и жена не могут без раздражения спорить друг с другом, когда дети не хотят понять своих родителей, а родители детей). А это значит, что сначала ограничить, а потом и преодолеть религиозный фанатизм люди смогут только тогда, когда они будут успешно бороться с фанатизмом вообще, со всеми и всякими видами и проявлениями фанатизма. А личный пример состоит, на наш взгляд, прежде всего в строгом, последовательном соблюдении двух основных правил цивилизованного отношения к инакомыслящим. Первое правило: надо выслушивать инакомыслящих, давать им выговориться. И второе правило: нельзя обижать инакомыслящих ни своим поведением, ни своими словами, ни раздраженным или ироническим тоном разговора.

Функции религии.

Функциями религии называют способы влияния религии на жизнь людей. Сколько у религии функций и как они называются - это пока еще предмет дискуссии между историками. Мы представляем точку зрения, согласно которой существуют четыре основные функции религии. Они основные в том смысле, что их можно делить на функции второго порядка. Функции религии отличаются друг от друга ответом на вопрос, через что (или - как) они влияют на жизнь людей.

Мировоззренческая функция религии - это способ влияния религии на жизнь людей через мировоззренческие идеи, которые входят в содержание религии.

Политическая функция религии - это способ влияния религии на жизнь людей через политические идеи и политические поступки религиозных организаций.

Культуротранслирующая функция религии - это способ влияния религии на жизнь людей через отношение религиозных организаций к культуре.

Нравственная функция религии - это способ влияния религии на жизнь людей через пропаганду нравственных норм.

Во всех случаях, с нашей точки зрения, функции религии вносят в жизнь людей как положительные, так и отрицательные результаты. Или образно говоря, они порождают как плюсы, так и минусы.

Религия и мировоззрение.

Мировоззрение - это совокупность идей, о наиболее общих закономерностях и о наиболее общих проблемах жизни. Эту совокупность идей можно называть также мировоззренческой информацией. Мировоззренческая информация отвечает на вопросы, существует ли Бог, каковы Его свойства, существуют ли чудеса, могут ли нарушаться законы природы, в чем смысл жизни, существует ли загробная жизнь и другие. Если специальная информация интересует только людей определенной профессии, то мировоззренческая информация интересует сразу всех. Мировоззренческая информация в огромной мере влияет на поведение людей. Это своеобразный командный пункт личности.

Один из плюсов религиозной мировоззренческой информации в том, что религия помогает верующим людям преодолеть отрицательные эмоции. Или другими словами можно сказать так: плюс в том, что религия дает людям утешение. Люди нуждаются в преодолении отрицательных эмоций. Если отрицательные эмоции (страх, горе, отчаяние, переживание одиночества и др.) продолжаются слишком долго и переживаются слишком глубоко, то человеческий организм "ломается". От переизбытка отрицательных эмоций люди или умирают, или сходят с ума. А это тоже не перспектива. Религиозное утешение - это великий плюс. Это своеобразная форма психотерапии. Причем эта форма психотерапии является массовой, дешевой и эффективной. Благодаря религиозному утешению человечество выжило в историческом прошлом. Благодаря этому утешению многие люди продолжают жить сейчас.

Другой плюс данной функции религии состоит в том, что она порождает и поддерживает общение у людей с общим для них мировоззрением. Общение - это важная потребность и высокая ценность в жизни людей. Отсутствие общения или его ограниченность заставляют страдать людей. Особенно сильно испытывают недостаток общения многие пенсионеры. Но страдают от одиночества и люди среднего возраста, и определенная часть молодежи. При помощи религии эта отрицательная сторона жизни преодолевается.

Ну, а каковы минусы мировоззренческой функции? Напомним, что о минусах говорят только историки. С точки зрения богословов, у религии (по крайней мере, у так называемой "истинной религии") никаких минусов не было, нет и быть не может.

Историки говорят о наличии двух минусов у этой функции. Первый минус - отчуждение людей друг от друга по мировоззренческому признаку. Имеется в виду, что люди, принадлежащие к разным религиозным конфессиям, часто относятся друг к другу, как минимум, безразлично, как максимум недружелюбно, а в отдельных случаях даже враждебно. Чем более сильно пропагандируется в той или иной религии идея избранности, тем более сильным является отчуждение между верующими разных конфессий.

Однако этот минус не является абсолютным. Существует религия (бахаизм), моральный кодекс которой не только не практикует отчуждение по отношению к инакомыслящим, но, напротив, осуждает такое поведение, как нравственный порок. Руководство ряда религиозных организаций учит своих последователей по-братски, по-товарищески относиться к людям с иной мировоззренческой ориентацией. Во многих религиях (в православии, католицизме, исламе и др.) наличие или отсутствие такого отчуждения или, по крайней мере, его степень зависят от уровня культуры и уровня нравственного развития верующих. Наиболее цивилизованные верующие, вопреки догматике, подталкивающей к отчуждению, и в соответствии с нравственными нормами, призывающими к сближению, ведут себя по отношению к инакомыслящим дружелюбно.

Второй минус мировоззренческой функции (по мнению историков) - понижение уровня социальной активности верующих людей. Под социальной активностью понимается нерелигиозная деятельность, направленная на служение другим людям или обществу в целом. Это и общественно-полезный труд и общественн��-политическая деятельность, и научно-культурная деятельность, и помощь нуждающимся. Религии через свою мировоззренческую функцию в основном мешают участию верующих в общественно-политической деятельности (участие в выборах, митингах и демонстрациях, в разработке и обсуждении политических документов, в деятельности профсоюзов, политических партий и т.п.). Каким образом? Иногда через прямые запреты на участие в общественно-политической деятельности (так, например, обстоит дело в конфессии Свидетелей Иеговы), но чаще всего через выросшую на почве мировоззрения атмосферу морального одобрения людей, которые в структуре своего личного времени "львиную долю" отдают собственно религиозной деятельности (молитвам, другим обрядам, изучению религиозной литературы, ее распространению и т.п.). В этой ситуации для деятельности на благо "других" или совсем не остается времени, или его остается очень мало.

Но ведь многие религии призывают к благотворительности? Разве это не призыв к социальной активности? Да, конечно, это призыв к социальной активности, который заслуживает одобрения со стороны общества. Но этот призыв порожден другой функцией религии: нравственной. Одновременно сила этого призыва в какой-то мере гасится ее мировоззренческой функцией. С точки зрения историков, здесь существует реальное противоречие, в котором в зависимости от традиций конфессии и уровня цивилизованности верующих доминирует или социально-пассивная или социально-активная сторона. Есть остроумное высказывание мужчин о женщинах: женщины вдохновляют нас на великие дела, но не дают времени на их осуществление. То же самое можно сказать о некоторых религиозных конфессиях. Можно соглашаться с историками, можно не соглашаться с ними, но во всяком случае надо знать, что же именно они говорят о влиянии религии на социальную активность людей. А они говорят, что религия является "тормозом" в развитии этой формы активности.

Сказанное не означает, что верующие люди по уровню социальной активности уступают неверующим. Почему? Потому что в жизни неверующих имеют место другие "тормоза", и часто более сильные, чем религиозное мировоззрение. К ним относятся: низкий уровень культуры, пьянство, наркомания, преступный образ жизни и др. Например, когда пьяница-атеист становится трезвенником-верующим, от этой перемены выигрывают и личность, и общество. По сравнению с кем же по уровню социальной активности проигрывают верующие? По сравнению с самими собою, с теми, какими бы они могли стать. Иначе говоря, по сравнению с идеалом.

Религия и политика.

Политика - это, во- первых, отношения между партиями, классами, национальностями, народами, государствами, и это, во-вторых, отношение отдельных людей к партиям, классам, национальностям, народам, государствам. Политические идеи отражают эти отношения, а политические поступки выражают их. Политика бывает прогрессивной (эта та политика, которая содействует общественному прогрессу) и реакционной (это та политика, которая противодействует общественному прогрессу). Политическая идеология и политическая деятельность возникли вместе с возникновением классов. С этого времени участие религиозных организаций в политике стало неизбежным. Вопрос был только в том, какую политику они выбирали. И если религиозная организация устами своих руководителей заявляет, что она в политической деятельности не участвует (как это делают, например, руководители Международного общества Свидетелей Иеговы), то это означает только одно: она не участвует в тех формах политической деятельности, которые предлагают государство и существующие в стране политические силы (партии, профсоюзы и др.). В то же время само неучастие в предлагаемых формах политической деятельности есть своеобразная политическая деятельность, суть которой - в политическом бойкоте общепринятых форм политики. Иначе говоря, это политика социальной пассивности.

"Плюс" политической функции религии состоит в содействии религиозных организаций общественному прогрессу. "Минус" этой функции соответственно состоит в противодействии религиозных организаций общественному прогрессу. Так, в XVI веке лютеранская церковь вносила политический "плюс" в жизнь верующих и общества тем, что содействовала развитию буржуазных отношений в Европе. В этот же период времени католическая церковь, защищая отжившие свое время феодальные отношения, вносила в жизнь верующих и общества "политический минус".

Религия и культура.

Культура делится на материальную и духовную. Культуротранслирующая функция религии раскрывает отношение религии к духовной культуре. А под духовной культурой понимается совокупность позитивных достижений человечества в интеллектуальной и эмоциональных сферах его деятельности. В духовную культуру включаются такие структурные элементы как деятельность музеев, библиотек, образование, наука, философия, искусство, нравственность... Особо важным, принципиальным является взаимодействие религии с нравственностью. И поэтому, хотя нравственность и является элементом духовной культуры, взаимодействие с ней раскрывается через особую, нравственную функцию религии.

На каждом этапе исторического развития в конкретных религиях сосуществуют две противоположные тенденции: тенденция содействия развитию духовной культуры (тенденция, порождающая "плюсы") и тенденция противодействия развитию духовной культуры (тенденция, порождающая "минусы"). "Плюсы" и "минусы" в отношении религии к культуре особенно наглядно видны на примере отношения религии к искусству.

Первым "плюсом" является забота религиозных организаций о сохранении религиозного искусства. Религиозное искусство - это такая художественная деятельность и такие ее результаты, которые способны поддерживать у верующих веру в сверхъестественное. В частности к религиозному искусству относятся: архитектура храмов, иконы, религиозная музыка, религиозная художественная литература. Религиозное искусство, как и всякое искусство, несет в себе положительное эстетическое и гуманистическое содержание. Наличие внутри этих произведений религиозного материала делает для верующих данные художественные произведения продуктами повышенного спроса. Таким образом, через религиозное искусство религия развивает и укрепляет у верующих художественное восприятие, приобщает их к миру искусства. Положительный гуманистический и эстетический заряд религиозное искусство дает в первую очередь верующим людям. В первую очередь, но не только. В принципе потребителями этого вида искусства, как и искусства в целом, являются все представители цивилизованной части человечества.

Религия оказывает в определенном отношении благотворное влияние и на светское искусство (светским искусством называют такую художественную деятельность и такие ее результаты, которые не поддерживают веру в сверхъестественное). Религия как бы "дарит" художникам многие образы, сюжеты, метафоры и другой художественный материал. Без использования этого материала светское искусство было бы во много раз беднее по своей художественной выразительности.

С другой стороны, многие конкретные религии выдвигают определенные  препятствия для участия верующих в светской художественной деятельности. Одним из таких препятствий являются прямые религиозные запреты на определенные стороны художественного творчества и художественного восприятия. Эти запреты есть и сейчас, но особенно много их было в прошлом. Так, Русская православная церковь со времени своего возникновения (конец Х в.) преследовала народное искусство скоморохов и в XVII веке добилась его запрещения и уничтожения. А ислам в прошлом повсеместно запрещал мусульманам изображать живые существа. Запреты на некоторые виды искусства в отдельных странах сохранились и сейчас. Так, например, в главной стране мусульманского мира - Саудовской Аравии - запрещены театр и кинематограф.

Другим препятствием для участия верующих в светской художественной деятельности является созданная во многих общинах атмосфера морального осуждения тех верующих, которые увлекаются светской культурой: художественной литературой, театром, кино, танцами и др.

Религия и нравственность.

Положительное значение нравственной функции религии состоит в пропаганде позитивных нравственных норм. "Минус" этой функции состоит в одновременной пропаганде некоторых негативных нравственных норм. Однако следует еще раз подчеркнуть, что нравственную функцию религии считают противоречивой по своим результатам только историки. Что касается богословов, то, по их мнению, все нравственные нормы, которые пропагандирует религия, являются только позитивными (т.е. полезными для общества и личности). Свою ��очку зрения историки чаще всего иллюстрируют на примере христианства. Вот как выглядят их рассуждения.

Основным способом утверждения христианских нравственных норм явилось включение их в текст Библии. Нормы, включенные в Библию, обладают высочайшей значимостью для верующих, ибо их источником является, по мнению христиан, воля Божия. С точки зрения историков, в этих нормах есть нечто негативное. В частности, к негативным нормам они относят требования, изложенные в Евангелии от Матфея: подставлять другую щеку, любить своих врагов, не давать клятв, не заботиться о завтрашнем дне, никого не осуждать, прощать "до седмижды семидесяти раз", не разводиться).

Отрицательно оценивают историки и те места в Евангелиях, которые, на их взгляд, ориентируют верующих на отказ от общения с инакомыслящими. Если в Евангелии от Матфея призыв к отказу от общения с инакомыслящими следует как вывод из толкования определенных мест текста, то в Псалмах Давида этот призыв звучит прямо и непосредственно: "Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых..." (Пс., 1:1).

Однако, по мнению историков в Библии ведущее, доминирующее место занимает позитивная мораль. Главная позитивная норма - это требование гуманного отношения к людям. В Евангелиях содержатся две разные формулировки этой нормы. Первая звучит так: "Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Матфей, 7:12). С небольшой перестановкой слов эта же нравственная норма повторяется в седьмой главе Евангелия от Луки. Данную формулировку деятели культуры назвали впоследствии "золотым правилом" нравственности. Она является одновременно и требованием делать добро, и критер��ем нравственности, способом узнать, какой поступок является хорошим, а какой - плохим. Золотое правило нравственности сформулировано в некоторых более древних, чем Евангелия, документах прошлого. Однако миллионы людей узнали об этом правиле только из Евангелий. Вторая формулировка требования гуманизма звучит так: "Люби ближнего твоего, как самого себя" (Мф., 19:19 и др.).

Но важны не только формулировки норм, но и их разъяснения. В данном случае важно понять, что значит любить ближнего и кто именно является ближним. Евангелия на эти вопросы отвечают в гуманном духе: любить ближних значит помогать им, а ближними являются все люди, нуждающиеся в помощи.

В Евангелиях и других книгах Библии много и других позитивных нравственных норм: не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лги (точнее, не лжесвидетельствуй), почитай отца и мать, накорми голодных, не оскорбляй людей, не гневайся на людей напрасно, мирись с теми, с кем поссорился, твори милостыню и не подчеркивай этого, замечай свои недостатки, оценивай людей не по их словам, а по их делам, не упивайся вином и др. Особо отметим знаменитое требование: "Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь" (3: 10).

Между негативными и позитивными нормами Библии нередко возникает состояние логического противоречия, ибо в ее текстах встречаются поучения, своим содержанием исключающие друг друга. Например, Библия одновременно учит верующих любить всех людей и не иметь общения с инакомыслящими. Но одно исключает другое. По нашим наблюдениям, в таких случаях верующие выбирают только одну сторону противоречия, а о наличии другого, прямо противоположного указания временно "забывают".

Что касается негативных норм Библии, то их "правильность" признается большинством христиан только на словах. Существует противоречие между негативными нормами морали и практическим поведением верующих. Это противоречие "хорошее", полезное для жизни верующих. Оценивая положительно все нормы, записанные в Библии, на практике и верующие, и даже служители культа нередко поступают не просто иначе, а прямо противоположным образом, чем было сказано в библейском поучении. Так, в пятой главе Евангелия от Матфея от имени Иисуса Христа верующим дается следующая рекомендация: "Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую". Однако сами служители культа зачастую, например, дают отпор грабителям.

Или другой пример. В пятой главе Евангелия от Матфея мужчинам запрещается смотреть на женщин "с вожделением". На практике "вожделение" выливается в эстетическое переживание - любование красотой женщины. В Евангелии говорится, что мужчина, который не выполнил это требование, должен или вырвать свой глаз, или отрубить свою руку. А как верующие мужчины смотрят на красивых женщин? Они смотрят нормально, как и полагается смотреть мужчинам, - любуются. Но много ли среди верующих одноглазых и одноруких мужчин? Встречаются, но далеко не все.

Одним из важных средств сохранения и укрепления позитивной морали являются нравственные идеалы. Нравственный идеал - это образ исторической личности или литературного героя, моральные качества и поступки которого являются примером для подражания. В религиях в роли нравственных идеалов выступают религиозные персонажи, жизнь и поступки которых описываются в религиозной литературе. Из них наиболее общеизвестен Иисус Христос. Остановимся на характеристике его нравственных качеств, с которыми мы встречаемся на страницах Евангелий.

Христиане дают личности Христа абсолютную нравственную оценку. По их мнению, это был совершенный человек, который не дал ни одной плохой рекомендации и не совершил ни одного дурного поступка. С точки зрения религиозной доктрины Христос не подлежит критике. Христианин, который усматривает в его словах или поступках какие-либо, пусть ничтожно малые, ошибки, тем самым немедленно перестает быть христианином.

Историки, как и верующие, образ евангельского Христа считают воплощением нравственного идеала, правда, делая при этом одну существенную оговорку. Они исходят из того, что в жизни нравственный идеал - не тот, кто безупречен во всех отношениях (таких людей просто не бывает), а тот, кто, несмотря на отдельные ошибки и недостатки, больше других способствует утверждению добра в жизни общества. Выразителем именно такого жизненного нравственного идеала и является Христос. Он давал отдельные неправильные советы, совершал отдельные неправильные поступки. Но историки считают, что и людей, и литературных героев надо оценивать не по отдельным их промахам, а по их жизни, взятой в целом.

В поступках и учении Христа преобладало хорошее. Он учил поступать так, чтобы всем людям было хорошо, т.е. учил гуманизму. Он осуждал жестокость, насилие, несправедливость, убийство, воровство, разврат, обман; призывал людей любить ближних, уважать родителей, быть правдивым, миролюбивым, уживчивым, великодушным. И в его поступках тоже доминирует доброе начало. Почти все чудеса, которые он совершил - добрые чудеса. Он исцеляет больных, кормит голодных, укрощает бурю, воскрешает мертвых. Все это делается для людей, все во имя улучшения их жизни. Но самый главный поступок в его жизни - подвиг самопожертвования. Он пошел на крестные муки и смерть во имя блага людей, зная, что только его страдания и смерть могут открыть людям дорогу к лучшему будущему. В двадцатых годах в нашей стране проходили публичные диспуты о религии, на которых с позиций религии выступал митрополит Введенский, а с позиций атеизма - народный комиссар просвещения А.В.Луначарский. На одном из таких диспутов митрополит сказал, что всем хотелось бы иметь Христа в своем лагере. Луначарский ответил: "А нам нет. Мы в Христе не нуждаемся". Жизнь показала, что неверующие тоже нуждаются в Христе, но нуждаются не в Христе-Боге, а в Христе - литературном герое, который стал в мировом общественном мнении и в мировом искусстве символом высокого добра.

[limesinferior]

"Наука и религия: Дж. Хаксли и Ф. Г. Добржанский", Михаил Конашев

Михаил Борисович Конашев

Главный научный сотрудник СПбФ ИИЕТ РАН

Область исследований: история и философия эволюционной биологии, история цензуры.

Соотношение науки и религии в конце ХХ века вновь приобрело статус актуальной проблемы и вызывает горячие споры. Одним из новых для России поворотов в подобных дебатах является тема религиозности самих ученых, приобретающая подчас самые неожиданные ракурсы. В этих дискуссиях наибольшая концентрация сил обоих оппонируюших сторон сосредоточена на вопросе о том, верят ли ученые в бога или нет, и как они верят. Преимущественно речь идет о наиболее выдающихся ученых прошлого: А. Эйнштейне, Л. Пастере, В.И. Вернадском, И.П. Павлове и др. Основную часть в таких перечнях имен представляют, однако, не бесспорные верующие (или неверующие, если перечень приводится противоположной в данной полемике стороной). Внимание привлекают, так сказать, сомнительные случаи, когда "религиозность" или "вера" того или иного классика науки при первом же рассмотрении оказывается по меньшей мере сильно отличающейся от более или менее типичной религиозности и веры других людей. В. И. Вернадский, согласно И. И. Мочалову, неоднократно сам заявлял о своей религиозности, но при этом называл себя "верующим вне христианских церквей"(1) . Оспаривая позицию академика В. Гинзбурга, выступившего с целым рядом статей в различных научных, научно-популярных и иных изданиях о несовместимости науки и религии(2), член-корр. РАН А.А. Сидоров следующим образом доказывает религиозность А. Эйнштейна: "Когда идеи А. Эйнштейна стали использоваться атеистами, то раввин Нью-Йорка срочно телеграфировал ученому, спрашивая его: Верите ли Вы в Бога?". Телеграфный ответ Эйнштейна был таков: "Я верю в Бога Спинозы, который обнаруживается во всеобщей гармонии всех вещей, а не в бога, который интересуется судьбами и делами людей". Ответ вполне успокоил раввина. Б. Спиноза же был отлучен от церковной общины за религиозное свободомыслие, за отождествление Бога с "Природой творящей", но не за атеизм. Таким образом, нет оснований считать Эйнштейна, равно как и Спинозу, атеистами"(3).

В этих и подобным им случаях тот или иной ученый причисляется к верующим или религи1озно настроенным людям на основании его собственных устных или письменных признаний и/или свидетельств общавшихся с ним коллег, знакомых и близких по родству или духовному складу и стремлениям людей. Но являются ли свидетельства и самопризнания ученых достаточным условием хотя бы для констатации их религиозности? И что собой представляет даже объявленная самим ученым религиозность, которая, как у В.И. Вернадского, находится почему-то вне любой реально существующей религии и церкви? Даже если отвлечься или проигнорировать то весьма существенное обстоятельство, что по церковным канонам "веруюшим считается только тот, кто воцерковлен, то есть признает догмат веры, посещает церковь и соблюдает религиозные обряды"4, данные и многие другие вопросы в ряде случаев остаются без ответа. Религиозность В.И. Вернадского, А. Эйнштейна, К.Э. Циолковского связывают с "особыми эмоциональными состояниями переживания единства человека с природой, космосом, которые А. Эйнштейн, например, называл космическим религиозным чувством. Такая интерпретация позволяет сделать следующее заключение: "Научные истины и религиозные догмы не имеют в сознании верующих ученых внутренней связи, не образуют подлинного единства. Как правило, они относят религию к сфере этических проблем, то есть области, пограничной между разумом и чувствами". Однако часто отношение ученого к религии оказывается еще более "нестандартным" и неподдающимся какой-либо однозначной трактовке.

В этом смысле особый интерес предсталяют позиции двух всемирно известных биологов, создателей современной эволюционной теории, Дж. Хаксли и Ф.Г. Добржанского, чьи книги "Эволюция. Современный синтез" (1942) и "Генетика и проихождение видов" (1937)5 рассматриваются как классические труды по эволюционной теории в ХХ столетии. В их жизненых и научных путях есть много сходного и много существенных различий, отразившихся, в частности, на предложенных ими интерпретациях этических и гуманистических аспектов как собственно эволюционной теории, так и достижений науки в целом, а также негативных моментов ее развития6. Возможно с наибольшей полнотой и контрастностью особенности их собственной социально-культурной эволюции проявились как раз в отношении к религии и наиболее выпукло выявляются при сопоставлении и сравнительном анализе.

Джулиан Соррелл Хаксли был не только университетским преподавателем, натуралистом и экспериментатором, эволюционистом и активным популяризатором науки, но и "гражданином мира", первым генеральным директором ЮНЕСКО, человеком, убежденным в прогрессе человечества. Поколебать это убеждение не смогли ни Вторая Мировая, ни последовавшая за ней "холодная" войны, и базировалось оно прежде всего на прогрессе науки, непосредственным участником или точнее созидателем которого был Хаксли. Идея прогресса отстаивалась Хаксли на протяжении всей его жизни в целом ряде работ, в том числе идея эволюционного прогресса - во вступительной статье "Эволюционный процесс" к сборнику "Эволюция как процесс"7. Именно исходя из идеи прогресса науки (и - как ее следствия - прогресса человечества), Хаксли, приступая к исполнению обязанностей секретаря комиссии по созданию образовательной, научной и культурной организации ООН, в декларации "Юнеско: цели и философия"8 открыто провозгласил, что деятельность будущей организации должна основываться на научном гуманизме. Находясь уже на посту генерального секретаря ЮНЕСКО, Хаксли пытался реализовать эту идею на практике, несмотря на то, что она могла понравиться далеко не всем, чьи политические и религиозные взгляды отличались от его собственных.

Термин "научный гуманизм" Хаксли ввел, поскольку в то время слово "гуманизм" использовалось в значениях, отличных от того, которое в него вкладывал сам Хаксли. Позднее он заменил его термином "эволюционный гуманизм", подчеркивая, что человек не просто позднейший продукт биологической эволюции, а отныне ее решающий фактор: его предназначение состоит в ответственности за будущее всего дальнейшего эволюционного процесса на планете9

Хаксли сам определял свою позицию как атеизм, утверждая, что не верит в персонифицированного бога в любом смысле из тех, что обычно используются10. Еще ранее он заявлял, что бог - порождение человека и вера в бога для него невозможна11. А позднее он не раз писал о том, что для веры в сверхъестественное больше нет места12. С эволюционной точки зрения, по Хаксли, идея бога изжила, исчерпала себя, достигла конца своего развития и перестала быть необходимой. Успехи науки, логики и психологии подвели человечество к такой стадии его эволюции, "на которой Бог больше не является полезной гипотезой"13. Все религиозные системы, находящиеся ныне в кризисе, "выросли из человеческого неведения и беспомощности перед лицом внешней природы", но благодаря науке человек получил и знания и контроль над природой.

Хаксли, однако, признает, что не все причины или основы существования религии исчезли. Связано же это с состоянием науки: по контрасту с быстрым развитием человеческого знания и контроля над внешней (по отношению к нему) природой, был достигнут совсем незначительный прогресс в познании и контроле за "внутренней средой человека как вида" и устройством общества. Хаксли полагал, что именно эти две сферы станут основыми для будушей науки, а значит, с прогрессом такой науки исчезнут и эти основания религии.

В отличии от Дж. Хаксли ��.Г. Добржанский, как свидетельствуют его собственные записи в дневнике и его ученики, был человеком религиозным - с той же очевидностью, с какой Хаксли был атеистом. Многие записи в его дневнике начинаются или заканчиваются прославлением бога, в особенности записи последних лет жизни, как например, эта (от 1 марта 1971 г.): "Но прежде всего - Господи, Слава Тебе!" В письме к дочери Софии и ее мужу Майклу Ко (Coe) от 16 мая 1957 г. он впервые затронул тему своей веры и заявил, что не принадлежит к русской православной церкви в полном смысле, или к любой другой, но пытается быть христианином и молится почти каждое утро14.

Хотя Добржанский посещал церковь и исповедовался, он действительно не являлся обычным, традиционным верующим. В записях в дневнике, касающихся религии, почти не затрагиваются вопросы совершенных грехов, их искупления, спасения после смерти, постижения божественного предначертания (личной судьбы Добржанского и судеб других людей или народов) и тому подобного. Две вещи связывают Добржанского с богом: первая - игра судьбы, то есть то, что он избежал многих и многих ее превратностей (от сталинских лагерей до смерти в случайной автомобильной аварии), настигших других, и был ею облагодетельствован, став из мальчика из провинциального украинского городка всемирно известным ученым; и вторая - продолжение (богом) его жизни. Следующие записи в дневнике говорят сами за себя. 10 сентября 1971 г. (Mather - Davis): "Как много лучше здесь, в Дэвисе, чем было бы в Нью Йорке, на старости лет! Благодарение Богу за все - во-первых, за жизнь и хотя бы относительное здоровье, во вторых, за то, что я здесь, в любезной мне Калифорнии"; 29 апреля 1973 (Пасха), Дэвис: "Наш маленький садик благодаря усилиям Ольги тоже полон цветов. Наслаждение. Как прекрасна жизнь. Господи благодарю Тебя!"; 24 июня 1973 г., Дэвис: "Воскресенье, и я разрешил себе разлениться. Читал книгу Барбары Ланд. Ведь меньше чем один человек на миллион имеет возможность читать свой некролог! Читая его вспоминается много и многое, чего нет в некрологе. По Пушкину - "воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток"; и там дальше - "я трепещу и проклинаю, и слезы лью, но строк печальных не смываю". Читая "свиток", вижу, что жизнь моя была невероятно удачна - тоже меньше чем один на миллион может похвалиться такой удачей. Господи слава Тебе!" 25 января 1972 г.: "Прожил 72 года. Интересная, разнообразная, и в целом незаслуженно счастливая жизнь. Вместо сталинской тюрьмы и расстрела стал американским буржуа, американским ученым, наставником научной молодежи. За что такое счастье? Ведь многие русские мальчики, которых я знал, были умнее и способнее меня, а они погибли или влачили жалкое существование".

Было бы излишне говорить, что концепции Хаксли и Добржанского во всех основных и существенных моментах совпадают и дополняют одна другую, если бы не одна действительно значительная разница, относящаяся, однако, не к эволюционной теории как таковой, а к трактовке на ее основе эволюции только одного вида - эволюции человека. И здесь при сравнении двух подходов с учетом рассмотренных выше особенностей получается своеобразная картина. Атеист Хаксли настаивает на том, что с началом культурной эволюции человека прекращается не только его собственная биологическая эволюция, но и эволюция всех остальных видов. Верующий Добржанский, напротив, приходит к выводу, что биологическая эволюция человека вовсе не прекращается, она продолжается наряду с культурной, в результате идет единый процесс коэволюции, в котором биологическая и культурная эволюции взаимодействуют, влияют друг на друга. При этом оба ученых постоянно подчеркивают ответственность человека за свое и всех других видов эволюционное будущее15.

Атеизм Хаксли - атеизм публичный, громкий и не воинствующий, но деятельный, активный. О религии и научном (эволюционном) гуманизме Хаксли написаны десятки эссе. Хаксли даже собирался заменить религию этим научным гуманизмом, то есть выступал как проповедник своего рода новой "квази-религии". По мнению Хаксли человек ХХ века нуждается в новой системе религиозных верований16. Такой системой, по мысли Хаксли, и является эволюционный гуманизм, который, как и все предыдущие религии, говорит человеку о его предназначении. Эволюционная биология показала место человека в природе. Человек - "высшая форма жизни, произведенная эволюционным процессом на этой планете, последний доминантный тип, и единственный организм, способный к дальнейшему основному продвижению или прогрессу. Знает он это или нет, желает он этого или нет, но отныне он - главный фактор дальнейшей эволюции земли и ее обитателей. Другими словами, его судьба - реализовать новые возможности для всего земного сектора космического процесса, быть инструментом эволюционного прогресса на этой планете". Употребление термина "инструмент" может создать впечатление, что человек в концепции эволюционного гуманизма Хаксли - всего лишь орудие некоего абстрактного, постороннего ему эволюционного прогресса. Однако, по Хаксли, это две стороны одной медали: "Наиболее священный долг человека, и в то же время наиболее великолепная его возможность, это способствовать максимальному осуществлению эволюционного процесса на этой земле; и это включает наиболее полную реализацию его собственных наследственных возможностей". Поскольку человек не может реализовать свои способности иначе как в обществе и через общество, его необходимость и его долг помогать другим людям реализовывать их способности, а обществу в целом - сохранять и улучшать социальный порядок, способствующий такой реализации.

По идее Хаксли эволюционый гуманизм снимает конфликт между религией и наукой, остается лишь конфликт межд научным знанием и определенными религиозными системами. Более того, религия должна теперь соединиться с наукой, основываться на ней. Наука дает все увеличивающееся знание и понимание, и через эволюцонную биологию указывает на природу человека, дает религии более полное понимание судьбы человека. Нетрудно заметить, что в данном случае у Хаксли речь идет о его же собственной новой религии, эволюционном гуманизме. Предыдущие же, традиционные религии остаются в конфликте с наукой. Ранее Хаксли также заявлял о кооперации между будущей наукой и будущей религией, отводя последней подчиненную роль, поскольку именно наука будет призвана определять, какие проявления религии "интеллектуально допустимы и социально желательны" с точки зрения человеческого прогресса 17.

Сама возможность предложения эволюционного гуманизма в качестве новой религии появляется благодаря трактовке Хаксли религии как социального органа, призванного решать проблему судьбы человека, его роли в мироздании и того, как ему выполнить эту роль18. При такой трактовке под понятии религии подпадают и верования гаитянских вуду, и католицизм, и фашизм, и сталинский коммунизм. Религии превращаются в "системы отношения, при котором знание может быть сочетаемо с идеалами и вообразимо сплавляться с нашими глубокими духовными эмоциями, образуя стабильный остов чувств и верований, которые в свою очередь будут влиять на поведение и помогать определять моральное и практическое действие".

Аргумент, который, по замыслу Хаксли, должен объединять его новую религию, эволюционный гуманизм со старыми религиями, состоящий в том, что все религии, науки и философии являются "творениями человека, и боги - продукты человеческого ума в той же степени, что и научные "законы"природы", недостаточен и после дальнейших пояснений Хаксли приобретает обратный, разъединительный смысл. Сам Хаксли указывает, что в исторических религиях боги выполняют роль донаучных понятийных конструкций, спекуляций воображения, призванных дать объяснение постигаемым природным явлениям. Эволюционный гуманизм базируется на научных понятиях и с этой точки зрения религией быть не может, в противном случае религия и наука просто бы совпадали. Единственный схожий или даже одинаковый элемент, объединяющий эволюционный гуманизм с религией, - это претензия быть руководящей силой, то есть идеологией. Но по определению самого Хаксли первичная фукция любой системы в настоящее время состоит в использовании знания для того, чтобы дать человеку руководство и вдохновение для дальнейшего развития. Однако этот ценностный аспект разъединяет истоические религии и "религию" Хаксли: в последней сам человек занимает место прежних богов, поскольку он в результате слепой биологической эволюции становится определяющей и направляюшей силой эволюции на земле, включая свою собственную. Его судьба в том, чтобы определять свою судьбу и судьбу целой планеты. Разумеется, такая "религия" просто не могла быть принята религиозными кругами, и принята не была.

Попытка Хаксли выдать свой эволюционный гуманизм за новую, объединяющую всех религию, помимо прочего, имеет и личную причину: он помог Хаксли разрешить многие мучившие его лично дилеммы и конфликты, в т��м числе конфликт между религией и наукой, затронувшей семью Хаксли. Не случайно он начинает свой очерк с оправдания деда, Т. Г. Хаксли, называвшего себя агностиком, указывая, что его агностицизм был выражением его веры в науку и не препятствовал его сильной и позитивной вере вообще.

Религиозность Добржанского - внутреннего, индивидуального порядка. Он, правда, пытался, обратить некоторых к Достоевскому и тем самым, как сам писал, к богу, но каждый раз обращался к одной, конкретной личности, а не к массам19. При этом он придерживался принципа реальной свободы совести. В уже упоминавшемся письме дочери от 16 мая 1957 г. он заверяет ее и ее мужа, что был бы рад, если бы они были христианской семьей, но и не протестовал, если бы не были, и не собирается влиять каким либо образом. Более того, ни в одной его работе, посвященной ценностным и этическим аспектам эволюционной теории и генетики нет ни одного слова в поддержку религии. Они написаны, как и любая другая научная работа, в стиле объективного исследователя. Более того, при их чтении вполне может сложиться впечатление, что они написаны атеистом. Кроме того, целый ряд мест в этих работах фактически демонстрирует эволюционный подход Добржанского к религии, то есть рассмотрение им религии как одного из результатов эволюции человека. В то же время по Добржанскому именно наука, а не религия, играла и играет главную роль в культурной эволюции человека, кардинально трансформировала его сознание: "Наука радикально изменила идеи человека о мире, в котором он живет. Что, возможно, наиболее важно, наука изменила представление человека о самом себе"20. Превосходство механицизма над витализмом признается ныне не только биологами, но и обычными людьми.

В оценке роли религии Добржанским имеется и то, что можно было бы по традиции назвать историческим подходом. Зародыш (зерно) эволюционного взгляда на мир он видит в иудаистки-христианской религиозной философии, согласно которой (в понимании Добржанского) божественно предопределенный исторический процесс начался с творения, прошел через стадии грехопадения человека, откровения религиозной истины, искупления и прогресса к царству божию. Благодаря такой "эволюции" "История полна надежды; может быть лучший мир и люди лучше"21. Поэтому Добржанского удивляло и огорчало безусловное неприятие эволюционной теории церковью: "Как иронично, что оппозиция эволюционной идее пришла в современные времена главным образом из религиозных кругов!"

Наконец, последнее. В основе и атеистических, и религиозных поисков обоих лежало одно и то же эмоциональное чувство: необъятность Вселенной и единение с ней, и стремление сделать человеческую жизнь лучше.

Но Добржанский рос и воспитывался в религиозной семье, прошел через революцию и Гражданскую войну. Не случайно, что к религии он повернулся в дневниковых записях после своей первой болезни в начале 50-х, но особенно после смерти жены. В силу этих и ряда других обстоятельств личной жизни и эпохи он не представлял себе, как может нравственность не основываться на морали, и причину (по крайней мере, одну из причин) отступления от нравственности или ее отсутствия видел в недостатке религиозного воспитания. После общения с внуком Николаем он записывет в дневнике 23 июня 1969 г.: "Но беда в том что у них нет нравственного религиозного воспитания, вырастают эгоистами и своевольными"22

Хотя оба отношения к религии - и Хаксли, и Добржанского противоречивы, эта противоречивость - разного характера и качества. Нерелигиозность и атеистичность Хаксли однозначна, однонаправлена и одномерна, но при этом его собственная концепция научного (эволюционного) гуманизма, как было показано выше, предлагалась им вполне серьезно и искренне как функциональная замена религий. Добржанский, будучи лично, как показано выше, религиозным человеком, в то же время в своих публичных работах фактически выступал как критик религии, противопоставляя религиозной концепции человека концепцию эволюционную, дающую реальную, а не иллюзорную, мифическую надежду и реальные средства превращения этой надежды в реальность. Это противопоставление точно выражено в названии одного из разделов статьи Добржанского - "Падение или восхождение человека". Хотя и косвенным образом, Добржанский определяет библейские тексты как результат одного из видов художественой деятельности: "Поэтическое воспроизведение выхода человека за пределы собственной эволюции можно увидеть в библейском повествовании о вкушении плода с дерева познания добра и зла"23. В чем же состояло это преступание эволюционных границ? Предки человека были всего лишь животными, не ведающими добра и зла, греха и добродетели, но на определенной ступени (стадии) своей эволюции "человечесвтво стало способно отличать правильное от неправильного, добро от зла. Традиция называет это Падением Человека. Человек "пал", когда впервые он стал способен свободно преступить и преступил этическое предписание. Однако тем же самым актом человек возвысился над уровнем животности. Человек восходил, не падал". Иначе говоря, благодаря такому преступанию человек из просто животного стал этическим животным. По Добржанскому христианская теология использовала идею, унаследованную от иудаизма и философов эллинистической эпохи о сушествовании золотого века в начале мира и последовавшей за ним регрессивной эволюции. В действительности эволюция вовсе не сделала регрессивного шага с появлением человека. Напротив, это появление человека на мировой сцене "было прыжком вперед в истории космоса. Грех, злодеяние, преступление, нарушение может случиться с существом, которое осознает себя и природу своих действий. Человек такое существо, но его предки таковым не были".

Возражая далее современным идеологам "биологической" природы человека, Добржанский вновь противопоставляет религиозное и эволюционное понимание и объяснение человека: "Как оптимистический тезис, что человек по существу добр, так и пессимистический антитезис, что он пал и развращен, предшествовали научной биологии и антропологии. Великие религии, в особенности христианство, усвоили как тезис, так и антитезис, первый как часть доктрины Первородного Греха, второй - Божественной Милости. Есть ли у науки что-либо, что можно было бы добавить к этим древним человеческим проникновениям? По крайней мере она может поместить их в контекст некоторых хорошо обоснованных (удостоверенных, установленных) открытий, которые предполагают, что человек не предопределен своей "природой" быть хорошим или плохим, но может стать тем или другим в зависимости от обстоятельств". Человек не запрограммирован биологически стать альтруистом или эгоистом, святым или грешником, героем или трусом, тружеником или лентяем. Но он обладает возможностью стать кем угодно. "Человеческая адаптивность основывается на замечательной открытой бесконечности образцов поведенческого развития".

Разумеется, биологическая природа человека несовершенна. Но именно наука позволяет не только устранить такие очевидные для всех его плохие биологические качества, как наследственные болезни, но и, возможно, в будущем усовершенствовать его биологическую природу, приобрести желаемые качества и способности при должной осторожности и мудрости. Эволюция жизни и эволюция человека не закончились, и человек, если использовать научную метафору, остается "незаконченным экспериментом". Принципиальная разница между научным и религиозным подходом к человеку состоит в ответе на вопрос: чей это эксперимент. "Последователи религиозных традиций верят, что вселенная есть предприятие (дело) Господа. Однако человек открыл, что оба эксперимента продолжаются, и что он сам призван в них участвовать и помочь их осуществлению. В рамках ограничений, налагаемых законами природы, человечество может сделать все, от него зависящее, чтобы сформировать свое будущее в соответствии со своими представлениями о добре и красоте". Сборник, в который вошла процитироанная статья Добржанского, был опубликован в год его смерти.

Сравнение реальных жизненных положений двух ученых и их жизненных путей помогает, по крайней мере отчасти, объяснить эти противоречия. Как неоднократно указывалось, одним из "вечных" корней религии является личная смертность и неустроенность (в широком смысле) человека: лучшее будущее человечества (человека как вида) не отменяет бренности каждого данного индивида и невосполнимости его личных жизненных утрат (понимаются ли последние, как утраты близких, или нереализованные способности личности). В этом смысле эволюционная надежда Добржанского, изложенная выше, также не дает никакого спасения ему лично в настоящем. Она не отменяет его личной смертности, завершения его жизни. А жажда жизни у него была неуемная. Через полгода после того, как в ходе рядового медицинского осмотра у него обнаружили рак крови, Добржанский записывает в дневнике 1 января 1969 г.: "В июне открыли мою болезнь; за последние два месяца здоровье Наташи сильно пошло вниз; и хуже всего - теперь уже нет сомнения в том что наше единственное дитя от нас отвернулось. Значит, грозит одинокая старость и одинокая смерть. И все же жизнь прекрасна - хочется еще жить. Надо закончить книгу об эволюции. А там, если буду жив, приготовлю издание моих старых работ, и, наконец, если останется время, автобиографию. К тому же идет еще 2 больших работы - по поведению Drosophila paulistorum. Их надо довести до какого-то логически приемлемого конца. Плохо, но может быть гораздо хуже! И при всем том жить до безобразия хочется"24. При такой жажде жизни и страх смерти был огромной интенсивности. Об этом опять свидетельствуют отрывки из дневника. 21 декабря 1971 г.: "А вот тут подкралась старость, и подкрадывается смерть. Скоро придется делать операцию грыжи. Оправлюсь ли я от этой операции, и не стимулирует ли она последнее обострение лейкемии? Ох, боюсь, боюсь и смерти и предшествующих ей болезней и страданий. Боже, благодарю Тебя за жизнь, и молю Тебя укрепить меня перед смертью!"; 16 ноября 1972 г. предложение лечащего врача есть больше овощей было воспринято Добржанским как деликатное "напоминание того, что здоровье сдает и что близка уже смерть. О, как прекрасна жизнь и как ужасна смерть!". Наконец, 4 декабря 1974 г., почти ровно за год до смерти: "Доктор Пэйн, кажется, удивлен, что я все же еще не болен, хотя мое самочувствие не из хороших... Но ведь меньше чем через 2 месяца мне будет 75 лет - пожил достаточно, жаловаться нельзя. Но все же как сильно хочется жить и как страшно, что подходит смерть!"

Раличия в отношении Хаксли и Добржанского к религии, в понимании ими соотношения науки и религии, эволюции этого соотношения, в том числе его ближайшего и отдаленного будущего, в выдвинутых ими собственных его интерпретациях никак не отразились на общей судьбе последних: они так и не смогли объединить науку и религию, верующих и неверуюших, теистов и атестов. Добржанский с горечью записывает в дневнике от 11 августа 1969 г.: "Мой доклад был принят неблагоприятно юнитариями. Им очевидно не нравится мое мнение, что traditional religion должна быть принята за основу синтетического мировоззрения.

Malcolm Sutherland, президент Meadville Theological Seminary, и его коллега Ralph Burhoe отнеслись к этому с той же враждебностью, как и любой атеист! Сам Burhoe ничего не сказал, что тоже знак отрицательный. Дискуссия была большею частью направлена пртив аргумента что этика существует только у человека. Старик Hoagland думает, что этика существует и у животных, и его поддерживают другие.

Пошел спать около полуночи, усталый и с сердцебиением. Хотя все были вежливы, но нет сомнения в ихней оппозиции! Боюсь, что мое мировоззрение одинаково неприемлемо и для атеистов, и для людей религиозных, и для юнитариев, которые держатся промежуточной точки зрения". И позже, 9 октября 1971 г. сходная самооценка: "Странное чувство - в компании теологов я как будто излишен, хотя несколько из них мне сказали, что они читали мои книги". В той же записи Добржанский отмечает, что Джулиан Хаксли "враг всякой религии, кроме им сочиненной".

Ни синтез Хаксли, ни синтез Добржанского не удовлетворяли ни одну из сторон, поскольку ни одна из сторон не получала от него того, что хотела получить - своего господства, а синтез все-таки таковым не являлся.

Рассмотренные выше различия в отношении Хаксли и Добржанского к религии косвенно указывают на еще одну общую для них черту: религия остается на периферии науки, на той границе, до которой дошла наука (и человек) в постижении мира и самого себя. При этом она потеряла свой священный статус и образ, став всего лишь одним из бесчисленных ее объектов, и тем самым для обоих мыслителей уже перестала быть религией. В своем дневнике Добржанский благодарит господа за то, что жив и может еще заниматься наукой. Но если следовать логике анализа оснований религии по Хаксли, то не исключено, что в случае больших возможностей доктора Элиота и других врачей, наблюдавших и лечивших Добржанского, его жизнь была бы продлена, притом не на год - два, а на десяток - другой, и в дневник могли быть вписаны слова иной благодарности.

Мочалов И.И. В. И. Вернадский и религия // ВИЕТ. 1988. N 2. стр. 36-44; цит по: Грекова Т. И. О вере и неверии людей науки // Дни медицины и биологии в Петербурге. - СПб.: 1998. стр. 202-203.

См. напр.: Гинзбург В. Л. , Фейнберг Е. Л. Нас, атеистов, не так уж мало... // Литературная газета. 1998. N 22. 3 июня.; Гинзбург В. Л. Вера в Бога несовместима с научным мышлением // Поиск. 1998. N 29-30. 18-24 июля; Еще раз о религии и науке // Поиск. 1998. N 38. 19-25 сентября; Разум и вера. Замечания в связи с энцикликой папы Иоанна Павла II "Вера и разум" // Вестник РАН. 1999. Т. 69. N 6. стр. 546-552.

Сидоров А. А. Реплика на статью В. Л. Гинзбурга "Разум и вера" // Вестник РАН. 2000. Т. 70. N 2. стр. 173.

Грекова Т. И. О вере и неверии людей науки // Дни медицины и биологии в Петербурге. - СПб.: 1998. стр. 202.

Huxley J. S. Evolution: the modern synthesis. London, 1942.; Dobzhansky Th. Genetics and the origin of species. New York, 1937. О значении последней книги см.: Галл Я. М., Конашев М. Б. О формировании синтетической теории эволюции. Значение книги Ф. Г. Добржанского "Генетика и происхождение видов" // Вопросы развития эволюционной теории в XX веке. Л., 1979. стр. 74-84.; Lewontin R. C. Dobzhansky's genetics and the origin of species : is it still relevant? // Genetics. 1997. V. 147. N. 2. стр. 351-355.

Галл Я. М., Конашев М. Б. Джулиан Хаксли и Феодосий Добржанский: две версии эволюционного гуманизма // Наука и общество. Труды международной конференции, 21-25 июня 1999 г., С.-Петербург. СПб., 2000. (в печати). Подробнее о Дж. Хаксли и Ф. Г. Добржанском см.: Baker J. R. Julian Huxley, scientist and world citizen, 1887 to 1975: a biographical memoir. Paris, 1978.; Julian Huxley, biologist and statesman of science: proceedings of a conference held at Rice University, 25-27 September 1987. Houston, Tex., 1992.; Галл Я. М., Конашев М. Б. Классик // Природа, 1990. N. 3. стр. 79-87.; Конашев М. Б. Ф. Г. Добржанский - генетик, эволюционист, гуманист // Вопросы истории естествознания и техники, 1991. N 1. стр. 56-71.; The Evolution of Theodosius Dobzhansky / M. B. Adams. (ed.). Princeton, New Jersey, 1994.

Huxley, J. S. The Evolutionary Process // Huxley, J., Hardy A. C., Ford E. B. Evolution as a Process. London: G. Allen & Unwin, 1954. стр. 1-23.

Huxley, J. Unesco: Its Purpose and its Philosophy. London, 1946.

Huxley, J. Essays of a Humanist.London: Chatto & Windus, 1964.

Huxley, J. Religion without Revelation. New York and London: Harper & Brothers, 1927. См. также последнее прижизненное, исправленное издание: London: C. A. Watts & Co., 1967.

Huxley J. Essays of a Biologist. London: Chatto & Windus, 1923.

Huxley, J. What Dare I Think? London: Chatto & Windus, 1931.; Essays of a Humanist. London: Chatto & Windus, 1964.

Huxley, J. The Uniqueness of Man. London: Chatto & Windus, 1941. стр. 281.

APSL. B:D 65. Th. Dobzhansky Papers.

Галл Я. М., Конашев М. Б. Джулиан Хаксли и Феодосий Добржанский: две версии эволюционного гуманизма // Наука и общество. Труды международной конференции, 21-25 июня 1999 г., С.-Петербург. СПб., 1999. (в печати).

Huxley, J. Evolutionary Humanism. Melbourne: AIIF, 1954. P.10, 30.

Huxley, J. The Uniqueness of Man. London: Chatto & Windus, 1941. P. 290.

Huxley, J. Evolutionary Humanism. Melbourne: AIIF, 1954, Р. 4.

APSL. B:D 65. Th. Dobzhansky Papers.

Dobzhansky, Th. Evolution and Man's Self-Image // Evolution Anthropology, Physical. London: Phaidon Press Ltd., 1975. P. 189-220.

Dobzhansky, Th. Evolution and Man's Self-Image // Evolution Anthropology, Physical. London: Phaidon Press Ltd., 1975, Р. 189.

APSL. B:D 65. Th. Dobzhansky Papers.

Dobzhansky, Th. Evolution and Man's Self-Image // Evolution Anthropology, Physical. London: Phaidon Press Ltd., 1975, Р. 211.

APSL. B:D 65. Th. Dobzhansky Papers.

[limesinferior]

“Гуманистический манифест 2000”, Пол Куртц

Куртц Пол (Kurtz, Paul) (1925 -2012гг.) – выпускник Колумбийского университета (Нью-Йорк, США) почетный профессор Университета штата Нью-Йорк (СУНИ) (Буффало, США) – философ, культуролог, выдающийся общественный деятель, теоретик и практик светского гуманизма. Автор более 30 книг по вопросам философии и теории науки. По своим воззрениям П. Куртц принадлежит к научно-натуралистической и прагматической традиции в американской философии, испытал влияние идей Маркса, Дьюи, ученик Хука. В работах «The Fullness of Life» (1974), «Eupraxophy: Living without Religion» (1989) разработал концепцию «юпраксофи» (eu - добро, praxis – поведение, sophia – мудрость) – этическое и социально-философское учение, основанное на сочетании общечеловеческих нравственных норм и рационально осмысляемых экзистенциальных диллемах выбора. Куртц – сторонник новой гуманистической реформации («Toward a New Enlightenment (1993)), призванной противостоять медиократии (mediocracy) и как власти глобальных финансово-информационных конгломератов, владельцев масс-медия, и как господству усредненных стандартов поведения и вкуса, пошлости и посредственности. Центральный для Куртца принцип «мужество стать», т.е. способность преодолевать трудности, творить и совершенствоваться, а также забота как интегративная гуманистическая ценность, главная личностно-социальная компонента изобильной жизни («The Courage to  Become. The Virtues of Humanism» (1997)).

Гуманизм – это этическое, научное и философское мировоззрение, преобразившее наш мир. Его истоки восходят к философии и поэзии древних Греции и Рима, Китая времен Конфуция, к движению чарвака в классической Индии. Художники и писатели, ученые и мыслители, разделявшие гуманистические взгляды, определяли лицо современности в течение более чем половины последнего тысячелетия. Действительно, понятия гуманизм и современность выглядят зачастую как синонимы; дело в том, что гуманистические идеи и ценности выражают вечно обновляющуюся веру человека в свою способность самостоятельно разрешать стоящие перед ним проблемы и осваивать прежде неведомые ему сферы реальности.

Современный гуманизм достиг своей зрелости в эпоху Возрождения. Он послужил развитию современной науки. В эпоху Просвещения он породил новые идеалы социальной справедливости, в наше время вдохновил демократические перемены. Гуманизм способствовал формированию новой этики, выдвигающей на первый план ценности свободы и счастья, подчеркивающей значимость естественных человеческих прав.

Мы, подписавшие настоящий Манифест, верим, что гуманизму есть что предложить человечеству перед лицом проблем двадцать первого века и, более того, грядущего третьего тысячелетия. Многие из прежних идей и традиций, унаследованных человечеством, уже не отвечают новым реалиям и тому, что готовит нам будущее. Коль скоро нам предстоит справиться с задачами складывающегося ныне мирового сообщества, нам необходимо и новое, не рутинное мышление, и такое мышление составляет отличительный признак гуманизма. Вот почему мы решили обнародовать Гуманистический манифест 2000: призыв к новому планетарному гуманизму.

Мы предлагаем, но не навязываем, нижеследующие рекомендации, будучи уверенными в том, что это будет вкладом в диалог между людьми различных культур, политических, экономических и религиозных воззрений. Хотя все мы, выступившие с настоящим документом, разделяем общие принципы и ценности, мы готовы корректировать наши взгляды в свете новых открытий, меняющихся обстоятельств и могущих возникнуть непредсказуемых проблем. Невозможно создать постоянно действующий Манифест, но полезно и разумно создать рабочий документ, открытый для совершенствования.

Пролог к настоящему Манифесту

В двадцатом веке было обнародовано четыре основных гуманистических документа: Гуманистический манифест I, Гуманистический манифест II, Декларация светского гуманизма и Декларация взаимной зависимости.

Гуманистический манифест I появился в 1933 году в пик всемирной экономической депрессии. Подписанный 34 американскими гуманистами (в том числе философом Джоном Дьюи), он отражал представления того времени, выдвигая, во-первых, в качестве альтернативы современным религиям нетеистический религиозный гуманизм, и, во-вторых, принципы государственного экономического и социального планирования.

Гуманистический манифест II был выпущен в 1973 году как отклик на новые реалии, возникшие на мировой арене за прошедший период: распространение фашизма и его поражение во Второй мировой войне, рост силы и влияния марксизма-ленинизма и маоизма, холодная война, послевоенное экономическое восстановление Европы и Америки, создание Организации Объединенных Наций, сексуальная революция, подъем женского движения, борьба социальных меньшинств за равноправие, возникновение студенческого самоуправления в университетских городках.

Манифест вызвал широкие дискуссии. Под ним стояли имена многих ведущих мыслителей и общественных деятелей всего мира, среди которых – Андрей Сахаров (известный советский диссидент), Джулиан Хаксли (бывший президент ЮНЕСКО), Сидни Хук, Бетти Фриден, Ганнер Мирдал, Жак Моно, Френсис Крик, Маргарет Найт, Джеймс Фармер, Аллан Гутмахер и Ричи Колдер. Манифест защищал человеческие права во всемирном масштабе, отстаивая право на передвижение за пределами государственных границ, в то время как люди, оказавшиеся за так называемым железным занавесом, были этой возможности лишены. Многие марксисты Восточной Европы, разделявшие гуманистические взгляды, боролись против застывших тоталитарных режимов и приветствовали защиту демократии и прав человека.

Гуманистический манифест II уже не делал ставку на плановую экономику, вопрос о планировании мог решаться различно в разных экономических системах. Поэтому манифест был подписан как либералами и сторонниками экономической свободы, рыночных отношений, так и социал-демократами и демократически настроенными социалистами, полагавшими, что государственная власть должна играть определяющую роль в управлении народным хозяйством. Его авторы стремились демократизировать экономические системы и оценивать их, исходя из того, способствуют они или нет росту экономического благосостояния отдельных людей и различных слоев населения.

Гуманистический манифест II был создан в тот момент, когда казалось, что наступает новая нравственная революция: в нем защищалось право на контроль рождаемости, аборты, разводы, сексуальную свободу для взрослых людей по их взаимному согласию, право на эвтаназию. Его авторы стремились защитить права меньшинств, женщин, престарелых, детей, подвергающихся жестокому обращению, и неимущих. Они выступали за терпимость по отношению к различным образам жизни и за мирное разрешение имеющихся противоречий, осуждали расовые, религиозные и классовые антагонизмы; призывали покончить с террором и взаимной ненавистью. Манифест появился вслед за обращением Vatican II, в котором была предпринята попытка либерализовать католицизм. Гуманистический манифест II оставлял место как натуралистическому гуманизму, так и гуманизму либерально-религиозному. В нем утверждалась оптимистическая точка зрения на будущее человечества; указывалось на положительную роль науки и техники в повышении человеческого благосостояния; предсказывалось, что двадцать первый век станет веком гуманизма.

В 1980 году была выпущена Декларация светского гуманизма. Необходимость в ней определилась жестокой критикой, которой подвергся гуманизм и в особенности Гуманистический манифест II, в частности, со стороны фундаменталистски настроенных религиозных и правых политических сил в Соединенных Штатах. Многие из критиков манифеста утверждали, что светский гуманизм является своего рода религией. Преподавание светского гуманизма в школах, по их мнению, нарушает принцип отделения церкви от государства и ведет к созданию новой религии. Ответ Декларациисостоял в том, что светский гуманизм представляет собой комплекс моральных ценностей, нетеистическую философскую и научную точку зрения, которые не могут быть приравнены к религиозной вере. Преподавание светского гуманистического мировоззрения ни в коей мере не является нарушением принципа отделения церкви от государства. Декларация отстаивала ту демократическую идею, что светское государство должно оставаться нейтральным, т.е. не выступать ни в поддержку религии, ни против нее.

В 1988 году Международная гуманистическая академия предложила четвертый документ – Декларацию взаимной зависимости, призывающую к выработке новой всемирной этики и построению мирового сообщества, что становилось все более насущным ввиду быстрого роста международных общественных институтов.

Почему именно планетарный гуманизм?

Несмотря на то, что большинство положений предыдущих манифестов и деклараций остаются актуальными и по сей день, стало очевидно, что со вступлением мира в новое тысячелетие становится необходимым новый манифест. Со времени появления прежних манифестов во многих вопросах был достигнут значительный прогресс, однако возникли и новые обстоятельства, побуждающие нас к такому шагу: в Советском Союзе и Восточной Европе прекратил существование тоталитарный коммунизм, в основном рассыпались и возникшие в ходе двухполюсной холодной войны блоки. Новые регионы земного шара предприняли попытки демократизации, хотя многим странам все еще недостает эффективных демократических институтов. Вместе с тем, еще больше возросла глобализация мировой экономики. Международные промышленные объединения сливаются друг с другом, становятся транснациональными и в некоторых отношениях более мощными, чем многие государства земного шара. Россия, Китай и другие страны стремятся выйти на мировой рынок. Ни одна страна не в состоянии определять свою экономическую линию независимо от положения дел в мировой торговле. Эти фундаментальные изменения произошли главным образом вследствие ускоренного развития науки и техники, особенно из-за информационной революции, приведшей к возникновению всемирной экономической и культурной информационной сети. Можно утверждать, что перемены, наступившие в мире со времени появления Гуманистического манифеста II (1973 г.) столь же, если не более значительны, чем те, что повлекли за собой два столетия назад промышленная революция или изобретение Гуттенбергом наборного шрифта и печатного станка. Их влияние на всю нашу жизнь и далее будет оставаться огромным.

Однако, в то время как мир все более превращается в единую семью народов, религиозно-этническое соперничество стремится разбить его на враждующие лагеря. Вновь набирают силу фундаменталистские религии, борющиеся против принципов гуманизма и светской культуры и жаждущие возврата к архаичной религиозности. Наряду с этим получают распространение так называемые паранормальные верования “нового поколения” (New Age paranormal beliefs), поощряемые средствами массовой информации, которые навязывают публике мистическое или паранормальное восприятие действительности. Средства массовой информации охватили весь мир. Телевидение, кино, радио, пресса и книгоиздательства подчинены конгломератам средств массовой информации, почти единственной целью которых является реклама и сбыт своей продукции на мировом рынке. Кроме того, возник и во многих университетах проповедуется постмодернизм, учение, пересматривающее основные предпосылки модернизма и гуманизма, обрушивающееся на науку и технику, ставящее под сомнение гуманистические идеалы и ценности. Многие нынешние взгляды на будущее человечества являются пессимистическими, даже апокалиптическими. Но мы не согласны с ними, ибо верим, что можно создать лучший мир. Реальности мирового сообщества таковы, что только новый, Планетарный гуманизм может указать разумные пути в будущее.

II. Перспективы лучшего будущего

Впервые в истории человечества мы обладаем средствами – и этим мы обязаны науке и технике – способными улучшить условия существования человека, приблизить его счастье и свободу, обеспечить на планете достойную жизнь для всех людей. Однако сердца многих преисполнены страха, когда они думают о наступлении следующего тысячелетия. Многие, верующие и неверующие, предрекают миру потрясения, грядущий судный день. Пессимисты указывают на жестокие войны двадцатого столетия и говорят об угрозе новых форм терроризма и смут, которые могут захлестнуть человечество в наступающем веке.

Мы полагаем, что правомерна более позитивная и реалистичная оценка перспектив, ожидающих человечество в двадцать первом веке. Надо отметить, что вопреки политическим, военным и социальным неурядицам, двадцатый век стал свидетелем множества полезных достижений. К разочарованию тех, кто склонен замечать только худшее, материальное процветание, мир, улучшившееся здоровье и возросший жизненный уровень являются реальностью – и весьма вероятно, что так пойдет и дальше. В этих великих технических, научных и социальных достижениях зачастую не отдают себе отчета. Хотя плодами этих достижений пользуются в основном экономически развитые страны, их польза фактически ощущается повсюду. Необходимо перечислить хотя бы некоторые из них.

• Медицинская наука значительно улучшила здоровье людей. Она научилась бороться с болью и мучениями, увеличила среднюю продолжительность жизни. Открытие антибиотиков и разработка вакцин, современные методы хирургии, анестезия, фармакология и генная инженерия внесли свой вклад в развитие здравоохранения.

• Профилактические меры по охране здоровья общества, улучшенное водоснабжение и канализация значительно уменьшили риск инфекционных заболеваний. Широкое распространение терапевтических мер резко снизило детскую смертность.

• Зеленая революция преобразовала пищевую промышленность и увеличила сбор зерновых, уменьшила опасность голода, повысила уровень обеспеченности людей питанием на большей части земного шара.

• Современные методы производства товаров массового потребления стали более эффективными, освободив рабочих от многих форм тяжелого и изнурительного физического труда и сделав широко доступными выгоды и удобства потребительских товаров и услуг.

• Современные средства передвижения сократили расстояния и преобразовали общество. Автомобиль и самолет дали людям возможность пересекать континенты, преодолевать географическую изоляцию друг от друга. Достижения в области астронавтики открыли перед человеческим родом волнующую возможность освоения космоса.

• Технические достижения подняли на высочайший уровень современные средства связи, сделав ее всемирной. В дополнение к преимуществам, предоставляемым телефоном, факсом, радио, телевидением и спутниковой связью, компьютерная технология радикально преобразовала все аспекты социальной и экономической жизни. В экономически развитых странах мира нет ни одной общественной структуры, ни одной семьи, оставшихся не затронутыми информационной революцией. Сети всемирной паутины Интернета сделали возможной мгновенную связь почти с любой точкой земного шара.

• Научные открытия расширили ��аши знания о вселенной и о месте в ней человеческого рода. Гуманитарные исследования оказались в силах добиваться новых ��езультатов и получать их подтверждения со стороны науки и разума, тогда как метафизические и теологические спекуляции прошлого прогрессировали весьма мало или не прогрессировали вовсе. Открытия в области астрономии и физики, теория относительности и квантовая механика подняли на новую ступень наше понимание вселенной – начиная с масштабов микрочастиц и кончая масштабами галактик. Биология и генетика внесли свой вклад в наши представления о биосфере. Теория естественного отбора Дарвина помогла разобраться в том, как эволюционирует жизнь. Открытие ДНК, исследования в области молекулярной биологии продолжают раскрывать механизмы эволюции и самой жизни. Поведенческие и социальные науки углубили наше понимание общественных и политических институтов, законов экономики и культуры.

В двадцатом веке произошли многие положительные социальные и политические сдвиги, и это служит хорошим предзнаменованием на будущее.

• Исчезли практически все колониальные империи XIX века.

• Уменьшилась угроза тоталитаризма.

• Большинством стран мира в настоящее время принята Всеобщая Декларация прав человека (если не на деле, то хотя бы на словах).

• Идеалы демократии, свободы и открытого общества получили широкое распространение в Восточной Европе, Латинской Америке, Азии и Африке.

• Женщины во многих странах мира пользуются личной независимостью, обладают всеми юридическими и социальными правами, получили доступ ко многим сферам человеческой деятельности.

• По мере того как национальные экономики приобретают все более всемирный характер, экономическое процветание из Европы и Северной Америки распространяется на другие части мира. Свободный рынок и предпринимательство сделали слаборазвитые регионы открытыми для инвестиций и возможности развития.

• Решена проблема роста населения в богатых странах Европы и Северной Америки. Во многих областях мира население растет не за счет рождаемости, а за счет уменьшения смертности и увеличения продолжительности жизни, – это положительная тенденция.

• Все большему и большему числу детей в мире ныне доступно хорошее образование, распространяется грамотность, расширяется возможность приобщения к культурным богатствам, – хотя в этой области еще много предстоит сделать.

Несмотря на эти прорывы к лучшему, нам следует прямо смотреть в лицо тем суровым экономическим, социальным и политическим проблемам, которые стоят перед миром. Пророки Страшного суда настроены пессимистически; последователи Иеремии предрекают человечеству несчастья и бедствия. Наша позиция состоит в том, что указанные проблемы могут быть решены лишь под водительством разума, науки и усилиями самого человека.

• Значительная часть населения земного шара еще далека от материального изобилия; она продолжает влачить существование в нищете, голоде и болезнях, – в особенности это относится к развивающимся странам Азии, Африки, Центральной и Южной Америки. Уровень жизни миллионов детей и взрослых отмечен недостаточным питанием, дурными санитарными условиями, плохим здоровьем. Это же относится и ко многим людям в так называемых богатых странах.

• Во многих частях мира население продолжает расти со скоростью три процента в год. В 1900 году население земного шара оценивалось в 1,7 миллиарда человек. В 2000 году оно превысило 6 миллиардов. Если нынешние демографические тенденции сохранятся, то в ближайшую половину столетия оно увеличится еще на три миллиарда.

• Если население земного шара будет прирастать так, как это прогнозируется, это приведет к обвальному уменьшению, в пересчете на душу населения, пригодных для выращивания зерновых культур пахотных земель; этот показатель во многих странах (именно в Индии, Пакистане, Эфиопии, Нигерии и Иране) может упасть к 2050 году до четверти акра (0,1 га) на человека. Запасы годной для орошения воды уже истощаются, что приводит к снижению урожайности зерновых; многие реки мира начинают пересыхать (в том числе Нил, Колорадо, Хуанхэ).

• С ростом населения и по мере развития промышленности истребляются леса и лесные угодья. Примерно по два процента леса в год исчезает с поверхности Земли. Мы будем и дальше нести эти потери, если своевременно не предпримем соответствующих мер.

• Глобальное потепление, по-видимому, все увеличивается, отчасти как следствие уничтожения лесов в бедных странах и, в особенности, выбросов в атмосферу двуокиси углерода в богатых странах, продолжающих расточительно расходовать природные ресурсы. В среднем человек в Соединенных Штатах и других западных странах потребляет и загрязняет по примерным оценкам в сорок-шестьдесят раз больше, чем человек в развивающихся странах. Расточительное потребление зачастую искусственно поощряется компаниями, ориентированными на непрерывный рост производства и слишком мало озабоченными проблемами экологии.

• Популяции видов животных неуклонно уменьшаются и многие формы растительной и животной жизни вымирают, – возможно, мы имеем дело с величайшим по масштабам вымиранием со времен исчезновения динозавров, произошедшим 65 миллионов лет назад.

• Многие правительства мира столкнулись с тяжелыми экономическими проблемами, связанными с перенаселенностью городов, возникающей благодаря притоку иммигрантов из сельской местности; огромное число этих людей остаются безработными и с трудом могут существовать.

• Безработица вообще остается серьезной проблемой во многих богатых странах Европы, где не удается решить задачи занятости молодых специалистов, перехода на новые технологии, переквалификации высвободившихся работников или поиска для них другой работы.

• На целом ряде проходивших на высшем уровне международных конференций были достигнуты широкомасштабные соглашения по решению многих социальных и экологических проблем, встающих перед человечеством, однако правительствам не удается претворять принятые на себя обязательства в жизнь; лишь немногие из богатых стран считают для себя приоритетной задачей помощь бедному большинству населения земного шара, или даже заботу о собственных обездоленных и малоимущих.

• Во многих странах демократические институты остаются слабыми или вовсе отсутствуют. Слишком часты случаи, когда власти препятствуют свободным выборам, а независимую прессу заставляют молчать.

• В большинстве стран мира еще в основном не удается обеспечить женщинам равные с мужчинами права.

• Многие бывшие колониальные регионы испытывают экономический спад.

• Растет заболеваемость такими, считавшимися ранее побежденными болезнями как туберкулез и малярия, а шествие СПИДа по большей части развивающихся стран не встречает препятствий.

• Несмотря на то, что мир уже не разделен между двумя супердержавами, человечество все еще способно уничтожить само себя. Фанатичные террористы, государства-преступники и даже военные власти способны, даже не желая этого, вызвать апокалиптические события, первыми применив оружие массового уничтожения.

• Уверенность (belief) некоторых кругов в том, что свободный рынок сам собой способен излечить все социальные недуги, остается всего лишь верованием (faith). Во многих странах мира остается нерешенным вопрос, как увязать требование свободы рынка с необходимостью справедливых социальных программ помощи обездоленным и неимущим.

Мы убеждены, что перечисленные проблемы чрезвычайно серьезны и требуют от нас адекватных шагов. Мы считаем, что они могут быть преодолены только с помощью критического мышления и совместными усилиями. В прошлом человечество уже сталкивалось с угрозами своему существованию и смогло выстоять, даже победить. Проблемы, вырисовывающиеся на горизонте, возможно не больше тех, с которыми приходилось сталкиваться нашим предшественникам.

В мире существуют и другие опасные тенденции, еще недостаточно распознанные. В особенности нас тревожит распространение антинаучных и ретроградных течений, в частности, назойливые фундаменталистские голоса, слепой фанатизм и нетерпимость, будь то религиозного, политического или этнического толка. Это те самые силы, которые во многих странах мира препятствуют мерам по разрешению социальных проблем или улучшению условий человеческого существования.

• Упорная приверженность традиционным религиозным воззрениям обычно способствует нереалистичным, пассивистским, мистическим подходам к социальным проблемам, сеет недоверие к науке и слишком часто становит��я на защиту отсталых социальных институтов.

• Многие религиозные и политические группы препятствуют распространению противозачаточных средств или финансированию программ, направленных на снижение рождаемости и ограничение роста населения. Как следствие, замедляется экономическое развитие и борьба с нищетой.

• Многие из этих сил выступают против эмансипации женщины, стремятся и впредь держать ее в подчинении у мужчины.

• Мир все чаще и чаще становится свидетелем жестоких этнических конфликтов, усиливающихся национальных раздоров. Религиозная подоплека этих конфликтов в большинстве случаев освещается недостаточно: В Югославии (в Боснии и Косово) это конфликт между православными сербами, католиками-хорватами и мусульманами; в Израиле и Палестине – между ортодоксальными иудеями и мусульманами; в Северной Ирландии – между протестантами и католиками; в Шри-Ланке – между индуистами-тамилами и буддистами-сингалезами; в Пенджабе и Кашмире – между индуистами, мусульманами и сикхами; в Восточном Тиморе – между христианами и мусульманами.

• Мир справедливо обеспокоен учащающимися проявлениями терроризма и геноцида, за которыми часто стоят все те же этнические националисты или религиозные шовинисты.

• Культурное многообразие общества способствует терпимости по отношению к различным этническим и культурным традициям, признанию их права на существование. Но мы сталкиваемся также и с попытками расколоть общество, слышим сепаратистские и изоляционистские лозунги. Ирония заключается в том, что все это происходит во время, когда расистские теории нацистов полностью отвергнуты, а в Южной Африке прекратил существование апартеид. Нетерпимость породила такие явления, как этнические чистки и другие злокачественные проявления расовой ненависти.

• Во многих странах Запада получила развитие идеология так называемого постмодернизма, которая отрицает объективность науки, осуждает использование современных технологий, отвергает права человека и демократию. Некоторые формы постмодернизма проповедуют пораженчество: в лучшем случае они не предлагают никаких путей разрешения стоящих перед миром проблем, в худшем – оспаривают саму их возможность или достижимость. Влияние этого философско-литературного течения антипродуктивно, даже разрушительно. Нам оно представляется глубоко ошибочным, ибо наука предлагает разумные объективные критерии, позволяющие судить об истинности своих положений. Действительно, наука стала универсальным языком, обращенным ко всем мужчинам и женщинам из любой культурной среды.

Мы полагаем, что настала необходимость представить миру альтернативный образ завтрашнего дня. Правительства государств и руководители различных корпораций должны отказаться от близорукой политики и оказывать поддержку программам, имеющим в виду будущее. Слишком часто эти лидеры игнорируют рекомендации лучших ученых и гуманитариев, строят свою политику, исходя из предстоящих выборов или квартальных отчетов. Государственные власти должны занимать не только ближайшие экономические или политические интересы, – они должны уделять внимание нуждам всей планеты и прочного будущего человечества.

Планетарный гуманизм стремится предложить достижимые цели на длительную перспективу. В этом состоит принципиальное различие между гуманизмом и архаичной, основывающейся на религии моралью. Гуманизм рисует новые, смелые образы будущего, порождает уверенность в способности человеческого рода разрешать встающие перед ним проблемы, опираясь на разум и позитивное мировоззрение.

Философское Просвещение восемнадцатого века, во многом составляющее дух настоящего Манифеста, было, несомненно, ограничено рамками своего времени. Его трактовка разума скорее как некоего абсолюта, чем как предполагающего пробы и ошибки инструмента для достижения человеческих целей, к настоящему времени преодолена. Тем не менее, его убежденность в том, что наука, разум, демократия, образование и гуманистические ценности способствуют человеческому прогрессу, обладает для нас огромной притягательной силой и сегодня. Планетарный гуманизм, представленный в данном Манифесте, является по своему мировоззрению пост-постмодернистским. Он основывается на высших ценностях современности, стремится преодолеть отрицательное влияние постмодернизма и ориентирован на информационный век, заря которого только наступает, и на все то, что последний предвещает для будущего человечества.

III. Научное мировоззрение

Уникальная миссия гуманизма в современном мире определяется его приверженностью научному мировоззрению. Большинство принятых ныне точек зрения на мироустройство являются по своему характеру религиозными, мистическими или теологическими. Истоки этих взглядов прослеживаются далеко в древности, во временах доурбанистического, кочевого и земледельческого обществ, но только не в складывающейся ныне современной индустриальной или постиндустриальной глобальной информационной культуре. Научный натурализм (нередуктивистский материализм) помогает человеку выработать логически последовательное мировоззрение, свободное от пут метафизики или теологии и основанное на науке.

• Во-первых, научный натурализм представляет собой комплекс методологических установок. Согласно его методологии, любые гипотезы и теории должны подтверждаться экспериментально, обосновываться естественными причинами и фактами. Не допускается предполагать оккультные причины или прибегать к объяснениям трансцендентного характера. Научные методы не непогрешимы, они не дают нам неизменных абсолютных истин; однако в конечном итоге именно эти методы оказываются наиболее надежными из всех имеющихся в нашем распоряжении, позволяют расширять наши познания и решать стоящие перед человечеством проблемы. Они оказали мощное воздействие на становление мировой цивилизации. В наши дни широкие слои общества сознают практическую ценность науки, то, что наука дает положительные результаты.

К сожалению, применение научных методов зачастую ограничивается узко специальными задачами, и более общие приложения науки, способные формировать наше понимание действительности, игнорируются. Гуманисты считают, что необходимо распространить применение методов науки на другие области человеческой деятельности, и что не должно вводиться никаких ограничений для научных исследований, за исключением случаев, когда такие исследования нарушают права личности. Попытки препятствовать свободному исследованию по каким-либо моральным, политическим, идеологическим или религиозным соображениям в прошлом неизменно терпели неудачи. Нельзя недооценивать возможные благие результаты непрекращающихся научных открытий.

• Во-вторых, возможности, которые предоставляет наука для расширения наших познаний о природе и человеческом поведении, колоссальны. Научный натурализм являет собой космическое мировоззрение, основанное на верифицируемых гипотезах и теориях. Свои представления о действительности он строит не на религии, поэзии, литературе или искусстве – хотя все перечисленное является важным проявлением человеческих интересов. Научные натуралисты придерживаются определенной формы нередуктивистского материализма; естественные процессы и события адекватнее всего описываются посредством указания на их материальные причины. Эта форма натурализма оставляет место идее многообразия вселенной. Хотя природа имеет физико-химическую основу, ее процессы и объекты доступны наблюдению на многих уровнях: это субатомные частицы, атомы, молекулы; это гены и клетки; микроорганизмы, растения и животные; психологическое восприятие и познание; социальные и культурные институты; это планеты, звезды и галактики. Отсюда вытекает возможность соответствующих несхожих картин мира, в зависимости от области исследования – физической, биологической, социальной или психологической. Указанное обстоятельство не избавляет нас от необходимости понимать и ценить различные моральные, эстетические и иные культурные проявления человеческого опыта.

• В-третьих, приверженцы научного мировоззрения полагают, что нет достаточных объективных, рациональных и экспериментально подтверждаемых свидетельств в пользу достоверности религиозных интерпретаций действительности или предположений о существовании оккультных причин.Классические метафизические учения, допускающие бытие трансцендентного, несомненно, выражают страстную экзистенциальную потребность человеческих существ побороть смерть. Научная теория эволюции предлагает более скромную картину места человека в мире. Она основывается на доказательствах, полученных широким кругом научных дисциплин. Мы прямо осуждаем по��ытки некоторых ученых, о которых часто возвещают средства массовой информации, навязать общественному мнению интерпретации природных феноменов, апеллирующие к потустороннему. Современные научные космологические и эволюционные учения не дают достаточных оснований для тех умственных конструкций, согласно которым верование перешагивает пределы, доступные эмпирическому наблюдению. Мы думаем, что для человечества настало время осознать собственную зрелость – отбросить пережитки первобытного магического мышления и мифотворчества, подменяющие истинное постижение природы.

IV. Позитивные плоды технического прогресса

Гуманисты неизменно указывают на важность использования научных технологий на благо человека. От Френсиса Бэкона до Джона Дьюи, философы обращают внимание людей на возрастающую власть человека над природой, обеспечиваемую научным знанием, как и на ту огромную роль, какую играет знание в становлении и благополучии человеческого рода.

С появлением новых технологий часто возникают и непредвиденные, побочные отрицательные результаты. Начиная от луддитов в девятнадцатом веке и до постмодернистов в двадцатом, критики технического прогресса оплакивают его следствия. Гуманисты издавна отдают себе отчет в том, что иные технические новшества способны породить и новые проблемы. К сожалению, направление технологических разработок чаще всего определяется либо чисто экономическими соображениями (если продукция обещает прибыль), либо военными или политическими целями. Существует огромная опасность, связанная с бесконтрольным использованием технологий. Мировое сообщество все еще не располагает эффективной властью над оружием массового уничтожения (термоядерным, биологическим и химическим). Сходным образом, многие крупные достижения в генетике, биологии и медицине (такие как биогенетическая инженерия, клонирование, трансплантация органов и другие) заключают в себе реальную опасность, хотя и открывают огромные возможности в деле улучшения здоровья и благосостояния человека.

• Во-первых, гуманисты решительно возражают против попыток сдерживать технологические разработки, подвергать результаты исследований цензуре или заведомо ограничивать их сферу. Трудно заранее предсказать, куда могут привести научные изыскания, или какие блага они обещают. Следует быть осторожными в вопросе наложения ограничений на исследования.

• Во-вторых, мы придерживаемся мнения, что все вопросы, возникающие в связи с развитием техники, разумнее всего решать в открытых дискуссиях, не прибегая ко всякого рода непререкаемым догмам или эмоциональным лозунгам. Каждое техническое новшество следует расценивать с точки зрения возможного риска и обещаемых им выгод для общества и окружающей среды. Это предполагает в участниках дискуссии известную степень научной грамотности.

• В-третьих, мы не в состоянии обходиться без техники. Экономическая и социальная структура современного мира все больше и больше зависит от новых технологий. Если мы можем и должны решить стоящие перед нами проблемы, то не путем возврата к идиллическому естественному состоянию, но развивая новые технологии, удовлетворяющие человеческим целям и задачам, и пользуясь ими мудро и человечно.

• В-четвертых, необходимо поощрять технические новшества, снижающие степень человеческого воздействия на окружающую среду.

• В-пятых, следует приветствовать распространение технических средств, доступных бедным, – это позволит и им пользоваться плодами технической революции.

V. Этика и разум

Существенной для гуманистического мировоззрения является задача претворения высших этических ценностей в жизнь. Мы верим, что рост научного знания позволит людям поступать мудрее. В этом смысле не существует непроницаемой стены между понятиями факт и ценность, существующее и должное. Разум и знания наилучшим образом способствуют различению нами истинных моральных ценностей, – в свете очевидного и по приносимым ими плодам.

Гуманистов несправедливо упрекают в неумении предложить жизнеспособные основания идее моральной ответственности. Так, их часто обвиняют в якобы существующем упадке общественной морали. Это глубокое заблуждение. На протяжении столетий философы указывают на прочные светские основы гуманистического морального поведения. Более того, многие и многие миллионы гуманистов вели примерную жизнь, были ответственными гражданами, с любовью и заботой растили своих детей и существенно способствовали моральному прогрессу общества.

• Богословские моральные доктрины зачастую отражают унаследованные от прошлого, донаучные представления о природе и человеческом естестве. Моральные заповеди, обнаруживаемые в этом наследии, противоречивы, и разные религии часто придерживаются существенно различных взглядов по моральным вопросам. Теисты и трансценденталисты высказываются как за, так и против рабства, кастовости, войны, смертной казни, женского равноправия и моногамии. Часто члены одних религиозных сект, не опасаясь возмездия, вырезают приверженцев других сект. Многие ужасные войны прошлого и настоящего вызваны непримиримым религиозным догматизмом. Мы не оспариваем того, что верующие люди совершили много добрых дел; мы отрицаем только, что набожность является единственной гарантией добродетели.

• Гуманисты отстаивают принцип отделения церкви от государства. Мы считаем, что государство должно быть светским и не выступать ни в защиту, ни против религии. Следовательно, мы отвергаем теократии, пытающиеся навязать каждому гражданину какой-либо единый моральный или религиозный кодекс. Мы полагаем, что государство должно допускать сосуществование широкого многообразия моральных ценностей.

• Основные принципы морального поведения являются общими для всех мыслимых цивилизаций – как религиозных, так и не религиозных. Моральные склонности глубоко коренятся в человеческом естестве и развивались на протяжении всей истории человечества. Поэтому гуманистическая этика не требует согласия относительно теологических или религиозных постулатов – такого согласия и невозможно достичь – но сводит, в конечном счете, любые моральные нормы к обычным человеческим интересам, желаниям, нуждам и ценностям. Мы судим об этих нормах по тому, как они служат человеческому счастью и социальной справедливости. Люди, принадлежащие разным социокультурным средам, фактически придерживаются одних и тех же общих моральных принципов, хотя их частные моральные суждения могут различаться из-за несходных условий существования. Потому главное предназначение общества – поддерживать то, что нас объединяет, а не то, что разделяет.

Каковы ключевые принципы этики гуманизма?

• Во-первых, главной ценностью является достоинство и независимость личности. Гуманистическая этика направлена на максимизацию свободы выбора: это свобода слова и совести, право на личное мнение и независимое исследование, право каждой личности на собственный образ жизни, простирающееся настолько далеко, насколько это не наносит ущерба другим. Это легче всего достижимо в демократических обществах, в которых могут существовать множество различных систем ценностей. Таким образом, гуманисты одобряют разнообразие моральный взглядов и человеческих ценностей.

• Во-вторых, защита гуманистами личностного самоопределения не означает, что они оправдывают любую форму поведения человека. Точно так же, как терпимость гуманистов по отношению к различным образам жизни не обязательно подразумевает их одобрение. Гуманисты настаивают на том, что составляющей частью нашей приверженности свободному обществу является потребность в постоянном повышении качественного уровня наших вкусов и оценок. Гуманисты считают, что свобода предполагает ответственность. Они сознают, что все отдельные личности живут в сообществах, и что определенные поступки должны квалифицироваться как разрушительные и неправильные.

• В-третьих, философы-гуманисты всегда являлись сторонниками этики, ставящей задачу совершенствования (от Аристотеля и Канта до Джона Стюарта Милля, Джона Дьюи и М.Н. Роя). Тут в качестве моральных требований наличествуют сдержанность, умеренность, самоограничение и самоконтроль. В числе критериев совершенства – способность человека к самостоятельному выбору, творчеству, эстетическому суждению, сознательным мотивировкам собственных поступков и к разумному осмыслению действительности, а также ощущаемый им долг на практике реализовать тот главный талант, которым он наделен от природы. Гуманизм стремится выявить все лучшее в человеке – с тем, чтобы все люди могли рассчитывать в жизни на лучшее.

• В-четвертых, гуманисты отдают себе отчет в нашей ответственности и обязанностях по отношению к другим. Это означает, что мы не должны рассматривать других людей лишь как приятные или неприятные нам объекты; в них надо видеть самостоятельные личности, имеющие равное с нами право на внимание к себе. Гуманисты придерживаются принципа, согласно которому “каждый заслуживает человечного отношения”. Они признают Золотое правило – “не поступай с другими так, как не хотел бы, чтобы поступали с тобой”. Точно так же, гуманисты признают древнюю заповедь, предписывающую нам “принимать в свою среду чужих”, уважая их отличия от нас. В виду многообразия человеческих убеждений, все мы отличаемся друг от друга, однако мы можем быть друзьями на более широком уровне общения.

• В-пятых, гуманисты уверены, что такие качества как способность сопереживания и заботливость по отношению к ближнему весьма существенны для нравственного поведения. Это предполагает, что нам следует развивать в себе альтруистическое отношение к нуждам и интересам других людей. Краеугольным камнем морального поведения являются общечеловеческие нормы морали; другими словами, те главные нравственные достоинства, которые признаются людьми повсюду независимо от их культурной и религиозной принадлежности. А именно: мы должны говорить правду, сдерживать обещания, быть честными, искренними, доброжелател��ными, надежными и ответственными, проявлять верность, понимание и благодарность; должны быть беспристрастными, справедливыми и терпимыми; уметь осмыслять и преодолевать наши различия и стремиться к сотрудничеству; мы не можем добиваться чего-либо хитростью или насилием, причинять увечья или иной ущерб другим людям. Хотя гуманисты и призывают к свободе от гнетущих пуританских догм, в той же мере они отстаивают идею нравственного долга.

• В-шестых, одним из первых пунктов в гуманистической программе действий является обеспечение морального воспитания детей и юношества, которое способствовало бы становлению характера человека и должного отношения к общечеловеческим моральным нормам, а также поощряло его нравственное совершенствование и потребность в самостоятельном моральном осмыслении происходящего.

• В-седьмых, гуманисты рекомендуют в своих моральных суждениях руководствоваться разумом. Они указывают на тот факт, что познавательная способность играет существенную роль в принятии нами нравственных решений. В частности, мы поневоле погружаемся в размышления, сталкиваясь с нравственными дилеммами. Любые человеческие ценности и моральные принципы адекватнее всего могут быть обоснованы в свете рефлексии. В случае противоречий с другими людьми нам следует искать согласия, где только возможно, путем разумного диалога.

• В-восьмых, гуманисты полагают, что необходима готовность корректировать свои этические принципы и ценности в свете существующих реальностей и того, что мы предвидим в будущем. Учитывая ценный моральный опыт прошлого, мы должны искать и новые решения моральных дилемм, как извечных, так и нынешних.

Примером могут служить дискуссии относительно добровольной эвтаназии, обострившиеся в особенности в богатых странах, где современная медицина дает возможность поддерживать жизнь тем безнадежно больным, кто при прежних условиях должен был умереть. Гуманисты обосновывают право человека на достойный уход из жизни, как и право разумных взрослых людей отказаться от медицинской помощи, избавляя себя от страданий и даже приближая смерть. Гуманисты признают также важность движения за устройство хосписов, облегчающих умирающим людям их последние дни.

В той же мере, мы должны быть готовыми принять новые возможности воспроизведения рода, открывшиеся благодаря научным исследованиям – такие как оплодотворение клетки в лабораторных условиях, вынашивание женщиной чужого плода, генетическая инженерия, трансплантация органов и клонирование. В этих вопросах мы уже не можем оглядываться на моральные устои прошлого. Следует уважать право человека на самостоятельный выбор.

• В-девятых, гуманисты утверждают, что достойной следует считать этику, основанную на принципах. Это значит, что цель не оправдывает любых средств; напротив, характер самих наших целей определяется средствами, которыми мы пользуемся. Существуют границы дозволенного. Понимание этого особенно важно сегодня, имея в виду тиранические диктатуры двадцатого века, в которых исповедуемые едва не с религиозным рвением политические идеологии допускали морально сомнительные средства в достижении призрачных целей. Мы остро ощущаем трагедию миллионов людей, навлеченную на них теми, кто смел оправдывать великое зло обещаемым великим будущим благом.

VI. Наш общий долг перед единым человечеством

Сегодня самой насущной задачей мирового сообщества является выработка нового планетарного гуманизма – такого гуманизма, который стоял бы на страже прав человека и боролся за человеческую свободу и достоинство, но также указывал бы и на наш долг перед человечеством как единым целым.

• Во-первых, основополагающим этическим принципом планетарного гуманизма является необходимость уважать достоинство всех людей в мировом сообществе. Без сомнения, в настоящее время каждый человек сознает свои многочисленные обязательства по отношению к тем социумам, которым принадлежит, – он отвечает за свою семью и друзей, за свое общество, город, государство или нацию. Однако к числу этих обязанностей человека нам следует добавить еще одну, новую – именно нашу ответственность за тех, кто находится за пределами границ нашего государства. Ныне, сильнее чем когда-либо прежде, мы связаны морально и физически с каждым человеком на земном шаре, и когда колокол звонит по одному из нас, он звонит по всем нам.

• Во-вторых, где только возможно, нам следует действовать таким образом, чтобы сумма человеческих страданий уменьшалась, а счастья – возрастала, и это правило распространяется на весь мир. Указанный принцип признается как верующими, так и неверующими; он существен для всего здания человеческой морали. Ни одно общество не сможет долго просуществовать, если оно допускает среди своих членов массовое нарушение общечеловеческих норм нравственности. Ныне суть вопроса заключается в границах применения принципа. Мы полагаем, что этот наш нравственный долг следует осмыслить как всеобщий: нам должно быть дело не только до благополучия тех, кто принадлежит одному с нами сообществу или живет в одном с нами государстве, но также и до всего мирового сообщества.

• В-третьих, нам следует остерегаться чрезмерного подчеркивания национальных культурных особенностей, которые могут служить взаимному отчуждению и быть деструктивными. Мы должны быть терпимыми к культурным различиям, за исключением случаев, когда сами эти культуры проявляют нетерпимость или жестокость. Настало время подняться над узкой клановостью, чтобы найти общую для всех моральную почву. Этносы являются продуктом былой социальной и географической изоляции, более не свойственной открытому мировому сообществу, в котором сотрудничество и смешанные браки не только возможны, но и должны только приветствоваться. Хотя лояльность по отношению к своей стране, своему роду, своей этнической группе и способна поднимать людей над их своекорыстными интересами, проявления этнического и государственного шовинизма часто принимают разрушительный характер. Таким образом, нравственное отношение и доброжелательность не должны замыкаться рамками этнических анклавов или государственными границами. Основанная на разуме мораль побуждает нас созидать и укреплять институты сотрудничества людей, принадлежащих разным этносам. Она объединяет, а не разделяет нас друг от друга.

• В-четвертых, уважение и внимание к личности должно распространяться в равной мере на всех людей. Это в свою очередь означает, что ко всем людям следует относиться гуманно, и что права человека следует отстаивать повсеместно. Соответственно, каждый из нас обязан способствовать уменьшению страданий человека в любой точке земного шара, служить всеобщему благу. Этот принцип означает сострадательность и доброжелательность в их высшем смысле. Он подразумевает, что люди, живущие в богатых странах, обязаны где только могут смягчать страдания и заботиться о росте благосостояния населения бедных регионов мира. Со своей стороны, слаборазвитые регионы должны сменить озлобление против богатых на разумное и позитивное к ним отношение. Лучшее, что богатые могут сделать для бедных – это помочь им помочь самим себе. Коль скоро беднейшим членам общей человеческой семьи требуется помощь, богатым надо ограничить себя в расточительном потреблении и излишнем потворстве своим прихотям.

• В-пятых, указанные принципы относятся не только к мировому сообществу, как оно сложилось в настоящее время, но также и к его будущему. Мы несем ответственность перед поколениями, которые будут жить в ближайшем и отдаленном будущем. Таким образом, люди, основывающие свою нравственность на разуме, сознают долг по отношению к потомкам детей наших детей, к сообществу всех человеческих существ, живущих ныне и будущих жить после нас.

• В-шестых, каждое поколение обязано пытаться, насколько это в его силах, оставить окружающую земную среду в лучшем состоянии, чем ее получило.Следует избегать излишнего загрязнения среды и использовать то, в чем мы нуждаемся, рационально и с умеренностью – с тем, чтобы не растрачивать невосполнимых земных ресурсов. В эпоху быстрого роста населения и ускоренного потребления ресурсов это может показаться недостижимым идеалом. И все же мы должны приложить к этому все усилия, ибо наши сегодняшние действия определяют судьбу грядущих поколений. Можно оглянуться назад и ретроспективно оценить действия наших предков, справедливо порицая их за оплошности или, напротив, благодаря за добрые свершения. Например, заслу��ивают критики те, кто бездумно растрачивал запасы нефти и природного газа, расходовал водные ресурсы. С другой стороны, мы признательны архитекторам и инженерам прошлого за природные заповедники, системы водоочистки и подземного захоронения отходов, автострады и мосты, которые они в свое время создали и которыми мы пользуемся поныне.

Мы способны сопереживать будущему миру и строить предположения относительно того, какими будут его обитатели, а также ощущать свой сегодняшний долг перед днем завтрашним. Наш долг по отношению к будущему вырастает отчасти из благодарности, а может и осуждения прежних поколений, из памяти о тех жертвах, которые они принесли и плодами которых мы пользуемся. Будущие поколения нуждаются в своих представителях в нынешнем дне, призванных отстаивать их интересы и защищать их будущие права. Мыслить таким образом – отнюдь не значит выдвигать неисполнимые требования, поскольку значительная часть человечества уже сейчас ощущает моральную ответственность за судьбу будущих поколений, включая состояние окружающей среды. Можно даже утверждать, что героический идеализм, ставящий преданность любимому делу выше личных интересов и направленный на благо человечества, вдохновлял людей во все времена.

• В-седьмых, нам следует остерегаться совершить что-либо, что сможет подвергнуть опасности саму жизнь будущих поколений. Мы должны следить за тем, чтобы наше земное сообщество не довело атмосферу, воды и почву до состояния, когда возможности продолжения жизни на земле окажутся всерьез подорванными; мы должны следить за тем, чтобы земное сообщество не выпустило из-под контроля оружие массового уничтожения. Впервые за свою историю человечество располагает средствами, достаточными, чтобы уничтожить само себя. Нынешнее ослабление холодной войны не гарантирует нас от того, что нависший над человечеством Дамоклов меч не будет обрушен одержимыми местью фанатиками или теми, кто, балансируя на краю пропасти, ради спасения мира рискует его уничтожить.

Таким образом, новый жизнеспособный планетарный гуманизм сосредоточен на идее обеспечения безопасного и надежного лучшего мира, что составляет нашу первоочередную обязанность. Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы это стало нашим нравственным долгом. Долгом, который вменялся бы всем людям Земли, равно верующим или рационалистам, теистам или гуманистам, богатым или бедным, людям любой расы, этноса и национальности.

Необходимо убедить собратьев по человеческому роду в настоятельной необходимости совместной работы по созиданию нового планетарного согласия, в котором задачи сохранения и улучшения участи человечества в целом составляли бы нашу высочайшую нравственную обязанность.

VII. Планетарный Билль о правах и обязанностях

Во исполнение обязательств перед планетарным гуманизмом, мы предлагаем проект “Планетарного Билля о правах и обязанностях”, конкретизирующего наш планетарный долг способствовать процветанию человечества в целом. Он включает в себя “Всеобщую Декларацию прав человека”, но идет дальше и содержит некоторые новые положения. Многие независимые страны стремятся реализовать эти положения внутри своих государственных границ. Но существует все возрастающая необходимость в четко сформулированном Планетарном Билле о правах и обязанностях, обращенном ко всем представителям человеческого рода. Его претворение в жизнь будет делом нелегким. Оно будет зависеть, конечно, от наличия достаточных ресурсов. Хотя свободный рынок и является динамичным инструментом в обеспечении экономического роста и развития, он не непогрешим, и может возникать необходимость в дополняющих рынок социальных мерах, дающих возможность пользоваться благами более широким социальным слоям. Вероятнее всего, средства, годные для осуществления задач настоящего Билля, будут зависеть главным образом от частного сектора, но и общественный сектор также должен будет сыграть свою роль. Несомненно, вносимые предложения встретят громадное политическое противостояние, но нам следует по меньшей мере поставить цели на долгосрочную перспективу, даже если в настоящее время в некоторых регионах мира осуществить их слишком трудно.

• Во-первых, мы должны стремиться к тому, чтобы покончить с нищетой и голодом, обеспечить всему населению земного шара должное здравоохранение и жилье. Это значит, что ни один человек не может быть лишен нормального питания и чистой воды, и что нам следует сделать все, что в наших силах, чтобы искоренить инфекционные заболевания, обеспечить должные санитарные условия и гарантировать каждому жилье, хотя бы по минимальным стандартам. Пока это всего лишь задача; однако по моральным основаниям абсолютно необходимо приступать к делу уже сейчас.

• Во-вторых, мы должны стремиться к тому, чтобы обеспечить каждому человеку экономическую безопасность и достойный заработок. Это предполагает реальную возможность для людей найти работу, иметь гарантию от безработицы, социальную защиту престарелых. Необходимы специальные программы для инвалидов, дающие возможность освоить посильные профессии и помочь им в трудоустройстве.

Важнейшим условием достижения этой задачи является готовность людей помогать самим себе: каждый должен прилагать собственные усилия к тому, чтобы иметь достаточный доход. Задача общества состоит в том, чтобы с помощью частных или общественных средств создать нуждающимся соответствующие условия.

• В-третьих, каждый человек должен быть защищен обществом от какого-либо неоправданного ущерба, опасности своему существованию или смерти. Каждый представитель человеческого рода должен быть гарантирован от физического насилия, покушений на собственность и страха перед моральным давлением (будь то со стороны частных лиц, общественных или политических институтов). Он должен быть защищен от сексуальных оскорблений, домогательств и изнасилования. Сексуальное поведение должно основываться на принципе взаимного согласия. Половые отношения или браки с детьми не могут допускаться ни при каких обстоятельствах.

Высшая мера наказания является неприемлемой формой мести. Ее следует заменить другими средствами сдерживания преступности, например, такими как пожизненное тюремное заключение. В большинстве цивилизованных стран смертная казнь уже отменена.

• В-четвертых, люди должны иметь право по своему выбору создавать семью, согласно со своими средствами к существованию, а также право иметь или не иметь детей. Каждый отдельный человек должен пользоваться правом свободно выбирать своего спутника жизни, если он вообще хочет его иметь, и самому определять, когда и сколько иметь детей. Должно быть обеспечено право людей растить собственных или приемных детей, или вообще не иметь семьи.

Те, кто предпочел иметь детей, берут на себя определенные обязательства: родители должны создать детям безопасную и благожелательную обстановку. Дети не должны подвергаться насилию со стороны родителей. Не допускается принуждать детей младшего возраста и подростков к работе взрослых или слишком тяжелому труду. Родители не могут пренебрегать своими обязанностями по отношению к детям или отказывать им в достаточном питании, необходимых санитарных условиях, крове, врачебной помощи и защите.

Родители не должны лишать своих детей возможностей образования, культурного обогащения и интеллектуального развития. Хотя нравственное руководство со стороны взрослых и жизненно необходимо, родителям не следует навязывать детям собственные религиозные представления или моральные ценности, стремиться внушить им определенные взгляды. Дети, подростки и молодые люди должны иметь доступ к различным точкам зрения и поощряться к самостоятельному мышлению. Следует уважать взгляды даже маленьких детей.

• В-пятых, возможности для получения образования и культурного обогащения должны быть общедоступными. Каждый человек должен иметь возможность расширять свои познания. Как минимум школьное образование следует сделать доступным каждому ребенку от самого младшего до подросткового возраста. Однако возможность получения или продолжения образования должна быть обеспечена и для других возрастных категорий. Существуют минимальные образовательные стандарты, которых должен достичь каждый человек: это основные навыки в чтении, письме и математике. Освоение более высоких уровней зависит от таланта и способностей. Прием в высшие учебные заведения должен вестись по критерию достаточной подготовки; учащимся по мере возможности должны выплачиваться стипендии, с тем, чтобы ни один способный студент не был вынужден отказаться от образования из-за финансовых трудностей.

Все дети должны получать какие-либо полезные трудовые навыки, способные обеспечить в дальнейшем возможность заработка. Это предполагает известную степень компьютерной грамотности, общей культуры и способности ориентироваться в сфере коммерции.

Учебные программы обязаны развивать понимание научных методов исследования и критическое мышление. Не следует полагать никаких ограничений свободному исследованию. Обучение должно включать естественные, биологические и общественные науки. Должны преподаваться также теория эволюции и основы экологии.

Учащиеся должны знакомиться с принципами здравоохранения, правильного питания, санитарии и физической культуры. Сюда входят определенные познания в области научной медицины и физиологии человека. С раннего возраста должна быть доступна возможность соответствующего сексуального просвещения, касающегося вопросов ответственного сексуального поведения, планирования семьи и методов контрацепции.

Учащиеся должны получать знания относительно различных культурных традиций. Сюда входит сравнительное изучение религий, языков и культур, а также выработка эстетической восприимчивости к художественным формам выражения. Общую историю следует изучать, начиная с истории собственной страны и ее культуры, но также знакомиться и с другими культурами, в том числе и с историей мировых цивилизаций.

Нужно всемерно повышать в учащихся “планетарную грамотность”, то есть сознание ответственности за окружающую среду.

Обучение не может быть узко специализированным, следует поощрять попытки междисциплинарного осмысления изучаемых предметов.

• В-шестых, никто не должен подвергаться дискриминации по признаку расы, этнического происхождения, национальности, культуры, касты, классовой принадлежности, вероисповедания, пола или сексуальной ориентации. Пора ввести в обиход новый способ идентификации человека – принадлежность к мировому сообществу. Этот признак должен быть приоритетным по отношению ко всем остальным, и может служить основой для искоренения всякой дискриминации.

Расовая, национальная и этническая ненависть безнравственны. Каждый человек – член одного и того же человеческого рода, и как таковой наделен всеми его преимуществами и возможностями.

Источником дискриминации могут служить и классовые противоречия. Традиционные иерархические барьеры, как, например, в кастовой системе, препятствовали миллионам людей в их продвижении вперед. Предпринимались попытки ликвидировать пропасть между богатыми и бедными путем разорения богатых, вместо того, чтобы улучшать условия существования бедных. В других случаях тяжелое положение бедных игнорировалось или ставилась задача лишь удержать их в подчинении.

Право каждого человека исповедовать свою религию и соблюдать обряды должно уважаться безо всякой дискриминации. Такой же свободой не отправлять культов должны пользоваться сектанты, скептики и атеисты, взгляды которых заслуживают не меньшего уважения.

Недопустима половая дискриминация. Женщины имеют право на одинаковое с мужчинами отношение со стороны общества. Не может быть оправдана никакая дискриминация в выборе работы, образования или сферы культурной деятельности. Общество не должно лишать равных с другими прав гомосексуалистов, бисексуалов и транссексуалов.

• В-седьмых, в цивилизованном обществе должен уважаться принцип равенства, в четырех главных применениях.

• Равенство перед законом. Каждый человек должен пользоваться установленной и равной для всех защитой закона. Одни и те же законы должны действовать как в отношении официальных лиц, так и рядовых граждан. Никакое положение не может ставить кого бы то ни было выше закона. Закон не должен различать расы, цвета кожи, этнической принадлежности, вероисповедания, пола, благосостояния.

• Равное уважение. Все люди равны в достоинстве, и никому не может быть отказано в преимуществах и правах, которыми пользуются остальные. Это положение не лишает общество права сдерживать, карать и лишать свободы тех, кто нарушает законы, применяет насилие и совершает преступления против других членов общества.

• Удовлетворение основных потребностей каждого. Человек может не иметь достаточных сил и средств к существованию и не по своей вине оказаться неспособным удовлетворить минимально необходимые потребности в пропитании, крове, безопасности, поддержании здоровья, культуре и образовании. В подобных случаях общество, если оно располагает к тому средствами, обязано по мере возможности помочь человеку удовлетворить эти основные потребности. Такая благотворительность соотносится с трудоспособностью человека. Общество не должно потворствовать иждивенческим настроениям.

• Равенство возможностей. В свободных сообществах каждый играет по одним и тем же правилам. В открытом свободном обществе и взрослым и детям должны быть предоставлены равные возможности преследовать свои интересы и воплощать в жизнь мечты, проявлять свои, уникальные в каждом, способности и таланты.

• В-восьмых, каждый человек вправе пользоваться жизненными благами, стремиться к счастью, творить и отдыхать сообразно собственным представлениям в той мере, в какой это не наносит ущерба благополучию других. Суть в том, что каждому должна быть дана возможность осуществлять свои личные планы, согласующиеся с возможностями общества, но их фактическая реализация зависит не от общества, а от самого человека. Личное счастье, однако, может зависеть от материальной обеспеченности, собственных сил, различных ситуаций и взглядов, так что никому не следует ждать от общества того, что оно найдет способы удовлетворить весь спектр несовместимых друг с другом вкусов и целей.

• В-девятых, люди должны иметь возможность наслаждаться искусством и самим творить его – имеется в виду литература, поэзия, театр, изобразительные искусства, танец, музыка, пение. Эстетическое воображение и творческая деятельность могут безмерно способствовать обогащению духовной жизни, самореализации и человеческому счастью. Общество должно поощрять и поддерживать искусство, содействовать его широкому внедрению во все сферы жизни человеческого сообщества.

• В-десятых, недопустимо стеснять, ограничивать или воспрещать человеку свободу в том, что является законной широкой сферой его личного выбора.Этим предполагается свобода мнений и совести – безусловное право исповедовать какую-либо веру или не исповедовать никакой, свобода слова и право на собственный образ жизни, поскольку оно не входит в противоречие с правами других.

• Последнее включает в себя право на ��астную жизнь.

Должна уважаться конфиденциальность.

Каждый человек в своей частной жизни должен быть свободен от политического или социального принуждения.

Женщины должны иметь право самим распоряжаться собственным телом. Это предполагает свободу иметь или не иметь детей, право на добровольную контрацепцию и прерывание беременности.

Супружеские пары должны располагать достаточной информацией в области планирования семьи, иметь возможность прибегнуть к искусственному оплодотворению или получить биогенетическую консультацию.

Совершеннолетним людям дозволяется вступать в брак с теми, с кем они пожелают, независимо от расовой, этнической, религиозной, классовой, кастовой или национальной принадлежности партнера. Супружеские пары одного пола должны обладать теми же правами, что и гетеросексуальные пары.

Не должны запрещаться смешанные браки, в частности между белыми и неграми, и браки между родственниками.

Здравоохранение должно предусматривать право пациента на сознательный выбор. Взрослый человек должен иметь возможность предпочесть тот или иной способ лечения или вовсе отказаться от медицинской помощи.

Люди должны иметь право вступать в те или иные организации, разделяя с ними общие интересы и участвуя в общественной деятельности. Следует уважать право граждан на создание добровольных общественных объединений, при условии их мирного ненасильственного характера.

VIII. Новый глобальный план действий

Многие из тех высоких идеалов, которые были выдвинуты после Второй мировой войны и нашедших свое выражение в таких документах, как Всеобщая декларация прав человека, отходят повсюду в мире на второй план. Если мы намерены повлиять на будущее человечества, нам необходимо еще настойчивей работать со вновь возникшими в мире силами, способствуя установлению справедливого и стабильного миропорядка, уменьшению нищеты, разрешению конфликтов и сохранению окружающей среды. В свете изменившихся таким образом обстоятельств, перед нами вырисовываются новые приоритетные задачи.

• Во-первых, это безопасность. Не решена проблема региональных конфликтов и войн, а также не ликвидирована опасность, заключенная в самом существовании оружия массового уничтожения. За последние пятьдесят лет внутренние вооруженные конфликты и гражданские войны далеко превзошли межгосударственные, как по своему числу, так и по количеству человеческих жертв. Подобные конфликты неизменно возникают в тех случаях, когда одно этническое сообщество внутри государства чувствует себя притесняемым властью или другим этническим сообществом и ощущает невозможность выразить свои претензии законным путем. Устав Организации Объединенных Наций специально запрещает вмешательство во внутренние дела своих членов; в силу этого у международного сообщества отсутствует законодательная база для попыток решать межплеменные, этнические и другие конфликты, не выходящие за пределы границ данного государства, против воли его правящей верхушки. Более того, любая попытка силового вмешательства в подобные конфликты вероятнее всего столкнется в Совете Безопасности ООН с вето, которое будет наложено его постоянным членом, дружески настроенным по отношению к правительству данного государства. Со времен окончания холодной войны Соединенные Штаты, при поддержке НАТО и других политических организаций Запада, часто пытались восстанавливать мир силой в обход Организации Объединенных Наций и серьезно подорвали ее авторитет.

• Во-вторых, развитие человека. Мы ждем смелых и новаторских идей, направленных на максимальное ускорение человеческого прогресса в мировом масштабе. Сегодня, как и в прошлом, остро стоит проблема неравенства между богатой и экономически отсталой частями планеты. Развитые страны могут в известной мере способствовать преодолению этого неравенства путем вложения капиталов, оказания технической помощи, а также помощи в области образования.

Нам нужно проставить новый акцент на социальном, а не только экономическом развитии, учитывая тот факт, что экономическое развитие не всегда ведет к социальному, и потому уменьшить нищету и вовлечь большее число людей в денежную экономику должны прямые инвестиции в социальную сферу. Необходимо поддерживать меры, направленные на непосредственное улучшение здоровья и благосостояния беднейших слоев населения, особенно женщин и девушек. Сюда должны быть включены усилия по стабилизации, а в дальнейшем и снижению показателей роста населения.

Помощь в развитии зачастую рассматривалась странами-донорами как инструмент иностранного империализма или торгово-промышленной политики. С окончанием холодной войны необходимость соревноваться в поддержке развивающегося мира уменьшилась, а вместе с тем снизились и масштабы помощи, направленной на его развитие. Эта тенденция должна быть преодолена.

Мы настоятельно призываем все индустриальные страны в качестве первого шага принять основные положения, сформулированные Организацией Объединенных Наций, касающиеся международного содействия развивающимся странам, а именно выделять (возможно в виде налога) ежегодно по 0,7 процента своего годового дохода на содействие их развитию, из которых двадцать процентов должно идти на социальное развитие, а двадцать процентов из бюджета социального развития на решение проблем народонаселения. В последующие годы эта помощь должна возрасти.

Дополнительные усилия должны быть затрачены на преодоление разрыва в культурном уровне между разными социальными группами, наблюдаемого в беднейших странах, на обучение и переквалификацию безработных, улучшение условий труда (особенно женщин и социально незащищенных), и на вложение более крупных средств в здравоохранение, образование и культуру.

Мы предлагаем всем государствам мира поддержать “Каирскую программу действий”, с тем чтобы обеспечить половое здоровье и связанные с воспроизведением рода права человека, способствовать улучшению качества жизни беднейших слоев и остановить общий рост населения в мире. Индекс развития человека, ежегодно публикуемый Организацией Объединенных Наций в рамках принятой ей Программы развития, может служить мерой выполнения социальных программ в каждой отдельной развивающейся стране.

В развивающихся странах возрастает роль неправительственных организаций, выступающих в качестве непосредственных получателей направляемой помощи, что позволяет сократить обычные для таких стран бюрократические и связанные с коррумпированностью чиновников проволочки. Западные неправительственные организации играют важную роль в качестве партнеров и как каналы для передачи такой помощи.

• В-третьих, социальная справедливость. Главнейшим ориентиром в вопросах социальной справедливости является Планетарный Билль о правах и обязанностях. Приходится противостоять попыткам нейтрализовать меры социальной справедливости или сузить их географические или культурные пределы. Следует еще раз подчеркнуть, что Декларация прав человека приложима к сфере его частной жизни, включающей дом, семью и сообщество. Мы особо призываем к скорейшей ратификации всеми странами всех международных соглашений, касающихся прав женщин, детей, меньшинств и коренных народов.

• В-четвертых, рост всемирных торгово-промышленных конгломератов. В последние двадцать лет мы стали свидетелями усиливающейся концентрации власти и богатства в руках международных корпораций. Их вклад в развитие мировой торговли и экономики не подвергается сомнению. Однако международное право слишком медленно реагирует на появление бурно развивающихся властных структур в мировой экономике. Многонациональные корпорации в настоящее время в значительной мере способны пренебрегать позицией отдельных правительств, определяя собственную политику, направляя финансовые потоки через государственные границы и экспортируя производство в страны с наиболее дешевым рынком рабочей силы. Эта свобода рассматривается как благоприятная для свободной экономики и поощряется всемирными финансовыми рынками. Но вместе с тем крупные корпорации обычно избегают уплаты налогов путем экспорта прибылей. Финансовые организации могут уклоняться от финансового контроля, располагая свои структуры в оффшорных зонах, при том что сумма перемещаемого международного капитала, уходящего от налогов, приближается к миллиарду долларов в день. Избегают уплаты своей справедливой доли налогов и отдельные богатые люди.

Любые предложения, направленные на решение этих проблем, но ограничившие бы функционирование свободного рынка, встретят серьезное сопротивление и наверняка не пройдут. Следовательно, необходимы новые эффективные реформы, чтобы заставить международных богачей, как корпорации, так и отдельных лиц, заплатить свою долю налогов без ущерба для механизма мировой экономики.

• В-пятых, международное право. Мировое сообщество нуждается в выработке такой системы международного права, которая бы стояла над правовыми системами отдельных государств. Необходимо преобразовать не ведающий законов мир в такой, в котором будут действовать понятные каждому и каждым соблюдаемые законы.

• В-шестых, окружающая среда. Надо признать, что современный образ жизни в индустриальных странах северного полушария не является экологически самодостаточным, и положение дел будет быстро ухудшаться по мере того, как с экономическим развитием и растущим потреблением в менее благополучных странах южного полушария будет усиливаться давление на среду. Безудержное потребление уже привело к беспрецедентной нагрузке на окружающую среду и поставило тех, кто потребляет меньше всего, по крайней мере перед двойной угрозой. Проблема в том, чтобы поднять уровень потребления того миллиарда беднейших жителей нашей планеты, кто даже один раз в день не получает достаточного питания, при одновременном претворении в жизнь более приемлемых образов потребления, позволивших бы снизить ущерб, причиняемый окружающей среде.

Глобальные проблемы окружающей среды могут разрешаться только на планетарном уровне: это уменьшение загрязнения окружающей среды, включая выбросы двуокиси углерода и других газов, вызывающих парниковый эффект; разработка альтернативных видов топлива; восстановление лесных массивов на пустошах; борьба с эрозией почв на сельскохозяйственных угодьях; создание выгодных условий для деловой активности, способств��ющей сбережению природы; ограничение рыбной ловли в открытом море, которая угрожает полным исчезновением целых популяций рыб; защита вымирающих видов животных и растений; постепенный отказ от принятого пагубного образа жизни, с его бросающимся в глаза расточительным потреблением; полный запрет всех видов оружия массового уничтожения. Таким образом, меры по защите окружающей среды должны стать исключительно приоритетными для всего мирового сообщества.

IX. Необходимость в новых планетарных институтах

Самый насущный вопрос двадцать первого века заключается в том, сумеет ли человечество создать глобальные институты для решения перечисленных выше проблем. Многие полезные меры уже принимаются на местном, национальном или региональном уровнях благодаря добровольным частным и государственным усилиям. Одна из важных стратегий сводится к тому, чтобы искать их решения с помощью рыночных инициатив; другая состоит в привлечении международных добровольных фондов и организаций к делу культурного и социального развития. Мы полагаем, однако, что этого недостаточно и существует необходимость в создании новых глобальных институтов, которые будут непосредственно заниматься этими проблемами и сосредоточат свое внимание на нуждах человечества в целом.

По окончании Второй мировой войны для решения этих проблем был создан ряд международных институтов, таких как Организация Объединенных Наций и Всемирная организация здравоохранения. К сожалению, между способами, какими они действуют, и нуждами нового мирового сообщества образовалась широкая пропасть. Таким образом, либо существующие институты должны быть кардинально преобразованы, либо должны появиться новые институты.

Де-факто, политические границы мира произвольны. Мы не можем с ними считаться. Необходимо и впредь стоять на защите демократических преобразований в различных государствах мирового сообщества, но в той же мере мы обязаны расширять круг всеобщих, транснациональных прав всех членов мирового сообщества. Ныне мы более чем когда-либо нуждаемся во всемирной организации, которая представляла бы интересы людей, населяющих мир, а не интересы отдельных государств.

Организация Объединенных Наций, в отличие от предшествовавшей ей Лиги Наций, сыграла жизненно важную роль в мире, но значительно большее еще только предстоит сделать. Для того чтобы решать проблемы межгосударственного уровня и способствовать прогрессу в планетарном масштабе, ее необходимо постепенно, но в конце концов радикально трансформировать. Некоторые из этих перемен потребуют внесения поправок в устав ООН, другие повлекут за собой коренные изменения в ее структуре, и на все эти преобразования, безусловно, необходимо согласие стран-членов Организации. Но какие бы изменения не последовали, мы обязаны сохранить те составляющие ООН, которые столь существенным образом улучшили жизнь миллионов людей земного шара.

Наиболее фундаментальной переменой явится повышение эффективности работы ООН путем превращения ее из ассамблеи суверенных государств в ассамблею народов. Подобное преобразование не имело прецедентов, не исключая и перерастание первоначально существовавшей конфедерации независимых государств Америки в современную федеральную систему. Если мы намереваемся решить наши глобальные проблемы, отдельные государства обязаны делегировать часть своего суверенитета определенной системе транснациональной власти. В случае, если достигнуть этого не удастся, мир рискует погрязнуть в конфликтах между суверенными государствами, для которых их суверенитет является первичным. Едва ли мы можем позволить себе подобную растрату ресурсов; население земного шара заслуживает лучшей участи. Транснациональная система, о который мы говорим, без сомнения вызовет повсеместную политическую оппозицию – особенно в лице националистов и шовинистов. И все же она должна складываться – и в конце концов утвердиться – если мы стремимся к достижению планетарного этического консенсуса.

Всякая новая транснациональная система должна быть демократичной и обладать ограниченной властью. Независимым государствам и регионам мира должен быть обеспечен максимум самоуправления, децентрализации и свободы. Необходимо предусмотреть также систему сдержек и противовесов, способную исключить властный произвол. Транснациональная система обязана заниматься в первую очередь вопросами, решение которых возможно только на глобальном уровне, такими как безопасность, защита прав человека, экономическое и социальное развитие, защита планетарной окружающей среды. Если указанные цели стоят того, чтобы за них бороться, мы предлагаем следующие реформы, которые должны быть проведены в рамках Организации Объединенных Наций.

• Во-первых, мир нуждается в том, чтобы в определенный момент в будущем был создан действующий избранный населением Всемирный Парламент, который будет представлять интересы людей, но не их правительств. Идея Всемирного Парламента представляет собой развитие идеи Европейского Парламента, все еще находящегося в младенческом состоянии. Существующая в настоящее время Генеральная Ассамблея ООН является ассамблеей государств. Предполагаемый Всемирный Парламент должен демократическим путем осуществлять законодательную политику. Возможно, что наиболее подходящей формой явится двухпалатный законодательный орган, состоящий из Парламента народов и Генеральной Ассамблеи государств. В деталях формальная структура этого органа может быть разработана только законодательным собранием, целью которого станет пересмотр устава ООН, и на которое мы рекомендуем возложить задачу тщательного рассмотрения предложений по укреплению Организации Объединенных Наций и/или дополнения ее парламентской системой.

• Во-вторых, мир нуждается в эффективной системе безопасности, способной устранять угрожающие миру вооруженные конфликты. Для того чтобы достичь этой цели потребуется внести изменения в устав Организации Объединенных Наций. Таким образом, право вето, которое принадлежит Большой пятерке в Совете Безопасности, должно быть аннулировано. Это право существует в силу исторических обстоятельств, сложившихся к концу Второй мировой войны, и которые ныне не являются более актуальными. Основной принцип международной безопасности состоит в том, что ни одно государство или союз государств не имеет права нарушать политическую или территориальную целостность других государств путем агрессии; так, ни одному государству или группе государств не позволено осуществлять полицейские функции в мире или по собственному усмотрению наносить бомбовые удары по территориям других государств без санкции Совета Безопасности. Мир нуждается в эффективных полицейских силах для предотвращения региональных конфликтов и их мирного урегулирования путем переговоров. Мы предлагаем, чтобы Совет Безопасности ООН, избираемый Генеральной Ассамблеей и Всемирным Парламентом, мог большинством в три четверти голосов принимать любые меры по обеспечению безопасности. Это значило бы, что если сохранится существующий состав Совета, насчитывающий пятнадцать членов, то несогласия четырех или более его членов будет достаточно для того, чтобы воспрепятствовать любому решению.

• В-третьих, мы должны создать эффективный Всемирный суд и Международную систему судебных органов, наделенных достаточными полномочиями для того, чтобы добиваться исполнения своих постановлений. Всемирный (Международный) суд в Гааге уже приближается к этой цели. Всемирный суд будет правомочен разбирать дела, связанные с нарушениями прав человека, проявлениями геноцида и межгосударственными преступлениями, а также выносить решения по международным спорам. Важной является задача склонить те страны, которые до настоящего времени не признали правомочий Международного суда в Гааге, пойти на этот шаг.

• В-четвертых, мир нуждается в создании планетарного агентства международного уровня по контролю за состоянием окружающей среды. Мы рекомендуем укрепить существующие органы и программы ООН, занимающиеся вопросами защиты окружающей среды. Например, программа Организации Объединенных Наций по защите окружающей среды должна получить возможность провести в жизнь меры против серьезных экологических загрязнений. Фонду народонаселения Организации Объединенных Наций должны быть предоставлены необходимые ресурсы для удовлетворения в странах мира потребности в противозачаточных средствах, что будет способствовать стабилизации роста населения. Если окажется, что эти органы неспособны справиться со стоящими перед ними огромными проблемами, следует создать более мощный планетарный орган.

• В-пятых, мы рекомендуем создать междунар��дную систему налогообложения, с тем чтобы помочь отставшим в развитии частям человеческого рода и удовлетворить те социальные нужды, которые не удовлетворяются рыночными механизмами. По нашему мнению следует начать с налога, который взимался бы с валового национального продукта (ВНП) всех стран; поступления должны использоваться для экономической и социальной помощи и развития. Это должен быть не добровольный вклад, но обязательный налог. Следует увеличить финансирование существующих действенных органов Организации Объединенных Наций. К ним относятся ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ, Международная организация здравоохранения, Мировой банк, Международный валютный фонд и другие организации.

Необходимо широкое международное соглашение по налоговой реформе для того, чтобы гарантировать уплату международными корпорациями свой части общего налогового бремени. Не должны облагаться налогами или пошлиной благотворительные пожертвования на гуманитарные цели и социальное развитие. Следует серьезно исследовать сборы с международных трансфертов, чтобы обложить налогами неучтенные капиталы и помочь финансированию программ социального развития в беднейших странах. Многие государства-члены ООН отказываются платить свои взносы. По отношению к этим странам должно быть высказано осуждение и применены более жесткие меры воздействия, вплоть до санкций. Налоговый фонд должен финансировать выборочное снижение налогового бремени для бедных стран, неспособных выплачивать эти взносы.

• В-шестых, развитие системы глобальных институтов должно привести к выработке определенной процедуры, позволяющей регулировать деятельность международных корпораций и государственных монополий. Такая процедура должна выходить за рамки существующих мандатов ООН. Мы должны поощрять свободную рыночную экономику в отдельных странах, но мы также не вправе игнорировать планетарные нужды человечества в целом. Оставшись бесконтрольными, мега-корпорации и монополии вряд ли будут считаться с правами человека, окружающей средой и благополучием определенных регионов земного шара. Колоссальные различия между богатыми и слаборазвитыми частями планеты могут преодолеваться путем поощрения собственной активности последних, но также и привлечения мирового капитала к финансовой, технической и культурной помощи их экономическому и социальному развитию.

• В-седьмых, мы должны поддерживать свободный обмен идеями, уважать разные мнения и культивировать право на инакомыслие. Так, существует особая настоятельная необходимость противостоять попыткам контроля за средствами массовой коммуникации как со стороны государственных властей, так и со стороны преследующих собственные интересы мощных экономических групп или глобальных институтов. Диктаторские режимы использовали средства массовой информации в пропагандистских целях, не допуская альтернативных точек зрения. В капиталистических странах они зачастую попадают под контроль олигополических групп, т.е. нескольких крупных конкурирующих конгломератов, монополизирующих производство и сбыт основной массы продукции целой экономической отрасли. Нередко средства массовой информации ориентируются на самый низкий культурный уровень, в расчете на повышение своих рейтингов. Для некритического восприятия того шарлатанства, которое получило распространение в нашу эпоху, характерно игнорирование фактов; репортажи о всякого рода чудесах занимают больше эфирного времени, чем отчеты о новейших достижениях науки. Многие средства массовой информации – телевидение, радио, кино, печать – явно не обременяют себя обязанностью предоставлять место передачам и публикациям документального или образовательного характера.

Мы призываем воздерживаться от любой формы цензуры, осуществляемой как властями, так и рекламодателями или собственниками средств массовой информации. Следует способствовать конкуренции между средствами массовой информации, создавая общественные бесприбыльные информационные агентства, и сопротивляться любым поползновениям к монополизации средств информации или олигархическому контролю за ними. Следует также поощрять добровольные общественные движения, отслеживающие содержание и качество передач и публикаций в средствах массовой информации и предающие широкой огласке их наиболее вопиющие огрехи. Существует особая необходимость в сохранении свободного доступа к средствам массовой информации. Это означает, что ни мощные олигархические объединения глобальных СМИ, ни государственные власти не могут господствовать над этими средствами. Мы должны сформировать всемирное демократическое движение, задача которого обеспечить многообразие и взаимное обогащение культур, свободный обмен идеями.

X. Оптимизм относительно перспектив человечества

В конечном итоге – и возможно, в этом главное – мы, как члены земного человеческого сообщества, испытываем потребность в чувстве оптимизма относительно перспектив человечества. Хотя многие стоящие перед нами проблемы могут казаться неприступными, у нас есть достаточные основания надеяться на то, что мы сумеем мобилизовать наши лучшие умы на их разрешение, что при наличии с нашей стороны доброй воли и преданности делу для все большего числа членов человеческого сообщества будет наступать лучшая жизнь. Планетарный гуманизм выдвигает перед человечеством великие цели. Нам бы хотелось развить в людях чувство удивления и восхищения перед теми огромными возможностями, которыми мы обладаем, чтобы создать более достойную и полноценную жизнь для нас самих и для тех поколений, которым еще предстоит явиться на свет. Из идеалов рождается будущее. Мы не достигнем успеха, пока не решимся действовать; и мы не решимся действовать, пока не поверим в свои силы. Любой оптимистической точке зрения, к которой мы приходим, следует опираться на реалистическую оценку возможностей достижения желаемого, но нас должна поддерживать вера в свою способность преодолеть ждущие нас на этом пути трудности.

Планетарный гуманизм отвергает нигилистическую философию рока и отчаяния, как и ту, что проповедует отказ от разума и свободы, терзается страхом и мрачными предчувствиями и одержима апокалиптическими сценариями явления Армагеддона. Искони род человеческий сталкивался с вызовами своему существованию. Таков нескончаемый эпос нашего земного бытия. Сегодня, как и прежде мы, гуманисты, побуждаем людей к тому, чтобы они не искали спасения свыше. Мы одни несем ответственность за собственную судьбу, и лучшее, что мы можем сделать, это призвать наши разум, отвагу и сострадательность для того, чтобы претворить наши самые высокие чаяния в жизнь. Мы верим, что в планетарном обществе будущего все и каждый обретут возможность достойного существования. Жизнь оказывается исполненной смысла для тех, кто готов брать на себя ответственность и вместе с другими предпринимать все усилия, необходимые для достижения этой цели. Мы можем и должны участвовать в созидании нового мира, мира завтрашнего дня. Будущее может быть щедрым и изобильным, оно может открыть перед нами новые удивительные и волнующие дали. Планетарный гуманизм способен существенно послужить укреплению в человеке положительных установок, столь необходимых для осуществления тех беспримерных возможностей, которые о��идают человечество в третьем тысячелетии и после него.

Те, кто подписал этот документ, искренне готовы сотрудничать с представителями различных мировых культур, в том числе и основных традиционных вероисповеданий. Мы полагаем насущной задачу выработки общей почвы для согласия и поиска общих ценностей. Необходимо организовать постоянный обмен мнениями – и не только с теми, кто разделяет наши взгляды, но и с теми, чьи взгляды могут отличаться от наших. При всем нашем несходстве и многообразии культурных традиций, мы обязаны сознавать, что все мы принадлежим к одной обширной человеческой семье, населяя общий земной дом. Сами достижения человеческого рода ныне представляют угрозу для его будущего существования. Лишь мы и ответственны за нашу общую судьбу. Решение вставших перед нами проблем потребует от всех членов мирового сообщества умения сотрудничать и мудрости. Во власти каждого человеческого существа осмыслить это. Планетарное сообщество – это мы сами, и каждый из нас может способствовать его будущему процветанию. Будущее открыто перед нами. Мы должны сделать свой выбор. Вместе мы сможем осуществить благороднейшие цели и идеалы человечества.

Те, кто поставил свое имя под Гуманистическим Манифестом 2000, не обязательно согласны с каждым его положением. Однако мы принимаем его основные принципы и делаем его достоянием мировой общественности во имя того, чтобы способствовать общему конструктивному диалогу. Мы призываем мужчин и женщин, представляющих другие культурные т��адиции, присоединяться к нам и вместе работать над созданием лучшего мира в том будущем планетарном сообществе, которое возникает сегодня.

[limesinferior]

“Крушение гуманизма”, Александр Блок

Понятием гуманизм привыкли мы обозначать прежде всего то мощное движение, которое на исходе средних веков охватило сначала Италию, а потом и всю Европу, и лозунгом которого был человек — свободная человеческая личность. Таким образом, основной и изначальный признак гуманизма — индивидуализм. Четыре столетия подряд — с половины XIV до половины XVIII века — образованное общество средней Европы развивалось под знаком этого движения; в его потоке наука была неразрывно связана с искусством, и человек был верен духу музыки. Этим духом были проникнуты как великие научные открытия и политические течения, так и отдельные личности того времени.

Стилем движения был стиль Ренессанса, перешедший затем в стиль Барокко — в тот стиль, который в XIX столетии принято было считать упадочным (признак забвения новейших гуманистов о своем великом прошлом) и который только в наше время переоценен и считается стилем, соответствующим периодам искусства, клонящегося к старости. Чьи имена связаны в нашем сознании с понятием гуманизма? — Прежде всего имена Петрарки, Боккачио, Пико де ла Мирандола; вслед за ними —имена Эразма, Рейхлина, Гуттена. Позже и менее резко возникают в нашем сознании имена французских и английских гуманистов: Монтеня или Томаса Мора; во Франции и Англии движение гуманизма не было самостоятельным.

Имена великих гуманистов возникают в нашем сознании как бы в сопровождении музыкального аккомпанемента. Мы сознаем, что все эти люди — художники, артисты, хотя многие из них не были художниками и артистами по ремеслу. Каждая из этих громадных фигур представляется нам символом и может быть представлена художником символически. Под картиной, изображающей сцены итальянского Ренессанса, мы прочтем без удивления имя Боккачио. Нас не удивит, если в заглавии поэмы, посвященной изображению германской реформации, мы увидим одно короткое имя: Ульрих фон Гуттен. До такой степени певучи, проникнуты духом музыки — самые имена этих людей. Движение, исходной точкой и конечной целью которого была человеческая личность, могло расти и развиваться до тех пор, пока личность была главным двигателем европейской культуры. Мы знаем, что первые гуманисты, создатели независимой науки, светской философии, литературы, искусства и школы, относились с открытым презрением к грубой и невежественной толпе. Можно хулить их за это с точки зрения христианской этики, но они были и в этом верны духу музыки, так как массы в те времена не были движущей культурной силой, их голос в оркестре мировой истории не был преобладающим. Естественно однако, что, когда на арене европейской истории появилась новая движущая сила — не личность, а масса, — наступил кризис гуманизма.

Начало этого кризиса следует искать, повидимому, в движении реформации. Разразился же он накануне XIX века. В Великой Революции Европа услышала новые для себя песни. С тех пор Франция стала очагом тех движений, которые получали свое истинное истолкование, невидимому вне ее пределов. Более юные, чем она, средняя и восточная Европа использовали уроки ее революций, кажется, в гораздо большей мере, чем она сама. Германские буря и натиск отмечены двумя необычайными фигурами. Если б я был художником, я никогда не представил бы Шиллера и Гёте — братски пожимающими друг другу руки. Я представил бы Шиллера в виде юноши, наклонившегося вперед и бестрепетно смотрящего в открывающуюся перед ним туманную бездну. Этот юноша стоит под сенью другой громадной и загадочной фигуры — Гёте, как бы отшатнувшейся в тени прошлого перед ослепительным видением будущего, которое он зоркими глазами провидит в туманной бездне. Оба одинаково дороги и близки нам сейчас. Но один — громаден; он — веха на рубеже двух столетий", Гёте — столько же конец, сколько начало. В его застывшем образе умирающий гуманизм (индивидуализм, античность, связь наук с искусством) как бы пронизан той музыкой, которая поднимается из туманной бездны будущего,— музыкой масс (II часть «Фауста»). Фигура Шиллера меньше, но она не менее дорога и близка нам, потому что Шиллер — последний великий европейский гуманист, последний из стаи верных духу музыки. Маркиз Поза: "В последний раз поет человечество; в следующую минуту о человечестве заговорят с кафедры, о нем нагромоздят томы почтенных книг." Обе фигуры озарены широким пыльным солнечным лучом; закатный луч этот проникает, как будто, в круглое стекло старого храма в стиле барокко; этот храм — просвещенная Европа: прощальный луч постепенно гаснет, и в тенях, заволакивающих стены, открывается бездна, в которую смотрят оба. Когда луч погаснет, храм просвещенной Европы погрузится во мрак; Шиллер будет рано похищен смертью, для того чтобы не вперяться глазами в этот чуждый ему сумрак и не слушать той невнятной для него музыки, которая возникает из сумрака. С Шиллером умрет и стиль гуманизма — барокко. Гёте останется один — без юного Шиллера и без старого барокко; он различит .во мраке очертания будущего; будет наблюдать языки огня, которые начнут скоро струиться в этом храме, на месте солнечных лучей; Гёте будет слушать музыку этого огня. Он, застывший в своей неподвижности, с загадочной двойственностью относящийся ко всему, подает руку Рихарду Вагнеру, автору темы огней в «Валкирии», — через голову неистовствующего, сгорающего в том же огне будущего, Генриха Гейне. Все они — столь разные — ��удут уже равно одиноки и равно гонимы, потому что они одни — носители культуры и музыки будущего, заглушаемой пока нестройным хором голосов носителей безмузыкальной цивилизации. Эта тайная связь их между собой раскрывается хотя бы в двойственности отношений Гёте к Гейне и Гейне к Гёте. Знамя гуманизма, которое бестрепетно держал Шиллер, судорожно подхватили сотни трепетных и нервных рук людей XIX века — века, исполненного непрестанной тревоги. История культуры называет этот век «переходной эпохой, менее определенной, чем все предыдущие». Явления этой эпохи «поражают своей пестротой; отзывы о них и об их руководителях шатки и противоречивы; не от личного взгляда и не от случая зависит разногласие в суждениях самых серьезных умов... Мы видим удивляющее нас богатство содержания, и при этом — отсутствие цельного, ясного понимания и взгляда... процесс движения вперед, но без всякой сознательной гармонии или какой бы то ни было определенной цели; основная черта современного общества состоит в его разрозненности, в отсутствии всякого прочного единства. Во всех слоях общества мы замечаем необыкновенную тревожность, какое-то болезненное волнение и искание чего-то». Слова, которые я сейчас цитировал, принадлежат Гонеггеру, исследователю, которого никак нельзя заподозрить в антигуманизме. Это — типичный ученый XIX века, рядовой исследователь, пытавшийся схватить общие черты столетия в 60-х годах. Каждый результат своих объективных наблюдений он пытается сейчас же истолковать на своем, характернейшем для эпигонов гуманизма, языке; так, например, говоря о том, что «характер века определяется массами гораздо вернее, чем отдельными личностями», он сейчас же прибавляет: «Посредственность берет перевес; наш век теряет величие». «Основное направление нашего века состоит в решительном отрицании, — продолжает Гонеггер. — Наш творческий дух посвящен преимущественно критике. Мы наследовали от второй половины прошлого столетия в теории — это отрицание, а на практике — перевороты. Правы ли те, кто полагает, что перевороты предвещают и ускоряют конец целого периода всемирной истории?» В государственном отношении историк констатирует разъединение при общем стремлении к единству; «в обществе царит резкий, самому себе враждебный индивидуализм в виде конкуренции»; «массы ропщут, писатели предрекают неотразимое падение дряхлой, изнеможенной Европы»; развитие торговли и промышленности «свидетельствует о дряхлости цивилизации» и, «отличаясь исключительным материализмом, наносит вред гуманизму». «Механизм — одно из главных зол нашего времени». «Наряду с государственными переворотами, производимыми революциями и контрреволюциями, ничто так не содействует распространению коммунистических идей, как контраст все более разительный между богачом и бедным... Расширяется пропасть между колоссальными богатствами и величайшей нищетой. Злоупотребления кредита, ажиотаж, биржевая игра, страсть к спекуляции, погоня за приобретанием развращают современное общество...» «Кто не сознает, что социальный вопрос есть великий двигатель настоящего времени, а тем более будущего, — тот или слишком туп и ничего не в состоянии видеть, или слишком ослеплен и не хочет видеть...» «Можно считать всю историю XIX века повторением в более обширных размерах краткого кровавого эпизода 1789—1794 годов». Только совершенно новый характер придают движению «обширность сцены действия и несравненно большее количество народных масс, вовлеченных в движение». Констатируя полную ненормальность социальных отношений и одряхление государства, которое «сомневается в самом себе и не видит ничего дальше своих текущих потребностей», при непомерном развитии бюрократизма и необходимости содержать постоянные громадные армии, — Гонеггер определяет век как век науки по преимуществу и прибавляет: «Наше поколение вполне антихудожественно; нет ни увлечения искусством, ни понимания его)). Охарактеризовав столетие всеми этими и многими другими меткими и жестокими чертами, историк считает, однако, возможным высказать надежду на приближение «мирового единства гуманизма» и на «неизбежное возвышение рабочих масс в отношении умственного развития». Столь оптимистические выводы из объективных данных, представляющих картину полного и всеобщего неблагополучия, совершенно не укладываются в моем сознании. Историку едва ли могло быть неизвестно, что так называемые массы никогда не были затронуты великим движением гуманизма. Возникает вопрос, мог ли народ вообще быть затронут движением индивидуалистическим по существу; движением, в котором он не принимал участия, или — его отгоняли, когда он стремился принять участие, потому что свои стремления он выражал на диком и непонятном для гуманистов языке — на варварском языке бунтов и кровавых расправ. Сверх того, это самое индивидуалистическое движение возникло из возрождения древней цивилизации, которой в свою очередь никогда не была затронута толща народная, та «варварская масса», которая в конце концов затопила своим же потоком эту самую цивилизацию, смела Римскую империю с лица земли. Отчего не сказать себе, наконец, с полной откровенностью, что никогда в мире никакая масса не была затронута цивилизацией? Что во всей известной нам мировой истории мы знаем, может быть, лишь одно исключение, не нарушающее правило: маленькую афинскую общину VI столетия до рождества христова. Да и она не была исключением, потому что Афины Софокла и Перикла были не центром цивилизации, но центром культуры. Отчего нужно непременно думать, что народ рано или поздно (а для ученых, преследующих педагогические цели, даже непременно «рано» и «скоро») проникается духом какой бы то ни было из известных нам цивилизаций? Полицейское государство в этом случае гораздо реалистичнее новейших гуманистов: оно откровенно поставило на первый план вопрос о подчинении и властвовании, а так как властвование требует прежде всего разделения (т.е. натравливанья одной части населения на другую, одного класса на другой, — divide et impera*, то всякие попытки связыванья, если они даже исходят от некоторых органов полицейского государства, терпят неизбежное крушение; да и сами эти органы — различные министерства народного просвещения — всегда занимают второе место в полицейском государстве, занятом по необходимости (в целях самоохранения) прежде всего содержанием армии военных и чиновников. Если предположить, наконец, что проникновение масс цивилизацией станет некогда возможно, то возникнет вопрос, нужно ли оно? Ответ на этот вопрос, ясный для меня, дает картина близкой нам европейской цивилизации. Цивилизовать массу не только невозможно, но и не нужно. Если же мы будем говорить о приобщении человечества к культуре, то неизвестно еще, кто кого будет приобщать с большим правом: цивилизованные люди — варваров, или наоборот: так как цивилизованные люди изнемогли и потеряли культурную цельность; в такие времена бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие варварские массы. Когда мы перечитываем теперь «Дон Карлоса» Шиллера, мы поражаемся величием архитектуры, тем многообразием замыслов, тем, идей, которые так свободно и спокойно вместил Шиллер в одну трагедию. Элементы исторической науки, искусства, музыки, живописи — все налицо в одной трагедии. Современный художник сделал бы из этого материала десять драм, и каждая из них была бы все-таки по нынешним временам необыкновенно обширна и полнозвучна, далеко опередила бы все короткие и судорожные мысли нашего века! Какое же творческое спокойствие, какой творческий досуг, какая насыщенная музыкой атмосфера окружала Шиллера! Надо ли, однако, художникам XX столетия вспоминать о его времени как о золотом для искусства веке? Я думаю, что не надо, потому что новые времена несут с собою и новые песни. Лицо Шиллера — последнее спокойное, уравновешенное лицо, какое мы вспоминаем в Европе. Мы видели после него много лиц возмущенных или обезображенных и искаженных внутренней тревогой; мы видели еще гораздо больше лиц сытых, самодовольных, но это уже не старая добрая сытость; на этих лоснящихся лицах мы всегда замечали бегающие злые глаза. Утратилось равновесие между человеком и природой, между жизнью и искусством, между наукой и музыкой, между цивилизацией и культурой — то равновесие, которым жило и дышало великое движение гуманизма. Гуманизм утратил свой стиль; стиль есть ритм; утративший ритм гуманизм утратил и цельность. Как будто мощный поток, встретившись на пути своем с другим потоком, разлетелся на тысячи мелких ручейков; в брызгах, взлетевших над разбившимся потоком, радугой заиграл отлетающий дух—музыки. Дружный шум потока превратился в нестройное журчанье отдельных ручейков, которые, разбегаясь и ветвясь все больше при встречах с новыми и новыми препятствиями, послужили силами для тех образований, которые мы привыкли, обобщая, называть образованиями европейской цивилизации. Старая «соль земли» утратила свою силу, и под знак культуры, ритмической цельности, музыки встало другое вс��речное движение, натиск лишь внешне христианизированных масс, которые до сих пор не были причастны европейской культуре. Так великое движение, бывшее фактором мировой культуры, разбилось на множество малых движений, ставших факторами европейской цивилизации. Цивилизация, все более терявшая черты культуры, все более приобретавшая характер разрозненности, лишающаяся духа цельности, музыкальной спаянности,— все более держалась, однако, за свое гуманистическое происхождение. Потеряв право на имя, цивилизация тем крепче держалась за это имя, как вырождающийся аристократ держится за свой титул. Это удивительное в своем роде явление — оберегание титула при потере прав на него, хранение прерогатив просвещенной Европы во времена зарождения новой культуры имело роковое и трагическое значение для европейской цивилизации. Его объяснение нужно искать в той же разлученности с духом музыки; явление стало возможным вследствие духовного изнеможения носителей гуманизма. Недаром Иммануил Кант — этот лукавейший и сумасшедший мистик — именно в ту эпоху поставил во главу своего учения учение о пространстве и времени. Ставя предел человеческому познанию, сооружая свою страшную теорию познания, он был провозвестником цивилизации, одним из ее духовных отцов. Но, предпосылая своей системе лейтмотив о времени и пространстве, он был безумным артистом, чудовищным революционером, взрывающим цивилизацию изнутри. Есть как бы два времени, два пространства; одно — историческое, календарное, другое — нечислимое, музыкальное. Только первое время и первое пространство неизменно присутствуют в цивилизованном сознании; во втором мы живем лишь тогда, когда чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся музыкальной волне, исходящей из мирового оркестра. Нам не нужно никакого равновесия сил для того, чтобы жить в днях, месяцах и годах; эта ненужность затраты творчества быстро низводит большинство цивилизованных людей на степень обывателей мира. Но нам необходимо равновесие для того, чтобы быть близкими к музыкальной сущности мира—к природе, к стихии; нам нужно для этого прежде всего устроенное тело и устроенный дух, так как мировую музыку можно только услышать всем телом и всем духом вместе. Утрата равновесия телесного и духовного неминуемо лишает нас музыкального слуха, лишает нас способности выходить из календарного времени, из ничего не говорящего о мире мелькания исторических дней и годов, — в то, другое, нечислимое время. Эпохи, когда такое равновесие не нарушается, я назвал бы культурными эпохами — в противоположность другим, когда целостное восприятие мира становится непосильным для носителей старой культуры вследствие прилива новых звуков, вследствие переполнения слуха доселе незнакомыми созвучиями. Этот прилив идет медленно, если измерять его только календарным временем; новая историческая сила вступает в историю человечества постепенно. Но то, что происходит медленно по законам одного времени, совершается внезапно по законам другого: как бы движения одной дирижерской палочки достаточно для того, чтобы тянущаяся в оркестре мелодия превратилась в бурю. С этой точки зрения все привычные для нас построения могут быть подвергнуты сомнению и подлежат пересмотру. Так случилось некогда с Римской империей; она погибла окончательно лишь в V столетии нашей эры; но еще до наступления нашей эры ее сотрясали постоянные музыкальные бури; а в начале эры Тацит пел мощь и свежесть грядущей в мир новой, варварской расы. Это значило, что смертный приговор римской цивилизации уже произнесен: громадная империя как бы погрузилась в тень и вышла из мира задолго до окончания своего земного исторического пути, и в мире того времени действовала уже другая сила, новая культурная сила, хранившаяся до времени под землею, в христианских катакомбах, а затем — вступившая в союз с движением, пришедшим на смену культуре античной, выродившейся в римскую цивилизацию. Один из основных мотивов всякой революции — мотив о возвращении к природе; этот мотив всегда перетолковывается ложно; его силу пытается использовать цивилизация; она ищет, как бы пустить его воду на свое колесо; но мотив этот — ночной и бредовой мотив; для всякой цивилизации он — мотив похоронный; он напоминает о верности иному музыкальному времени, о том, что жизнь природы измеряется не так, как жизнь отдельного человека или отдельной эпохи; о том, что ледники и вулканы спят тысячелетиями, прежде чем проснуться и разбушеваться потоками водной и огненной стихии. Роковая ошибка тех, кто оказался наследником гуманистической культуры, роковое противоречие, в которое они вступили, произошло от изнеможения; дух целостности, дух музыки покинул их, и они слепо поверили историческому времени; они не почувствовали того, что мир уже встал под знак нового движения, которое обладает признаками совершенно иными; они продолжали верить, что массы вольются в индивидуализирующее движение цивилизации, не помня того, что эти массы были носительницами другого духа. Отсюда — вся история XIX столетия: история лихорадочного строительства гуманной цивилизации и параллельное ему крушение надежд на то, что «массы с течением времени цивилизуются»**. Многообразие явлений жизни Западной Европы XIX века не скроет от историка культуры, а, напротив, — подчеркнет для него особую черту всей европейской цивилизации: ее нецелостность, ее раздробленность. Просвещенное человечество пошло сразу сотней путей — политических, правовых, научных, художественных, философских, этических; каждый из этих путей все более удалялся от другого, некогда смежного с ним; каждый из них в свою очередь разбивался на сотни маленьких дорожек, уводящих в разные стороны, разлучающих людей, которые при встречах начинали уже чувствовать друг в друге врагов. Нет сомнения, что это разделение было заложено в самом основании гуманизма, в его индивидуальном духе, в способах возрождения античности; что оно изначала подтачивало корни гуманистической культуры. Но именно теперь, накануне XIX века, оно проявилось с особой силой и привело к кризису гуманизма. В области науки именно в эту пору резко определяются два поприща: науки о природе и науки исторические; те и другие орудуют разными методами; те и другие дробятся на сотни дисциплин, начинающих в свою очередь работать различными методами. Отдельные дисциплины становятся постепенно недоступными не только для непосвященных, но и для представителей соседних дисциплин. Является армия специалистов, отделенная как от мира, так и от своих бывших собратий стеной своей кабинетной посвященности. «Научные работы", — говорит цитированный мной историк культуры, "приняли столь огромные размеры, что обыкновенным умам стало едва возможным овладеть даже отраслью или частью великого целого, и ученый почти с сожалением оглядывается на доброе старое время, когда он мог одним взглядом обнять все направления мысли, не теряясь в подавляющей массе материалов. Разделение труда развилось в науке совершенно так же и с совершенно аналогичными последствиями, как и в физическом труде» («Разделение труда при машинной работе", — по словам того же историка, — "влечет за собой механический атомизм работы и, лишая ее в глазах работника всякого смысла, превращает его самого в машину»). Научные работники, превращенные, таким образом, в массе своей — в машины для производства разрозненных опытов и наблюдений, становятся во враждебные отношения друг к другу; натуралисты воюют с филологами, представители одних дисциплин — с представителями других. Все эти маленькие внутренние гражданские войны разбивают силы воюющих сторон, каждая из которых продолжает, однако, писать на своих знаменах старые гуманистические лозунги. Предлог для разделений и раздоров — многообразие научных поприщ, открывшихся перед человечеством; но тайная и настоящая причина их — все та же оставленность духом музыки; он один обладает мощной способностью спаять воедино человечество и его творения. Между тем, за внутренними раздорами, неогуманисты всё более забывают о том, что непосвященные волею истории становятся хозяевами как своих собственных, так и их судеб. Они напоминают о себе непрекращающимися революциями; но носители цивилизации, борясь с одряхлевшими формами государственности, полагают, что всякая революция есть вода на их мельницу. Государственные формы, обнаруживающие все явственнее свою упадочную бюрократическую структуру, они справедливо называют средостением; в этом названии есть, однако, печальное для цивилизации недоразумение; эти самые формы, старательно расшатываемые цивилизацией, с одной стороны, и революциями — с другой, являются единственной защитой цивилизации от революций; находящиеся по одну сторону стены, убаюканные оптимизмом цивилизации люди не предполагают, что едва в стене образуется достаточно широкая брешь, на них самих хлынет стихийный поток, который станет угрозой собственному их существованию. Оптимизм вообще — несложное и небогатое миросозерцание, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое. Его обыкновенное оправдание перед людьми и перед самим собою в том, что он противоположен пессимизму; но он никогда не совпадает также и с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира. У бывших гуманистов, превратившихся в одиноких оптимистов, от времени до времени возникает тоскливое стремление к цельности. Один из выразителей такого стремления — явление по существу уродливое, но завоевавшее себе огромное, неподобающее место. Это — популяризация знаний, глубокий компромисс, дилетантизм, губительный как для самой науки, так и для воспринимающих ее в столь безвкусном растворе. Популяризации, разделению наук на высшие и низшие, мы обязаны тем полумр��ком, полусветом, который хуже полного мрака и который царствует до сих пор в головах людей средних сословий, в головах европейских буржуа. Популяризация, завоевывающая себе громадное поприще, как завоевывало его себе вообще все второсортное в прошлом столетии, совершенно заглушает другие лозунги. Между тем из рядов художников, которых пока никто не слышит, раздаются одинокие музыкальные призывы; призывы к цельному знанию, к синтезу, к gaia scienza***. Эти призывы пока совершенно никому не понятны; даже имена носителей их вычеркиваются из списка порядочных и цивилизованных людей. Составлением проскрипционных списков занята армия гуманных критиков-аналитиков, которая далеко превышает своей численностью и даже обученностью небольшую всегда группу людей, стремящихся к синтетическому миропониманию. То же явление раздробленности, при тщетных попытках вернуть утраченную цельность, мы наблюдаем во всех областях. В политике — бесконечное мелькание государственных форм, судорожное перекраиванье границ. Посленаполеоновская эпоха полна исканиями единства; результаты тех же исканий — единая Германия, единая Италия. Ответом на искания национальных, государственных и прочих единств служат революции; их пытаются ввести и частично вводят в русла, определяя и их как движения национальные или движения освободительные; при этом забывается или замалчивается то главное, что несет в себе и с собою всякая революция: волевой, музыкальный, синтетический ее порыв всегда оказывается неопределимым, не вводимым ни в какие русла. В искусстве — такое же дробление на направления и на школы, на направления в направлениях. Все искусства разлучаются между собой; хоровод муз становится немыслимым, ибо скульптор уже не понимает живописца, живописец — музыканта, и все трое — писателя, который трактуется как поставщик чего-то грузного, питательного, умственного и гуманного — в отличие от легкомысленных художников. Наконец, каждый отдельно и все вместе перестают понимать ремесленника, вследствие чего во всех отраслях искусства распространяется некое белоручничество, совершенно непонятное и недопустимое у подлинных гуманистов старого времени и знакомое разве только эпохе александризма. В ответ раздаются синтетические призывы Вагнера; много других призывов, которых следует искать не столько в трактатах об этом вопросе (каков, например, трактат Вагнера «Опера и драма»), сколько в музыкальных звуках, наводняющих отдельные творения эпохи. В звуки эти цивилизация не вслушивается; или — она старается перетолковать эти звуки; их смысл, для нее роковой, остается для нее невнятным; все трагическое оптимистам недоступно. То же обилие разрозненных методов и взаимно исключающих друг друга приемов мы найдем в юриспруденции, в педагогике, в этике, в философии, в технике. Пытаясь обогатить мир, цивилизация его загромождает. Ее строительство нередко сравнивается со строительством Вавилонской башни. Творческий труд сменяется безрадостной работой, открытия уступают первое место изобретениям. Все множественно, все не спаяно; не стало цемента, потребного для спайки; дух музыки отлетел, и «чувство недовольства собою и окружающим», по признанию историка, «доводит до изнеможения. Мы имеем право сказать о себе словами Паскаля, что человек бежит от самого себя. Таков недуг нашей эпохи, и симптомы его так же очевидны для человека мыслящего, как физическое ощущение приближения грозы». Стихийный и грозовой характер столетия почувствовали европейские художники — те носители музыки, которые жестоко преследовались в свое время и лишь в наше время признаны гениальными; признаны, однако, всегда — с должными оговорками. Их можно назвать живыми катакомбами культуры, так как на протяжении всей истории XIX века мы можем наблюдать ряд гонений, воздвигаемых цивилизацией против носителей духа культуры, и ряд попыток приспособления цивилизации к этому духу, ей враждебному. Нет уже возможности говорить о единстве цивилизации и культуры; можно говорить о непрестанной борьбе цивилизации с музыкой и о ее неудачных попытках воспользоваться материалом, с которым она не умеет обращаться, для создания собственного единства. Однако карточные домики цивилизации разлетаются при первом дыхании жизни; а гонимые ею музыкальные ритмы растут и крепнут, так как в этих ритмах, а не в рационалистических обобщениях, отражена действительная жизнь века. Европейская цивилизация применяла тончайшие методы в борьбе с музыкой. Едва ли кто может отрицать, что европейское о��щественное мнение и европейская критика жестоко мстили своим художникам за «измену» началам гуманной цивилизации. Эту злобную мстительность испытывал на себе Гейне в течение всей своей жизни. Вагнеру не могли простить его гениальных творений до тех пор, пока не нашли способа истолковать их по-своему. Стриндберг сам описывает гонения, которым он подвергался; его пытали утонченнейшей из пыток — преследованиями в оккультной форме. Жизнь всех без исключения великих художников века была невыносима, тяжела, потому что они или были беззащитны и тогда — гонимы, или должны были тратить творческие силы на развитие противоядий, на сопротивление окружающей их плотной среде цивилизации, которая имела своих агентов и шпионов, следивших за ними. Картина, которую я описываю, необыкновенно уродлива и ужасна; свежий человек, попавший в среду XIX века, мог бы сойти с ума; что, казалось бы, можно придумать невероятнее и жесточе? Зачем представителям цивилизации нужно так последовательно преследовать представителей культуры? — Однако картина такова. Я утверждаю, что она правдива, потому что чувствую в великом искусстве XIX века действительную опасность для цивилизации. Эти уютные романы Диккенса — очень страшный и взрывчатый материал; мне случалось ощущать при чтении Диккенса ужас, равного которому не внушает и сам Э. По. Во флоберовском «Сентиментальном воспитании» заключено древнее воспоминание, перед которым гуманные основы общежития начинают казаться пустой побрякушкой. Вагнер всегда возмущает ключи; он был вызывателем и заклинателем древнего хаоса. Ибсен уводит на опасные и острые скалы. В XIX веке оказалось вообще, что искусство способно сделать «как-то скучным разумный возраст человека» и «похитить не похищаемое у жизни», как выражался Гоголь; когда такое слово произнесено, — становится очевидным, что такое искусство, чему оно сродни, на что оно способно; оно — голос стихий и стихийная сила; в этом — его единственное назначение, его смысл и цель, все остальное — надстройка над ним, дело беспокойных рук цивилизации. Самые произведения художников в свете такого сознания отходят на второй план, ибо все они до сих пор — не совершенные создания; обрывки замыслов, гораздо более великих, резервуары звуков, успевшие вобрать в себя лишь малую часть того, что носилось в бреду творческого сознания. Сама Милосская Венера есть некий звуковой чертеж, найденный в мраморе, и она обладает бытием независимо от того,  разобьют ее статую или не разобьют. Все то в искусстве, над чем дрожала цивилизация,— все Реймские соборы, все Мессины, все старые усадьбы — от всего этого, может быть, не останется ничего. Останется несомненно только то, что усердно гнала и преследовала цивилизация, — дух музыки. В Западной Европе, где хранилась память о культуре, о великом музыкальном прошлом гуманизма, конечно, чувствовалось все это. Поэтому цивилизация, воздвигая свои гоненья, все время силилась, однако, вступить во взаимодействия с новой силой, на стороне которой дышал дух музыки. Там не только бешено зажимали уши, чтобы не слушать непонятных и угрожающих звуков; там звукам отводили русло, там их тонко, с педагогическими целями, перетолковывали по-своему, пускали их течение на свои колеса; там, наконец, искали в них приятных для гуманного слуха мелодий, решительно ополчаясь на них лишь тогда, когда не было никаких средств отыскать такие мелодии, когда музыкой начинали озаряться мрачные области, от которых бежала цивилизация. Иногда случалось наоборот: в недрах самой цивилизации начинала звучать музыка. У истории есть свои прихоти и свои капризы. Музыка действительн�� вертела кое-какие колеса, услаждала иногда, нередко соглашалась не выходить из русла: это — малая музыка века; но была и большая; она сообщила век�� то скрытое величие, которое он наружно утратил; она же поломала немало колес и порвала много барабанных перепонок у критики. Все эти тончайшие взаимодействия, сплетения, заигрывание цивилизации с культурой станут предметом исследования; часто очень нелегко различить в одном направлении, в одной личности даже, где кончается цивилизация и где начинается культура. Однако главная задача будущего историка культуры XIX столетия — проследить эти сплетения во всех тонкостях, найдя для них сжатую формулу, которая была бы для будущего человечества остерегающим маяком, а не новой многотомной диссертацией. Конечно, не так было в бедной молодой России, где никакой исторической памяти не хранилось; потому здесь будут наблюдать гораздо более грубые и простые, а потому — и более искренние проявления разделения. Здесь поднимали неприличный для европейца вопрос о том, что выше — сапоги или Шекспир; здесь же не раз возникали давно забытые Европой споры о пользе искусства — споры, которые я назвал бы истинно культурными, они — в их первобытной наивности и цельности — слишком противны духу цивилизации. Вообще у нас были темы, перед которыми растерялась бы всякая цивилизация, если бы не отвела им заранее русла, по которому они пока могли до времени течь без помехи (такие русла называются всего чаще «художественной литературой»). Рассматривая культурную историю XIX века как историю борьбы духа гуманной цивилизации с духом музыки, мы должны были бы переоценить многое и извлечь из громадного наследия то, что действительно нужно нам сейчас, как хлеб; нам действительно нужно то, что относится к культуре; и нам не особенно нужно то, что относится к цивилизации. Вопрос о выборе — вопрос насущный; особенно роскошествовать сейчас не приходится. В наше катастрофическое время всякое культурное начинание приходится мыслить как катакомбу, в которой первые христиане спасали свое духовное наследие. Разница в том, что под землею ничего уже не спрячешь; путь спасения духовных наследий — иной; их надо не прятать, а, явить миру; и явить так, чтобы мир признал их неприкосновенность, чтобы сама жизнь защитила их. Я думаю, что жизнь не защитит, а жестоко уничтожит все то, что не спаяно, не озарено духом истинной культуры. Вряд ли много продуктов цивилизации сохранится, вряд ли надолго их спасет случай. Всякое движение рождается из духа музыки, оно действует проникнутое им, но, по истечении известного периода времени, это движение вырождается, оно лишается той музыкальной влаги, из которой родилось, и тем самым обрекается на гибель. Оно перестает быть культурой и превращается в цивилизацию. Так случилось с античным миром, так произошло и с нами. Хранителем духа музыки оказывается та же стихия, в которую возвращается музыка (revertitur in terram suam uncle erat)****, тот же народ, те же варварские массы. Поэтому не парадоксально будет сказать, что варварские массы оказываются хранителями культуры, не владея, ничем, кроме духа музыки, в те эпохи, когда обескрылевшая и отзвучавшая цивилизация становится врагом культуры, несмотря на то, что в ее распоряжении находятся все факторы прогресса — наука, техника, право и т. д. Цивилизация умирает, зарождается новое движение, растущее из той же музыкальной стихии, и это движение отличается уже новыми чертами, оно не похоже на предыдущее. Культура будущего копилась не в разрозненных усилиях цивилизации поправить непоправимое, вылечить мертвого, воссоединить гуманизм, а в синтетических усилиях революции, в этих упругих ритмах, в музыкальных потягиваниях, волевых напорах, приливах и отливах, лучший выразитель которых есть Вагнер. Вся усложненность ритмов стихотворных и музыкальных (особенно к концу века), к которым эпигоны гуманизма были так упорно глухи и враждебны, есть не что иное, как музыкальная подготовка нового культурного движения, отражение тех стихийных природных ритмов, из которых сложилась увертюра открывающейся перед нами эпохи. Музыка проструилась своими, ей ведомыми путями; она, как бы осенив радугой брызг последних гуманистов (Шиллер), образовала пары и тучи, которые пролились дождями и осели туманами на человечество XIX столетия (этих дождей и туманов много в голосах лучших европейских лириков того времени); дожди и туманы, в которых заблудились одни и стали перекликаться другие, напоили собою землю; там, под землей, родились музыкальные шумы и гулы, которые зазвучали в голосах стихий, в голосах варварских масс и в голосах великих художников века; так ширился тот новый поток, который в течение столетия струился под землей, ломая кору цивилизации то здесь, то там, и который в наши дни вырвался из-под нее с неудержимой силой, упоенный духом музыки. Музыка эта — дикий хор, нестройный вопль для цивилизованного слуха. Она почти невыносима для многих из нас, и сейчас далеко не покажется смешным, если я скажу, что она для многих из нас и смертельна. Она — разрушительна для тех завоеваний цивилизации, которые казались незыблемыми; она противоположна привычным для нас мелодиям об «истине, добре и красоте»; она прямо враждебна тому, что внедрено в нас воспитанием и образованием гуманной Европы прошлого столетия. Между тем мы уже не можем отрицать того факта, что некоторое новое и враждебное цивилизованному миру движение распространяется; что цивилизация уже не является материком, а группой островов, которые могут быть скоро залиты сокрушительным потоком; что драгоценнейшие, с точки зрения гуманитарной, этические, эстетические, правовые продукты цивилизации, вроде личной собственности, Реймского собора, международного права — или смыты потоком, или находятся в положении угрожаемом. Если мы действительно цивилизованные гуманисты, мы с этим никогда не помиримся; но если мы не помиримся, если останемся с тем, что гуманная цивилизация провозгласила незыблемыми ценностями, — не окажемся ли мы скоро отрезанными от мира и от культуры, которую несет на своем хребте разрушительный поток? Главный факт, которого нельзя отрицать: движение, которое происходит в настоящее время в мире, невозможно измерить никакими гуманными мерами, истолковать никакими цивилизованными способами. Цивилизация во все последние годы делала отчаянные попытки приспособиться к движению; самый внушительный пример — приспособление к пошлейшей и грандиознейшей из войн, каких мир до сих пор не видел. Своим резко антимузыкальным согласием на эту войну цивилизация подписала смертный приговор себе самой. В наши дни цивилизация все еще старается приспособиться к движению. Весьма сомнительные и частичные успехи этих попыток могут быть объясняемы только временной убылью музыки в Европе; но слишком ясно уже, что не стоит больше убаюкивать себя календарным временем; ясно и то, что реставрация гуманизма повлекла бы за собой кровопролитие более ужасное, чем когда бы то ни было. Если не откроет ворот новому движению Европа, то за нее откроет эти ворота кто-нибудь другой; ибо музыка в мире не убывает. Во всяком случае исход борьбы, которая длилась полтора столетия, внутренне решен: побежденным оказалась гуманная цивилизация, победителем — дух музыки. Во всем мире звучит колокол антигуманизма; мир омывается, сбрасывая старые одежды; человек становится ближе к стихии; и потому — человек становится музыкальнее. Человек — животное; человек — растение, цветок; в нем сквозят черты чрезвычайной жестокости, как будто не человеческой, а животной; черты первобытной нежности — тоже как будто не человеческой, а растительной. Все это — временные личины, маски, мелькание бесконечных личин. Это мелькание знаменует собою изменение породы; весь человек пришел в движение, он проснулся от векового сна цивилизации; дух, душа и тело захвачены вихревым движением; в вихре революций духовных, политических, социальных, имеющих космические соответствия, производится новый отбор, формируется новый человек: человек — животное гуманное, животное общественное, животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера. Я пытался различить в прошлом минуту кризиса гуманизма; я различал свидетелей и участников этого кризиса — художников XIX века, верных духу музыки; теперь, мне кажется, настало время связывать и оценивать их по этому признаку; по признаку чуткости, артистичности, по той степени совершенства, с которой жизнь мира отражалась в их ритмах. Я думаю, что все остальные признаки, включая национальные, или второстепенны, или вовсе несущественны. Я различаю еще в той борьбе, которой наполнен XIX век, как будто преобладание работы рас германской и отчасти славянской — и, наоборот,— молчание рас романской и англосаксонской. Это естественно, так как у англичан и французов музыкальная память слабее, и потому в великой битве против гуманизма, против безмузыкальной цивилизации они более экономили свою кровь, чем германцы. У нас нет исторических воспоминаний, но велика память стихийная; нашим пространствам еще суждено сыграть великую роль. Мы слушали пока не Петрарку и не Гуттена, а ветер, носившийся по нашей равнине; музыкальные звуки нашей жестокой пр��роды всегда звенели в ушах у Гоголя, у Толстого, у Достоевского. Я утверждаю, наконец, что исход борьбы решен и что движение гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое также родилось из духа музыки; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая роль личности, новая человеческая порода; цель движения — уже не этический, не политический, не гуманный человек, а человек-артист; он, и только он, будет способен жадно жить и действовать в открывшейся эпохе вихрей и бурь, в которую неудержимо устремилось человечество.

[limesinferior]

“Влияние религии на свободу и уровень жизни”, по материалам OPEC, экспертного центра Высшей школы экономики

Ещё в далёком 1905 году немецкий социолог, историк и экономист Макс Вебер в своей знаменитой работе "Протестантская этика и дух капитализма" заметил связь между религией и экономикой. Он обнаружил, что в Германии, которая населена как католиками, так и протестантами, наилучших экономических успехов добивались протестанты; именно они составляли костяк предпринимателей и высококвалифицированных технических специалистов. Кроме того, наиболее динамично развивались протестантские страны, такие как США, Англия и Голландия.

К настоящему времени накоплены достаточные статистические данные, чтобы однозначно утверждать: причины отсталости и процветания стран кроются в культурных различиях общества, в той религии, которую исповедует большинство жителей страны. Лоуренс Харрисон (Lawrence E. Harrison) выступал 29 мая в Леонтьевском центре в Санкт-Петербурге в рамках круглого стола, организованного Социологическим институтом РАН, Государственным Университетом – Высшая Школа Экономики в Санкт-Петербурге и Экономико-математическим институтом РАН. Тема его доклада — «Влияет ли культура на экономическое развитие?». Этот же вопрос он обсуждал с московскими коллегами 26 мая, на симпозиуме памяти Самюэля П. Хантингтона «Культура, культурные изменения и экономическое развитие». На выступлении в Петербурге профессор представил научному сообществу типологию культур склонных и не склонных к модернизации и экономическому развитию. 

Следует отделять искусство, литературу, музыку от культуры в контексте данной работы, отметил профессор Харрисон. За основу типологии, предложенной профессором, была взята теория Мариано Грондона, аргентинского политолога и журналиста, который выделил 25 факторов культуры, хотя и разнородных по своей природе, но оказывающих влияние на прогрессирующее развитие страны. Некоторые из них способствуют развитию (факторы высокого культурного капитала), другие, напротив, тормозят его (факторы низкого культурного капитала).

На основании разработанной типологии Лоуренс Харрисон провел собственное исследование, подробно изучающее влияние религии, исповедуемой большинством населения страны, на ее модернизацию. Профессор проанализировал 117 стран, в которых более 1 млн человек исповедуют одну из мировых религий: протестантизм, католицизм, православие, буддизм, ислам, индуизм и особое этическое учение — конфуцианство. Также в исследование включен Израиль, как страна, в которой абсолютное большинство населения исповедует иудаизм.

Необходимо заметить,что внутри каждой религии, каждой страны существуют особенности исповедования изучаемой религии, ответвления, пересечения с другими верованиями, национальные вариации. К примеру, не все постулаты католицизма приняты басками, которые имеют многовековые традиции предпринимательства, творчества и т.д. Ислам также различается, скажем, в Индонезии и Саудовской Аравии, и в данном исследовании не разделяются мусульмане-сунниты, шииты, курды.

Основные выводы, которые сформулировал Харрисон на основе своих сопоставлений:

Протестантские страны более расположены к модернизации, нежели католические страны, прежде всего в западном полушарии. По Индексу человеческого развития протестантские и католические страны различаются почти на 50 пунктов, при чем у первых средневзвешенная составляет 9,2 при максимуме 162, который считается наихудшим показателем. Из 10 наименее коррумпированных стран 8 — протестантские, в одной придерживаются конфуцианства (Сингапур), еще в одной — католичества (Люксембург, население которого составляет менее 500 тыс. чел.).

Северные страны (Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания и Исландия) являются чемпионами прогресса. На развитие этих стран огромное влияние оказало лютеранство. Эти страны занимают лидирующие позиции согласно вышеуказанным индикаторам модернизации: Норвегия и Дания первые по показателям доверия в мире, недалеко от них ушли Швеция и Финляндия; по данным, опубликованным Международным Экономическим Форумом в 2004 году, при ранжировании стран по конкурентоспособности Финляндия заняла 1 место, Швеция — 3, Дания — 5, Норвегия — 6, Исландия — 10.

Конфуцианство более расположено к прогрессу, нежели ислам, индуизм, буддизм. В понятие конфуцианства автор вкладывает не столько непосредственно учение Конфуция, сколько культуру Восточной Азии в целом, в которой, несомненно, конфуцианство занимает основное положение, но также в него вплетены элементы даосизма, буддизма и другие верования. Среди данных, полученных по условно конфуцианским странам, наибольший вклад внес Китай, который портит общую картину, занижая все показатели, особенно средневзвешенные в пересчете на население. Однако средние показатели по другим странам группы — Японии, Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура — схожи с показателями католических стран по индексу человеческого развития; грамотности, включая женскую; ВВП на душу населения; распределению доходов. Уровень доверия в основном выше именно у приверженцев учения Конфуция, нежели у католиков, а уровень коррупции примерно одинаков.

Православная страна Греция является наиболее бедным членом Европейского Союза по данным 2004 года. Между православным и католическим христианством определенно существуют некие параллели, однако важно отметить, что на большинство православных стран было оказано большое влияние со стороны коммунистического строя. Благодаря советской системе образования страны, исповедующие православие (Белоруссия, Болгария, Греция, Грузия, Македония, Молдавия, Россия, Румыния, Сербия, Украина), занимают первые места по уровню грамотности. И из-за того же коммунистического строя православные страны лидируют в списках самых коррумпированных стран.

Ислам сильно отстает от западных религий и конфуцианства практически во всех аспектах. Показатели мусульманского мира демонстрируют сильное противодействие модернизации, что сильно контрастирует с той авангардной ролью исламских государств, которую они играли в первых веках зарождения этой религии. Особо необходимо отметить низкий уровень женской грамотности — менее 50% в Египте, Марокко, Пакистане, Бангладеш — как результат занимаемого невысокого положения женщины в исламской религии. А рождаемость в этих странах наиболее высокая в мире, согласно данным ООН 1995-2000 гг.

В индуистская Индия показывает высокие результаты экономического роста в последние годы, однако уровень грамотности весьма низок, особенно у женского населения, и процветает коррупция. Индия показывает лучшие результаты после протестантского мира по показателю уровня общей свободы, скорее всего это плоды мощного влияния британских политических институтов, укрепившихся там во времена колонизации. И в то же время более половины индийских женщин безграмотны — это также результат религиозных воззрений.

По буддизму весьма трудно обобщать данные из-за больших различий в странах, исповедующих эту религию. Но в целом можно сделать вывод, что буддизм не обладает значительной силой, подталкивающей к модернизации. К странам, половина населения которого исповедует буддизм, относятся Таиланд, Мьянма, Шри Ланка, Камбоджа, Лаос, Монголия и Бутан, при этом одна из стран с самым высоким уровнем свободы — Монголия, а с самым низким — Мьянма. И подобные тенденции наблюдаются и по другим показателям.

Что и как меняется

Культура формируется под воздействием многих факторов — религиозных, исторических, географических, но сами эти факторы подвержены изменениям и деформации, соответственно, меняется и культура. Здесь важно отметить, подчеркнул Харрисон, что культуры достаточно замкнуты, способностью впрямую изменять факторы, формирующие культуру, обладает лишь общество внутри этой культуры; воздействие из вне не может непосредственно влиять на культуру. Примером служит политика ДжорджаБуша-мл., который пытался навязать Ираку демократию, однако его вмешательство не увенчалось успехом.

За последнее время некоторые культуры довольно резко изменились, такой процесс наблюдался в Испании, провинции Квебек, Турции, Ирландии и некоторых других странах. Анализ изменений, которые наблюдались в последние годы в этих странах, позволил выявить некие общие тенденции.

Во-первых, особое внимание в быстро менявшихся странах уделялось изменению системы воспитания детей, потому что когда они вырастут, станут родителями, то будут так же воспитывать своих детей, как делали это их родители. Однако, эта система весьма тяжело поддается изменению.

Во-вторых, высшее образование. Фернандо Раймос из Гарвардского Университета, один из наиболее известных экспертов латиноамериканского образования, недавно подвел итоги эксперимента высшей школы, проведенного в двух областях Мексики. Цель проекта — использовать гражданское образование для упрочнения демократических идеалов и концепций в обществе. По предварительным оценкам, проект был крайне успешен, поставленные цели достигнуты.

Естественно, большим влиянием обладают также всевозможные средства массовой информации. Следующий канал изменения культурных ценностей — личность лидера. Политический лидер может сыграть исключительную роль в процессе формирования культурных ориентиров, если он сам заинтересован в более прогрессивном обществе. Примером могут служить Мустафа Кемаль в Турции в 1923 году, и Мэйдзи, японский император второй половины 19 века — начала ХХ века, который за время своего правления превратил Японию из феодальной страны в индустриальную.

Нет никаких сомнений в том, что уровень развития экономики и науки зависит от уровня свободы. Уровень свободы зависит от культурных традиций народа, а те в свою очередь от доминирующей религии. Прогресса добиваются те страны, где влияние религии велико, а влияние церкви минимально.

Уровень свободы выше в тех странах, где преобладают религии без жесткой церковной иерархии, где не поощряется поклонение конкретным людям, святым, церковнослужителям. Цифры однозначно доказывают, что уровень развития экономики и науки в разы выше, там, где исповедуют протестантизм или иудаизм.

В США большой процент тех, кто, повзрослев, сам выбирает себе религию. Объективные факты свидетельствуют, только представители тех религий, где общение с Богом идет без посредничества церкви, добиваются выдающихся результатов в экономике и науке.

[limesinferior]

"Уровень религиозности зависит от достатка и образования”, Екатерина Добрынина

Исповедовать какую-либо религию или нет, каждый человек решает сам. Это и есть свобода совести, провозглашенная в конституции как нашей страны, так и большинства прочих государств. Запрещать или разрешать нельзя, но спросить-то можно?

Именно это и сделали социологи. Исследовательский холдинг Ромир обнародовал результаты опроса, проведенного как в России, так и во многих других странах мира в рамках масштабного ежегодного международного опроса Ассоциации Gallup International/WIN "Глобальный Барометр Надежды и Отчаяния" ("Global Barometer on Hope and Despair"). Опрос охватывал большую часть населения земного шара (порядка 70%) и уже этим особо интересен. В опросе, согласно социологической выборке, участвовали 50 тысяч жителей Земли в 57 странах мира. Россиян социологи Ромир опрашивали по национальной вероятностной выборке с помощью личных, телефонных и онлайновых интервью.

В ходе опроса респондентам задали одинаковый вопрос: "Вне зависимости от того, посещаете ли Вы места общественного богослужения или нет, Вы считаете себя религиозным человеком, нерелигиозным человеком или убежденным атеистом?"

В глобальных масштабах результат могут смело записать себе в актив священнослужители всех имеющихся конфессий. Больше половины жителей нашей планеты (59%) считают себя людьми религиозными. Лишь каждый четвертый-пятый житель Земли (23%) назвал себя нерелигиозным человеком  - то есть верящим в Бога или какие-то высшие силы, но не идентифицирующим себя с конкретной конфессией и обряды не соблюдающим.

А россияне? Мы по части религиозности не впереди планеты всей, но и не позади. Ровно посередине, среднестатистические верующие. 55% жителей России назвали себя религиозными людьми, 26% - нерелигиозными, а 6% - убежденными атеистами. При этом за семь лет с момента проведения аналогичного опроса индекс религиозности россиян понизился на 2%, а индекс атеизма вырос на те же 2%.  Что идет несколько вразрез с устоявшимся мнением о том, что мы все чаще ищем и находим "дорогу к храму", но из опроса цифру не выкинешь, как из песни - слова.

Было также опровергнуто расхожее суждение о том, что религия - это "для женщин", или "для стариков" и т.п. Различия по полу и возрасту в вопросе о религиозности оказались весьма незначительны - в пределах допустимой статистической погрешности. А вот к числу факторов, действительно влияющих на уровень религиозности граждан, относятся образование и доход. Так, среди людей, не имеющих полного среднего образования, религиозными себя назвали 67%, а среди выпускников вузов - только половина (52%). Двое из трех землян с низким уровнем дохода считают себя религиозными, однако таких лишь половина среди тех, у кого доходы высокие и выше среднего.

Соответственно и страны мира по уровню религиозности поделились на "богатых" и "бедных". Это наглядно видно на графике, который по итогам опроса нарисовали социологи.

Смотрим на график, водим указкой. Только Бразилия, Македония и Армения не относятся к группе беднейших стран мира. Зато небогатая Армения является первой страной в мире, где христианство в начале 4-го века было принято в качестве официальной государственной религии. Что же касается Бразилии, то она покинула лагерь бедных стран менее 15 лет назад. Во второй десятке "самых религиозных" стран мира -  Грузия, Пакистан, Афганистан, Молдавия, Колумбия, Камерун, Малайзия, Индия, Польша, Южный Судан. Из них только Польша и Колумбия являются странами со средним уровнем экономического развития.

А вот в числе стран с самой большой долей атеистов оказались в основном экономически процветающие страны, как, например, Япония, Чехия, Франция, Германия, Нидерланды, Австрия, Австралия. Только Китай, где доля атеистов составляет почти половину (47%) населения, не относится к группе самых богатых стран мира. Но говоря о Китае, не стоит забывать, что религиозность здесь не приветствуется, а вот коммунистическая идеология главенствует во всех сферах жизни. Еще семь стран - Канада, Испания, Швейцария, Гонконг, Швеция, Бельгия - имеют долю атеистов в 1,5 раза выше среднемировой. Все они относятся к "клубу" самых богатых стран мира.

Исследование выявило интересные различия между представителями разных конфессий. По сравнению с мусульманами и иудеями, среди христиан число людей, относящих себя к "религиозным", выше. В "христианских" странах 81% граждан считает себя религиозными, а 16% нет. У иудеев - 38% и 54% соответственно, то есть верующих намного меньше, чем безбожников. У мусульман все наоборот - 74% религиозных и 20% (каждый пятый) - нет. Самый же высокий процент "религиозных" граждан был выявлен среди индуистов (82%). Интересно, что среди наиболее религиозных стран оказалось много православных - Сербия, Македония, Грузия, Румыния  и Молдавия.

В России показатели религиозности оказались следующими: 55% религиозных, 26% нерелигиозных, 6% атеистов и 13% затруднившихся с ответом. При этом стоит заметить, что доля россиян, называющих себя религиозными, за последние 7 лет, с момента последнего аналогичного опроса, практически не изменилась. В 2005 году религиозными себя считали 57% россиян, а атеистами называли себя 4% населения.

Зато в мире, считают социологи, доля религиозного населения неуклонно снижается. В среднем за последние семь лет число верующих сократилось на 9 процентов. А в некоторых странах это снижение составило порядка 20 процентных пунктов - например, во Франции, Швейцарии, ЮАР. То есть от Бога отошел практически каждый пятый.

Сильно выросло число верующих (на 4-6 процента) за последние семь лет только в Македонии, Сербии, Румынии, Молдавии, Пакистане и Малайзии. Но индекс религиозности в этих странах и в 2005 году был выше 70-75%. Да и обстановка способствовала, со всеми известными трагедиями и потрясениями.

Истину, что богатые, благополучные и здоровые реже плачут и с меньшей охотой молятся, все эти цифры только подтверждают.

Мнения

Андрей Милехин, президент холдинга Ромир, директор-координатор Gallup International/WIN по России, СНГ и Восточной Европе:

- График соотношения богатства страны и уровня ее духовности оказался вполне закономерным, хотя и не обошелся без исключений. Как мы видим, в лагере наиболее религиозных оказались в основном самые бедные страны. Вера, видимо, помогает переносить тяготы и невзгоды повседневной жизни. Зато большинство стран с высоким уровнем экономического развития не смогли перешагнуть серединную отметку шкалы религиозности. Исключение здесь составили Италия и США, где вопросы веры возведены практически в государственную традицию. Любопытно понаблюдать, как расположились в общемировом рейтинге страны БРИК - они образовали некий коридор, на "религиозном" конце которого расположились индусы и бразильцы, а на "атеистическом" - китайцы. И Россия где-то посередине - в меру богатая и в меру верующая. По общим ощущениям, индекс уровня религиозности во многом совпадает с индексами оптимизма и личного счастья, которые традиционно измеряет Gallup International: чем богаче страна, тем менее счастливыми и оптимистично настроенными ощущают себя ее граждане. Грустная тенденция.

Юлия Синелина, доктор социологических наук, руководитель отдела социологии религии ИСПИ РАН:

- Вывод о том, что "бедные" страны более религиозны, чем "богатые", конечно, имеет основания, он весьма популярен и уже неоднократно был озвучен. Особенно этот тезис работает в самых "бедных" странах. Но, что касается европейских стран, все же стоит учитывать культурные и исторические особенности. Например, в протестантских странах уже несколько десятилетий доля нерелигиозных людей существенно выше, чем в католических. Исключение из этого правила - Франция - имеет свою историческую специфику. В тренде снижающейся религиозности в протестантских странах, вероятно, стоит рассматривать и снижение доли религиозных людей в США и Швейцарии.

Сам по себе факт снижения религиозности в США очень интересен, поскольку долгое время США были главным исключением из вышеуказанного правила - чем "беднее, тем религиознее", - что служило одним из доводов против всей теории секуляризации. Европейские и американские социологи на протяжении последних 20 лет прогнозировали, что вслед за секуляризацией северных протестантских стран последует секуляризация Средней Европы, а затем и Южной. Возможно, данные о снижении религиозности в Германии, Швейцарии и Австрии свидетельствует об этом процессе.

Важное значение для уровня религиозности имеет и ситуация, когда религия является определяющим фактором самоидентификации в условиях сложной политической и межконфессиональной ситуации либо на границах страны, либо внутри нее, как это происходит в Сербии, Македонии, Ираке и Пакистане. Иначе говоря, ситуация потенциальных или реальных межрелигиозных конфликтов, существование на линии религиозного фронтира с некой "враждебной" культурой, как правило, влияет на повышение уровня религиозности. В таких условиях долгое время существовала и Польша, и до сих пор она одна из самых религиозных стран Европы.

[limesinferior]

Star Wars: есть ли предел власти?

Журнал «Последний предел» совместно c баром Dead Poets открывают цикл мероприятий, посвященных феноменам современной культуры. Первая встреча-дискуссия посвящена космической саге «Звездные войны».

Мы поговорим об архетипах главных героев, и — самое главное! — постараемся разобраться, как научная фантастика превратилась в семейную драму.

Участники дискуссии:

Алексей Мурашов, философ, лауреат государственной премии в области образования и науки Томской области

Михаил Пошибайлов, практикующий психотерапевт, исследователь

Модератором мероприятия выступит главный редактор журнала «Последний предел» Дмитрий Бергман.

Начало мероприятия: 26 января в 20.00

Dead Poets Bar: Санкт-Петербург, Жуковского, 12

[limesinferior]

Главред журнала “Последний предел” в эфире радио “Мария” Санкт-Петербург

13 декабря 2015 года главный редактор журнала “Последний предел” Дмитрий Бергман принял участие в очередном выпуске передачи “Россия: прошлое и будущее” на радиостанции “Мария” (г.Санкт-Петербург). 

В программе также приняли участие публицист Сергей Акишин и православный богослов Александр Артюгин.

Тема дискуссии: “Необратимость секулярной эпохи”. Запись эфира можно найти тут.