dasynke-jesus - Tumblr blog

dasynke-jesus · 29 days ago

Text

Прости, Артем. зарисовка by dasynke-jesus

ТВ: насилие, кровь.

В Иркутске началась зима. Холодная, мерзкая зима.

Если бы не школа, я бы вообще никуда не выходил. Радовал только Ануфриев, который жил у меня дома.

Мамка Тёмы выгнала его из дома из-за очередной нелепой ссоры.

Ануфриев не был спокойным соседом — вечно бродил по дому, съедал всю еду из холодильника, подолгу зависал в своей мобилке, что крайне мешало сну. Но в этом всём было что-то до боли родное. Для меня Артём был больше, чем другом, больше, чем возлюбленным, больше, чем семьёй. И я никак не могу это объяснить.

***

Наш район был не самым тихим и благополучным: постоянные драки, ссоры и ругань доносились из-за окна. Но зимой всё наоборот. Слишком тихо, слишком спокойно. Эта тишина в каких-то моментах пугала, а иногда даже раздражала.

Я сидел на полу рядом с Тёмой, смотря на него снизу вверх. Мне нравилось наблюдать, как он усердно что-то печатал в своём ноутбуке, изредка пуская смешок. Хотелось завести разговор. Любой, чтобы нарушить это странное молчание. Но почему-то я не мог выдавить из себя ни слова. Была ли это вина за то, что я всё ещё держался за него? Или что-то другое? В такие моменты хотелось умереть — было мерзко от самого себя.

Я аккуратно встал с пола и поплёлся в сторону ванной. Артём даже не заметил, что я куда-то ушёл. Единственное, что он сделал, — это с протяжным стоном потянулся и плюхнулся на диван.

***

Стены давили на голову, было страшно, мерзко, неприятно от собственной беспомощности. Я проронил пару слезинок, потом ещё, и вот я опять на полу, заливаюсь слезами. Возможно, светловолосый слышал, как я плачу, но он был увлечён очередной гениальной беседой по типу: «Почему "расчленённая пугач0ва" — самая лучшая группа, и всем надо её слушать».

Тихие всхлипы переходили в более громкие и жалкие. Возможно, я хотел, чтобы Артём услышал их. Возможно, я хотел, чтобы он утешил меня, как в старые добрые времена.

Шаги за дверью подтвердили мои ожидания. Его тяжёлая поступ�� была легко узнаваема, и через пару секунд раздались желанные стуки в дверь.

— Пиздюк, ты чё делаешь? Хули ноешь? — голос был столь безразличным, но в каком-то смысле раздражённым.

Я проигнорировал вопрос, лишь сильнее начал реветь. Было сложно сдерживать слёзы, я даже не понимал, почему плачу.

Удар в дверь немного привёл меня в себя, и я всё-таки открыл её.

Артёму предстала не самая лучшая картина: взъерошенные грязные волосы, красные и мокрые глаза, припухшие губы, из которых потихоньку сочилась кровь, трясущиеся ноги. Ануфриев смерил меня взглядом, в его глазах мелькнула какая-то искра.

— На себя посмотри, Некит. Че с тобой... — тихо и с лёгкой насмешкой проговорил светловолосый.

Лёгким движением он вытолкнул меня из ванной в коридор. Взяв за волосы, он потащил мою тушку в комнату.

Артём кинул меня на кровать, а сам навис надо мной. Его тёплое дыхание обжигало кожу, стало так жарко. Напряжение росло, внизу живота стало очень тепло, я весь покраснел.

Может, Ануфриев и заметил бугор возле паха, но это он проигнорировал.

— Эх, Некит, Некит, кем ты стал. Раньше ты в��оде нормальным был, а щас размазня какая-то, — я молчал, пытаясь не встречаться с его глазами.

— Да хули ты молчишь? — с уже явным раздражением прошипел Артём. Взяв меня за волосы, он резко оттянул их, вызывая болезненные ощущения, но всё же выбив хоть слово от меня.

— Блядь, больно!

— Неужели ты заговорил? — Тема начал ещё сильнее тягать меня за волосы, оголяя свою кривую ухмылку.

Ему всегда нравилось причинять другим боль. Ещё в детстве он мог без угрызений совести пнуть спящую и не очень животинку, мог дернуть за волосы одноклассницу, которая постоянно поправляла свои три волосинки.

Я чувствовал, как его пальцы скользнули от волос вниз, к шее. Он играл со мной, проверяя пределы. Сила в его движениях была почти гипнотической. Мне хотелось остановить его, но в то же время я не мог. Словно каждая новая вспышка боли приносила искру удовольствия: извращённого, отчаянного, но какого-то ��о безумия настоящего.

— Ты ведь знаешь, Никит, что без меня ты вообще никто, — прошипел он, приблизив лицо к моему.

Я смотрел в его столь глубокие глаза, которые будто высасывали из меня всё человеческое. Но мне это нравилось. Нравилось даже больше, чем "Расчленённая Пугач0ва".

Он прижал меня сильнее к кровати, заставляя моё дыхание сбиться. Я чувствовал, как его колено больно впивается в мой пах, но отводить взгляд не мог. Даже если бы и мог, то нельзя.

Мне нравилось унижаться перед Артёмом, нравилось делать только то, что говорит он. Если бы Артём сказал вскрыться или скинуться с 10 этажа, то я бы сделал это.

Я не хочу разочаровывать Тему. Если я не сделаю то, что он просит, то будет плохо, и для меня, и для Темы.

— Никит, блядь, ты только мой. Если кто-то узнает, что ты делал, у тебя будут большие проблемы. Никто тебя не поймёт, кроме меня. Без меня ты сдохнешь нахуй. Скажи это, скажи, ты только мой, — его голос звучал хрипло и раздавался эхом в моей голове.

Это не просто игра. Для него это способ удержать меня как можно дольше, сломать меня, сломать мою личность, чтобы больше никто не смог собрать меня обратно.

— Да... Тема, я твой... только твой... я больше не огорчу тебя, никогда... — мой голос дрожал, я заикался, путался в мыслях, мне было страшно. Но этот страх был так... приятен?

— Ну, разве это было так сложно? Теперь... — Артём замолчал и посмотрел на тумбу, где валялся всякий хлам.

Глазами он что-то зацепил и потянулся за ножом-раскладушкой, который был так любезно подарен им же годом ранее. — Сможешь кое-что сделать для меня?

Я без раздумий кивнул. Может, стоило подумать прежде, чем соглашаться, но мой ответ ни на что бы не повлиял.

Ануфриев слегка ухмыльнулся, подкатывая рукав моей излюбленной кофты, которую я уже не менял больше месяца.

Его взору предстало белое полотно, с которым можно было делать всё, что угодно.

На руке были видны белые полосы от старых шрамов, разного размера и длины. Светловолосый провёл пальцами по шрамам, улыбаясь, надавил на самый большой, и относительно других — не до конца заживший.

Рука начала ныть и немного печь в том месте, где только что были его пальцы.

Вскоре Ануфриев убрал руку. Я хотел бы уже выдохнуть, но ощутил резкую боль. Из пореза вдоль руки потекла густая бордовая кровь, медленно стекалась на одеяло. Слёзы на глазах выступили мгновенно, и из-за этого я получил весьма сильную оплеуху.

— Ты чё опять плачешь, баба что ли? — со смехом протянул Артём.

Не дождавшись ответа, он сделал ещё один порез, который был глубже предыдущего.

Так каждый порез начал вырисовываться в слово. Не в слово, а в имя. Не очень разборчиво, большими буквами на руке было вырезано "Артём".

На это ушло, дай бог, меньше 30 минут, но Ануфриев был горд собой. Но не я. Я лежал в полуобмороке, рука ныла и пекла, будто её напрочь отрезали. Хотелось умереть, было мерзко, мерзко, мерзко так страшно... я не хочу... уйди... мне страшно... страшно... мне страшно... помоги мне... страшно... уйди... мерзко... мерзко... не надо больше... я не хочу... я несу бред, изо рта тихонько доносятся слова... мне так мерзко... я не хочу... не надо, пожалуйста.

Артём с недоумением пялился на меня. Это было похоже на бред психа, чем на слова абсолютно здорового человека.

Артём смотрел на меня с выражением, которое я никогда раньше не видел. В его глазах больше не было того привычного равнодушия или скрытой насмешки. Там было что-то другое — смесь отвращения и скуки. Он будто пытался понять, почему я всё ещё здесь, почему я позволяю ему делать со мной всё это.

— Пиздец, ты вообще себя слышишь? — произнёс он, наконец, отстраняясь. Его голос был пропитан презрением. — Фу, блядь, мерзость какая-то. Ты не человек, Никит, ты ебаный псих.

Я хотел что-то сказать, оправдаться, но язык словно примерз к нёбу. В горле встал ком, и я просто смотрел на него, в надежде, что он успокоится, что его взгляд снова станет тёплым. Но этого не случилось. Его глаза бегали по моей фигуре, словно он видел перед собой не друга, а неприятное препятствие, которое нужно убрать с пути.

— Вот че за нахуй, а? — Артём ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было ни капли тепла. — Я думал, ты хотя бы что-то из себя представляешь, а ты... ничего. Жалкий, сломанный, готовый лизать мне ботинки, чтобы я хоть раз посмотрел на тебя нормально.

Эти слова били сильнее, больше, чем что-либо другое. Я чувствовал, как всё внутри меня сжимается, но сказать что-то в ответ я не мог. Я просто лежал, неподвижно глядя на него. А он? Он уже отвернулся, будто я перестал для него существовать.

— Никит, ты заебал уже, сука, постоянно ноешь по каждому пустяку, блядь! — бросил он, направляясь к двери.

С этими словами Ануфриев хлопнул дверью и исчез, оставив меня в комнате, погружённой в гробовую тишину. Моя рука болела, но эта боль казалась ничтожной по сравнению с тем, что творилось внутри. Меня раздирало чувство стыда, пустоты и отчаяния. Но больше всего меня добивало одно: я всё ещё хотел, чтобы он вернулся. Хотел, чтобы он снова посмотрел на меня, даже если его взгляд будет пропитан отвращением.

Я просто не мог понять, что именно я потерял в этот момент — его или самого себя

– Тём...

#tcc tumblr #irkutsk molotochniki #nikita lytkin #artyom anoufriev #mlm #русский тамблер #иркутские молоточники #артём ануфриев #никита лыткин #зарисовка

10 notes · View notes